Единственная роза.

Последние дни летних месяцев одаривали Лондон теплом. Лето выдалось поистине солнечным, лишь паре дождей, преимущественно сопровождавших июль, удалось сокрыть его лучи. Столь редкий гость порадовал всех. Это лето войдет в историю королевства как самое насыщенное и, пожалуй, счастливое: рождение принца, роскошный турнир и балы. Счастливое… Оно могло стать таковым и для него. *** Семья Дерби, проводя время в подготовке к желанной, но излишне скорой, как казалось леди Елизавете, свадьбе через неделю покинула Лондон, скрываясь от непривычной жары и духоты, порождённой водами Темзы, и направилась в загородное поместье. Едва ли они вспомнили о нем, не будь в том нужды. Стены замка были холодны. Ему давно не уделялась необходимого внимания, потому к внезапному приезду хозяев он оказался не готов. Стало ясно, что одной уборки будет недостаточно. Впрочем, это почти не смущало девушек. Отец Констанс вместе с одним из старших ее братьев проследил за тем, чтобы его дочери и миледи-жена благополучно добрались к замку, а после, оставив их, отправился обратно в Лондон. Дела, привязавшие его к столице, постоянно требовали его участия, и отчасти это нравилось ему. Ему нравилась служба при дворе. И он не мог отрицать, что она имела неоспоримые преимущества. В таком умиротворенном состоянии Дамон и застал их неделей позже, с позволения графа и по настоянию Никлауса посетив свою… Будущую жену. Самое сочетание этих слов казалось ему каким-то неправильным. Его встретил мягкий взгляд темных, обрамлённых густым полумесяцем ресниц глаз и смущенная улыбка. Миледи-мать Констанс благодушно позволила герцогу провести время с дочерью, и, когда они уже собирались покинуть просторный холл, где он ожидал, пока девушка будет готова, Дамон заметил, что с ней нет сопровождающих. Ему не стоило усилий сохранить спокойное выражение лица, несмотря на недовольный взгляд графини и ее ставший неестественно высоким голос; женщина, будто спохватившись, приказала отправиться двум своим служакам вместе с ними. Они шли в тишине, держась друг от друга на почтительном расстоянии. Герцог, изредка бросая взгляд на Констанс, так и не увидел ее глаз. Она не поднимала головы от носков кожаных туфель, и только легкий румянец говорил о том, что она замечает его взгляды. — Я слышала, Вы играете, — начала она совсем тихо. Поначалу он не слышал ее, и только когда она легко коснулась ткани его упелянда, обратил взор антрацитовых глаз прямо на ее лицо. Истолковав его взгляд по-своему, она поспешила убрать руку. Он, верно, смутил ее. Дамон, перехватив руку, мягко вернул ее на сгиб локтя. Ее пальцы были холодными, несмотря на тёплую погоду. — Я слышала, — не заметив камня, о который оступилась, прервалась она, — что Вы играете, милорд. — Констанс смотрела прямо на него, подавив порыв отвести глаза. Его Светлость был красив. Чёрные блестящие завитки волос, никак не желавшие укладываться, тонкие черты лица и самые тёмные, что ей доводилось видеть, глаза. Темные, как и вся его персона. — Вы предпочитаете виолу? И тут он понял, что она имела в виду. Его дыхание на мгновение сбилось. Ха, он и не вспоминал о своём маленьком подарке… ей. — Да, — поспешил улыбнуться Дамон после затянувшейся паузы, не будучи уверенным, что у него вышло. — Да, это, к сожалению, единственный инструмент, на котором сносно я умею играть. Блестящие глаза изучали его украдкой. Теперь ей ничего не мешался рассматривать его, когда они завели разговор. Она была напряжена, и Сальваторе замечал это. Каждое слово его она слушала со всей своей внимательностью, борясь с тем, чтобы не смотреть на него дольше положенного. Они по-прежнему не были знакомы достаточно, чтобы беседа их была легкой и непринуждённой. Он знал этот взгляд. Ему и прежде доводилось замечать его на себе от других дам. Но этого не должно быть. Она не должна чувствовать к нему ничего. Осознание это накрыло его с головой. Ему стало не по себе от происходящего. Что он делал? — Мне кажется, Вы принижаете свои таланты, — позволила себе улыбнуться она, одарив его очаровательной улыбкой. Констанс молода, она красива, скромна и прилежна. И что самое главное, она не заслужила такого мужа. И вновь эта едва заметная улыбка, украсившая губы девушки. Она была так мила в своём смущении. Мужа, что никогда не полюбит ее. — Пройдемте дальше, — более не касаясь ее руки, все так же покоящейся на его собственной, проговорил он. Что он делал? *** Тем вечером он уехал в растерянных чувствах. В нем боролась проснувшаяся гордость, кричавшая о том, что он делает все правильно. Что все, что он делает, правильно, потому что он ни кто иной как Дамон Сальваторе, чьё имя навеки будет запечатлено на страницах истории. И тем не менее, он чувствовал себя безмерно усталым ото всего происходящего. Его не тяготила подготовка свадьбы, возложенная на слуг, что теперь стали его. Подарок Никлауса был прекрасен. Жемчужина английских замков теперь принадлежала ему. Но ему хотелось того, чего он не мог получить. Умиротворения. Лицо Дамона осунулось. Бессонные ночи, проведённые над государственными документами, истощили его, но он, казалось, не замечал этого. Ему куда легче было стараться не думать о Констанс. Однако как на зло его не покидала мысль о том, что интерес ее к нему был куда больше, чем она пыталась показать. *** За всем этим герцог не замечал взгляда ледяных глаз, поначалу наполненных одним лишь презрением. Что с каждым уходящим днём становилось все меньше, пока полностью не уступило место сожалению? Керолайн сама не понимала, как может позволять себе такие сантименты. Дамон был для неё олицетворением человека нового времени, и вместе с тем все в нем было ей ненавистно. И она думала, что была бы рада видеть его раздавленным. Пока наконец не увидела. Все его метания поначалу казались ей такими нелепыми. Надменный гордец, больно отреагировавший на то, что пошло не по его плану. Выказавший все свои истинные намерения и чувства, не пожелавший мириться с отказом. Пока однажды, увидев его одного прогуливающегося по их с Никлаусом саду, она не удивилась тому, каким уставшим и подваленным он выглядел. Поникшие плечи, прикрытые глаза, бледное уставшее лицо. И даже открытые, глаза его были пусты. Словно он смотрел, но не видел ничего, что могло бы привлечь его внимание. Он словно постарел на несколько лет. Абсолютно сломленный. Ее отъездом. Керолайн пыталась ощутить ликование. Пыталась заставить себя чувствовать радость от того, что мысли, что она долгими вечерами прокручивала в голове, притворились в жизнь, но не смогла. Она скучала по Елене, но не представляла, что кто-то может разделить ее чувства. Не представляла, что ей будет жаль его и что она поймёт расстройства Никлауса, некогда смотревшего на своего друга с отчаянием и яростью. Он любит её, и никакая свадьба не уверит королеву в другом. *** Тем немногим, что осталось у Керолайн после отъезда Елены, были ее письма и кулон, которыми обе они обменялись ещё на Рождество. В ее кулоне, за витиеватыми линиями золотых узоров, скрывались их с подругой портреты. Маленькие, но искусно написанные, они отдалённо, но все же напоминали им друг друга. Она имела обыкновение носить его с собой на поясе, ровно как и молитвенник, который не хотела более так часто забывать. Встречи их с герцогом были как правило коротки и холодны, в лучшем случае они обменивались лишь приветствиями. Но Керолайн ощутила непроизвольное желание поговорить с ним. Сказать ему, что он поступает неправильно. Однако как бы она ни старалась скрыть порыв свой за благими намерениями, не меньше она желала облегчить собственную душу. Королева помнила об их разговоре на балу, как знала, помнил и он. Ей, пусть она не признается в этом никогда, хотелось знать, надеяться, что не она виновата в отъезде подруги. И разговор бы помог прояснить его мысли на сей счёт. Если, конечно, он случится. Удача улыбнулась ей вечером, когда, направляясь в покои мужа после вечерней мессы, она застала в коридоре его. — Ваше Величество, — поприветствовал ее он, обдав холодом антрацитовых глаз. — Герцог, — королева остановилась, возрадовавшись, что отпустила фрейлин. — Как раз Вы и нужны мне, — продолжила она спокойно, заметив, как глаза его на мгновение расширились. — Чем могу служить? — Как проходит подготовка к свадьбе? — задала она первый пришедший в голову вопрос. Она не имела цели поддеть его, но прищуренные темные глаза вмиг стали холодны. — Полагаю, все скоро будет готово, — к ее удивлению отвёл взгляд он. — Под Вашим руководством дело спорится, — протянула в свойственной ей манере королева. С него было достаточно. — Мы оба знаем, что не были и никогда не станем друг другу друзьями, — голос его был тих, но эффект, произведённый на застывшую от неожиданности королеву, стоил того. — Если Вы желаете что-то узнать, я отвечу Вам, но не стоит пытаться завязать со мной дружескую беседу, Ваше Величество, — поджал губы он, закипая от злости. — Вы правы, но не обманывайтесь на свой счёт. — Дамон напрягся, желая ответить, но Керолайн перебила его. Она не хотела, чтобы разговор их прошёл в подобном ключе, но как смел он так говорить с ней? — Но мне интересно, кого Вы пытаетесь обмануть? — Он потерял дар речи. Что она позволяла себе? — Полагаю, Вы считает, что поспешный отъезд моей кузины связан с тем, что я сказала Вам тогда. — Это было низко даже для неё. Она ударила его в самое больное место, и он не верил, что она не знала об этом, — и если это так, то Вы ошибаетесь. Я не сказала ей ничего, и для меня ее отъезд стал не меньшим… расстройством. — Она что, оправдывалась перед ним? — Потому я спрашиваю Вас, — заметив, как дрогнуло его лицо, продолжала она. Дамон молчаливо смотрел на неё, сосредоточившись на каждом ее слове. — Что Вы хотите доказать? — Тон ее поставил точку в его судорожных метаниях. — Достаточно, — только и ответил он. Ему стоило больших сил сдержать обуревающие его эмоции. — В ораторском мастерстве Вам нет равных, но не все крутится вокруг Вас, королева, — быстрый кивок головы и последнее слово, брошенное словно ругательство. Он не доставит ей удовольствия, показав, как слова ее затронули его. Нет. Но могут ли они быть правдой? Тогда, возможно он сможет, сможет найти ее, чтобы… Иметь возможность хотя увидеть ее.