Другая Екатерина

— Молим ответить, государыня! Хладно и зябко в стенах этих, но Вам покойно. Цитадель ничем не возьмешь — гарнизон то и дело лебезил, спрашивая о моих желаниях. Напуганы, отчаянны, веский повод есть. Колодник, разлученный в младенчестве с семьей, брошенный в адскую темницу, куда не мог проникнуть дневной свет, чистый воздух, вернул себе трон! У него не было игрушек, он никогда не видел цветов, птиц, животных, деревьев. Теперь факт, что кричал на солдат, покушался драться, кривлял рот, воспринимался как неотъемлемое право на своих поданных. Интересна и я — средней знатности барышня, один махом ставшая первой дамой царства. В одном абсолютно правы, Шлиссельбург неприступен как ледяной айсберг. И честно, боюсь за мужа в столице, ведь когда заходит речь о короне, не щадят никого. Это губительно для него, новый переворот! Требовательность к себе восхищает меня, активность завораживающе пугает. Ах, зачем меня оставил ? Там восходит солнце... Странный кровавый туман окружает форт, и как будто завесой спускается с неба ниже и ниже. Дрогнула земля, еще-еще, словно рев пронесся в воздухе. Наверно, грянули пушки... Сердце нестерпимо ныло, тихо склоняюсь к Юлиане, порывисто обняла ее и упала головой к ней на плечо. Воцарилось молчание, изредка прерываемое сдержанными рыданьями и всхлипываниями. И вдруг пронесся тяжелый удар колокола. Все замерли, кто-то приехал. Что же дальше: монастырь или смерть! — хотя в лишенную гуманности эпоху одно и то же. Страх парализовал, и едва шла, опираясь на фрейлину. Открыли дверцу, выдвинули подножку, и Разумовский склонился в галантном поклоне. — Иван Антонович ?! — я буквально цеплялась за старика. — Грех великий уладили, император жив и здрав, судить кромешников будет! Я же имею честь сопровождать Ваше Величество… — торопливо изъяснялся Алексей Григорьевич. Отсутствие при нападении во дворце спасло нас. Рассказывали, что со времен самозванщины не знали такого смятения, такого ужаса, таких диких сцен. И кто, гвардейцы! Опьяненные вином и кровью, они хозяйничали в аппартмантах, в церквах и молельнях, ища самодержца и Нарышкиных, шарили по всем углам, тыкали оружьем, забирались в спальни, перетряхивали перины, рылись в чуланах. Но кто бы ни был автором всей итриги, он допустил главный промах. Широко известно, что популярность в России достигается очень часто с помощью страдания. Стать жертвой — значило приобрести популярность и даже любовь народа. Молва дорисовывала образ Иоанна, изображая его этаким страдальцем, чтущим древние обычаи и христианскую веру. В радости освобождения, в мечтах о будущем, проникая через тайный ход в кабинет, я не сразу поняла, что идет допрос, и мой супруг в ярости. — Творите беззаконние, предана есть земля русска нечестивцами, аще же не сам есть, кто есть? Низложи сан мя, возскрежета зубы, разбойники нападоша на мя! Изрыгнул еси пред господарем своим, изнеслъ же еси изо уст такова словеса? ОТВЕЩАВ ЖЕ! Зачинщики, офицеры-семеновцы, и не думали о пощаде. Рослые, здоровые, красивые, братья Орловы до сих пор помышляли только об авантюрах. Карты, шпаги звон, веселых друзей-товарищей целая орава. Вся жизнь представлялась им в праздничном виде, и никогда мысли не останавливались на чем-нибудь серьезном, все так легко давалось. Кровь с молоком о таких говорят. Именно они пытались разрушить наше счастье. На пытках и рта не открыли. Читали вины: измену, посягательство на Брауншвейгов, желание самим быть царем и многое другое. Надеялись, вот не стерпят, признаются в мятеже, крови... — Так, не батюшка ты, а дурак хворый, слюнявый, позор могущества России, да женка твоя – ведьма. И старший, ухмыляясь, плюнул в лицо императору! Хотела крикнуть стражу и врача, но звук остался в моих легких. Едкий, колючий, убийственный. Черты хищно исказились, словно электрический ток пробежал. Резко вытянулся, и его тонкие пальцы сомкнулись, давя, на шее Орлова. Наверно, это останется загадкой : как худой, с телом фарфорой куклы, мог удержать под собой довольно крепкого мужчину. Последний , бедняга, хрипел, синел. Но только с внешней помошью и из страха, что Иоанн искалечится, разняли их. Остаток дня провели в хлопотах. Шувалов, начальник Тайной канцелярии, вел розыск. — Достойны самой злой кары. Преступники, отвратные всем благородным людям, стремящиеся к тому, чтобы умалить титул и власть истинного цезаря… — ни один мускул не дрогнул у холодной Екатерины Алексеевны, немецкой принцессы и вдовствующей княгини. Орлов не произнес ни слова. Удалой храбрец, теперь ради любви он превратился в героя. От страшной казни, холодный пот градом катился по лбу, волосы вставали дыбом, но молчал. Долго тянулся кошмар, но наконец палачи убедились, что ничего не добьются… И мне одной было жалко братьев. Ночь поднесла свои сюрпризы. Они становились все тяжелее, ломая и без того хлипкое состояние души Иоанна, выплескивались через эмоции. Изо дня день. Но никогда этого не было достаточно, чтобы успокоиться. Это как стоять под огненным дождем, пытаясь вытерпеть ожоги. Я легонько притянула его за плечи. Этот ли человек недавно бушевал ? Ах, какой трогательной и отчаянной виделась его ранимость, его желание близкого и родного. — И ноне красна еси ти взором и блага во словесех… Нравилось, что доверял, нравилось ощущать шелковистость волос. Такой простой жест, и все... только медленно перебирать светлые пряди… Кажется, еще никогда его сон не был чистым и безмятежным. Духи, ну, кто мог представить, верное средство от нервов — аромат фиалки!