***
Даже несмотря на октябрь, в Индии стоит удушающая жара. Пот ручьём льётся по телу и никакие охлаждающие заклятия не помогают — таков уж здесь магический климат. Нарастает толчея у входа на трибуны. Все торопятся скорее занять свои места, оттаптывая друг другу ноги и рассыпая на чужую одежу еду. Привычная атмосфера перед началом драконбольного матча, ничего не скажешь! Везде запахи фастфуда, крики болельщиков и ушлых букмекеров, тычки, пинки и ругань. Всем хочется попасть на главный матч столетия. — Таня, Ягун, держитесь рядом… Леопольд придерживает за плечи двух любопытных непосед. Будь их воля, дети давно бы пробрались к ангару со злым индийским ящером. Или же на судейскую трибуну — поглазеть на позолоченную черепушку Бессмертникова и золотые зубы Тиштря. Всё же следить за Таней и Ягуном в этом традиционном для решающего матча дурдоме ещё тяжелее, чем обычно. — Пап-пап, смотри! — Таня восторженно дёргает отца за рукав, указывая на кого-то. — Это же тренер бабаев! Помнишь, он прилетал к нам в прошлом году? Даже не знала, что он тут будет… — Ещё бы он не прилетел! Если гандхарвы сегодня забьют хотя бы один мяч, то бабаи будут с ними за чемпионский титул бороться! — авторитетно фыркает Ягун. — Их тренер же не настолько идиот, мамочка моя бабуся, чтобы пропустить столь важный матч! Леопольд усмехается беседе двух баловников. От горшка два вершка, а уже пытаются рассуждать о драконболе, как профессиональные игроки. Дети да и только! И чего они так упорно торопятся во взрослую жизнь? Леопольд по привычке придерживает дочку за плечо, проверяя во внутреннем кармане пиджака билеты — скоро их очередь на пропускном пункте, надо быть готовыми. И вдруг слышит свою фамилию в толпе. — Mister Grotter! — звонкий мальчишеский голос прорезает гул толпы. — Please wait! Первым, как ни странно, оборачивается на крик Ягун. И только потом реагируют сами Гроттеры. — Дядь Лео, кажется, ученики и здесь вас достали, — мальчик усмехается, вглядываясь в толпу, на бегущего к ним подростка, за которым, кажется, следует какая-то женщина. — Этот не из Тибидохса, — Леопольд близоруко щурит глаза, поправляя пенсне на переносице. Странно всё это. А странный мальчишка всё же продирается сквозь пёструю толпу болельщиков, уверенно лепеча что-то на английском. Признаться честно, Гроттер его с трудом понимает — то ли давно в языках не практиковался, то ли из-за того, что мальчик от эмоций почти глотает окончания. — I am Guriy Pupper. I'm your fan! — в конце концов, объявляет подросток, подсовывая какую-то бумагу с самопишущим пером. — Can I get your autograph? Гурий Пуппер… Знакомое имя. Леопольд неловко улыбается, размашисто расписываясь на бумажке. А потом вспоминает, зацепившись взглядом за виднеющийся под чёлкой шрам в виде копирайта. Конечно, Пупперы! Талантливые светлые маги, погибшие в сражении с каким-то тёмным отщепенцем, последователем Чумихи. Когда-то, ещё во времена борьбы с Чумой, Гроттер встречался несколько раз с ними. Такие интересные люди. Так радовались жизни, мечтали о большой семье… И вот, спустя столько лет их сын берёт у него автограф. Какая ирония. — Thanks! — Гурий улыбается, демонстрируя зубы в исправительных скобах (кажется, из-за этого хихикает Ягун). — I want to be a dragonball player. Just like you! — Be sure to become! — ломанно, с явным акцентом говорит Леопольд и треплет улыбчивого английского мальчишку по волосам. А подросток замечает вдруг Таню, что с живым интересом разглядывает странного для неё иностранца. И вдруг радостно улыбается, неловко взмахивая рукой. — Hi! Что-то ещё сказать мальчик попросту не успевает — из толпы, точно коршун, на него налетает какая-то экстравагантная женщина. Она кричит что-то то на Гурия, то на Гроттера и детей, то на просто прохожих. И быстро оттаскивает парня куда-то, выкрикнув что-то Леопольду нелицеприятное. — Англичане ужасно странные. И дикие, — выдаёт свой весомый вердикт Ягун. — Этот мальчик взял у тебя автограф? — а у Тани совсем другие вопросы. — У хороших драконболистов частенько берут автографы, — Леопольд весело усмехается и всё же протягивает билеты контролёру. Наконец-то! — А я в своё время был весьма и весьма неплох… — Не скромничай, — Таня весело смотрит на своего отца кристально-чистым взглядом зелёных глаз. — Ты и сейчас в отличной спортивной форме! Леопольд усмехается, проводя ребят к местам. От дочери ничего не скроешь. И пусть знаменитый ЛеГро давно забросил профессиональный спорт, на любительском уровне он действительно ещё весьма и весьма силён. Уж точно посильнее многих магов из нынешнего молодого поколения… Трибуны постепенно заполняются. Шум, гам, настойчивые вспышки колдоаппаратов вокруг, болтовня Тани и Ягуна, их многочисленные вопросы… Леопольд даже не замечает, как меняется поле. Понимает, что происходит, лишь когда местный комментатор начинает объявлять составы играющих сегодня сборных. Да и то лишь когда этому самому комментатору заменяют неисправный рупор — до этого бедный мальчишка болтал в пустоту, пытаясь безуспешно привлечь всеобщее внимание к появляющимся из Потустороннего Мира игрокам Сборной Вечности. Леопольд скучающе смотрит на материализующиеся тела. Всё стандартно. Геракл, Минотавр, Гермес, Мюнхгаузен, другие члены команды Вечности. Из матча в матч один и тот же состав. — А вот и Илья Муромец на своём щите! — тараторит со своей ораторской трибуны комментатор. Леопольд только фыркает. От его трескотни почему-то ужасно ноет голова. Или это от дурного климата? А ядрёный запах местных специй только усиливает головную боль. Нет, всё же простое сидение на трибуне — это не его. Гроттеры рождены для полётов, побед и высшей магии. А не для праздного просиживания штанов на неудобных деревяшках. Будть его воля, Леопольд бы мгновенно телепортировался в Тибидохс. Но… Рядом сидят счастливые до неприличия Таня и Ягун. И мешать их радости мужчина не собирается. А мигрень он перетерпит. Равно как и повышенное внимание к себе и дочери. — И-и-и… Номер десятый! Замена в команде Сборной Вечности! — слова диктора ненадолго привлекают к себе внимание. Леопольд с интересом наблюдает за появляющейся в воздухе фигурой. Замена в сборной, которая славится своим стабильным и самым сильным составом? Конечно, этого следовало ожидать после оплошности Икара Критского — кажется, это был единственный раз за последние лет 300, когда воротам Сборной Вечности забросили мяч. Фигура над полем окончательно появляется под восторженный гул толпы. Леопольд близоруко щурится — всё же надо заменить линзы! И замирает на своём месте, забыв о головной боли, ревущих трибунах и даже собственной дочери, что сидит рядом. Лишь сердце вдруг пропускает удар, неприятно заныв в груди. Такого он точно не ожидал. — Номер десятый Сборной Вечности — сиятельная Софья Штольман! — звук дикторского голоса возвращает в реальность слишком резко, пожалуй. Леопольд теряется, забыв на секунду, где он и сколько времени прошло с тех пор, как он последний раз также сидел на трибуне, высматривая лёгкую девичью фигурку на самой лучшей спортивной метле. Метле, которую он сам же ей и подарил, как лучшему (после него, конечно) нападающему Сборной Тибидохса. — Пап, а кто это? — Таня настойчиво дёргает отца за рукав, отвлекая его внимание от знакомой до боли в сердце девушки на поле. Девушки, явившейся в этот мир всего на час. Леопольд не знает, что может сказать. Лишь нервно улыбается, ощущая, как глаза вдруг наполняются солёной влагой. Это пугает Таню, не привыкшую видеть своего отца таким… расклеившимся. Вечно весёлый, задорный Леопольд Гроттер, сыпящий научными фактами, рассказами и поучительными притчами, вдруг отходит на второй план. И на свет вновь вылезает тот потерявший любимую жену мужчина. -… но в историю она вошла как жена великого Леопольда Гроттера! — комментатор всё говорит за него. — Который, кстати, сегодня на нашем стадионе! Где-то рядом начинают неистово щёлкать вспышки колдокамер. И обязательно скоро в новом выпуске Сплетней и бредней выйдет статья с заголовками Семейство Гроттер встретило убитую Той-Кого-Нет мать! Но сейчас Леопольд смотрит только на свою дочь, наплевав откровенно на весь остальной мир. Дочь, ищущую глазами красивую девушку на метле, так похожу на неё саму. — Это твоя мама, — Гроттер осторожно гладит Таню по волосам, справедливо опасаясь, что девочка взбрыкнёт или оттолкнёт его. Но Татьяна смотрит как заворожённая на свою мать, слишком молодую, чтобы помнить о своём браке и своей дочери. Смотрит на неё и Леопольд. Просто потому что не смотреть не может. — Мамочка моя бабуся! — впервые за долгие 5 минут Ягун подаёт голос. — Я зверею, дорогая редакция! — Дамы и господа, матч начинается! — объявляет диктор. На поле выпускают мячи.***
У Гроттеров почти нет семейных колдографий. Остались разве что старые, запечатлевшие ещё Феофила, уже тогда сморщенного подобно печёному яблоку. И Полину, мать Леопольда, совсем маленькую в кружевных платьях с рюшечками. Сам Леопольд фотографироваться не любит. Равно, как не любила и Софья. Однако сейчас Гроттер остро жалеет об отсутствии семейного альбома — тяжело искать по книгам те жалкие карточки, которые всё же удалось сделать. После матча Леопольд и Таня вернулись в Тибидохс в молчании. Даже Ягун, балагур и редкостный болтун, на волне их уныния и тоски почти всё время молчал, проявив небывалое чувство такта. Тем более, что Гроттер пребывал в не самом радужном настроении — сразу после матча на них с дочерью тут же налетели журналисты во главе со знаменитой Грызианной и надеждами услышать сенсационные откровения. Кажется, Леопольд даже огрызнулся на кого-то, прежде чем телепортироваться с детьми прочь, а может даже проклял… Сам он сказать толком не может — на фоне других событий как-то подстёрлось из памяти. А теперь Леопольд не знает, что сказать, в молчании отсиживаясь в своей комнате и перебирая старые фолианты в надежде найти хоть одну колдографию. Таня же пока слишком сбита с толку, чтобы задавать конкретные вопросы. Однако это ненадолго. Или Леопольд совсем не знает свою дочь… — Па-а-ап… — и, точно в подтверждении его мыслей, Татьяна подаёт голос. Леопольд замирает над очередным томом, зажмурив глаза на пару секунд. В конце концов, когда-нибудь этот разговор должен был состояться. Если не сейчас, так точно через пару лет. — Да, Танюша, — мужчина печально улыбается. А в груди так сильно ноет сердце. И болит рана от потери в душе. — Это правда была моя мама? — Тане тоже тяжело говорить о Софье. Тяжело, потому что её она никогда не знала и не видела. — Правда, — Леопольд кивает, упорно не глядя на дочь. Лишь пальцы сами перебирают старые книги. — А… Ты можешь о ней рассказать? Просьба, такая по-детски наивная, заставляет вспомнить всё. И счастливые моменты, которые согревают в самые лютые зимние ночи, и страшные, от которых до сих пор хочется выть волком. Но Гроттер не подаёт вида. Лишь кивает с рассеянной улыбкой. И нужный том с заложенными между страниц колдографиями всё же находится. — Твоя мама… Она… — Леопольд садится на диван, рядом с дочерью. И внезапно понимает, что абсолютно не знает, а что конкретно может сказать. Лишь осторожно держит в пальцах волшебные снимки, с которых радостно улыбается Софья. — Она была замечательной. Самой лучше женщиной на свете. И очень талантливой волшебницей и драконболисткой. Совершенно общие фразы, который каждый любящий вдовец может сказать о своей погибшей жене. Но они, как ни странно, идеально ложатся на характер Софьи. Для Леопольда она действительно была самой замечательной, идеальной супругой, поддерживавшей любой его эксперимент. Настоящее сокровище, которое Гроттер не сумел сберечь. Дочка с интересом рассматривает старые колдографии. Совсем ещё юная Софьюшка в окружении своих одногруппников. Девочка-подросток в драконбольной форме, оглядывающаяся на Леопольда. Их свадебное фото… Всего три колдографии, за которыми стоит целая жизнь одной женщины. — Вы с ней были однокурсниками? — Таня начинает задавать интересующие её вопросы. — Нет, я старше её на пять лет. Был старше… — Леопольд улыбается грустно. — Я как раз поступил в магспиратуру, когда Софья попала в Тибидохс. Я даже замещал у её курса Медузию и Клоппа, когда это было необходимо. Но… Знаешь, твоя мама всегда выделялась среди других учеников! Она сияла, как Солнце. И дарила свой свет всем нуждающимся. Истинная светлая ведьма. В ней не было ни тёмного начала, ни капли тёмной магии. И перстень её ни разу не выпустил ни одной красной искры, пока Софья носила его на своём изящном пальце. Настоящая редкость. В те годы мало было по-настоящему светлых магов — хаос, который сеяла вокруг себя Чума-дель-Торт, и погрязший в войнах мир обращали души юных волшебников ко тьме. Даже у самого Леопольда нет-нет, да соскакивало тёмное заклятие. Точно в напоминании о наследии тёмной ветви рода Гроттер. — Софья была одной из дочерей древнего иудейского магического рода, — Леопольд смотрит на чёрно-белые колдографии, которые не способны передать и толики красоты девушки, изображённой на них. — Такие рода закрыты и не пускают обычно своих детей в магические школы — старшее поколение само передаёт секреты родовой магии. Но… Гроттер замолкает. Не рассказывать же маленькой дочери о страшном времени под названием «Вторая Мировая», когда на фронте сражались не только лопухоиды. Не говорить же про истребление целых еврейских семей. В том числе и магического рода Ландау, из которого выжила всего одна юная ведьма. Ведьма, чьё здоровье и душевный покой сломил Освенцим. — Твоя бабушка, мать Софьи, рано умерла и не успела передать знания твоей маме, — Леопольд нервно сжимает руки в кулаки, всё же подбирая нужные слова. — И тогда Софью забрали в Тибидохс. Таня с интересом слушает скупые крохи информации, которые ей выдаёт отец, ловя буквально каждое слово, каждую букву. Леопольд и сам знает не так уж много. Софья редко и мало говорила о своей семье. О матери, что после концлагеря прекратила пользоваться волшебством, что не помогло спастись её родителям и старшим братьям. Об отце, которого боялись все, даже родная дочь. Будто и не было семьи у маленькй девочки Сони Штольман, пока не попала она в школу для трудновоспитуемых волшебников, сияющую магией и хранящую свои тайны. — И ты сразу в неё влюбился? — Танюша улыбается печально, прижимаясь к отцовскому плечу. И смотрит внимательно на девочку с колдографий. Девочку, что так похожа на неё саму. — Нет, что ты, — Леопольд лишь гладит дочь по волосам и целует в рыжую макушку. — Софья была меня младше на несколько лет, для меня она была абсолютным ребёнком! Мы вместе играли в Сборной, я был для неё старшим товарищем, который периодически помогал ей с практической магией. Тогда она была для меня просто девочкой, смелой, доброй, светлой, которую надо защищать… Скорее всего, Таня ждала абсолютно другой истории. Всем детям хочется верить в красивую сказку про неземную любовь их родителей. Что два человека влюбились с первого взгляда и сразу же поженились. И жили долго и счастливо до конца своих дней. Когда Леопольд был в возрасте Тани, он и сам отчаянно верил в такую же сказочку. Что отец не бросил мать, узнав о её беременности. Нет, он, конечно, же любил маму! Просто его убила нежить, как это часто бывало в те времена. И Полина столь же отчаянно поддерживала эту жестокую легенду до тех пор, пока её саму не загрызли мертвяки в одной из стычек. Феофил же так с внуком не церемонился и вывалил чуть ли не сразу после похорон дочери всю правду… — Влюбился я в неё значительно позже, когда она почти окончила Тибидохс, — Леопольд улыбается, вспоминая ту жаркую весну, определившую окончательно его судьбу. И судьбу одной улыбчивой девушки. — Но признаться в этом решился лишь спустя несколько месяцев, когда мы с ней вместе уже сражались против Чумы. — Ты сильно любил маму? — Таня смотрит искренне. Леопольд только в который раз поражается, как в одной девочке переплелись два рода. — Больше собственной жизни… Таня берёт в руки свадебную колдографию и с интересом рассматривает ажурные узоры подвенечного платья Софьи. Леопольд точно помнит, что его для молодой невесты связала крючком дочка Ягге Елань. В качестве свадебного подарка. Кажется, Елань с Софьей очень подружились за время противостояния Чумихе. И, когда Елань погибла, попав в ловушку Той-Кого-Нет, Софьюшка долго плакала. Она вообще тогда много плакала — это нормально для беременных. — А как ты понял, что мама — твоя вторая половинка? Леопольд недоумевающе хмурит брови, привычным жестом поправляя пенсне. Вопрос дочери откровенно ставит в тупик. Что тут вообще можно сказать? Да и как передать собственные эмоции? Женился он всё же не пылким юнцом, который делает что-то от переизбытка чувств, но состоявшимся мужчиной, понявшим, что же поразило его в самое сердце. — Никак, — Леопольд только может пожать плечами, подобрав правильный ответ. — Я просто точно знал, что хочу прожить жизнь с твоей мамой. И мы действительно были с ней счастливы весь тот недолгий срок, что был нам отмерен. Таня осторожно гладит тонкими пальчиками с обкусанными под самый корень ногтями колдографию и вдруг громко шмыгает носом, стараясь сдержать слёзы. А женщина с колдографии радостно улыбается и машет своей дочери сквозь пространство и время. — Как думаешь, — голос Тани полон непролитых слёз. И сердце у Гроттера так неприятно начинает ныть от тоски. — Мама меня любила? — Больше всего на свете, — Леопольд мягко обнимает дочь за плечи, прижимая её к себе. И ощущает, как солёная влага начинает щипать глаза. — Она настолько тебя любила, что не раздумывая бросила вызов Чуме и отдала ради твоей жизни свою… Слёзы капают на старую колдографию — Таня не стесняясь рыдает, оплакивая свою мать. И Леопольд плачет вместе с ней. — Я скучаю по ней, — вдруг признаётся дочка. — Я не знаю её, но скучаю… Очень сильно… — Наши близкие с нами, пока мы о них помним, — Леопольд нежно гладит девочку по волосам. — Мама всегда с нами. Просто знай это. — Как думаешь, мы её ещё увидим? — а Таня задаёт уже новый вопрос. Неуёмное, любопытное создание. — Обязательно, увидим, — улыбается Леопольд, вытирая слёзы со щёк. — Ради этого я готов покупать хоть каждый раз билеты на матчи Сборной Вечности хоть всему Тибидохсу… Честно сказать, Леопольд даже не уверен, что Сборная Вечности будет играть ещё при их жизни. Но Таня впервые за вечер улыбается. И эта улыбка стоит всего.