Другая Екатерина

На небе не было облаков. Даже самая малейшая тень, хотя бы столь же крохотной, как птичье перо, не нарушала девственной синевы, что простиралась от самого края мира и упиралась в мутную желтизну, маячившую вдали. Душный лазоревый балдахин, что изредка вздрагивал на ветру, прожжён в самом центре раскалённым глазом солнца, которое стояло так высоко, как никогда не смело на русской земле. Трудно описать волнения. Радость? Да — сотни людей высыпали на улицы, размахивая цветами и приветствуя. Надежда? Разумеется, ведь все знали, что Государь — святой, и если может ещё быть надежда для черных холопов, загнанных в самый дальний угол края, работяг, что стояли босиком в грязи и вспахивали землю, бросая в почву новые семена, то только на чудо, а святые творят чудеса. Да, именно надежды на чудо было более всего в ликовании по свержению Нарышкиных. Всегда твердили, что королева должна быть образцом добродетели, но так или иначе всегда являлась мишенью чудовищного количества клеветнических сплетен. Естественно, раздадутся критические замечания: мол, ее «род» далеко не так древен и знатен, предателей, Иуд, конечно официального обвинения никто не предъявлял, но от власти регентской в монастырь не уходят, и вообще они — люди лихие, звери лютые, сто раз царя, Солнце ясное, погубить могли, нужно замену сыскать. И найдется немало людей, которые будут тыкать пальцами и утверждать, что сидит дьявол, и не сама это иду, а он, враг, несет. В любой момент надеялись получить распоряжение о удалении от Двора или даже об аресте. Людей бросали в тюрьму – и даже хуже того – и за меньшие проступки. «Какая горькая несправедливость!» – думала я. Но ничего, еще удивлю своих хулителей. Не нравились происходившие в собственном характере изменения. Трудно оставаться соблазнительной и легкой в общении, когда внутри у тебя все кипит. И не хотела быть мстительной по отношению к тем, кто стал причиной теперешнего неустойчивого положения, но была. Я страшилась власти и так же обезумела от этого необычного напитка, как от простого вина. Среди служивших у нее конюших и гонцов выбрала нескольких доверенных людей, совсем еще мальчишек, что должны были стать зоркими глазами и ушами. Не имея ливрей, эти купидончики могли незаметно смешаться с толпой придворных и слуг, собирать сплетни, вступать в праздные разговоры и держать меня в курсе событий. И не сказать, что удивлена, когда маленькая женщина в черном платье нанесла укол. Неужели это знаменитая принцесса Цербста, вдовствующая княгиня? Особа, чье место в истории и на троне я заняла? Мы не противились друг другу открыто, но сходились за игрой в карты. Когда выиграла, вытащив короля, что давало много очков, наклонилась и сказала: — Вашему Величеству повезло закончить игру, но, как и другие, хотите получить все или ничего. А это часто ведет к поражению. О, это действительно несправедливо, подшучивать публично! Моя гордость уязвлена, понимала, с каким вниманием следят за этой сценой находившиеся рядом мужчины, которым, вообще-то, не следовало отрываться от танцев, удовольствий и музицирования. Сочувствие к Екатерине, которое, если и было, растворилось. Она всегда врагом и без колебаний повергла бы Ивана Антоновича, если бы могла. Присаживаюсь сбоку и расправляю тяжелые юбки. Зал полон придворными и просителями, изгибавшими шеи, чтобы увидеть, как держусь. Сознание затопил поток беспорядочных видений дворца, золотых комнат, пиршеств, музыкантов и залитого солнцем города, толпы, взорвавшейся аплодисментами, процессий, свечей, благовоний и снова — великолепия, но уже под этой крышей. — Мои желания чрезвычайно скромны…— холодный гнев за маской безмятежности. Это именно та маска, которую сейчас вновь придется надеть. — Быть достойной служанкой доброго императора и чтить Его волю, ибо величайший день в моей жизни, как я венчалась со своим благословенным супругом. Моим девизом будет такой: «Самая верная», он будет напоминать мне об этом дорогом сердцу моменте. Оставила пакостников с видом, будто они лимон проглотили, меня называет госпожой своего сердца, потому что само это именование обозначает особую любовь, очень далекую от простой привязанности. Стать верной спутницей, единственным настоящим другом и отдать себя целиком — ему, который, алел от интимных вопросов из страха воспламенить чувственность, но выказывал самую, что ни на есть, преданность. Да, мне никогда не стать богатой и знатной дамой, не претворяясь кем-то иным, а Иоанну, изломанному, исковерканному, не превратиться в прекрасного принца, рыцаря, конфетного кавалера. И ведь это не жизнь ставит данные невыполнимые условия счастья нет, это делают другие, самые жестокие существа на свете, ведь они готовы принять лишь тех, кто владеет всеми тремя богатствами сразу: красотой, молодостью, состоянием, для всех же остальных ворота радостей закрыты навсегда. Но, несмотря на все трудности, для меня был единственным дорогим мужчиной — живое воплощение всех положительных качеств, присущих его полу. И никогда не найти никого, кто мог бы сравниться с ним. Муж перечитывал то, что, видимо, только что написал. Он перевязал свои светлые волосы лентой. У него было очень красивое лицо, ничем не скрытое, с тонкими скулами и гладким узким носом. Посмотрел на меня и сотворил чудо обыкновенной улыбки. В естественной позе, с небрежного ракурса, со сведенными бровями и полосками растрепанных волос над ухом. Осторожно взяла в красивом переплете с шелковой лентой-закладкой трактат – «Сосуд истины». Порицал высший свет, теперь сами доказывали, что прогнили до основания, защищал власть от его власти, считая любую критику разложением устоев и чуть ли не покушением. Возникло искушение оспорить последнее, убедить, что все хорошо и нет угроз, но, это было бы не моих интересах. Посмотрите, полюбуйтесь на этих сибаритов, что добиваются получения земель и бенефиций ради наживы! Однако традиционное воспитание во мне не укоренилось, чтобы поверила в возможность достичь Неба трудом и верой, а не паутиной интриг. Это было ужасно, подобное препятствие могло оказаться непреодолимым. Не нужно себя обманывать: понимали, что идеи опираются на одни чистые принципы. — Ты думаешь ввести новый политический инструмент ? Коллегию? Но что она будет делать ? Испуганно вздрогнула, но сказала себе: эти прекрасные слова продиктованы корыстными соображениями. Нас возвели на престол, и требовалось что-то дать за удачу. Иоанн поразил мишень в самый центр – попал в глаз быку, как тогда говорили. Если и возмущало то, что его вынуждают капитулировать, вида не подавал. «Ничего!» - накрутил мой локон на пальцы. Находила случай дать ему понять, что нахожу его правым. Трудность, собственно, состояла в том, что всегда верил в свою исключительность. — Ниже усрамится вельможи, яко мала и велика сей сотвори, подобне же проразумевает о всех. Под утро рассказывал мне легенды об Эросе и Афродите; он восхищал, блеск слепил мне глаза, а когда все-таки приходилось сдаваться, лишалась самообладания. Я представлялась Дафной, чьи грациозные руки и ноги превращались в лавровые ветви, пока ее отчаянно добивался бог Аполлон, беспомощной Ледой, схваченная могучим лебедем. — Что еси вороги твои? Молви, да не смущают размышления, и зрак твой да не изменяется. Догадался… Мороз пошел по коже. Повернув голову, робко ему улыбнулась, но не получила приветного тепла, оскорбления сжигают ему кровь, алое становится гуще. Кто знает, добавляли другие, а может, это разлилась желчь от потерь и разочарований. При всей внешней истовости, подобающей характеру, не так и прост. «Но даже если мне придется перенести тысячу смертей, моя любовь, Катерина, не уменьшится ни на йоту!». Это был маленький рай на земле: человек приручил природу и превратил ее буйство свою стихию. Ночи проводила без сна, раздвигала дамастовые занавесы балдахина и, глядя на блестевшие под светом луны ромбовидные стекла в окнах, представляла себе грядущую великолепную жизнь. Вся Европа находилась в состоянии трансформации. Торговля и процветание вскормили искусство и культуру — подобно тому как это делали в прошлом королевские дворы, соборы и монастыри. Ах, новая эпоха обещала возвеличить милосердие и доброту, предложить свой образ человека, возвышеннее, благороднее, подражать ему в искусстве и поэзии. Кипящая энергия этого процесса превосходила самые смелые ожидания. За столом часто сиживали художники, писатели, философы и музыканты, которым покровительствуем. Вечера оживлялись концертами полифонической музыки, которую она любила, или гостей развлекали показом ценнейшей коллекции живописи, полотна отличались исключительным богатством колорита и красотой. Я присутствовала на этих экскурсиях, зачарованная изящным разговором, обменом идеями, высокой гармонией и великолепными произведениями искусства. Это был мир, который не могла нарисовать самая буйная фантазия, и как же упоительно стать его частью! Но как можно в стране, где большинство не умело, не знало, как читать и писать, не видело галереи скульптур и картин ?! Разве можно было им представить, что существуют такие огромные лестницы, плотно увешанные до невозможности правдоподобными Мадоннами, Флорами и ангелами ? Мои широкие идеи ставили личность в особое положение – потребовали от нее развития личной инициативы и энергии, способствовали развитию самосознания, думала начать с азов просвещения разрабатывали, основываясь на богатом мыслительном материале, преподнести активную, связанную с жизнью и влияющую на быт идеологию. С наступлением осени стали зажигать камины и жаровни, дворец наполнился ароматом восковых свечей. Устраивались при мерцающем свете огня или дразнили друг друга, загадывая загадки, прежде чем завалиться в пуховые постели. Все юные дамы тоже держались мнения, что цезарь — настоящий герой: ведь он дал приказ не отступать из Крыма зимой. Сезон военных кампаний закончился, и опытные флотоводцы, как один, все были убеждены, что на следующий год увидят «несносного мальчишку» окончательно разбитым. Прогнуться под Блистательную Порту, да как видано ? Или уже забыли щит на воротах Царьграда ? «Русские поддерживают и снабжают всем необходимым бунтарей по всей империи. Сначала они в Сирии подстрекали народ к восстанию, затем вооружили албанцев в Мореее, а после этого поддержали мамлюков в Египте» — действительный комплимент. Фрейлинам и подругам дозволялось свободно копаться в бесчисленных манускриптах, альбомах с нотами и печатных книгах. Тут имелись скабрезные истории, очаровательные басни, эротические поэмы, от которых краска заливала щеки, и тяжелые для понимания философско-юридические труды. Большинству нравились поэтические сборники, где говорилось о стрелах Амура. Екатерина Антоновна прерывисто задышала, руки машинально сложились на груди, где внутри сильно билось сердце, готовое выпрыгнуть наружу. Среди знатных дев, выделялась ростом и пухлыми алыми губками, двигающихся при чтении молитвы. Ее нежные, тонкие пальчики рук держали свечу, а глаза – большие, серые, глядели в пол, словно оставалась среди бренного мира лишь плотью, а душа и мысли ее витали где-то далеко, за пределами сего. С ней была беда – глухая, порой сознательно выбирала мучения, когда никто не видел, затворница припадала лицом к забору и сквозь высокие ставни глядела в незнакомый, закрытый для нее мир: там сновали туда-сюда люди – мужчины, женщины, молодые девицы в простых сарафанах и платочках, сметливые юноши, дети, но все они не видели ее, не знали, что там, за тем забором спрятана прекрасная сербалинка, райская птичка, заточенная в золотую клетку. Подушка ее мокра от слез, от злосчастной судьбы, от дурных сновидений.