Слепцы напрасно ищут, где дорога, Доверясь чувств слепым поводырям; Но если жизнь — базар крикливый Бога, То только смерть — его бессмертный храм. — А. А. Фет, отрывок из стихотворения «Смерть»
***
«© Лорд Пречер: Самую большую душевную боль, нам доставляют наши собственные иллюзии, фантазии и мечты». Коралин устало хмыкнула, прочитав надпись на плакате здания, мимо которого проезжала машина. Все-таки не все люди глупцы. Есть и те, кто о них пишет, отражая всю полноту ситуации. Вся дорога от госпиталя к дому сопровождалась молчанием, отличающимся какой-то странной пустотой. Тишина не была натянута между ними, словно струна, отчего на стену хотелось обычно лезть или же скорее сказать хоть что-нибудь. Но в то же время она не была свободной и не отдавала беспечностью, как обычно бывает между заядлыми товарищами. Она была совсем никакая, и так считали сразу оба. Каждый был в по-своему печальных мыслях и иногда даже забывал о присутствии другого. Быть может, и существовал немой порыв поделиться чем-то сокровенным, личным и даже тем, что недоступно самому себе, чем-то, что сидит где-то в глубинах души — непонятное и нечитаемое. Но Карлайл и Коралин не решались на откровения. К чему все чувства? Без болезненных мыслей жилось куда лучше, хоть и было неприятное предчувствие их возвращения: звучный глас борьбы становился громче. Все-таки штиль был лучше. Как только они прибыли, доктор Каллен заглушил двигатель и вышел из автомобиля, намекая своими действиями остальным делать тоже самое. Коралин не стала мешкать, покинув салон. Свежий снег заскрипел под ногами, вызывая малейшие нотки радости у нее на душе. Она обошла машину и остановилась около мужчины, так и не зашедшего в теплое убежище. Оба странно медлили. — Мы пойдем через лес. Так будет безопаснее и быстрее, — поставил ее перед фактом Карлайл, но все же решил посчитаться с ее мнением, чтобы не бушевала. Так или иначе, его решение не изменится. — Надеюсь, никаких возражений? — Думаю, нет, — Коралин мотнула головой, кинув недолгий взгляд на мужчину. — В таком случае мне нужно переодеться, — не выжидая паузы, сказал Карлайл, так же взглянув на нее. — Ладно, я подожду тебя, — Коралин кивнула, шмыгнув носом и заострив внимание на клубах пара, вылетающих при дыхании на мороз. — Может быть, все-таки зайдешь? Или предпочитаешь ждать на холоде? — Пожалуй, все-таки зайду, — надменно произнесла она, умело отбив его отдающий высокомерием взгляд своим холодным. Спустя несколько минут ожиданий Коралин бессмертный появился со второго этажа, сразу же направляясь к выходу. Девушка едва успела спрыгнуть с подлокотника дивана и поспеть за ним. В итоге получилось так, что она плелась за его спиной. — Эй, ты хотя бы знаешь, в какую сторону идти? — чуть громче обычного спросила она, пытаясь обратить на себя хоть толику его внимания. Хотя ей просто нужно было знать эту информацию. — Знаю, — уверенно ответил он, остановившись поодаль от дома и осмотрев местность. — Нам туда, на юг, — твердо заявил мужчина, указав в глубинку леса и немедля направившись прямо туда. — И как ты это понял? Манна небесная? — Я просто хорошо ориентируюсь в лесу, — отчеканил он, повернувшись к ней. — Прекрасно. Мне не о чем беспокоиться, — она как-то вяло всплеснула руками. Они и сами не заметили, как ушли от дома. Коралин именно тогда начала вспоминать, закрыл ли Каллен дом и загнал ли свое авто в гараж. А почему она? Может быть, потому что он точно это помнил? Но ее не должны волновать эти вопросы. «Меня это вовсе и не волнует», — изрядно очевидным голосом заверила себя девушка в мыслях. Часы текли с невероятной скоростью. По крайней мере, доктор Каллен вовсе не замечал их. Он достаточно хорошо знал, куда идти: эти леса стали ему родными с годами. Во всяком случае, в кармане лежал оснащенный навигатором девайс. Так погрузившемуся в мысли мужчине достаточно было просто слышать, как сзади шагает его спутница. И это было единственным, что связывало его с реальностью. Пожалуй, впервые за несколько суток он вернулся к тому плачевному психическому состоянию, которое стало уже привычным. Он не понимал, что ему мешало до этого момента, но некоторое время нехороших мыслей он был лишен. А теперь... Что теперь поделать, невозможно ведь вернуть свою душу в прошлое. Тем не менее, то, о чем думал Карлайл сейчас, давненько не затрагивалось им — слишком сложно было выносить мысли этого характера. Но вот они вернулись. Как ни странно, пробираясь через лесные заросли этой ночью, он думал о самом недосягаемом, родном и таком долгожданном существе — о своем сыне. Однако речь шла не об Эмметте и Джаспере, не об Эдварде. Мысли кружили исключительно вокруг биологического ребенка. Конечно это не являлось показателем истинного отношения к своим названным детям: Каллен любил их по-своему. Но иногда тот, кто остался в стенах Вольтерры, часто казался единственным светлым лучиком, озарявшим его мрачное существование. После того рокового дня он никогда не видел сына, не знал даже его имени, хотя следующие три года и провел в замке. Ужасающая терапия по уничтожению личности сделала свое дело: сделала его таким, каким он был сейчас. Из удручающе-подавляющих четырех стен его не выпускали все это время. И бессмертному лишь только оставалось уповать на то, чтобы единственное родное существо оставалось в живых. Карлайл молил Вольтури и унижался перед ним, только бы маленькому сыну не причиняли зла. Но Аро молчал, сокрушая своего узника в давящей тишине. И так было три года, пока главенствующий не убедился, что изничтожил такого прежде хорошего. Карлайл, живя в этом домике уже не одно десятилетие, ужасно боялся и сторонился мыслей о сыне, как бы странно и противоречиво это не звучало. Но на самом деле, это было больно. Легче было просто принять свою вину, просто ужиться с той тварью внутри, что иногда могла и разбушеваться. Он пытался не думать, потому что знал, что его ждет в этих мыслях. Знал, какое за каким разочарованием последует. Гласившее о том, что он никогда не увидит родного сына, было последним. А первое гласило, что мужчина не мог представить себе этого уникального ребенка. Как бы не старался, что-то постоянно мешало. Он словно был чем-то высшим и недосягаемым, катастрофически недоступным, но таким горячо желанным. Каллен не мог представить ни его внешность, ни характер. Возможно, он похож на нее, возможно, — на него. Последнего он отчаянно не хотел. Странно, ведь мечта многих родителей заключается как раз в обратном. Но это легко можно объяснить. Карлайл понимал, что все, что произошло, произошло полностью по его вине. Его нрав, его принципы, его мировоззрение и его уничтожающая вразнос любовь — все это сделало свое дело, и сейчас он отчаянно не хотел, чтобы его сын повторял его же ошибки, вел себя глупо и опрометчиво, руководствуясь далеко не разумом. Нет, это раз за разом рушит весь мир: и твой, и ее, и всех, кто рядом. Карлайл пытался не отчаиваться, уверял себя, что Вольтури не удалось перебить всю его душу, что-то, да осталось. Но что? Разорванные клочья души, обесформленные, воспаленные, режущие сознание своими острыми, неровными краями. Как можно полюбить эти жалкие останки в себе? Как они могут быть любимы кем-то? Как же можно пожелать того же самого своему чаду? Верно: никак. Года прошли. Бессмертный с сожалением понимал, что прошли они мимо него. Он уже никогда не узнает своего сына, не запечатлеет в памяти момент, когда он сделает первый шаг или скажет первое слово, он не объяснит ему, что такое хорошо и что такое плохо. Хотя... Он и сам-то уже запутался и не знал этих простейших, казалось бы, истин. С приходом нынешних времен все смешалось. Карлайл в иной раз проклинал свою сущность — желание уйти из этого тяжелого, бессмертного тела становилось все сильнее. И он не знал даже, как было бы лучше для жизни, зародившейся от его и ее частичек: быть с ним, уже не прежним, непонятно каким, или же быть с Вольтури. — Карлайл?! — чуть раздраженный шепот Коралин, уже было готовый сорваться, заставил его вернуться в реальность. Лес давно окутала глубокая ночь: вокруг была зловещая тишь, гуща деревьев казалась черной. Лишь снежные сугробы разбавляли атмосферный мрак. Блондинка снова одернула за руку вампира, словно маленький ребенок, пытающийся привлечь к себе внимание. Она прекрасно понимала, что в его голове творилось что-то неприятное, затягивающее, но она все же не бросала попыток достучаться до его сознания. Наконец, мужчина остановился, вынуждая и девушку статуей замереть возле него. Он неожиданно посмотрел в ее глаза, которые она смущенно опустила, а потом и руку, отойдя подальше. — Извини, я задумался. Что случилось? — тихо и ровно произнес Карлайл. — Прислушайся, — ее просьба заставила его насторожиться и не дышать, чтобы в полной мере расслышать лес. К сожалению, ничего хорошего он не услышал. Снег хрустел. Его озадаченный взгляд дал ей понять, что это не очередной приступ паранойи. Девушка вздрогнула, когда он крепко перехватил ее руку, сжав в своей ладони. Каллен не знал, как поведет себя Коралин в такой ситуации, потому решил держать ее под своим контролем. — Нужно уходить. Мы должны где-нибудь переждать. Запах вампиров все ближе, их несколько, — спешно пробормотал он, озираясь по сторонам. — Карлайл, нам едва ли удастся спрятаться в лесу, — с промелькнувшей паникой произнесла Коралин. — Я предполагаю, где мы. Где-то здесь есть скалы. Можно выйти к ним, — решительно проговорил он и потянул за собой девушку, меняя направление. Он хотел вывести их из чащи, но пробираться было с каждым мгновением все сложнее: из-за шелеста и скрипа ветвей их вполне могли услышать. Лес был безжалостен к ним. И если Карлайл был еще в силах перенести это, то Коралин приходилось терпеть, крепче стискивая зубы, когда колючие ветки царапали нежную кожу на руках. А еще она боялась потерять его из виду: он в своей темной одежде почти сливался с картиной перед глазами. Светловолосая и моргнуть не успела, как кое-что произошло. Каллен резко остановился, так как прямо перед ними материализовался враждебно настроенный вампир, полностью оснащенный оружием. Он хоть и был один, но выглядел решительно, готовый наброситься на путников. Не успела Коралин опомниться, а вампир — напасть, доктор Каллен очень умело избавился от преграды методом отделения головы от тела. Конечно, он делал это не так, как бы то сделал профессионал, но все же ему удалось это. Удалось настолько быстро, что боец какой-либо из сторон просто не успел подумать о смерти или... — Ничего, срастется, — с толикой жалости произнес мужчина, бросив голову к телу. Его вовсе, казалось, не волновало содеянное, будто он всю жизнь только и делал, что отрывал бессмертным головы. — Все нормально? — девушка на это слабо кивнула, поднимая взгляд на него. — Нужно идти. Он может быть не один. Сразу же после этих слов Карлайл продолжил путь, не забывая и про девушку, которая была еще под впечатлением. А доктор-то, оказалось, совсем не безобиден. На всех парах они наконец выбрались из леса. Впереди, как и думал мужчина, показались величественные скалы с множеством ущелий, выступов и впадин. Оглядываясь, путники добрались до основания и, забравшись повыше, в совсем маленькую пещерку, расположились там. Снег туда не попадал, но однако ветер не оставил местечко в стороне. Также возникла проблема с укрытием: тень от скалы падала, но не была достаточно обширной, поэтому им пришлось потесниться в укромном, затемненном уголке. Коралин изо всех сил прижалась к блондину, скорее из-за его тепла — не из-за боязни перед лесными инквизиторами. Она вжималась в него, в холодные камни, в свою одежду, но напряжение не проходило, становясь слишком навязчивым. А Карлайл всматривался в сторону леса, пытаясь уловить хоть малейшее движение. Нарушил тишину он. — Поспи. Тебе нужно отдохнуть. Расслабься наконец, — его успокаивающий тембр, однозначно, был ей по вкусу. Всяко лучше его смущенного или его разгневанного. — Нет, нам же... Нам же нужно идти, — немного осипшим голосом пробормотала Коралин, отодвигаясь от вампира и, кажется, сильнее вжимаясь в скалу. — Мы можем не успеть, и что-нибудь случится, и я могу опоздать. Карлайл, нет, так нельзя! Нельзя так медлить! — Так, ладно, хорошо. А теперь послушай меня, мисс Торопыжка. Твое несказанное рвение похвально, может быть, но не сейчас, — проговорил мужчина, до упора глядя в ее глаза, и чуть встряхнул ее за плечи. — Сейчас только начинает светать, а нам нужно дождаться, когда взойдет солнце. Мы не можем идти сейчас, потому что обязательно попадемся им. Тем более, при свете дня их намного меньше, как я заметил. Смысла противиться нет. Если не поспишь сейчас, другого шанса не выдастся в ближайшие сутки, а то и двое. Речи бессмертного убедили-таки Коралин, и она, насупившись, свернулась в калачик, притом отвернувшись от своего путника. Каллен закатил глаза и тоже отвернулся, скрестил на груди руки и продолжил всматриваться вдаль. Он снова вернулся в свои мысли, прекрасно помня, на чем остановился. Да, по его мнению, пребывание его же ребенка с ним было бы не лучше варианта с Вольтеррой, какими бы тиранами не были названные повелители. После всего, что случилось, он постоянно страшился бы своего плохого влияния. Пускай он никогда не узнает своего родного отца и не встретит его никогда-никогда в жизни, таким же «слепым» идиотом он не станет. Но все же... Разве Карлайл не мечтал об обратном? В какой-то мере, да. Но в его редких мечтах, которые он позволял себе видеть исключительно те три мертвых года, все было слишком невозможно, ведь рядом была Эсми, его светлая любовь. Это были грезы об их маленькой, но такой счастливой семье, где были он, она и их малыш. Каким бы хорошим не было воображение узника, погрузиться окончательно никогда не получалось. То было просторами, где гулял вольный ветер. И связанный, он не мог проникнуться ими в полной мере. Не отпускали факты, а еще постоянные воспоминания истошных криков жены, умирающей в кошмарной боли, сгорающей в предсмертной агонии. В сыром подземелье было так тихо, что, если прислушаться, можно было различить звуки, доносящиеся из замка. И Карлайл, откровенно не желающий обладать своими обостренными способностями, слышал, как надрывается в плаче его малыш в первые дни своей жизни: его не в силах была успокоить ни одна из прислуг. В такие моменты — их было немало — сердце разрывалось на части, Каллен, хоть и угнетенный, загнанный в себя пытками, не находил себе места, не мог успокоиться, когда снова и снова слышал, как плохо его ребенку. Карлайл как доктор всегда считал, что в таком раннем возрасте дети чувствуют намного больше каких-либо других существ. Вот и в этом случае он понимал, почему никому не удается повлиять на ребенка. Малыш попросту не ощущал родного тепла. В такие мгновения в голове не было места иным мыслям, больше всего хотелось иметь хотя бы пару минут, которых хватило бы на то, чтобы успокоить сына. Всего пару мгновений бы...