Другая Екатерина

— Как почивали, голуби наши ? – не успев толком и одеться, врезалась в многочисленную родню. Дядья и кузены мерили шагами соседнюю комнату: от окна к ротонде, потом наоборот. Спасибо и на том, не хвастались особо. — Как надо императору всероссийскому! - фразой удовлетворила их чрезмерный интерес. Сладкая, чудесная ложь. Признаться в том, что «брачная» ночь лишь так называлась, я не рискнула. Ивана мучили кошмары, холодный пот градом катился по лбу, но из груди его не вырвалось ни звука, только страшно хрустели пальцы. Села с ним рядом, приподняла его голову и положила на колени. Без чувств, он не сопротивлялся, к утру только нервная судорога иногда пробегала по лицу. Воображение рисовало хмурь, сырость; река стиснула крепость, тучи давят жизнь, в бойницах гуляет ветер. И тишина, хуже чем на кладбище. За едой нервы передались и мне. Одно дело — мечтать о благородных рыцарях, украшениях, длинных платьях, и совсем иное принять во владение государство от Европы до Азии. И все ли кончено, и не вернусь домой ? Россия сильна, непобедима, и честно, как показывает история, не терпит малохарактерных правителей… Трудно уловить эмоции человека как мой муж. Расстроен или беспокоен ? Плохо умеет выражать себя. Наполнялись кубки, летело «Виват!» Оркестр переходил от мелодии к другой, от темпа к другому. Улыбки, задор перекрещивались в общем вихре бала. Распорядитель торжеств приказал подать южные фрукты, вина, жаренных по-итальянски куропаток, взбитые в белках сливки с большими ягодами. — Ах, здесь Станислав Понятовский…- шепнула мне Трубецкая. , Красавец, он всегда выделялся из аристократов, по нему сохли многие девичьи сердца, чью любовь с пренебрежением отвергал, считая, что нет на свете той, которая была бы хороша для него. Или ошибаемся ? Невольно оборачиваюсь к вдовствующей Екатерине Алексеевне — нет, умная принцесса холодна. — О, Ваше Величество! – поляк славится ораторским искусством. – Гонимые, Вы, подвергались ужасающим испытаниям, о которых скорбели все народы христианские. Ныне же я счастлив поздравить с занятием трона, в давности принадлежащего, и свадьбой с прекраснейшей из русских дев. Мы, сейм, радостны видеть в добром здравии, далеких от всяких бурь и невзгод, и защищенных милостью Бога. Не знала, что сказать. У первых леди в моем будущем церемониал на все случаи жизни. В отличии от меня, Иван твердо ощущал себя государем, ну в своей, конечно, адаптации, потому с вниманием смотрел на шляхтича. Внутри него кипел интерес к новому. Стеснение не было ему знакомо, он впивался, рассматривал гостя в нарушении всякого этикета. Бесформенные пятна, цветом на алый похожие, расползались по Семену Кирилловичу и Голицыну. Точно хотели, чтоб заткнулся, и с огромным удовольствием вернули бы его назад, в Шлиссельбург. Единственное, в чем не отказали — формировать администрацию, лучшие юноши и девушки приняты на службу. По разным идеям я вернула и баронессу Юлиану Менгден, подругу Брауншвейгских. Нежно любила императора в детстве, годы оплакивала его. Эта худенькая, остроносая, темненькая женщина с легким оттенком истерики и восторга целовала наши руки. Показалось даже, что она испытывает некоторое подобие материнского инстинкта. — Государь…. Спасибо! Прямо камень с души… Лекари осторожничали, предписывая Иоанну постельный режим, главное, свадьбу, долг исполнил. Он был ранен! Днями наша комната превратилась в заседание Верховного совета. Елизавета ушла, но авантюру Бестужева нам расхлебывать, интриган, принес горе, кровь. В очень малый срок все политические системы вдруг расстроились, с кем дружили – поссорились, с кем враждовали – помирились. Каждый искал свою выгоду. Другое дело Европа, там нужно было сохранить равновесие сил. Фридриха очень не любили и как-то назвали его «гидрой». Великий король только посмеялся в ответ: мол, я бы хотел быть гидрой, потому что тогда взамен отрубленных голов у меня тут же вырастали бы новые. Рано или поздно, энтузиазм с обеих сторон начинал ослабевать, война требовала решительной точки здесь и сейчас. В коридорах говорили, Шуваловым дали огромную взятку, миллион талеров, иные сомневались в желаниях царя – немецкая кровь. Ухмылка судьбы, он так далек по вере и характеру. Из-под длинных, полуопущенных ресниц глядела синева. — Собрашася иноплеменные противу на брань, укрепитеся в мужы, бийтеся с ними, и поразите всяк град тверд. Жирная чернильная клякса на манифесте : из Пруссии не отступать. Горничные хитро вытащили из светло-зеленого наряда, брызнули фиалкой. С обширной террасы, вымощенной драгоценной мозаикой, путь в целую анфиладу залов, удивлявших своей обстановкой. В тонкой сорочке, Иоанн встречал, казался еще худее, чем есть. В самом дурном предчувствии я готовилась к его порции боли. Много лет одиночество разъедало, такая казнь не дается и преступникам. Казнь мучительным существованием... И верно нет в языке слов, чтобы правдиво описать это!