Другая Екатерина

— Виват Государю и Матушке-императрице! — радостно восклицали, откупоривая бутили шампанского. За несколько месяцев до счастливого события начали поздравлять. Конечно, попытки Иоанна привить Двору средневековую истовую нравственность остались безуспешными, но его уважали и ценили, и не только потому что был царем, а за твердость и умение не сдаваться. В ответ, не сомневался, что ему служат верно, главное для него было сознательно отдать человеку свое доверие и свою привязанность. Так формировался мужской клуб, обор представителей рыцарства в мечтаниях, их идеализированном обличье: тут и величие духа, и благородство помыслов, и христианские добродетели, и галантность по отношению к дамам. Подобрав подол платья вокруг талии, на цыпочках прошла мимо дремлющего камердинира и выскользнула в холл. Там оказалась ещё одна фрейлина, тут же присевшая в поклоне, и я, уронив подол, напустила на себя самый надменный вид. Цезарь не находил себе места, новость о предстоящем счастье, жажда наследника-первенеца затравляли его раны и зажигали в душе огонь, стал, на первый взгляд, уделять мне куда больше времени и внимания, даже чем прежде. Редкий час обходился теперь без того, чтобы он не пришёл или не спросил о здоровье. Порой казался домашним тираном. Теперь мне запрещалось выходить из покоев одной или в «ненастье» — а ненастьем отныне именовали любую погоду, если только солнце не слепило глаза. Весна и начало лета выдались, будто назло, дождливые. По высшему указу отобрали трёх чрезвычайно опытных матрон, дабы они посменно находились при Ее (моем) Величестве, сопровождали, куда бы ни шла, сидели близ постели, когда ложусь отдохнуть. Улизнуть было нетрудным, возраст и обильная еда брали свое — женщины похрапывали, обмякнув в кресле. Я мстительно подумала, что хранительницам порядочно влетит, если прознают о подобном небрежении. Очень хотелось девочку, сказочную принцессу, фею, с золотистыми волосами, нежное маленькое существо, которое можно было бы любить, баловать и ласкать, не задумываясь о великой судьбе и великой ответственности, что ляжет вскоре на эти хрупкие плечики. Невольно накрыла ладонью свой подросший живот, скрытый свободно ниспадающими складками юбки. В последние недели всё чаще дитя шевелилось в порой так сильно, что причиняло боль — словно беспокойство родителей передавалось ему, и оно стремилось поскорей развеять тревогу. Ну, а если это будет мальчик, увидит, как я стараюсь быть хорошей женою и восстановить доверие. О настоящей Екатерине боялась спросить, дали понять, что на этой грустной странице жирная точка. Кончено, кончено… Разве не ужас говорить такое о молодой девушке, которая и провинилась в том, что попалась жертвой наглой самозванки?! Венценосный супруг вскакивал с постели и мерил спальню шагами, неразборчиво выкрикивая нечто такое, что в иных устах можно было бы принять за сквернословие — но в его устах это были молитвы, столь свирепые, сколь могли бы быть проклятия. Терпеливо ждала, опустив очи долу, и сдавался, подбирался, заключал в объятия, и звёзды пылали снова. Нарышкин все еще хвалился, что имеет на первое лицо государства безраздельное влияние — настолько, насколько вообще мог влиять на него кто-либо. Сидя в кресле, немного в стороне от кружка, образованного остальными участниками беседы, искоса поглядывала на «дядюшку», рассматривая его блеск, мутное мерцание перстня на крепком и сильном пальце, и думала — неужто он, этот властный, строгий, коварный и проницательный муж, упустил коронованных обманщиков? А если да, как это вышло? — Ах, чадо полу мужского есть благо и твердь для России! — вдовствующая княгиня меня, довольную и прощенную за ложь, увидела первой и так бледнела, что невольно остановилась, чуть не оступившись. Плод слегка шевельнулся внутри, и чуть не задохнулась. Кто плохо знаком, принял бы реакцию Екатерины Алексеевны также за доказательство; но всегда подозревала слишком сильно, а потому знала ее достаточно хорошо и сразу же поняла, что бледность эта — знак не страха, а гнева. Пламя факелов, прореживающее стылую тьму, рвано плескалось во мраке, тревожное, гневное, так и норовящее угаснуть. Пламя это словно являло напоказ те чувства, что из последних сил сдерживали мы, собравшиеся. В начале месяца принимали турецкого представителя. Владения его державы ранее простирались на восток через Кавказские горы к пустыням Сирии, Египта и Аравии, но после завоевания Балканского полуострова, Румынии, Венгрии и Греции пришлось заплатить большую цену: война ослабила страну, и та оказалась в огромных долгах. Теперь, когда на соседний трон заступил молодой, неопытный, горячий, но быстро учащийся властитель, их султан был вынужден постоянно быть начеку. Русские контролировали границы Оттомании, не такой уж и Блистательной Порты, и провоцировали восстания, стараясь отхватить хотя бы кусок территории. То ли с моих дурацких слов, то ли по собственной чуме Иоанн безапеляционно намерялся отвоевать Царьград, столицу Византии, и принести крест туда, где три столетия назад воины, исповедующие ислам, наголову разбили православных. Замечательно, но увы, армия и флот не в лучшем положении. — Ну не съест, не съест господин посол меня…— крутилась хитрой лисой, умасливала в надежде, что разрешат присутствовать на аудиенции. — В тягости, худо басурманину на дитя во чреве глазеть! — цедил будущий отец тихим, слегка напряженным голосом, почти не меняя тона, но приложил запястье к своим губам. Вряд ли кто и что способны ломать его амбизиозную натуру, и хотя ради титула изо всех сил сдерживал свой темперамент, а я все же попустительствовала и позволяла больше, чем иному. Выходила по особой крытой галерее, на такое место, чтобы никто из стоящих не уловил. По допетровским обычаям никто из народа не смеет даже мельком взглянуть и должен падать ниц и закрывать себе лицо. Если случайно кто-нибудь осмелится взглянуть на царицу или царевну, то ждать ему беды неминучей. Сейчас начнется розыск и допрос, не было ли у него злого умысла. У гостя был большой крючковатый нос, продолговатое и худое лицо, которое заканчивалось в густой черной бороде. Высокий прямоугольный тюрбан подчеркивал его длинную голову. К нему был прикреплен огромный плюмаж, гроздь бриллиантов, взвивающийся вверх. Венчал это сооружение веер из перьев и длинные бриллиантовые спицы. На плечи аристократа накинута туника из атласа и соболя, а на поясе висел золотой кинжал, сверкавший драгоценными камнями. Несмотря на столь великолепное одеяние, лицо его выглядело печально. Доводом тому служили письма, адресованные Франции и изъятые на полпути. «До тех пор пока Крымское ханство остается в претензии русских, Турция похожа на дом без дверей, куда может войти любой вор, когда ему заблагорассудится. Вы должны сообщить им: если зверский медведь не откажется от Крыма, Падишах, тень Бога на земле предпримет надлежащие шаги». Повисло молчание, тяжелое и неуютное. Гофмаршал и сенаторы обменялись взглядами, и поняла, что они долго и подробно обсудили эту тему. И — что разговор дошел до того предела, до которого не хотели доводить, но коль скоро уж так случилось, то решено было идти до конца. Иван Антонович стиснул зубы. Длинные гибкие пальцы сплелись в изящный кулак, взор обещал муки ада. Уже в своем кабинете требовал перо, чернила и секретаря и в присутствии одуревших советников наказал следить за французами.