***
Бельфегор всегда жил с осознанием того, что мир вертится вокруг него. Мать, любящая поминать свое высокое происхождение, только подливала масла в огонь. Но так уж получилось, что он был только вторым сыном, и, хоть их с Расом никто и никогда не различал, априори оставался на вторых ролях. Принца-гения, видящего недалекость матери и явную однобокость мышления отца, такое отношение раздражало больше остывшего завтрака. Даже его имя в разговорах упоминали после, за именем брата. Его называли Принцем, одевали в лучшую одежду, кормили лучшей едой, восхищались умом, достойным древнего и знатного рода, с пеленок учили смотреть на людей свысока и постоянно говорили о «кровном превосходстве» над всеми остальными людьми. Это никак не вязалось с тем, что знакомство близнецов с кем бы то ни было всегда начинали с Рассиэля, что частную школу им подбирали, основываясь на склонностях и талантах Рассиэля, что еду подавали ту, которую любил Рассиэль, что Рассиэлю подавали машину раньше и еще с бесконечным количеством «что», среди которых выделялось самое яркое, врезавшееся в память куда лучше всех остальных — что мать и отец любили Рассиэля намного больше и открыто признавали это перед Бельфегором. Будучи всего лишь ребенком, но способным думать куда продуктивнее взрослых, он совсем не понимал, как ему быть со всем этим. По логике вещей и поступков окружающих ему следовало уйти в тень, потому что лучшее место под солнцем досталось Рассиэлю по причине рождения, но лелеемое годами самолюбие не позволяло ему сделать это. Бел не считал себя хуже Раса, не считал хуже отца, матери и любого другого человека в этом мире. Он был уверен, что Солнце встает по утрам лишь по тому, что ему, Белу, необходима его энергия, и не было никого и ничего, что могло бы убедить его в обратном. Его чувство превосходства формировалось долгим, кропотливым трудом слуг, которые кланялись и не смели лишний раз взглянуть на молодого господина, матери, с упоением говорившей о своей родословной, отца, разбрасывающегося деньгами и выполняющего любые, самые дурацкие его желания по первому требованию. Но, в большинстве, Рассиэля, который, не имея подобных внутренних диссонансов, никогда не задумывался ни о чем, кроме себя, своей одежды, еды и так до бесконечности. Не задумывался о собственном превосходстве, потому что никто не спешил его оспаривать. Поэтому, когда отец и мать за обедом заикнулись о наследстве, Бел по привычке обратил на разговор внимание, а Рассиэль продолжил водить ножом для мяса по венам на своей руке. Цифры, озвучиваемые наглыми стариками, были смехотворными. Они нанимали ему лучших учителей по экономике и всерьез считали, что он в ней не разбирается. Дело было не столько в деньгах, сколько в том, что в этот раз его слишком явно и слишком далеко оставили на вторых ролях. Задели то, что он оберегал внутри себя пуще любых драгоценностей — его самолюбие, его возможность быть выше других, его способность смотреть на всех сверху вниз. И, размазывая по лицу кровь незадачливых родственничков вперемешку с землей, он смеялся, потому что был лучше, намного лучше, и потому, что сумел это доказать.***
Бельфегор часто предлагал Занзасу и Скуало игры подобного рода. И они очень редко были такими безобидными, но на что-то более грандиозное у них просто не хватало времени. Было что-то греющее душу в том, что они никогда не отказывались, всегда кидались в это с азартом и бесконечным стремлением к победе. Он научился молча проигрывать, видя, как кто-то из них скалится, объявляя о собственной победе. Глядя на напряженную спину Такеши, Бел хотел выпотрошить его, чтобы собственными глазами увидеть, почему он так напоминал натянутую струну, готовую вот-вот порваться. Действия Ямамото не сходились с его внешним видом, а таких явных расхождений Бел не любил. Категорически не переваривал. Всегда стремился избавиться от них, как от ненужной грязи на сапогах. Такеши обернулся и, по-мальчишески хмурясь и хлопая глазами, посмотрел на Бельфегора. Вернее, на его корону, что было слегка забавно. — А куда дальше? — спросил он слегка удивленно, и Бел вскинул бровь, хоть за челкой Такеши все равно и не увидел этого. Он выглянул из-за спины Такеши и задумчиво посмотрел на лестницу, расходившуюся в несколько сторон. Это было довольно странно, особенно для вычурно-традиционного китайского замка. — А куда больше хочется? Ямамото почесал затылок. В нем уже не было той болезненной бледности. Бельфегору захотелось хорошенько встряхнуть противного японца, выбивая из него все интересующие ответы. — Направо, наверно, — Такеши пожал плечами. Бел раздраженно скривил тонкие губы, прокатывая стилет между пальцев. Этот образ дурачка ему безумно нравился — в нем не было ни капли фальши. Но и ни единой капли самого Ямамото в нем тоже не было. Не было никого, кому бы он подошел лучше, и никого, что сыграл бы его бездарнее. — «Направо», — передразнил Бельфегор. — Как это… — он неуловимо прищелкнул пальцами, подбирая нужное выражение, — как это по-вонгольски правильно. — Такеши дернул плечом, от чего Бел почувствовал мрачное удовлетворение. — Нам прямо. Дверь напротив была расписана золотом так вычурно, что у Бельфегора не было ни капли сомнений. И следующая реплика наглого японца заранее раздражала его настолько, что он прервал ее, даже не собираясь выслушивать весь этот непроходимый бред. — А почему бы не… — Комнаты боссов всегда за парадными дверьми. Этот идиот никогда не уворачивался от стилетов, — вот уж глупость, — а Бел неожиданно для себя еще ни разу не задел его всерьез. Как, например, сейчас. Такеши даже бровью не повел, словно и не заметил вовсе. Прошел вперед, оставляя безразличного Ямамото позади, кинул через плечо: — Не перепутай. Большую часть охраны они положили еще там, двумя этажами ниже, и Бельфегор королевским жестом — размашистым пинком — открыл золоченые двери. И, в общем-то, не ошибся. За дверью их ждали человек десять, может, пятнадцать. Пришлось быстро уходить в сторону, скрываясь от очередной огнестрельной очереди. Такеши скрылся за противоположной стеной, у него было чуть больше времени на эту рокировку. Бельфегор легко улыбнулся, натягивая леску между ладоней. Азиаты щедро угостили их свинцом, прежде чем показать свои головы в дверном проеме. Не все, разумеется, — пара парней, явно новичков или стажеров, у Бела был наметанный глаз на подобное. Он тут же пробил сонную артерию противника стилетом — рука сама сорвалась. Взгляд привычно заволокло пеленой. Такеши расправился со вторым парнем секундой быстрее, а после почти прирос к стене. — То ли дуракам везет, то ли везучие люди любят прикидываться дураками, — почти пропел Бельфегор, поправляя прическу, пока позади снова долбили автоматной очередью. Его, однако, дико раздражало, что Такеши продолжал улыбаться от уха до уха. Он знал, что эти придурки все равно продолжат выбегать на лестницу, пытаясь избавиться от непрошеных гостей, находящихся в невыгодном положении на лестнице. Они могли кидаться скопом, натыкаясь на его леску и лишаясь ног, а могли перешагивать через нее, тратя драгоценное время, чтобы быть убитыми изящным стилетом или хрупкой на вид катаной. Разницы особо не было, требовалось просто чуть больше времени на подобный маневр. Кровь текла по белоснежному мрамору, окрашивая его в багрово-алый цвет. Самый любимый цвет Принца.***
Он был слишком мал тогда, а его родители на момент смерти слишком богаты, чтобы ему досталась хоть капля от богатого наследства. К тому же Бельфегор быстро был признан шизофреником в какой-то там очень глубокой стадии и на деньги и имущества просто не имел права. Его это даже позабавило. Но, разумеется, в клинику для душевнобольных Бел не попал. Улицы Италии любили детей, похожих на него. Теперь, много лет спустя, он уже не мог вспомнить, как оказался в Неаполе. И почему именно там. Но виды ночного города были великолепными, они почти успокаивали и почти приводили в порядок его расшатанные мозги. Только этого «почти» хватало и на то, чтобы улыбаться в глаза мужчинам и женщинам с тугими кошельками и растягивать очередную паутину в каком-нибудь заброшенном доме. Железный запах крови в Неаполе тоже был особенным. Появление Скуало на пороге дешевого отеля хорошенько встряхнуло его размеренную жизнь. Громкоголосый парень с протезом в виде меча вместо руки Бельфегору приглянулся с первого взгляда. Будучи психом, он обожал людей с расшатанной психикой. Даже у не в меру спокойного босса с головой все было настолько не в порядке, что Белу иногда приходилось прикладывать силы, удерживая за собой статус главного шизофреника. В этом он, в конце концов, тоже был лучшим. В Варии ему ни разу не пришлось усомниться в своей особенности. Там ему быстро и четко дали понять, что он такой же, как и все. Что его мозги и его кровь — особенность не лучше и не хуже руки Скуало. Но и ниже других его никогда не опускали. Даже боссовское «мусор» не имело значения, потому что босс первым стрелял в тех, кто, по глупости, мог сомневаться в нем, Бельфегоре. Его самолюбие тогда приняло четкие очертания, сформировалось в заскок на короне и крови. Он научился его контролировать и жить с ним. Сам научился, но смотрел на них, на Варию. Бел было достаточным гением, чтобы понять: ему было не нужно, чтобы его признали лучшим, ему было нужно, чтобы его признали.***
— Парадная дверь, парадная дверь. Это был уже третий или четвертый по счету кабинет. Смахивая с полок книги в дорогих переплетах в поисках хоть чего-то, отдаленно напоминающего тайник или сейф, Бельфегор совершенно не обращал внимания на большие бронированные ящики с кодовыми замками. И идиоту Ямамото было понятно, что в таком месте не могли прятать ничего важнее золотых часов. Книги падали с глухими стуками, шуршали страницами, пачкались в крови местных охранников и гибли под каблуками сапогов Бела. Идеально убранные кабинеты быстро и методично превращались в бесполезные свинарники или хранилища для трупов. — Парадная дверь, — продолжал громко шептать Такеши, распахивая то один, то другой ящик. Он старательно обходил бездыханные тела охранников, и лицо его снова было бледно как полотно. Бел видел что-то очень странное в том, что Ямамото ухватился именно за эту фразу. Хотя, конечно, они не слишком много общались, но в данной ситуации ему стоило шептать «сейф», «документы» или похожую херню. Японца, отчего-то, заклинило на дверях. Бельфегор знал, что завещание спрятано здесь — на этом этаже по плану находились апартаменты босса. Он предполагал, что оно спрятано не где-то в тайном месте, а, скажем, между страницами самой неприметной книги — это было бы очень в духе клана Лин. По правде сказать, подобное место могло быть где угодно и это было очень напряжно. Такеши неосторожно толкнул какую-то вазу, которая, едва коснувшись пола, тут же разлетелась вдребезги. Бел закусил стилет зубами, скрывая недовольство. «Этот идиот», — подумалось ему, но мысль свою он быстро проглотил. В стене за вазой показалась небольшая резная дверка в традиционно-китайском стиле, украшенная ветками сакуры. Он с силой наступил на очередную книгу, разрывая листы, показательно потянулся и рассмеялся в излюбленном стиле. Сомнений не было никаких, и было просто великолепно, что они смогли управиться всего за несколько часов. Бельфегору подумалось о чашке горячего кофе и дико захотелось спать. — Парадная дверь, — лучезарно улыбнулся Такеши, и Бел поправил съехавшую корону. Вот уж, в самом деле, везение дурака. «Теперь я знаю, почему его отправили в Англию». Белу было безумно жаль свой оклад. И голосовые связки капитана, который обязательно разорется, узнав о случившемся.