Единственная роза.

В стенах замка был объявлен траур.Официальных объявлений жителям Лондона или же населению всей страны не произошло. Но им не требовалось знать о кончине очередной знатной графини, владения которой отойдут к короне. Не нуждались они и в информации, как скончалась эта самая графиня: упав с лошади или повредив палец иглой для вышивания. Но весь дворец знал, молча скорбея. Он знал. И это никогда не исчезнет из его воспоминаний. Никогда не перестанет саднить его сердце. Камилл была другом его детства, закончившегося в одночасье, когда дядя-король не смог удержать власть в стране, не смог совладать с амбициями жены, будучи не в состоянии. Как бы ни было тяжело ему признать это, Белая роза отвечала на угрозу, исходившую от короны. Белая роза сама являлась ветвью короны. Которую в порыве гнева и боли он обручил, оставив лишь один тонкий, самый нежный побег. Стоило ему задуматься об их с Камилл отношениях, наполненных тонкой дымкой неисполненных надежд, ему становилось больно. Короли не присутствуют на похоронах. Никто из людей не должен видеть его здесь, не должен думать, что и король, чья власть дарована ему Богом, так же смертен, как и остальные его подданные. Никлаус чувствовал за собой вину, но не миг понять, почему? Он не обещал быть с ней, не обещал же и любить ее. С его губ никогда не слетали обещания, которых он не смог бы выполнить. Потому ли это, что она и не требовала всего этого от него? Ее взгляда было достаточно, чтобы он успокоился, а его, чтобы она расцвела, раздавшись от того, каким цепкам он был. Их брак планировался его миледи-матерью, не ими. Не ним. Он и не думал о замужестве, пытаясь превзойти братьев, добиться уважения своего отца. Что было толку в браке Финна, что предпочитал компании жены своего боевого коня? Его миледи-жена не дарила ему тепла и любви, не подарила и ребёнка. После смерти брата она поспешила удалиться в земли родителей, даже не задаваясь вопросом, как он погиб. Не требуя тела, чтобы оплакать его. Элайджа, его возлюбленный брат, всегда относившийся к нему как к равному, пусть и младшему брату, только должен был вступить в брак. К этому их отец, Майкл, отнёсся особенно щепетильно, подобрав лучшую из возможных партий. Катерина Пирс, смутно напоминавшая ему болгарскую принцессу своей миловидной внешностью и непривычной красотой, была одобрена Майклом. В королевстве было немного герцогов, не являвшихся членами королевской семьи. Их герцогство передавалось из поколения в поколения за верную службу, оказанную короне. И Катерина являлась единственной дочерью одного из них. Эдмунд Пирс, герцог Нормаунд, имел двух старших сыновей, наследников, но был достаточно состоятелен и влиятелен, чтобы обеспечить приданое дочери. И дело было не в том, что Майкл жаждал денег. Он владел ими в достатке. Нет, его интересовало укрепления позиций, укрепление собственного рода. И безусловно, лены его сыновей должны были подстать их положению. Элайджа принял мысли отца с привычной учтивостью, но стоило ему встретиться с нареченной на балу, глаза его потеплели, а сам он, кажется, заметно расслабился. Невеста была красива, и достаточно умна, чтобы увлечь брата. Никлаус тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. В его глазах вставало поле битвы, на котором он не был. На котором погибли его братья и их будущее. Катерина перенесла гибель Элайджи с трудом, удалившись в аббатство. Ее не остановили угрозы отца и слезы матери. И Никлаус уважал ее за это решение. Оно в очередной раз утверждало, что Элайджа был не только в его сердце. Никлаус, ведя войну с узурпатором, и не задумывался о женитьбе, пока не встретил сердце вражеского Дома, леди Керолайн. Пока не понял, что им движет желание не просто обладать ее телом, а владеть ее сердцем и душой. Но Камилл... Теперь же всем, что осталось от неё, был маленький свёрток, который лежал в массивной резной кроватке в королевской детской. *** Король шёл по коридору слишком быстро, отчего полы его мехового плаща чуть ли не хлопали, плетясь где-то сзади. Тёмный пурпур его одежд резко контрастировал с бледным лицом. Вьющиеся золотые завитки волос взбалмошно торчали, а титановые глаза, уставшие и покрасневшие, блестели. Когда он подошёл к дверям комнаты, слуги, не ожидавшие его прихода, испуганно переглянулись, не понимая настроений короля. Наскоро открыв ему дверь, они отступили. Он вошёл в комнату не менее стремительно, но стоило ему взглянуть на нянечек и кормилиц, крутящихся вокруг кроватки, он застыл, не двигаясь. Никлаус вслушивался в тишину, прерываемую только шёпотом женщин и треском дров. Женщины, увидев его, тут же поспешили склониться, но от кроватки не отошли. — Ваше Величество. Никлаус вскинул руку вверх, давая понять, что в приветствии не было нужды. В комнате должно быть тихо. Ведь… она спит. Король двинулся к ним, с каждым шагом ощущая все большую тяжесть в ногах. Его сердце билось сильнее и сильнее, отдавая гулкими стуками в висках. — Ее Выс… Малышка спит, Ваше Величество, — тихо, едва различимо проговорила женщина, стоявшая рядом. Она была назначена воспитательницей ребёнка, и теперь ей полагалось следить за тем, чтобы все было сделано в лучшем виде. Никлаус не взглянул на нее, только кивнул в ответ на ее слова. Он застыл, глядя на ребёнка, лежавшего в кровати. Коснувшись дерева, он отодвинул плотную ткань, сковывающую лицо малышки. Его губы открылись, делая произнести хоть слово, но не смогли. Глаза до этого боявшиеся этой встречи, теперь неотрывно смотрели на девочку. Малышка лежала под многочисленными одеялами, скрытая практически полностью. Маленькие ручки, не укутанные, как обычно, в плотную струну, чуть вздрагивали, стояло ей вздохнуть слишком громко и сильно. Она сама почти просыпалась от этого, причмокивая розовыми губками. Золотые волосы блестящим островком переливались на макушке. Он смотрел на неё, и не мог думать ни о чем. Она была такой маленькой и хрупкой. Его сердце сжалось, когда дёрнувшись во сне в очередной раз, она на мгновение открыла стальные глаза, застывшие на нем. Ее взгляд пробудил в нем ранее не известные чувства. — Она капризничает, — Ваше Величество, — поспешила вмешаться женщина. — Стоит закутать ее, она начинает плакать и отказывается спать. Поэтому нам пришлось… Женщина замолчала, услышав тихое шиканье. Белые, с расшитыми узорами одеяльца и простыни, были тёплыми и мягкими, пусть и к его удивлению, не такими же украшенными, как те, что вышивала его жена. Никлаус в порыве протянул руку к девочке, касаясь ее щеки. Она не шевельнулась, только приоткрыла губы. — Моя Эстер, — король так же быстро отдёрнул руку, ощутив как уставшие глаза начало саднить. Эстер. Его первенец. Его маленькая дочь. Задержавшись на ее маленьком миловидном лице ещё на несколько минут, он отвернулся, прошептав: — Я распоряжусь о том, чтобы Вам было выделено все необходимое, леди Милен. — Ваше Величество, — склонилась она, провожая короля взглядом. *** Керолайн сидела у камина в своём любимом кресле, но ни его тепло, ни тепло халата не могло согреть ее. Ее руки были ледяными от холода и волнений, что не отпускали ее последние дни. Королева кинула взгляд на пустое изумрудное кресло, стоящее рядом с ее, и прикрыв их, отвела. Она так привыкла видеть его здесь в эти часы, что сейчас, не могла унять досады. Он приходил к ней редко, ссылаясь на загруженность и дела, но она понимала, что это не вся правда. Будто было не понятно, что он огорчен смертью графини. Но разве настолько, чтобы забыть о ней, своей Королёве? Возможно, он жалеет, что выбрал не Камилл? Теперь все разговоры и мысли о том были бессмысленны, ровно как и желание Керолайн поговорить об этом. Что даст ей его ответ? Едва ли она хотела знать его. Другой вопрос, который тревожил ее сильнее прочего, не выходил из ее головы. Она абсолютно не знала, как ей быть. Никлаус и сам ещё ни разу не посетил ребёнка, не говоря ей о ней ни слова. Этот ребёнок не был радостен для неё. Это было щелчком для неё. Добавляло некоторую тяжесть. Зачатая вне брака, это девочка, несмотря на знатность матери и отца, являлась лишь бастардом, не более и не менее. Ее рождение бросало тень на верность ей, королеве-жене, ставило ее в неловкое положение, более того, могло спровоцировать конфликт. Никлаус не позволит ей носить клеймо бастарда. Он наделит ее землями и титулами. Он мог и признать ее… И Керолайн не могла не думать об этом. Ребёнок не был виноват в том, что родился в их семье, в семье короля Англии, слишком заботящегося о своей чести. Она не могла быть настолько обидчивой и злой, чтобы заставить его сослать его, хоть и понимала, что сумеет сделать этого, если пожелает. У неё не поднималась рука отдать приказания перевести ребёнка в крайние башни, не могла она и испытывать к ней ненависть. Единственное, чего она боялась, это отношения Никлауса после рождения девочки. Королева вздрогнула, ощутив на своих плечах тяжёлые руки мужа. Ее голубые глаза распахнулись, в их отблеске играло пламя камина. Девушка, расцепив тонкие пальцы, коснулась ими рук мужа. Повернувшись к нему, она нежно улыбнулась, обрадовавшись его визиту. Никлаус перехватил ее руки, поцеловав, и сел напротив, внимательно глядя на неё. Правильные черты ее лица казались такими мягкими в тёплом свете огня. Волосы были убраны в толстую нетугую косу, стянутую лентами. Бархатный халат не скрывал живота, мягко облегая его. — О чем ты так задумалась, Керолайн, — спросил он, стараясь придать голосу непринужденную интонацию. Его, безусловно, интересовал ее ответ, но ей об этом знать было не обязательно. Керолайн, взглянув на его сосредоточенное лицо, не решилась сказать правду. Она ответила первое, что пришло на ум. — У кузины Елены скоро именины. Она останется здесь на неопределённый срок, поэтому я ломаю голову, что ей подарить. Король мягко улыбнулся, ничего не говоря, но понимая, что это не то, о чем ему хотелось бы услышать. Куда больше его волновало другое. Он знал, что Керолайн была в покоях Камилл. Она видела смерть. Своими глазами. — Сегодня я был в детской, — начал он, задев опасную тему. Руки Керолайн в его руках напряглись. Им ещё только предстояло заполнить свою детскую. — Кормилицы говорят, что ни в чем не нуждаются, хотя я не отдавал приказа встроить им комнаты, — продолжил он, замолчав. Для чего он говорит об этом? Ей не было тяжело распорядиться о приготовлениях. Все и без того было готово раньше. Оставалось только не распустить всех, оставив малышку… — Я знаю, это сделала ты, — отвлёк ее он. Он подался вперёд, садимая руки крепче. — И я благодарен тебе за это. Он встретил ее глаза, не останавливаясь. — Мне известны твои страхи, Керолайн, они написаны на твоём прекрасном лице. Я читаю их в твоих глазах. Керолайн подавила желание отвести взгляд. Она не позволяла себе этого никогда, но сейчас ей так хотелось этого. — Но они беспочвенны. Никто и никогда не станет между моей любовью к тебе. Между нами. Я скорблю о потере, но моя единственная любовь это ты, моя единственная роза. Королева ощутила, как ее лицо вспыхнуло. — Тебе не стоит беспокоиться, -касаясь одной рукой живота, проговорил он. — Мы справимся со всем. — Их лбы соприкоснулись. Его слова касались ее слуха, зовя с собой в доступный только им двоим мир. Мир, где их не окружали тревоги.