Другая Екатерина

— Ах, князь, Вы романтичны и благородны. Но, увы, я не могу ответить на возвышенные чувства. Помните — августа, жена цезаря вне подозрений! – этими словами мягко уговаривала Трубецкого. Он добился аудиенции, и выносил холодное расположение. Мимолетное увлечение бала и серьезные последствия. Оживление достигало своего высшего предела, неслись разгоряченные фигуры. Молодые девушки были буквально залиты драгоценными камнями, сияли дорогими причудливыми нарядами… Но кто знал, что не играл тогда, шел на войну, мечтая о «дорогой Кати» ? Что за небылицы рождает порой сердце влюбленного мужчины! Фантазировал жуткое насилие, чуть ли ни силой под венец. Да, я не очень хотела замуж, точнее просто не хотела, однако на Иоанна жаловаться не приходится. Наш красавец, герой, явно льстит, увеличивая любовную драму. — Не искушайтесь и не терзайтесь. Моя рука принадлежит нашему государю. — стараюсь беседовать на языке галантного века. Но всем же известно, как он «галантен» с ядами, пытками, тюрьмами. О дом, милый дом, увижу ли тебя ? Мгновенная дрожь пробегает, глаза князя широко пылают, на лице ужас... Вид его спрашивает «Рука, да, а сердце ? Ты правда думаешь, что ОН, больной, юродивый, исправится ?» Однако, озвучить это не решается, слабый шепот вылетает из груди. Я оставляю его у аллеи, и спешу присоединиться к фрейлинам. Разноцветные огоньки, узорчатые щиты с замысловатыми девизами, сверкали и переливались прислуга разносила воды и всевозможные прохладительные напитки. Иногда казалось, что в нашем лице таятся две эпохи, европейская, с фривольностью, кокетством, и твердая, старинная, железно упорная. Императором соблюдались посты, ревностно посещалась церковь. Воспитанный самим собой в библейских традициях, ценил скромных женщин, приличных и почтительных мужчин. Он как-то говорил, что многие его обманывают и тяготятся его присутствием , но знал, что им употреблены все меры, что подает добрый пример. Немецкой крови, более русский, чем я, гостья из будущего. У Ивана есть странное желание, которому с трудом ищу объяснения. Но, каковы бы ни были его мотивы, сходим из лодки в грязь. Уехать из дворца, бросив все, трястись в дороге и вот, в предрассветной дымке, чернеет самое худшее. Полосы косого ливня еще страшнее рисовали громаду серых камней, широкие форты, башни, их невозможно сломать или взять штурмом. Этот остров у самого истока холодной и темной Невы из Ладожского озера был когда-то первым ломтем неприятельской земли, на который ступила нога Петра I в самом начале Северной войны. Властолюбивые самодержцы могли бы называть цитадель — «мой чуланчик», цари и царицы запирали здесь, своих личных недругов и супротивников, претендентов на трон российский, конкурентов, угрожавших благоденствию. Разбитые, исковерканные жизни, в спертом, удушливом воздухе, среди полнейшей темноты, только холодные, мокрые стены, звук цепей. Электрические иглы пронзают все существо, когда заходишь внутрь Шлиссельбурга. А ведь это начало «экскурсии»! Охрана бледнее полотна, а комендант трясется в предобморочном состоянии : узник, которому создавали все условия гибели и ,по слухам, держали в кандалах, стал властелином. Предлагать хлеб-соль излишне ? Если бы приказал казнить, вопросов нет. Император лишь взглянул на них, но так что душа уходит в пятки. Режущая бритвой тоска по годам, ушедшим навеки, по матери, которую не мог видеть, вспыхивающий искрами огонь. Руководствуясь своим зовом, лихорадочно метался по галереям. Куда уж! Ноги отнялись у меня, а он все так бодр. ТА САМАЯ камера, действительно, пугает: дикую историю запечатлели эти стены. А Елизавета организовала какое-то подобие могилы. Не в силах противится, я ощущала как мир уплывает, руки ловко подхватили. Чувствовала себя заболевшей , непрерывно кружилась голова, горели грудь и живот. Хрипела и вертелась в чудовищных сновидениях, каких прежде не могла представить даже в самой горячей грезе. Виделся дурной кошмар, оставил одну, ушел… И представьте, это была истина! Едва разлепила веки. Отчего-то меж ними образовались только малюсенькие щелочки, а глаза тотчас начало резать, будто в них сыпанули песок. Пришлось приложить немало усилий, чтобы заставить себя не только смотреть, но и видеть. В углу висела икона Христа Спасителя. Крохотное оконце под самым потолком заделано насмерть. В центре — стол и табурет. В боковой стене была черная решетка и дверь с «глазком» в сени. Иоанн рассеялся, как его и не было. Мои вопль и стоны гулко оглашали свод и замирали в каземате... Трудно объяснить , сколько прошло, пять минут или целый день, но рядом человек. Вот он остановился, тяжело дыша. Только это дыхание и можно было услышать. Догадку утвердили начавшиеся причитания баронессы Менгден: — Екатерина Сергеевна, госпожа моя! — Юлиана, где Вы , что происходит ?! Иван Антонович? — Бунт, полки восстали, столица охвачена пламенем измены.. Его Величество…Там взорвалось! - фрейлина отчаянно рыдала. Понять удалось немногое. С рассветом, пока осматривали Шлиссельбург, гвардейцы, намереваясь к цареубийству, ворвались в дворцовые покои, арестовали слуг, юнкеров, несчастных жертв, разрубили. Это новый переворот ?