Семь лет назад
— Она не полная, — пнув ногой пластиковую канистру, с которой я обычно ходила сливать топливо, скривился Яр — один из старших, принимающий у нас добытое на промыслах. — Там всего-то немножко не хватает, — попыталась я оправдаться, но вышло вяло. Раньше вместо Яра был Бреди, до того, как его поймали, конечно, и договориться с тем было на порядок проще. И хоть вопреки всем плохим прогнозам Бреди выкарабкался, и ожог на его лице зажил благодаря сыворотке, но своё прежнее место он вернуть уже не смог. Как говорится: кто раньше встал — того и тапки. А этого парня праймы сами поставили над нами только потому, что он был Бесстрашным, так как своих бывших соратников они стараются привечать. Не знаю зачем именно, может быть из-за каких-то умений или потому, что лишившись статуса гражданина и оказавшись на дне, среди отребья, они снабжали главных некой информацией и ещё чем-то, но невольно сравнивая Яра с единственным знакомым мне Бесстрашным, я не видела между ними ничего общего. — Это не меняет дела. Ты должна была принести полную, — не согласился он и досадливо сплюнул себе под ноги. — Чем будешь возмещать недостачу? — Какую ещё недостачу? Приношу столько, сколько получается достать и нет у меня никакой установленной нормы, — возмутилась я, чувствуя, как меня замутило. Скорее всего надышалась парами бензина, вот и нездоровилось. Я устала, голодная, ещё и голова побаливает, мне бы просто поспать, но тут этот припёрся и стоит над душой, будто звали его. — Теперь есть, — прямо осчастливил меня Яр, отчего мне стало ой как нехорошо. Выходит не врали ребята про то, что грядут новые порядки. Этого ещё не хватало. — Отныне твоя норма — полная канистра, и ни капли меньше. — И кто это решил? — Я! — ухмыляясь, сообщил он. — А за недостачу в следующий раз принесёшь в два раза больше, иначе по шее схлопочешь! Это понятно? — С ума сошёл, где же я возьму столько? — Где хочешь, — будто не расслышав, беспечно пожал он плечами, точно такой дефицит, как топливо, в самом деле можно было просто взять из воздуха. — Найди, укради — мне всё равно. — Если с баков сливать больше, то пропажу заметят и настучат Бесстрашным. Ты хоть понимаешь, что они усилят на стоянке охрану и для нас она станет закрытой? А где я тебе ещё такое лакомое место найду? Такими темпами мы совсем не сможем ничего добывать… — Я же сказал — мне поебать как-то. Придумаешь что-нибудь. — Нет, не придумаю! И я уверена, что на счётчик ты тут меня хочешь поставить по своей прихоти, так что иди куда подальше. Добывать топливо намного сложнее, чем еду. И праймы это знают! Потеряем ту стоянку у Искренности — и пиши пропало. — Особо не рассчитывая ни на что, выпалила я на одном дыхании, но надеясь, что мои слова прозвучали убедительно, а не испуганно. Кроме как этим, мне нечем было давить, по крайней мере в голову ничего путного больше не шло. Как на зло, я ещё и одна здесь, остальные с промыслов своих не вернулись и поддержать или же подтвердить мои слова некому. — К Эрудиции и Дружелюбию не проберёшься незаметно, там везде патрули, а на территорию Бесстрашия только ненормальный сунется. А ты… Договорить я не успела, как и среагировать или вообще понять, что произошло. Яр и бровью не повёл на моё высказывание, только ухмыльнулся и покивал своим каким-то мыслям, а затем последовала всего пара увесистых оплеух — и я полетела к стене, ударившись о неё башкой. Перед глазами рассыпались искры, а во рту почувствовался солоноватый привкус крови. — Придерживай свой язык, соплячка — целее будешь, — проговорил Яр наблюдая за тем, как я схватилась за голову, которая, как мне показалось, раскололась. — И если ты решила, что мои угрозы ничего не значат, то запомни: в следующий раз ты так легко не отделаешься! Я тебе не ваш урод обожженный, нянчиться не стану. От обиды слёзы сами покатились по щекам. Ко всему прочему и Яр, заметив их, подошёл ближе и присел передо мной на корточки, бесцеремонно потянувшись к моему лицу. На уровне инстинкта самосохранения я дёрнулась назад и, снова приложившись головой, поморщилась от боли. Шишка на затылке теперь обеспечена. — Ладно, так и быть, — вздохнул он с притворным сожалением, — отдашь паёк — и на сегодня прощаю недостачу. Брать с тебя всё равно больше нечего, а я не педофил. Ну или можешь отсосать. Слова его прозвучали с издёвкой, и он довольно заржал. Видимо, трогать больше действительно не собирался, всего лишь хотел припугнуть. Но прощать этому козлу побои, как и отдавать свой паёк, мне совсем не хотелось, поскольку больше еды у меня не было, а тут свои законы: прогнёшься, и на твоей шее будут кататься все, кому не лень. — Хрен тебе по всей морде, а не топливо! И уж тем более не мой паёк, — прошипела я и с не пойми откуда взявшейся храбростью пнула ногой так и не поднявшегося с корточек Яра прямо в колено. Злость придала мне сил, и, убеждённый в своей неприкосновенности, вряд ли он вообще ожидал от меня хоть какого-то сопротивления, потому и упал, матерясь, не успев ничего предпринять. Жаль только, что не надолго. Я хотела было рвануть из тёмного подвала, в котором жила последний год, на улицу, заорать «караул», глядишь, кто-нибудь да услышал и, может быть, помог. Ведь если Яр действовал такими способами, то, скорее всего, его тут многие уже не жаловали, но… Он очень быстро сориентировался. Не став размениваться на любезности, а поймав меня за волосы, парень для убедительности ткнул меня в стену носом и ловко заломал мне за спину одну руку. Гадство. А-а-а! Вот это я облажалась! — Ты, видимо, хреново понимаешь, рыжая? — злобно проговорил Яр мне на ухо и вздёрнул мою руку так, что от резкой боли я взвыла на одной ноте, непроизвольно внутренне содрогаясь. — Здесь я устанавливаю правила, а ты на меня работаешь. — Отпусти! Чтоб ты сдох, ублюдок, — ответила я, хоть и было это неразумно. — Ещё одна подобная выходка — сломаю руку, попробуешь свалить куда, я тебя из-под земли достану и шкуру спущу. Усекла? — поинтересовался он с нажимом. Да я бы и свалила, только некуда. Одной не выжить, а питаться с помойки, как всё своё детство, куда противнее, чем принять новые условия. — Я не слышу? — Да поняла я, поняла. Пусти уже, — тщетно пытаясь выскользнуть из-под придавившего меня к стене парня и тихонько поскуливая побитым щенком, пришлось мне нехотя согласиться. Умела бы я вырываться из таких захватов или драться, то другое дело, а так плохи будут мои дела, ох как плохи. — Вот и умница. — Захват на моей руке ослаб и, добившись своего, Яр меня отпустил, хохотнув напоследок: — Мне любопытно, а с чего ты такая борзая? А? Отвечать я ему не собиралась, а то обязательно скажу какую-нибудь гадость. Он ведь наверняка только и ждёт любого повода, чтобы заставить меня искать пятый угол. — Никак комиксов начиталась? — пока я, отвернувшись, вытирала кровь с разбитого носа, вдруг ехидно спросил Яр. — Хотя вряд ли ты читать умеешь, скорее картинками любуешься. Так тут тебе не сказка и придурочных супер-героев не существует. Осенённая внезапной догадкой, я бросилась к старому матрасу, служившему мне постелью и, расстегнув неприметную молнию, пропихнула руку в свой тайник. Оказавшийся пустым. — Ах ты гад, влез всё-таки… И спёр! Какого чёрта? Отдай, это моё! — Во мне, как в чане, забурлило варево возмущения, особенно после того, как Яр вытащил из внутреннего кармана своей куртки мои комиксы и продемонстрировал мне их, точно издеваясь. Это было единственное ценное у меня, ценнее собственного пайка, поэтому я бросилась к парню в зыбкой надежде отнять, ну и, естественно, в то же мгновение опять оказалась на полу. Комиксы Яр демонстративно разорвал и швырнул в железную бочку с затухающим костром, служащую обитателям подвала и обогревом, и освещением, а затем сгрёб меня за шиворот, встряхнул, не отказал себе в удовольствии и отвесил оплеуху. Я несколько раз обругала его садистом и уродом, но о том, чтобы и дальше выпендриваться, не могло быть и речи. Во-первых, с ним мне просто не справиться, во-вторых, Яр мог всерьёз разозлиться и сломать мне не только руку. Он вообще гадкий мерзкий тип, с которым лучше не связываться. Брезгливо осмотрев меня на прощание, парень развернулся, подхватил канистру и ушёл, не забыв напомнить про штраф. Теперь я оказалась в полной заднице! Хотя я и так в ней, как только родилась на этот грёбанный свет, где права имеют одни почтеннейшие горожане! Оставшись одна, рухнула на свой матрас в страшном бессилии и — что делать — горько заревела, потирая ушибленные места. Теперь ещё и всё лицо будет разукрашено синяками. Было мне себя жалко, а чем помочь своей беде, я и придумать не могла. Допустим, если поднапрячься, то установленную норму я наберу и со штрафом что-нибудь придумаю, но где гарантии, что у Яра, получившего желаемое, не повысятся аппетиты? Вот как зарядит мне тройную норму — и всё, каюк! Откуда столько взять? Моя жизнь имеет хоть какую-то ценность лишь до тех пор, пока я приношу праймам прибыль, а трущобы то место, где в случае чего никто не встанет на твою защиту кроме тебя самой.***
В Вудлон возвращаться не хотелось, потому что всё чаще мне не счастливилось там сталкиваться с Яром, зачастившим в наши трущобы с одной лишь целью — забрать добытое и лично навешать тумаков всем младшим, кому не удавалось сдать установленные им нормы. Вот и сегодня я поспешила свалить подальше, только краем уха уловив, что он меня искал, заподозрив в том, что отданное мной слитое с баков чужих машин топливо оказалось немножко разбавленным. Сам виноват, поумерил бы свои запросы и всё было бы нормально, а так пусть получает сколько требует и попробует сперва доказать, что бензин действительно разбавленный. Правда, если он всё-таки узнает, что я прибегла к топливной махинации, то размерам моих синяков никто не позавидует… Да к чертям Яра, думать о проблемах у меня совсем не было никакого желания. Я забралась на крышу одного из зданий, откуда была как на ладони главная площадь Чикаго, украшенная по случаю празднования дня основания города разноцветными флажками и шариками. Внизу разряженные горожане сопровождали бурными аплодисментами едва доносящиеся до меня вместе с ветром пламенные речи правительства и лидеров фракций о их неимоверных достижениях, выстроенном безопасном мире и успешно отлаженной системе разделения людей на отдельные классы, с помощью которой возрожденное основателями Чикаго общество уверенно процветает с каждым днём. Ага, просто рай среди погибшего мира, что и говорить! Ведь про самый низший класс, которому и приходилось впахивать на благо этого самого общества, никто не сказал ни слова. Оно и понятно, чего людям праздник портить, когда можно накормить их своими охренительно важными речами! К моей глубочайшей радости вся административная верхушка закончила болтать до того, как я успела вывихнуть от зевоты челюсть, и долгожданное празднество объявили открытым. Из пристроенных возле сцены колонок громыхнула музыка, толпа оживившихся горожан разбрелась по всей площади, осваивая уготовленные для них организаторами развлечения. И, конечно, на ярмарку, к аттракционам и ярким шатрам лавок со всевозможными вкусностями, куда такому отребью, как я, допуск был закрыт наглухо из-за усиленных сегодня патрулей. Обидно, ничего не скажешь. Почему одним всё, а другим вот совсем-совсем ничего? Ведь по сравнению со мной, у каждого из них наверняка есть заботливые родители и нормальное, не омраченное поисками укрытия, постоянным голодом и опасностью детство, где самые страшные чудовища — и то воображаемые — могли подстерегать только под мягкой кроватью с тёплым одеялом. Ну и ладно, подумаешь! Нахохлившись как воробей, окинув взглядом тот параллельный мир внизу, больше всего походящий на настоящую сказку, где все казались такими счастливыми и довольными, я отвернулась, пытаясь убедить сама себя, что не должна завидовать чужой жизни, и, уж тем более, не должна плакать. Вот ещё, это же всё жутко скучно! Ну что может быть веселого в том, чтобы провести весь праздник в компании вечно зудящих и поучающих предков, как, например, во-о-он тот мальчишка, которого потрепал по голове смеющийся отец, а улыбчивая и нарядная мама угостила мороженым? Из-за терзающего ощущения обделённости настроение моё упало ниже некуда, поэтому и от праздника, что был в самом разгаре, я уже просто ничего не ожидала. Разобидевшись на весь белый свет, я уже хотела было уйти, махнув рукой даже на обещанный салют, отчего-то не вызывающий как прежде особого восторга, пока моё внимание не привлекла шумная компания подростков, разодетых в чёрные одежды Бесстрашия. А заметив среди них знакомую высокую фигуру, я аж подскочила, чуть не свалившись с крыши. — Джастис! — вырвалось прежде, чем я сообразила, что в общем гомоне праздника и за хохотом своих друзей он меня всё равно не сможет услышать. А жаль, потому что я очень по нему соскучилась. Сделав глубокий вдох и немного свесившись вниз, я с любопытством стала разглядывать компанию, пока они не скрылись из вида. Бесстрашные пихались со смехом, шутливо дрались между собой, и не только парни, но и девчонки. Одна из них со странной стрижкой, точно ей жвачки в волосы напихали, а потом неровно выстригли слипшиеся клоки, вовсю висела на Джастисе. И даже сверху было хорошо видно, как он улыбался этой девчонке, устроив свою руку на её талии, и тискал так, что та хихикала да повизгивала, то и дело хватая его за плечи. Пф-ф, посмотрела б я, как бы она оглушительно визжала, если в неё дохлую крысу зазвездячить! Компания давно успела затеряться среди толпы горожан, а я осталась сидеть истуканом, ощущая, как в груди съёжился тугой комок странных мне чувств, которые и объяснить-то при всём желании не получалось. Просто день сегодня дурацкий, у всех праздник, где мне не рады! Вот меня и заняла обычная зависть и навязчивые мысли о том, чтобы было бы, если бы я родилась не отребьем, а горожанкой. Ведь тогда бы нам с Джасти не приходилось бы скрывать своей дружбы, мы могли бы вот так же вместе ходить на праздники и мне не было бы так обидно. Но всё это было просто мечтой обделённого вниманием подростка, не больше, и я отчётливо понимала, что навсегда останусь изгоем. Ну почему основатели нашего города придумали такие глупые законы? Неожиданный скрип пожарной лестницы, чуть различимый сквозь шум музыки, вытолкнул меня из печальных мыслей. Кто-то тоже решил забраться на эту крышу. А что, если меня заметил патруль и теперь лезут сюда, чтобы схватить или прогнать? Испуганно оглянувшись, окидывая взглядом всю поверхность, я поискала подходящее укрытие и мгновенно спряталась за выступ на самом краю, надеясь, что так точно останусь незамеченной. Но когда наверху показалась светло-русая коротко стриженная макушка, я едва не свалилась, пристальнее вглядываясь в парня, отчего-то застрявшего на лестнице. — Рокс, я знаю, что ты здесь, — услышала я голос Джасти. — У меня заняты руки и, если ты не хочешь, чтобы я навернулся и сломал себе шею, вылезай и помоги мне. — Что ты тут делаешь? — выскочила я из-за уступа и бросилась к нему. Чего доброго и правда ещё сорвётся. Хоть он всегда и хвастался, что Бесстрашные даже с крыш на тросах катаются, а хлипкая лестница дребезжала под его весом. — Пиццу тебе принес, и сок, — отдуваясь, просто ответил Джастис, передавая мне болтающийся на его запястье большой пакет, из которого торчал угол картонной коробки. Так вот что ему мешало забраться. — Ты одна тут? — Одна. А я думала, что ты меня не услышал, — незнамо зачем пробормотала я, отходя в сторону, пока он выбирался на поверхность крыши. — Я слышал, просто не мог улизнуть сразу, не вызвав подозрений. Как дела? — Нормально. А тебя твои друзья не хватятся? — с неким подозрением спросила я, снова плюхнувшись на задницу. — Ещё как хватятся, но минут пятнадцать до этого у меня точно есть. Эй, погоди-ка, — притворно удивлённо воскликнул он, уселся рядом и почесал свой затылок. А потом с озорством покосился на меня. — Ты это что, совсем мне не рада? — Конечно рада, — немедленно заверила я, потому что это было чистой правдой. — Просто праздник и все развлечения там, а тут же ничего такого нет. — А ты чего на ярмарку не пролезла? — Я пыталась, но меня патруль шуганул ещё в самом начале, — пожала я плечами, стараясь не выдать своего недовольства по этому поводу. — Ты что, весь день тут просидела? — изумился Джастис, открыв коробку и сунув мне в руку горячий треугольник пиццы, на который я тут же принялась дуть, чтобы не обжечься. — Ну да, а что такого? Салют вот жду… Отсюда будет хорошо видно. А ты будешь смотреть? — Не знаю. Мы на башню Хэннок сейчас рванём, с зипа кататься… Жаль тебе нельзя с нами. Высоты ты не боишься, тебе бы точно понравилось! — Не думаю, что твои друзья бы мне обрадовались. — Может, и не обрадовались бы, но это не значит, что мы не можем с тобой как-нибудь покататься. А? Если ты, конечно, не струсишь, — усмехнулся он, боднув меня плечом. — Не струсишь ведь? — заглядывая мне в лицо, подначил Джастис. — Не дождёшься! Посмотрим ещё, кто из нас визжать будет, как девчонка, — рассмеялась я, ощутив, как ко мне вернулось хорошее настроение. А вот Джасти наоборот нахмурился, подцепил пальцами мой подбородок, задрав моё лицо повыше, и глаза его стали настороженные. — Ты чего? — У тебя синяк на скуле и переносица припухшая, — посверлив меня взглядом, ответил он напряженным голосом. — Ты подралась или тебя побили? — Я подралась… Но проиграла, — слегка поморщившись, парировала я нарочито беззаботно. Ну не плакаться же ему? Да и заступаться за меня всегда было некому, поэтому я как-то не привыкла жаловаться. — Я же говорила, что чтение мне в драке не поможет. Ну-у, если только тяжёлой книжкой по голове треснуть… — Ясно, — кивнул он, задумавшись. — Значит, придётся всё-таки заняться твоим обучением. Тем более, читаешь ты уже вполне сносно. Знаешь, я даже не ожидал, что ты окажешься такой способной ученицей. — Правда-правда научишь? — Почему нет? Теперь я вижу, тебе это действительно нужно. — И покажешь, как выворачиваться из захватов? — А как же! И даже, как можно швырнуть более крупного противника. — Обещаешь? — недоверчиво сощурилась я. — Рокси, разве я тебя когда-то обманывал? — М-м… Нет! — Тогда через неделю на нашем месте, — проинформировал меня Джасти, а затем строго предостерёг: — Но если станешь хныкать… — Пф-ф! За кого ты меня принимаешь? — уверенная, что он снова начнёт обзывать меня малявкой, я возмущённо зафыркала, приготовившись в ответ ему выдать что-то колкое. — За девчонку, кем ты и являешься. — Ты же сам говорил, что у вас нет разделения на парней и девчонок, и тренируются все одинаково! Или ваши девчонки после каждого удара сопли распускают? — Нет, у нас девицы знаешь какие бойкие… не ноют. Они же Бесстрашные! После его слов мою улыбку как ветром сдуло. Скуксившись от подступившей к горлу едкой горечи, я вспомнила ту его «Бесстрашную», что висела на Джасти, и про которую, видимо, он и говорил с восхищением, внезапно ощутив себя чем-то навроде порожнего места. — Ну и шёл бы к ним… — пожав плечами, буркнула я раздосадованно, разглядывая свою обувь. Конечно, хорошо быть горожанкой: жить во фракции, на всём готовеньком. Каждый день жрать досыта и не бояться, что тебя продадут в траллы или тем, кто хуже зверья! А окажись они среди отребья без своего статуса, где в перспективе маячит если не рабство, то торговля собственным телом за пару купюр, еду или выпивку — тоже останутся такими же бойкими и бесстрашными? — И не дуются по пустякам, — рассмеялся Джастис, а мне отчего-то стало не столько обидно, сколько стыдно. Он со мной возится, залез на крышу, принеся мне вкусного вместо того, чтобы развлекаться со своими друзьями, а я на него огрызаюсь, как самая настоящая малявка, которой пытаюсь не казаться. Выдав озорную улыбку, я заверила парня, что и не думала дуться. Больше не затрагивая неудобные темы, мы с Джасти принялись уговаривать его угощение, пока то не остыло, но именно в этот момент до моего слуха долетел разбойничий свист. Насторожившись, я замерла, так и не донеся до рта пакет с соком и прислушалась: у изгоев существовали свои сигналы на все случаи жизни. Свист повторился, раздавшись из прилегающей к соседнему зданию подворотни. Мой друг тоже его услышал и посмотрел на меня вопросительно. — Мне пора идти, — быстро дожевав кусок пиццы, подскочила я и бросилась к лестнице. — Что-то случилось, Рокс? — окликнул Джасти. — Этот свист… он что-то означает, так ведь? — Ну у нас же нет раций и телефонов, поэтому мы именно так связываемся друг с другом на расстоянии или предупреждаем, если нужно. Ладно, я побежала, Джасти. Увидимся, — и, помахав ему рукой на прощания, спустилась вниз по ржавой пожарной лестнице, со всех ног рванув на вновь повторившийся звук. Обогнув здание и влетев в тёмную подворотню, мне пришлось протиснуться между мусорными контейнерами, чтобы оказаться на заднем дворе, где при моём появлении от стены отделились несколько силуэтов. — На ловца и зверь бежит, — удовлетворённо хмыкнул Бреди. — Я ж говорил, она где-то здесь ошивается… — Чего у вас? — перебила я парня. — Чего-чего, дело есть, — выныривая из-за плеча Бреди, деловито объявила тощая тень писклявым голосом одного из младших. — Жрать хочешь? — Хочу. Кто ж не хочет? — Несмотря на полный желудок, такое предложение не могло не воодушевить. Что делать, организм-то у меня растущий и лопать хочет постоянно. — Ну, а раз хочешь, пошли добывать, — натянув на голову капюшон, чтобы скрыть шрам от ожога, негромко заключил Бреди и жестом позвал за собой. — Мы тут одну лавку Дружелюбных приглядели, где можно поживиться. — А там что, никого нет? — заговорщически прошептав, я отправилась следом за мальчишками. — Торгаш сидром в слюни залился и дрыхнет в своём грузовике. Надо торопиться, пока он в отключке! Патрульные расслабились за день, уже по ярмарке не так сильно шныряют. Покров сгустившихся сумерек всегда играл нам на руку в подобных делах, поэтому пробравшись на саму ярмарку обходными путями, чтобы не привлечь к себе внимания подуставшей охраны, и пользуясь тем, что гуляющий народ стал в ожидании фейерверка стягиваться к площади, мы без труда пролезли в выкрашенный яркой краской фургончик. Внутри пахло шоколадом, кексами и прочими приготовленными для горожан вкусностями, а из кабины грузовика неслись пьяные трели храпа хозяина этих богатств. Бреди чиркнул зажигалкой — маленький огонёк пламени осветил корзины с выпечкой. И пусть большую часть торговец успел продать прежде, чем напиться, оставшегося нам на пару дней хватит. Вот и на нашей улице наступил праздник!