Азбука Грейденса

1984AU Персиваль|Криденс, антиутопия, насилие, R — Дважды два равно… Криденс, вся суть диалога — в том, что мы обмениваемся репликами, понимаешь? Я спрашиваю — ты отвечаешь. Рука в перчатке приближается издевательски медленно, запах разогретого латекса щекочет ноздри, и ему так сильно хочется чихнуть, но, Господи, как же он устал! Пожалуйста, может быть, если не издавать ни звука, то этот… человек уйдет? Может быть, человек с выбритыми висками и тихим голосом решит, что он слабоумный? Ничтожный, жалкий, сломленный. Пусть это закончится, Боже! Боже мой, почему Ты оставил меня?! Разве не все мы — возлюбленные дети Твои, разве не для нас приготовлены белые одежды и место у Престола, разве… — Итак, — палец скользит по щеке ласково, невесомо, и Криденсу на мгновение хочется прижаться к чужой раскрытой ладони. Хочется продлить волшебство прикосновения, не приносящего боли. В его относительно недолгой жизни было очень мало таких касаний. Ему стыдно, правда, и мысленно он тут же начинает просить прощения у матушки Мэри Лу, но чудо всё длится и длится — а боли по-прежнему нет, — радость, ты плохо понял меня? Дважды два равно пять. Ничего сложного, верно? Голос подчеркнуто ровен, на чужом лице — нечитаемое выражение. Криденс не пытается отстраниться, до последнего украдкой наслаждаясь этой секундой до… Палец утрачивает нежную аккуратность влюбленного и соскальзывает на кнопку с неотвратимостью гильотинного лезвия. Разряд ощущается каждым атомом его тощего длинного тела. Криденс не знает, кричит ли он в пространство залитой ярким светом комнаты или только внутри мучительно опустевшего черепа. Криденс слепнет, глохнет, проваливается в солоноватую вязкую жидкость. Жидкость заливается в рот, заполняет его легкие, не дает сделать вдох. Это ещё не больно — боль приходит потом. В доли секунды после разряда Криденс испытывает то, для чего не знает подходящих слов. И вот — после, снова, всегда — первым после возвращения в границы тела и сознания — ощущается голос. Еще не слухом — кожей. — Это просто, Криденс. Я вижу, как ты страдаешь, мальчик мой. Я показываю тебе путь. К избавлению от страданий, к новой жизни, туда, где не будет больше… Рука возвращается, теперь её легчайшее прикосновение мучительней удара плетью. Криденс так устал. Больше всего на свете он хочет вернуться в свою камеру, лечь в уголок и прижать колени к груди. Криденс хочет просто закрыть глаза и не думать ни о чем. Криденс чувствует где-то под ребрами поднимающуюся волну. Он никого не предаст, ведь правда? Он же может — не отступить, не сдаться — всего лишь заслужить небольшую передышку? Господь всемилостив, Он простит. Ведь Он тоже страдал смертной мукой, неужели Он не поймет Криденса? Не увидит, как Криденс устал? — Это просто, тебе всего лишь надо ответить. Сказать мне… Дважды два равно… Криденс выдыхает в последний раз и зажмуривает глаза. Он отвык от звука собственного голоса, и поэтому отвечает Персивалю Грейвсу, начальнику Отдела Охраны Правопорядка, мужчине с выбритыми висками и в тонких латексных перчатках (кожа — это просто пижонство и расточительное расходование средств), наверное, не Криденс Бербоун, а кто-то другой: — Дважды два — почти пять…