***
Следующий раз Ганнибал приходит почти перед самым закрытием лавки, когда Уилл уже убирает товар с витрин и проверяет, плотно ли заперты клетки с животными. Он практически нехотя поворачивает голову в сторону нежеланного посетителя: — Кажется, ты забыл график работы магазина. — Кажется, я его прекрасно помню, — привычным игриво-самоуверенным тоном возражает собеседник. — Я решил, что ты не будешь есть это на рабочем месте. Только сейчас Уилл обращает внимание, что в руках гость держит две деревянных палочки, на которые насажено нечто вроде шашлыка, прикрытого дешёвой упаковочной бумагой. Он окидывает вопрошающим взглядом загадочный презент, и Ганнибал продолжает: — Мне следовало бы извиниться за свой прошлый поступок, но, наверное, я буду раздражать тебя снова и снова, и в какой-то раз просто исчерпаю запас извинений… — Ганнибал, ты слишком много говоришь. — Уилл прижимает кулаки к бокам, чтобы не ударить по поверхности полированного стола. — Неужели так сложно просто сказать «Извини»? Ганнибал опускает глаза будто бы смущённо, хоть пытается делать вид, что рассматривает, ровно ли лежит бумага в его руках. Такой взрослый и бесстыжий, а ломается и впрямь как маленький ребёнок. — Извини, — говорит он тихим пристыженным голосом, будто бы раздумывая, что сказать дальше, чтобы смазать это неприятное ощущение. — И ты тоже, — без раздумий бросает Уилл, направляясь к двери. Они оказываются на улице, и, пока Уилл копается в старом как мир замке, Ганнибал мнётся, будто бы что-то намеревается сказать, да никак не решится. — Я проведу тебя домой, — выдаёт он наконец, но уже без капли неуверенности. В ответ Уилл чуть не подпрыгивает на месте: он что его, как барышню какую, приглашает? А подарочек-то не отдаёт, все ждёт, клюнет ли Уилл на наживку. И ноготки у его художника ровненькие такие, чистые, ухоженные. Ну, раз уж они не в магазине, нет смысла блюсти приличия, и Уилл не сдерживается: — Я-то живу на окраине, а тебе не страшно потом самому возвращаться, милашка? Он почти что причмокивает, как делали это заводные матросы, обращаясь к проходящим красоткам, но в процессе решает, что это — уже перегиб. В результате получается какое-то дико странное и не совсем уместное движение. Впрочем, Ганнибал не обращает на это полупричмокивание никакого внимания, и только громко хмыкает в ответ. Мол, нашёл чем меня напугать. Уилл пожимает плечами и поворачивает в сторону нужного переулка, шаркая башмаками по мостовой. Его спутник молча следует за ним, распаковывая принесённые «извинения». Уилл протягивает руку, и в неё ложится деревянная палочка, а на ней — запечённое в карамели яблоко. Пахнет оно приятно, и ещё украшено разноцветной глазурью, но это всего лишь яблоко. — Где ты купил такую красоту? — Уилл рассматривает угощение со всех сторон, вынюхивая сладкий аромат. Ему нечасто приходится полакомиться подобным. — Приготовил сам, конечно же, как ты мог сомневаться, Уилл? — с наигранной обидой в голосе улыбается Ганнибал. — Не так-то и сложно, на самом деле, даже в домашних условиях. Ах, ну да, как Уилл мог позабыть — на смену рисованию пришло новое хобби, кулинария. Теперь вместо своих рисуночков Ганнибал будет гордиться приготовленными блюдами. Пожалуй, такой поворот событий Уиллу даже на руку — он изо всех сил вгрызается в размягчённое яблоко, откусывая сразу чуть ли не половину. — Вкушно, — бормочет он с набитым ртом, пока Ганнибал откусывает свой десерт маленькими кусочками. Дай такому вилку и нож — он и с ними умудрится трапезничать как король, аккуратно нарезая яблоко ломтиками. Ещё квартал они проходят в молчании, видимо, Ганнибалу кажется невежливым есть и разговаривать одновременно. — Давно хотел поинтересоваться: когда у тебя выпадают следующие выходные? — спрашивает он, пережевав и проглотив сладкий кусок яблока. — Месьё Ришар постоянно болеет, — вместо ответа сообщает Уилл. — Да и ходить ему далеко. Пожалуй, сам Уилл только рад такому раскладу — друзей у него в Париже нет, а плата за работу посменная, так что чем меньше будет выходных, тем быстрее насобирается нужная ему сумма. Но знать о его планах Ганнибалу вовсе не обязательно. Ещё, чего доброго, ляпнет начальству. — А в котором часу открывается лавка? — продолжает расспрашивать собеседник. Он что, так и будет задавать дежурные вопросы? Рассказал бы что-то… ну о живописи там. — Ты же сам прекрасно знаешь график, — смеётся Уилл, облизывая измазавшиеся в карамели пальцы. Он не может понять, почему Ганнибал на него смотрит, как заворожённый. Что-то у его собеседника уровень соображалки да остроумия поубавился к вечеру. Насмеявшись вдоволь, Уилл берёт себя в руки и сообщает вполне серьёзно: — Часам к девяти, может позже. Гравюры не свежее молоко, чтобы ни свет ни заря за ними в очереди стоять. — Время от времени я рисую перед занятиями, — невпопад бросает Ганнибал. — Нотр-Дам в первых лучах солнца потрясающе красив. В момент, когда Уилл понимает, о чём речь, он чуть ли не давится яблочными косточками. Это происходит за секунду до того, как Ганнибал предлагает: — Идём как-то со мной! Я более чем уверен, что тебе понравится.***
Этой ночью Уилл несколько раз просыпается и щёлкает зажигалкой возле циферблата — убедиться, что он не проспал будильник. Вчера он подмёл и вымыл тяжёлые тазы, утром осталось только приготовить еду на две порции — себе и месьё Ришару, да покормить домашний бестиарий. Уилл на ходу проглатывает вязкую кашу и жареное яйцо, зато находит время сбрить слегка пробивающуюся на лице щетину. — Завтрак в печи, — бросает он перед уходом дремлющему месьё Ришару. Старик поворачивается на кровати: — Куда ты, Уилли? — Да есть тут некоторые дела. Говорить о делах Уиллу неудобно, но его смущение хозяин расценивает иначе: — Эх, молодость, только бы за девками бегать. На этих словах месьё Ришар знатно кряхтит и отворачивается к стенке — досматривать сны. Остатки вчерашнего завтрака Уилл скармливает дворовой псине, почёсывая её за ухом. Эх, будь у него своё хозяйство, он обязательно завёл бы собаку. Может, даже не одну. Когда Уилл прибывает на место, только начинает светать. Ганнибал ждёт его на месте, в руках — только блокнот и карандаши. — Сегодня прогуливаешь учебу? — недоверчиво спрашивает Уилл. Ему-то свою работу не прогулять. — Все принадлежности ждут меня в институте, — спокойно поясняет он, но его аргументы Уиллу не кажутся убедительными. Уилл так и продолжает считать Ганнибала хоть умным, но полностью бесполезным лодырем. Присаживаются они на небольшом холмике, и Уилл рассматривает остров Сите. — Тут так мало людей в это время, — отмечает он, вытянув ноги в сандалиях по едва пробивающейся траве. — Все стоят в очереди за свежим молоком, — бросает Ганнибал через плечо и принимается точить карандаш. Он усмехается только уголком губ, и Уилл не знает, как расценить эту усмешку. Рисование для Ганнибала — неплохая манипуляция, чтобы прервать разговор, но, с другой стороны, он и пришёл сюда рисовать, это Уилл — за компанию. Поэтому Уилл делает то, что временами ему нравится делать со знакомыми людьми — наблюдает и вбирает мысли человека, пытается понять, как он чувствует, что думает. Практически превращается в него. Сидеть и рисовать в первых лучах солнца, ощущая его лёгкие касания на щеке, невероятно приятно. Плавно двигается карандаш, заштриховывая ровными и косыми линиями силуэт старинного здания. Ганнибал настолько поглощён своим делом, что Уилл может ощущать через него всю девственную чистоту бытия. — Рассказывай что-нибудь, — почти приказным тоном говорит Ганнибал. Мог ли он, даже не оборачиваясь, ощутить, как Уилл к нему «подключился»? — Люблю послушать хорошие истории, — добавляет он, поясняя свою просьбу, или точнее приказ. «Вот так, я тебе нужен в качестве живого радио», — решает про себя Уилл, но вслух ничего не произносит. — Как ты прибыл во Францию? — спрашивает Ганнибал, и дальше разговор идёт сам собой. Уилл так долго не рассказывал свою историю, и ему просто необходимо выговориться. — Мы с отцом прибыли в Байонну три года назад, мне едва исполнилось пятнадцать, — начинает Уилл. Он в голове тщательно взвешивает, что следует рассказывать подозрительному знакомому, а что нет, но в итоге решает просто выложить всё, как было. — Лодка барахлила по дороге, и наше прибытие казалось практически чудом. Отец сказал, что получил за товар меньше, чем ожидал, хоть он часто так говорил. «Потому что большинство денег он пропивал, — добавляет про себя Уилл. — Поэтому и удивительно, что мы вообще в тот раз пересекли океан без потерь». — Отчаливать в Америку было бессмысленно, пока не отремонтируем лодку, для ремонта требовались запчасти, для запчастей деньги… — Он пожимает плечами. — В результате мы сняли крохотную комнатушку на двоих и устроились грузчиками. Байоннский порт — место, где никогда не бывает пусто и всегда нужна свежая рабочая сила. Мешки, ящики — от рассвета и до заката. Ганнибал продолжает увлечённо рисовать и никак не комментирует услышанное, но для Уилла его реакция уже не имеет значения, куда важнее рассказать историю самому себе. — Летом стало нестерпимо жарко, работы больше, кругом солёная вода и липнущая к телу одежда. Без неё поранишься, с ней — ещё жарче, чем казалось вчера. В один день отец просто не вышел на работу и начал пить. Он пил неделю, две, а когда я предложил наконец возвращаться хоть с тем, что имеем, пока сезон и есть товар… — …ты узнал, что нет уже никакой лодки, да? — в такт ему продолжает Ганнибал. Уилл только молча кивает, зная, что его собеседник скорее почувствует, чем увидит его жест. — Денег, оставшихся после его похорон, едва хватило бы на дюжину портовых шлюх, да и это интересовало меня в последнюю очередь. Отец умер ранней осенью, и я чуть ли не пропустил его смерть из-за непрекращающегося запоя. Просто однажды ночью не услышал привычный храп. Уилл прокручивает сложенные в замок кисти, хрустят пальцы. Кожа на руках такая же грубая, хоть последний год Уилл и не занимается тяжёлым физическим трудом. Его руки никогда не будут такими гладко-ухоженными, как у его собеседника. — Единственными, кто проявили ко мне сочувствие, оказались хозяева, у которых мы снимали жильё. Месьё и мадам Женёв были так добры ко мне, что мир казался даже неправильным. — Уилл останавливается, но ему не нужно пояснять свой опыт, Ганнибал и так умеет читать между фраз. — Из комнаты, которую мы занимали с отцом, я переехал в деревянный чердак на пристройке к сараям. Хозяева разводили птиц: фазаны, перепела, куропатки. И овсянки, которые тебе так запали, тоже были в их птичнике. Ответом от Ганнибала служит какой-то невнятный звук — то ли вздох, то ли смешок, но Уилл не задаётся целью определить его точное значение. — Той осенью старшая дочь как раз поступила в гимназию, а мадам Женёв страдала от подагры, поэтому вся грязная работа по птичнику легла на мои плечи. Днём я работал в порту, вечером — ухаживал за птицами, зато мог жить бесплатно и даже немного откладывать. — Уилл не хочет рассказывать о своих планах — авось не сбудутся. — Уставал, правда, жутко, но всё равно это уже в прошлом. Прикрывая глаза, Уилл воскрешает в памяти самое приятное воспоминание тех времён. Мишель приходила к нему вечером, чтобы принести зерна или передать указание, каких птиц завтра затребует повар. Но чаще она появлялась ночью, когда папенька и маменька смотрели уже десятый сон. Сейчас это приключение кажется Уиллу тоже сном — лестница, почти не скрипящая под лёгким телом Мишель, её полные мягкие губы, такие сладкие на вкус, её кудрявые локоны. — Ты влюбился. — Ганнибал толкает его локтём. Это так неожиданно и по-мальчишески, что Уилл слегка теряется. Он и позабыл-то, что мысли на его лице говорят не меньше, чем рассказанная вслух история. — Хозяйская дочка небось? Уилл отталкивает его локтём в ответ: — Сам ты хозяйская дочка. Фантазёр! Удивительно, но Ганнибал не обижается, и они оба смеются, хоть и слишком натянуто. — Месьё Ришар дальний родственник мадам Женёв. Когда он заболел и не смог сам справляться с лавкой, мадам отправила меня в Париж ему на помощь. В моей порядочности она не сомневалась, да и животных я люблю. — Это был свадебный подарок её дочери? — С нескрываемым любопытством наклоняет голову Ганнибал, заглядывая Уиллу прямо в самые зрачки. — Позволь поинтересоваться: а что подарил ты в ответ? Пусть Ганнибал привык кидаться пафосными фразочками, но на этот раз Уилл смущается, и его собеседник наверняка понимает, что не ошибся в своих предположениях. — Может, они позаимствовали сбережения твоего отца, поэтому и были так добры к тебе? Не так-то просто за три месяца пропить даже неисправную лодку. — Ганнибал не останавливается, как хищник, ухвативший зубами ногу антилопы; вот-вот и повалит на землю. — Ты что, никогда не думал об этом? — Интересный у тебя способ со мной подружиться, — отрезает Уилл как можно более сдержанно. Как бы у него не чесались руки, Ганнибал прав, хоть и не ему такие предположения высказывать вслух. Следовало бы поучить его, как себя вести. — Pourquoi pas?* — Художник опять переходит от резкого тона к игривому, а Уилл не находит ничего лучше, чем уставиться на собственные сандалии и мешочек с обедом. Хотел выговориться — ну вот и поговорили.***
В следующий раз Ганнибал приносит пакет с засахаренными каштанами. — Вот это запрещённый ход, — улыбается Уилл. Он тоже, пожалуй, самую кроху флиртует, позабыв о том, как неудачно кончился прошлый разговор. — Ты успел проговориться, что просто обожаешь их. С моей стороны было бы грешно не воспользоваться этим знанием, Уилл. Мягкая улыбка собеседника может обозначать только одно — Ганнибалу что-то от него нужно. Уилл не склонен ошибаться в подобных вещах. — У тебя новости? — спрашивает он, забрасывая первый каштан в рот целиком. — Пожалуй, — несмотря на сдержанный тон, Ганнибал чуть не подпрыгивает от радости. Ну насколько может светиться внутренним самодовольством и без того самодовольный тип. — Сегодня я получил уведомление, что мою работу приняли на одну выставку. Уилл приподнимает брови в знак то ли удивления, то ли одобрения. — Приглашу тебя как-нибудь, — на этих словах Ганнибал оборачивается вполоборота и смотрит на Уилла через плечо. Нечестная игра — ведь Уиллу в такие места и пойти-то не в чем. Не говоря уже о постоянной работе в лавке. Какой всё же прыжок между ними следует совершить, чтобы преодолеть расстояние. Это сейчас Ганнибал такой чудак! Даже если он и сирота, наверняка у него есть родственники, устроившие его учёбу и проживание, покупающие ему костюмчики и сладости. Уиллу горько осознавать, что различия между ними так быстро стали слишком очевидными. — Продаётся ли у вас сверчок сузумуши, месьё? — резко меняет позу Ганнибал, оказываясь с Уиллом прямо, глаза в глаза, так что лгать становится практически невозможно. — Нет, мне очень жаль, месьё. Уилл переходит на деловой стиль общения, хоть ему и страшно неловко от контраста между наигранно-официальным обращением и близостью, в которой они находятся. Если кто-то зайдёт, не подумает ли он лишнего? Впервые этот флирт всерьёз кажется Уиллу чем-то из ряда вон выходящим. Может, это только Уилл привык к обывателям, а другими молодыми франтами такое поведение воспринимается как само собой разумеющееся. Тем более, если это игра, Уилл не хочет нарушать её правила, и продолжает сугубо официальным тоном, будто и вправду рекламирует свой товар. — А боевые сверчки вам не нужны? – Вежливая улыбка. – Они побеждают всегда и везде, я гарантирую. — Обычный сверчок никак не подойдёт, если желаешь насладиться пением именно сузумуши. — Ганнибал отстраняется и делает слегка обиженное лицо. Смазливое лицо, по которому Уиллу так и хочется однажды врезать от всей души. — Ты же сам проводил меня домой, чтобы подслушать! — всплескивает руками Уилл и демонстративно разводит их в стороны, уже ничему не удивляясь. — Несложно было догадаться. Ганнибал не поясняет, к кому относится эта фраза — к нему самому или к Уиллу, а затем смиренно опускает глаза лишь для того, чтобы протянуть руку к пакету с каштанами.***
Уиллу неведомо, о чём и когда болтал Ганнибал с хозяином магазина, но ровно через неделю он получает от месьё Ришара указание отнести клетку с сузумуши в лавку, чтобы затем отдать покупателю. — Мы договорились о понедельной оплате за аренду, — поясняет Ганнибал, когда Уилл выносит из подсобки накрытую тканью клетку. В руках Уилла — огурец и нож, он отрезает тонкий ломтик и протягивает его сквозь прутья. Раздаётся ясная, хрустальная песня, и лицо Уилла озаряется блаженной улыбкой, которая внезапно затихает под гнётом ревности. Кого именно ревнует Уилл — месьё Ришара к Ганнибалу, Ганнибала к человеку, которому предназначается подарок, или вообще — сверчка, которого придётся отдать в не самые надёжные, по мнению Уилла, руки? — Не давай ему весь огурец сразу, — поучает Уилл, но Ганнибал, кажется, не слышит его — так увлечён он своим последним приобретением. Вновь набросив ткань на клетку, он кивает на прощание и пропадает за закрывшейся дверью. Уиллу сдаётся, что он ещё долго может слышать шаги Ганнибала и различать их среди шагов прочих путников. Тень, которую можно наблюдать в окне, практически скрывается в конце улицы. Только тогда Уилл замечает папку с оставленными рисунками. Уилл открывает её практически с благоговением, инстинктивно закусывая верхнюю губу. Надо же, его художник стал рисовать получше. Верхний рисунок выполнен уже не карандашом, а пером и тушью размывкой, на нём изображён жук на склонённом стебле. Неизвестно, эти рисунки тоже предназначены для продажи в лавке, или же Ганнибал забыл их по чистой случайности. Морская свинка уже продана, поэтому Уилл вопросительно смотрит на своего нового собеседника — большого попугая, выставленного в клетке на самом видном месте. Вслух он с попугаем разговаривает редко, ведь тот в ответ обычно несёт редкостную чушь.