Единственная роза.

Покои королевы освещались бледным дневным светом, но ей было этого достаточно. Она дописывала последнее на сегодня письмо, что должны будут отправить Елене. Подумать только, она так давно не писала ей. Раньше их мелкие переписки были сродни забаве, обе они знали, что в любое время могут навестить друг друга. Но теперь ей снова, как и когда-то в детстве, придется неделями дожидаться ответа. Девушка отложила перо, прикрыв глаза. Прошло десять дней с их отъезда, но они с Никлаусом по-прежнему почти не разговаривали. Керолайн не видела ничего. Она только помнила, как сердце ее на короткое мгновение перестало биться. Она думала, что с ним что-то случилось. Ее паланкин остановился не сразу, но, когда она наконец смогла выглянуть из него, чтобы узнать причину криков, его не было рядом. Конь короля, как и конь герцога были слишком далеко, чтобы она могла увидеть, что происходит. Она испугалась, действительно испугалась. И все, что она услышала от него, когда он наконец подъехал к ней, вышедшей из паланкина, было сухое: я в порядке. Он даже не посмотрел на неё, тут же вернувшись назад. Он был в здравии. И она благодарила господа за это, но кому в пору было носить обиду? *** Бургундия, лето 1477 год Легкое шелковое платье, украшенное витиеватой вышивкой, отлично сидело на молодой женщине, прогуливающейся по саду. Платья, скроенные по английской моде, были строже, чем в французские и бургундские в частности. Однако герцогиня Тауп, будучи взращённой при бургундском дворе, умело разбавляла скуку английских нарядов, предпочитая им фасоны, что она носила здесь. Платиновые волосы женщины, спрятанные под высокий эннин, почти не были видны. — Карл очень рад, что вы приехали, — проговорила Маргарита, взяв невестку под руку. Элизабет Бургундская приходилась ее мужу сестрой. — Керолайн так выросла с последней нашей встречи. Голубые глаза герцогини обратились к Маргарите. Прекрасная молодая девушка, так же приходившаяся ей невесткой, выглядела как всегда грустно. Они почти не говорили об этом, но от того Маргарите не было легче. Керолайн была отрадой для них обоих, но порой Элизабет казалось, что герцогиня уж слишком усердствует. Маргарита состояла в браке с ее братом уже несколько лет, но детская Дижона попрежнему была пуста. Мария, ее племянница от первого брака брата, была на два года старше Керолайн. Будучи пока что единственной законной наследницей, она ощущала всю тяжесть этой ноши. И Элизабет замечала, какого Маргарите было видеть падчерицу. — Дорогая, — завидев среди ухоженных кустов маленькую светловолосую голову, радостно начала Маргарита. Керолайн, увидев матушку и тетю, словно забыв про воспитательницу и даму, идущих позади, побежала вперёд в распростертые объятия герцогини Бургундской. — Моя племянница. *** Лондонская резиденция герцога впервые за долгое время наполнилась людьми. Она словно ожила, стоило в ее стенах поселиться ей, Ее Светлости, герцогине Кларенс. Девушка справлялась обо всём, что делается во дворце, принимала участие в обустройстве комнат, что до этого за ненадобностью находились под замком, тая в себе красоту убранства. Но главным ее желанием, что замечали внимательные взгляды слуг, было желание поближе находиться к слёгшему герцогу. Молодой лорд Сальваторе, которого уже не единожды навещал сам король, лежал в постели, что не мешало ему пренебрегать рекомендациями. Упав с лошади, он повредил рёбра, трещина в которых, как считал лекарь Его Величества, была получена ещё на турнире. Подобная вольность стоила Его Светлости неприятных болей и, вероятно, нескольких сломанных рёбер. Было сложно сказать наверняка, каков был характер повреждений, но любое его действие, будь то смех или даже безобидное желание чихнуть, отдавалось неприятной болью. Отвратительно. Все это раздражало его. Ему ни к чему была чья-либо забота. Успокаивало лишь, что с Констанс все было в порядке. Вот он и привык называть ее по имени. И пусть только в своей голове, но постепенно Дамон кажется свыкся с тем, что она заходит к нему намного чаще, чем он вообще планировал ее видеть. Она справлялась о его состоянии каждые пару тройку часов, если не смогла прийти лично. Поначалу это безумно тяготило его. Он не привык носить маску спокойствия и учтивости дома, где мог, скрывшись ото всех цепких взглядов, дать волю собственным эмоциям, не следя за выражением лица. Но с появлением в его дворце, который он с превеликим удовольствием бы сменил, как саднящее напоминание, не будь он единственным обжитым хоть немного местом, этой девушки, ему приходилось играть и здесь. Разница меж ними не составляла и десяти лет. Юная Констанс, скромная и покорная, была слишком мила. Ему не хотелось, просто не хотелось обижать ее. Но и видеть ее от этого он желал не больше. Пару дней назад он начал вставать на большее количество времени, чем советовал лекарь. Аккуратно, повинуясь ощущениям, он разминался, иногда превозмогая неприятные ощущения. Такая мелочь не должна выбивать его из колеи. Почти полмесяца. Пол месяца с момента, как он вошёл в святилище, дабы стать мужем прекрасной, — она была поистине прекрасной девушкой, добрая и скромная, она бы радовала взор любого другого, мужчины, что смог бы полюбить ее — но не задевающей ни единой струны его сердца девушке. Ее внимание тяготило его. Но в какой-то момент он понял, что он сможет привыкнуть к ней. Он будет уважать ее, в этом не могло быть сомнений. Разве не на этом строилось большинство браков, что ему доводилось видеть? Однако когда-то он надеялся, что его обойдут стороной сковывающие других обстоятельства. *** Ellen at the Shore — Elmer Bernstein Она чувствовала себя такой виноватой. Все то время, приходя к нему и видя, как он порой злится, не имея возможность делать привычные ему вещи из-за запретов, наложенных врачевателем, она ощущала себя глупейшей из женщин. Как можно было так нелепо растеряться. Отец всегда хвалил ее за успехи в верховой езде, но тогда лошадь словно отказывалась ее слушать. Он помог ей, спас ее ещё до того, как паника успела завладеть ею полностью. Ее окутывала немая благодарность, проявляющаяся в каждом ее жесте. В том, как она касалась его руки или же смотрела на него, видя в антрацитовых глазах всполохи недовольства. Как-то ей даже удалось рассмешить его. Напутав в произношении, она скороговоркой выпалила новость, пришедшую из королевского корта, отчего изначальное значение слова абсолютно изменилось. Чувство вины усилилось после того, как он непроизвольно согнулся, едва касаясь бока. Его тёплые руки перехватили ее, ровно в том момент, когда она, часто заморгав заблестевшими глазами, собралась встать и удалиться, не желая плакать перед ним. Не то чтобы она чувствовала необходимость, но ей было так неловко за то, что с ним произошло. — Не тревожьтесь понапрасну, миледи, я в полном порядке. Это мне в пору приносить извинения, — ответил тогда Дамон. За красивую лошадь, с которой она не смогла по собственной неопытности совладать? Все эти дни они виделись намного чаще. По приезде она не позволяла себе тревожить его более двух раз в день, но с каждым приходом желание задержаться, которому она не смела потолкать, одолевало ей с большей силой. Ей была так приятна его компания. В ее присутствие он к ее безмолвной радости соблюдал режим, удаляясь все же в кровать. Они не делили с ним покои. Пока. Он был интересным человеком, в том не приходилось сомневаться. Он был красив. Настолько, что она засматривалась на него непроизвольно, после одергивая себя и ругая за вольность. Чёрные кудри, когда бы она ни видела его, были взлохмачены. Они переливались, так и маня прикоснуться к ним. Ее муж был так же приятен ей, сколь и сдержан. Его лицо неизменно выражало учтивый интерес, о чем бы она ни говорила, и в какие-то моменты он и правда мог быть увлечён беседой. С ее груди словно спал груз. Quand Je Suis Mis Au Retour — John Lunn Сегодня вечером они должны были ужинать вдвоём. Впервые за полное забот время, она наконец сможет расслабиться. Погрузившись в приятные сборы, она не заметила, как скоро настало время спускаться. *** Бургундия, осень 1485 года. Она сидела за столом, раскладывая карты, в которых по сию пору не умела разбираться. Женщина устало отбросила нарисованные фигурки людей. Подумать только. Прошло столько лет, а она помнила чувства, испытанные ею в день, когда отец объявил о ее помолвке с Карлом. Лица стирались из ее памяти, как бы она ни пыталась удержать их. Она не помнила черт своей любимой падчерицы Марии, ставшей ей дочерью. Напоминанием, жалким подобием на точеную красоту девочки, доставшейся ей от отца, ее милорда-мужа Карла, служили лишь картины. А Керолайн, ее маленькая солнечная племянница, ставшая отрадой для всех членов их семьи. Она не видела ее так давно. И все же яркие глаза брата стояли перед ее собственными каждый раз, стоило ей задуматься о ней. У неё не было своих детей. Потому сердце своё она подарила Марии. Разбившееся в одночасье сердце. Женщина поднялась из-за маленького стола для игр. Не стоило трогать прошлое. Уже скоро в Бургундию прибудет будущее их династии, династии ее отца и братьев. Ее Величество, жена ее племянника, короля Эдуарда, Елена Болгарская, что носит под сердцем наследника Дома Белой Розы. *** Их уклад был подобен тому, что он соблюдал и при дворе Никлауса, чтившего традиции, которые считал разумными. Однако он никак не мог привыкнуть к тому, что более ему не надобно ждать ответа от фрейлин Ее Высочества. Посещая Л’Эрбер так долго и уверенно, он знал, как должен действовать и следовал правилам. Без приглашения являться было неприлично. По крайней мере пока они не были знакомы так… близко. Теперь ему следовало заходить за женой, что было необязательно, но чем он все же не пренебрегал. Тёплая улыбка на лице собравшейся герцогини заставила его ответить такой же. Она была так не похожа на неё. Ничего в ее чертах не напоминало о ней. Но этого и не требовалось. Он видел перед собой только Елену. Потому наверное он почти не смотрел на Констанс. — Милорд, — привычно тихо обратилась к нему она. Она так часто отводила от него глаза, стоило ему взглянуть на неё, что он с досадой догадывался о причине подобного поведения. Они спустились в большую столовую залу, слишком пустую и оттого давящую на него. Они с самой их свадьбы ещё не оставались наедине настолько, чтобы кто-то не смог потревожить их. Усадив жену по левую от себя руку, он сел во главе убранного на двоих стола, жестом дав приказ одетым в ливреи Сальваторе слугам наполнить кубки. — Вы сегодня почти весь день на ногах, — опустив приборы, что она держала, чуть ниже, проговорила Констанс. Девушка промокнула окрашенные вином губы салфеткой. — Я чувствую себя отлично, если Вы об этом, — уголки его губ дрогнули. Констанс, набравшись смелости, положила свою холодную руку, украшенную золотыми браслетами, на его. — Я так рада, — глаза ее поднялись на его непроницаемое лицо лишь на секунду. — Что вы не держите на меня обиды, что я… Ее смущение было бы милым, не вызови оно досады. — Постите мне мою несобранность, — слегка сбившееся дыхание заставляло ее говорить быстрее. Ее грудь поднималась и опускалась часто, вторя ее вдохам. — Что Вы, — высвободил он руку плавно. Слегка сжав подрагивающие пальцы девушки, он отнял ее, неловко застыв. Constance Theme — LR Soundtrack — Ваша Светлость. — Ее глаза смотрели на него так, как не должны были. Тем хуже для неё. — Констанс, — наверное впервые обратившись к ней по имени, позвал ее он. Голос его был спокоен и мягок, но в нем были отчётливо слышны приказные ноты. — Нет стоит, — заметив, как рука ее, все ещё лежащая на месте, где была его, застыла в воздухе. Он поднялся из-за стола, а она не подняла и головы. Он не мог. И не был уверен, что когда-либо сможет. Он не любит ее. Нет смысла обещать того, над чем ты не властен. Дамон смотрел на скрытую за завесой чёрных в свете огня волос девушку, силясь понять, о чем она думала. Ее молчание не принесло облегчения, как было прежде. — Вы хотели ее? — Взглянула она на него, один тихим вопросом выбив почву из-под его ног. Он не спросил, кого она имела в виду, молча глядя на неё. А ей более не было смысла уточнять. Было ясно, о ком он подумал. «Я любил ее». — Подумал он. «Я люблю ее». — Доброй ночи, миледи. Констанс не слышала его ответа. Растерянность, овладевшая лицом герцога, сменилась проскользнувшей на нем болью. Прежде, чем к его бледному тонкому лицу вернулось привычное спокойствие, герцог отвёл от неё взгляд, направившись прямиком из обеденной залы. Оставив ее совершенно одну.