Единственная роза.

Прохладное ясное утро бодрило ехавших в столь ранний час людей. Лошади, ведомые своими всадниками, спокойно повиновались движениям хозяев. Королевские леса, коими называли земли, находящие в полном и безоговорочном распоряжении короля, были как никогда живописны в это время года. Заповедные леса, в которых имел право охотиться только король и те немногие, кому он оказал эту честь, были привилегией его предков уже долгие столетия. И несмотря на то что территории их заметно сократились со времён Генриха II, на тех землях, что все же остались в его ведении, действовал лишь закон короля, а не обычное право. Никлаус был достаточно благоразумен, чтобы не возрождать ту суровость, с которой карали «преступников», посмевших посягнуть на территории монарха. Король не считал гуманным ровнять жизнь убитого оленя с жизнью охотника его убившего. Однако это не значило, что кто-то смеет безнаказанно охотиться на животных, являющихся исключительной привилегией короля. Даже его ближайшие сподвижники без его разрешения могли позволить себе загнать всего лишь пару волков или лисиц, не более. Штрафы были крайне высоки. Для слаженного же исполнения воли короля за этими лесами был установлен особый присмотр. Пусть Никлаус и не был излишне жесток, от налогов в пользу короны он отказываться не собирался. Король обожал охоту. Ещё будучи мальчишкой он с удовольствием выезжал с отцом в лес близь их поместья, порой до самого вечера не возвращаясь в замок. Тогда он мог довольствоваться только кроликами и фазанами, и то только потому что являлся племянником короля. Сейчас же возможности его возросли, но животных, к его досаде было не так много. Найти рослого, достойного времени, что будет потрачено на него, вепря было крайне тяжело. Его Величество словно вернулся в те стремительно пронёсшиеся счастливые моменты, что были редкими гостями в детские его годы. Никлаус качнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Он мельком взглянув на Дамона, ехавшего чуть позади него, перевёл взгляд с его серьёзного нахмуренного лица на других своих друзей. — Джон, — обратился он к молодому барону Вестлеру, — я много слышал о твоих гончих, надеюсь, мне доведётся увидеть воочию, так ли они хороши. — Искривив губы в доброй усмешке, протянул король, оборачиваясь и ища взглядом барона. Мужчина послал вперёд свою лошадь, оказавшись рядом с королем довольно скоро. — Главная моя сука ощенилось совсем недавно, Никлаус, этот помет я очень ждал. Мы с герцогом Кларенсом возлагаем на него большие надежды, — взглянув на мужчину, молча ехавшего по правую руку от короля, продолжил он. — Интересно, — хмыкнул Никлаус. — Что скажешь, Дамон, — обратился к нему Джон, — полагаю мы обязаны подарить Его Величеству щенка. Ухмылка короля стала ещё шире. — А как тот кобель, которого ты так любезно отдал принцессе, — вмешался другой голос. — Я надеялся выменять его у тебя, но твои псари только развели руками. Глаза короля блеснули, а выражение лица герцога напротив стало непроницаемым. — Он в надежных руках, Георг, — все же улыбнулся Сальваторе. — Я слышал Ее Высочество любит соколиную охоту, но на что ей такая собака, раз она не выезжает, — несколько обиженно протянул граф. — В самом деле, Дамон, — поддержал Геогра Джон. — Следил бы за своей псарней, Георг, право слово, — перевал их король, наблюдая за реакцией Дамона. — Уповаю лишь на благоразумие принцессы. Она не может держать такого щенка взаперти. — Лучше бы ты уделял столько внимания своей невесте, а не собакам ее Высочества, — подтрунивая над Георгом, продолжал Никлаус, желая перевести беседу. — Ох уж эти формальности, — поддержал шутливый тон мужчина. Клаус знал нрав своего приятеля. Слишком свободолюбивый и падкий на девушек, Георг наверняка забывал о скорых обязанностях. — Мой дядюшка настаивает, но для меня женитьба — это обязанность. Она затрагивает состояние, фамильное древо и имущество. И хоть леди Изабелла и красива. — Почтительно отозвался он, — все же я считаю, что куда легче завести любовницу, чем связывать себя обязательствами перед женой, — не удержался он. — Еще одну? Едва мистрис* Бланш согласится, — смех Джона тронул повисшую от вопроса Георга неловкость. Губы Дамона дрогнули в улыбке. — Ты неисправим, Кастер, — ослабив поводья, ответил король, подавив улыбку. Конечно, ситуация была забавной, однако у Никлауса были свои взгляды на институт брака. Его миледи-жена, его возлюбленная Керолайн была послана ему ничем другим, как самими небесами, и он ни на минуту не задумывался о другой женщине. Его юношеские привязанности к предметам воздыхания не шли ни в какое сравнение с чувствами, которые он испытывал к герцогине. При дворе все знали об особом отношении короля к жене. Любое неуважение, проявленное к Керолайн Английской, незамедлительно воспринималось монархом как личное оскорбление. Никалус прекрасно помнил, как сильно, оказывается, его собственные приводные распускали свои языки в попытке ужалить Керолайн. Подобного он допустить более не мог. Она его женщина, мать его наследника, и к ней должны относиться с подобающим почтением. Посему он понимал нежелание Дамона вступать в разговор. Предмет его любви вскружил ему голову, и говорить о достоинствах или же явных недостатках других он не мог. Разговоры о главной даме королевства были слишком опасной темой. Брак Никлауса Майколсона и Керолайн Форбс оставался для всех самой настоящей тайной. — Мы не можем считаться только со своими чувствами, Георг, — вдруг подал голос ехавший все это время позади них Джаспер, граф Пембрук. Он был старше всех них; приходясь Никлаусу родственником, граф занимал при дворе молодого короля должность советника. — Твой дядя переживает о судьбе рода, — взглянув на замолчавших, продолжил он. — Законная жена необходима, никто ведь не запрещает тебе иметь любовниц. Сам граф Пембрук, брат матери Никлауса, был женат дважды. Оба эти раза были плодотворными, но, к несчастью, короткими. Оба его сына от разных браков росли крепкими и рослыми, находясь все же вдали от отца, постоянно прибывающего в Ричмонде. Лорд смотрел на брак исключительно как важный стратегический ход, в котором речь о чувствах супругов должна идти в последнюю очередь, если по какой-то неведомой причине вопрос о них все же был поднят. Женитьба его младшей сестры, леди Эстер, открыла перед семьёй новые горизонты. Девицы из их семьи многие поколения славились исключительной способностью рожать только мальчиков, крепких и сильных достаточно, чтобы пережить младенчество и юные годы. Его сестра родила Майклу пятерых мальчиков, и если бы Господь не распорядился забрать ее и младшего его племянника к себе, она наверняка подарила бы Дому Майколсонов ещё не мало наследников. Ребекка стала скорее исключением. Что же касалось женитьбы своего венценосного племянника, Пембрук был одним из немногих, кто поддержал решение Никлауса. К тому моменту уже герцогиня, девчонка имела огромное приданое, была не дурна собой и что главное — здорова, чего нельзя было сказать о ее матери в ее же годы. Он помнил Элизабет Бургундскую, изнеженную, бледную и слабую настолько, что это, казалось, было видно всем, кроме, пожалуй, ее воздыхателя, лорда Форбса. Конечно, девица была мила, прекрасно воспитанная, она покорила двор в тот свой визит. Но каков итог? Всего один живой ребёнок, и тот, девчонка. Тем не менее, благодаря такой опрометчивости Таупа у его племянника была достойная жена. И достоинство ее было отнюдь не в благодетельности или же кротости характера. Нет. Дело было в крови, что струилась по ее венам, и теперь текла и в наследнике Никлауса. Керолайн Английская была бы слишком опасна, будь ее жизнь соединена с другим владетельным Домом, но сейчас, являясь женой английского короля, она словно дополняла его, смиряя пыл верной ей знати и, пожалуй, пыл самого монарха. До пересудов графу не была дела. — Главное не говорите об этом моей будущей жене, — в тон заключил Георг. — Ваше Величество, лорды, — развернулись они, заслышав обращение от направляющегося к ним егеря. *** Елена и Керолайн скрашивали часы друг друга за вышивкой и пением, но напряжение, непроизвольной повисшее меж ними, все же ощущалось. Керолайн не начинала разговора сама, не будучи уверенной, что сдержит себя от опрометчивого высказывания или же вопроса, а Елена не знала, чем заполнить эту звонкую тишину. Она не желала чувствовать себя неловко или же виновато за чувства, которые испытывала к Дамону. Уж лучше учтивое молчание. Принцесса была благодарна королеве за ту тактичность, что она проявляла. Пока ей нечего сказать подруге, но когда же все разрешится, она первой узнает о ее решении. *** Поначалу хмурый и отстранённый от всеобщего веселья Дамон заметно расслабился за те несколько дней, что они пребывали в поисках оленей. Им уже довелось загнать кабана. Ох, что за славный был день! Герцог честно признался себе, что давно не чувствовал себя так свободно и радостно? Жизнь его, казалось, вновь приобрела краски. Каждое событие виделось ему куда ярче и интереснее, чем ещё каких полгода назад. Сальваторе поднял наполненную ярко-красным воском глубокую форменную ложку, выливая ее содержимое на ровно сложённые листы бумаги. Это было уже третье его письмо, которое он отправлял ей. Коснувшись расплавленного воска массивной золотой печаткой, он оставил на нем оттиск с гербом его Дома. Гарантия того, что письмо никто не вскроет до неё. — Передать Ее Высочеству, — распорядился он своему пажу. Бедный юноша эти пять дней, что его лорд находился вне столицы, уже третий раз отлучался в Лондон, срываясь по первому приказу. — Елена, — прошептал Дамон, оперевшись головой о сцепленные в замок руки. В глазах заиграли всполохи свечей, а губы озарила мягкая тёплая улыбка. *** Л’Эрбер, резиденция Елены Болгарской. Sitting For Portrait — Rachel Portman Отливающие золотом медные локоны девушки были расчесаны и убраны в косу. Легкая ночная рубашка мягко касалась ее тела, блестя вышитыми рукавами. Она была почти готова ко сну, когда, отложив его пришедшее сегодня письмо, задумалась. В голове ее резко возникла идея. Улыбка непроизвольно коснулась ее губ при воспоминании о некоторых строчках из письма. Дорогой Дамон… Принцесса не имела привычки оставлять слуг с собой на ночь. Ее дамы давно удалились в свои комнаты, и она была рада осознать, что наконец-таки может побыть наедине с собой. Последние дни были так насыщены событиями, отчего как только ее голова касалась подушек, сама девушка тут же проваливалась в сон, с трудом просыпаясь поутру, когда старшая ее дама заходила, чтобы помочь ей встать и отдать указания служанкам. Но ей вдруг невыносимо захотелось сделать это. Откинув льняные одеяла, она встала с кровати, босиком направившись к стоящим в углу комнаты сундукам. Она не доверяла здесь никому, но тем не менее не закрывала свой сундук, чтобы ни у кого не возникало сомнений в ее намерениях. Письма ее и остальная корреспонденция, регулярно приносимая ей, оставалась в ее кабинете, разобранная лишь на половину. Письма, что ей присылали, были крайне скучны и однообразны. Основная их часть приходилась на Болгарию: миледи-мать и юная Мэгги, сестра принцессы, писали ей достаточно часто. Она порой откладывала их, не желая в очередной раз перечитывать уже заученные строки. Королева Изабелла категорична. По её мнению Елене не стоило оставаться и на турнир, поскольку долг перед «милой Керолайн», как ее подругу называла королева, выполнен. Она стала крестной Артура и не должна более задерживаться в Англии. Раздражение, сквозившие в строках, написанных витиеватым изящным почерком Изабеллы, можно было явственно ощутить. Тем не менее, весть о беременности матери так обрадовала и взволновала Елену, что теперь она следила за каждым письмом. Принцесса каждое утро, отправляясь на мессу, молилась о здравии матери и ребёнка, что находился в ее утробе. Все тайно надеялись и мечтали, что это будет сын, наследник королевства. Возможно, тогда Елена вздохнёт с неким облегчением и задуманное ей ее родители примут куда легче. Что же касалось Магргарэт, Мэгги, как любила она звать младшую сестру, новости о ее успехах в учебе не могли не радовать. Более того, Ее Высочество скоро будет помолвлена с наследником герцогства Клевского, Иоганном II. Иоганн был старше её сестры на добрые десять лет, что непроизвольно волновало Елену. Маргарэт в отличие от неё самой почти не знала будущего мужа, она видела его лишь на портретах, пожалуй, как и он ее. Елена надеялась, что ее родители уверены в своём решении. Порой принцесса с раздражением отмечала, что такое желание вернуть ее в Болгарию связано отнюдь не с тем, что ее достопочтенные отец и мать соскучились по ней. Она крон-принцесса, и она… для них она все ещё была не замужем и оставалась отличной партией на брачном рынке. Ее пребывание в Англии обходилось Болгарии не так дорого, как можно было помыслить поначалу, поскольку Керолайн с особым вниманием следила за тем, чтобы у подруги было все. И все же ее пребывание не приносило выгоды. Едва ли ее отца устроил бы кто-либо из здешней знати. Не тогда, когда она могла стать королевой и управлять всеми этими спесивыми герцогами и мелкими графьями. We’re on Our Own — Rachel Portman Девушка отбросила ненужные мысли и, открыв сундук, принялась перебирать толщи платьев. На самом дне покоилась маленькая кожаная тетрадь, туго перемотанная тусклыми потёртыми нитями. Елена наспех осмотрела узел и, довольно хмыкнув, принялась развязывать его. Что ж, возможно, она слишком предвзято относилась к своим слугам. Ее дневник, любимую и самую ценную ее тетрадь, никто не тронул. Принцесса раскрыла сухие страницы дневника, пройдясь пальцами по выцветшим в некоторых местах строчкам. Она уже и не помнила, как давно он у неё. Не с четырнадцати ли лет? Растягивая удовольствие перед тем, как сделать новую заметку, она пробегалась глазами по записям, отмечая, что они становились все скуднее и скуднее, а после ее прибытия в Англию… Ограничивались парой слов и необходимых каждой девушке дат. Она не могла, а потом и не хотела писать ничего, регулярно заставляя себя делать только… Елена резко застыла, сжав страницу крепче. Последняя ее отметка была сделана середине мая, в то время как сейчас шла вторая половина июля… Ужас, охвативший девушку, явно отражался на ее лице, по мере того, как она судорожно подсчитывала дни, загибая трясущиеся пальцы. Этого не может быть… Елена вновь взглянула в дневник, пролистывая страницы обратно, словно надеясь найти ошибку. Принцесса имела отменное здоровье, и цикл ее всегда был ровен, что радовало как ее миледи-мать, так и ее саму. Она давно ввела в привычку делать подобные заметки, считая это в высшей степени ответственным занятием. И сейчас Елена просто не верила своим записям. Все эти недомогания, которые она сваливала на жаркое лето и тяжелое мясо, не могли быть правдой. Они с Эдуардом... Фигура девушки, напряжённая до предела, вдруг обмякла. Елена, зажала рукой рот, заглушив собственный крик. Этого не может быть… Не может…