Слово, которое было в начале

***

      Мужчина нахмурился, буквально вздрогнув от нагрянувших в сознание картин из прошлого. Они были столь яркими и четкими, что хотелось сделать все, что угодно, лишь бы уподобиться смертному и начать забывать. Он огляделся вокруг: снова лес, погружающийся в сумерки, снова наступление темноты. Путники шли уже двое суток, а чаще не было конца и края. С того момента, как они покинули свое импровизированное убежище, он без остатка пропал в своих думах, часто теряя такую необходимую бдительность. А его странная потерянность уже стала выбивать из колеи Коралин.       — Карлайл? Опять односложные ответы, — произнесла девушка, обернувшись, так как шествовала впереди. Она привлекла толику внимания бессмертного. — Это не мое дело, но, может быть, что-то произошло? Ты сам не свой. В том смысле... Я плохо знаю, какой ты, но, по-моему, сейчас не такой. Знаю, звучит нелепо.       Минута прошла в тишине, и, когда блондинка уже потеряла всякую надежду услышать от него хоть звук, мужчина словно опомнился.       — Ты явно что-то сказала, — с напускным замешательством произнес Карлайл, осторожно вглядываясь в нее. — Так что?       — Я ничего не говорила, можешь не переживать, — удрученно пробормотала она, растирая замерзшие ладони.       — По-моему, зря ты так сильно переживаешь из-за того, что не успеешь. Думаю, все обойдется, — мужчина, конечно, сказал это ей, но, по правде говоря, в этот момент даже думал о другом.       — Разве я обмолвилась хоть словом? — раздосадовано произнесла девушка, сдерживая внутри рык.       — Я подумал, ты говорила об этом. Потому что ничего другого я от тебя не слышал.       — Знаешь, что?.. Ты вовсе не понимаешь меня и никогда не поймешь! Ты не один — у тебя есть семья! Пусть даже не с тобой, но есть же. Уати для меня последнее место, где... — гневная речь Коралин остановилась: ей вовсе не хотелось делиться подробностями с ним: распространение может дорого обойтись ей.       — Не говори о том, чего не знаешь, — предупредил ее Каллен.       — Ты не был в подобной ситуации, поэтому не имеешь права судить! — все равно продолжала блондинка, жестикулируя руками. Жаль, ему не довелось увидеть ее глаза, полные чувств. — После моего существования свое тебе сахаром покажется.       — Это чересчур наивно и опрометчиво!.. Ты словно дитя: без разбору говоришь глупости, лишь бы твое слово оставалось последним! — воскликнул Карлайл. Давно он не ощущал в груди обжигающее желание спорить. Кто же она такая? Заставила кровь в жилах кипеть...       Его слова заставили обоих остановиться. Коралин повернулась к нему: на глубине глаз сверкала невысказанная, тупая боль, что только распалялась с каждым его словом. Если бы мужчина знал, какова часть правды в ее словах. На нее снова нахлынули угнетающие мысли, в которых она постоянно обвиняла свою ничтожность и эгоцентричность, прогнившую насквозь душу под гнетом окружающей ее реальности. Сколько себя помнила, Коралин каждого говорившего, что ее жизнь не такая уж и сложная, хотела убить. Возможно, со временем она смирилась и перестала так остро реагировать на слова окружающих, но Карлайлу ей откровенно хотелось сказать, как велика ее ненависть к нему за эти слова. Ее лик был подобен Медузе Горгоне: вот-вот и взгляд обратит в камень, а волосы змеями зашипят на него.       — Если не имеешь ни малейшего понятия, не стоит высказываться! — злостно рыкнула блондинка, продолжая путь и вновь удостаивая мужчину смотреть лишь на свою спину.       — Глупо полагать, что не имею, — настырно произнес он. Внутри Коралин что-то неумолимо начало лопаться, вынуждая ее злиться еще сильнее. Тело бросило в дрожь, последняя капля сдержанности безвозвратно утекла.       И вот все повторилось снова, будто кто-то свыше потешался над ними. Коралин довольно резко повернулась к нему, окидывая гневным, яростным взглядом, но в то же время ненасытным и более чем требовательным. Он же нахмурился, в его глазах всплыла настороженность, однако что же за ней? Не это ли глубокое понимание?.. Отчаяние так и сквозило из него: ее слова заставили вспомнить о том, насколько ничтожно его существование. Но резкая опустошенность снесла все на своем пути. Мужчина подхватил ее на руки, когда она, приблизившись, обняла его за шею и впилась в губы. Она словно хотела разогнать его печаль, излечить от боли. Горячие губы всецело позволяли забыться. Сопротивляться было нечему. Этакая переменчивая пустота. Но на заднем плане существовала ужасная досада и даже обида на самих себя, ведь на ошибках, как получается, они вовсе не учатся. Эх, невменяемые в свете сложившихся жизней. Как сложно было в первые секунды устоять ровно: Каллен было попятился назад, но что-то недосягаемое заставило почувствовать незыблемую уверенность и твердость в ногах. Они стояли среди деревьев, в сумерках, пока опасность могла настигнуть их в любой момент. Но это, похоже, не волновало их. Девушка, обняв его бедра ногами, упоенно гладила его по спине, забираясь руками под куртку. Оба тонули в яростном поцелуе. Бессознательный крик души.       Снежные льдинки изначально казались спасением от неизбежного пламени, но здесь ждал обман: царапали, ранили. Карлайл взял Коралин за руки и потянул на себя, в следствие чего она сию секунду упала ему в объятия, тут же припадая к его губам, словно к спасительному роднику. Светлые локоны разметались по его груди, легкие и пушистые, аки облака над их головами. В мыслях по-прежнему не возникало ни одного укора, они были чисты, как девственная слеза. Лишь только в глазах — ее зеленых и его миндалевых — отражалось небывалое желание, которое оба отчетливо видели и понимали, может быть, поэтому не собираясь останавливаться.       — Нас могут услышать, — тихо пробормотал Карлайл между поцелуями, — и увидеть.       — Ну их к черту, — рвано дыша произнесла девушка, упершись на руки, чтобы не упасть. — Умрем, так умрем за делом.       — К черту, — согласился он, перебирая ее локоны. Коралин спешно закивала, обхватив его за крепкие плечи, но одергивая руки, когда холодный, заледеневший снег касался ее пальцев.       С каждой минутой они забывались все сильнее, воспринимая реальность за сон; хороший или плохой, к сожалению, никто не знал, ведь было неясно, чем он кончится. Осознавались лишь нежные и трепетные прикосновения к неодинаково теплой коже, которые забирались в подкорку сознания, где их никто не сможет достать. Опомнились они только тогда, когда были настолько близко друг к другу, насколько возможно — в эти сокровенные минуты они были одним целым, духовно восстанавливаясь за счет друг друга. Карлайл и Коралин посмотрели друг другу в глаза, пытаясь разглядеть хоть толику сомнения. Но, правда, о каком сомнении идет речь? Эти двое словно не были знакомы с ним.       Темп был неумолим, и девушка не готова была к вторжению суетливых мыслей. Ей вовсе не желалось думать в такой момент, тем более, понимала она чуть больше, чем ничего. Поэтому ей пришлось переключить внимание на травку и шишки, поскольку это первое, что попалось ей на глаза... после Карлайла. Он же попросту игнорировал собственный голос изнутри. Концентрация была сугубо на единственной мысли: желание не отпускать девушку с каждым мгновением, с каждым ее движением и поцелуем все росло. Ему безумно хотелось прижать ее податливое тело лишь ближе, когда казалось, что между ними и так нет свободного пространства.       Сокровенные мгновения единения чувств, в которые обоим плевать на то, что было и будет, какие презренные мысли скроются за глазами напротив. Эгоцентричность разбухала, словно иссушенная ране губка. И возникает вопрос: неужто ли до этого они так обеспокоены были друг другом? Если действительно нет, то где правда? Их обволакивало чувство нужности, неприятная желчь одиночества отступила. Но почему это кажется долгожданным облегчением — не назойливым вынуждением? Дыхание Коралин жгуче опаляло щеку и губы, а его — противостояло ее, охлаждало и дразнило.       Помутненные взгляды все чаще встречались, словно они вновь пытались поведать друг другу о том, чего не могли сказать. В пылком исступлении чувства трепетали внутри, словно стая непокорных маленьких птиц: их рой взмывал ввысь и с замиранием сердец ухал камнем наземь. Девушка обессиленно упала ему на грудь; голова кружилась, в глазах без остановки плясали огоньки. Дыхание никак не приходило в норму, оба не чувствовали конечностей: пульсация внутри перебила все ощущения наотмашь. Некоторое время казалось, будто снег вокруг вмиг растает от жгучего тепла, шедшего от их разгоряченных тел и губ, с которых срывалось рваное дыхание. Однако морозный воздух прекраснейшим образом приводил в чувства, отрезвляя мозги.       — Что мы творим, Карлайл? — воскликнула Коралин, перекатившись с мужчины прямо на свою куртку, ранее снятую.       — Что творится с нами, — Каллен с некой безысходностью вздохнул, проведя рукой по волосам и отвернув голову. — Не понимаю, почему это снова происходит. Почему вдруг наступает момент, когда невозможно контролировать себя... Внутри словно сломано что-то.       — Прости меня, Карлайл. Я не должна была воспринимать твои слова так близко к сердцу... — светловолосая смущенно потупила взгляд. Ей действительно стало так неловко и даже больше...       — Поверь, если не ты, это сделал бы я, — с горькой иронией произнес Карлайл, и девушка посмотрела ему в глаза, поджав губы и слабо улыбнувшись. Как же ему удалось всего одним предложением повлиять на ее настрой?       — Значит, я чуть было не стала жертвой мономана? — теперь ее очередь видеть его, хоть и не долгую, но улыбку, что всегда затрагивала его глаза.       — Сексуально озабоченного?       — Более чем, — Коралин усмехнулась, снова устремив взгляд к темному небу, затянутому тучами. На душе было спокойно, только лишь печаль слабым, но зябким ветром разгуливала внутри. Опустошенность казалась даже очень приятной. Думалось даже, будто вокруг них совсем ничего нет, будто они в нигде.       — Сегодня Рождество, — его голос почему-то заставил ее вздрогнуть и покинуть чертоги разума. Блондинка по-доброму усмехнулась и перевела взгляд на его расстегнутые штаны. Заметив, что он стал исправлять сей инцидент, она перевела взгляд на небо, мерно выдохнула и вновь усмехнулась.       — В таком случае с Рождеством, — сказала она, а мысленно добавила: «Свой подарок я тебе уже отдала».       — С Рождеством, — одними губами произнес он, прикрывая глаза. — Боюсь, если мы не поймем природу нашего поведения, мы пропадем, — спустя пару минут огласил Карлайл, обреченно помотав головой.       — Со мной никогда не случалось ничего подобного, — призналась она, поежившись от холода, но он ее уже не слушал.       — Нам надо разговаривать, — неожиданно сказал он с приятным чувством осознания. Правда девушка не поняла смысла его слов. — Нужно говорить, чтобы не сорваться снова.       — По-моему, именно разговор привел нас к срыву...       — Нет, нормально разговаривать, а не так, как мы это делали, — мужчина встал, поправляя на себе куртку, и помог подняться ей. — Нам нужно продолжать путь, иначе кто-нибудь, да заметит нас.       Коралин кивнула, вздохнув, и вскоре оба, приведя себя в порядок, продолжили путь. Вспомнить направление было несложно. Обдумав все как следует, они решили, что версия бессмертного очень даже правильная, по крайней мере, другой у них не имелось. Было решено, что в эту ночь они не будут делать остановок, ведь и так потеряли много времени. Это было весьма опасно, но путники договорились быть бдительными, стараясь не уходить в себя окончательно.       Вся ночь утонула в почти беспрерывном общении: они действовали, как договорились. Никто до сих пор не затрагивал довольно личных тем, и без этого можно было многое обсудить, так как нынешний мир просто выплевывал события неутешительного характера одно за другим. Что уж тут поделаешь в две тысячи тридцать седьмом. Как оказалось, за разговорами время текло гораздо быстрее, да и оба начинали забываться, а досада уходила глубоко на задний план. И все-таки, какими бы отстраненными не были некоторые из их тем, ближе к деннице разговор поплыл в другом направлении.       — Ты общаешься с семьей, Карлайл? — девушка по привычке посмотрела на него, повернув голову. Она шмыгнула носом, спрятав заледеневшие руки в карманы.       — Да, иногда. Ты не думай, между нами все было нормально, я уехал не из-за них. Ни в коем случае, — Каллен вздохнул. Снова пришлось вспомнить былые дни. — Редко, но мы созваниваемся. Пять лет назад я приезжал к ним.       — Но все же что-то случилось двадцать с лишним лет тому назад, — констатировала она, но, однако, ждала его реакции. Коралин, опомнившись, замотала головой и добавила: — Если это личное, ты не обязан...       — Что? Нет-нет, я всего лишь задумался. Ты права, на самом деле... Двадцать пять лет назад умерла моя жена.       — Жена? Я... сочувствую, — она запнулась, невольно задумавшись о своем. — Вы любили друг друга?       — Более чем, — бессмертный грустно улыбнулся, а взгляд словно перестал цепляться за реалию. — Она была человеком. Не думаю, что в этой ситуации кто-то был бы вместе не из-за любви. Мы поженились, когда ей было двадцать три. Наш брак длился три года, мы были семьей, прежде чем... Но это были мои самые счастливые три года: она стала лекарством от одиночества для моего сердца. Она моя первая и единственная любовь.       — Да, представляю, насколько ты был счастлив после стольких лет одиночества. Но... ты никогда не жалел об этом? О ваших отношениях. Ведь они неправильные, можно так сказать.       — Постоянно. Если бы не я, она была бы жива. Она умерла по моей вине, — Карлайл вздохнул, кинув удрученный взгляд себе под ноги.       — Думаю, нет смысла говорить, чтобы ты не убивался так уж? — девушка грустно улыбнулась, дотронувшись ладонью до его плеча. — Я сама такая.       — Какая? — немного помолчав, спросил он и откинул со лба волосы.       — Невменяемая. И жутко упертая. Я никого не слушаю.       — Твоим родителям, верно, было нелегко, — заметил мужчина, но уловив перемену в ее настроении, спешно продолжил. — Я затронул не лучшую тему. Извини.       — Нет, ничего страшного, — она помотала головой. — Просто... Просто это сложно. Но ты прав. Знаешь, иногда бывает такое чувство, будто ты не знаешь себя настоящего, но помнишь себя в детстве.       — И какой ты была?       — Не как все девчонки, как мне кажется. Я не любила банальные игры и шумные компании, не понимала их веселья. Однако не страдала. Хотя все же что-то обыкновенное во мне было.       — От обычной девчонки?       — Да. У меня были... Любимые цветочки... — Коралин тихо рассмеялась просто оттого, как звучал ее голос.       — Цветочки? — Карлайл улыбнулся, окинув ее взглядом. Она фыркнула на его усмешку, но продолжила.       — Знаешь, многие люди любят говорить, что не имеют любимых цветов. Не знаю, может быть, так бывает. Но я никогда не понимала этого. Знаешь, какой мой самый любимый цветок? Пион. И знаешь, почему? Не потому, что он красивый или яркий. Нет. Как-то в детстве я стащила у папы фотоаппарат. Дорогой и навороченный, изящный. Тогда я сфотографировала свой первый пион. Это, конечно, было случайностью, но снимок был моей любимой вещью после шоколадного печенья или запеченного кальмара. И даже сейчас, когда я вспоминаю его, он кажется мне прекрасным. Знаешь, он распустившийся и белый... Он напоминает мне чью-то душу — большую и нежную, — Коралин посмотрела на спутника, поймав и его взгляд на себе. — Но кажется, будто, если притронешься, она погибнет и неровные лепестки опадут на землю. Это мой любимый цветок. Помню, как потом бегала вечером по саду, ловя объективом блики уходящего солнца, невесомо касающиеся нежных лепестков пиона.       — Кажется, у тебя было счастливое детство, раз запомнились такие мелочи, — заметил Карлайл, которому искренне пришлась по душе эта светлая и несложная история.       — Счастливое, да, но короткое, — согласилась она, ностальгически покачав головой.       — Я уже мало чего помню из детства. Хотя, может быть, это и к лучшему. Многое хотелось бы забыть, даже не из тех времен.       — Согласна. Чертова идеальная память, да? — мужчина улыбнулся на это, покачав головой. — Я не отказалась бы забыть всю жизнь       — Неужели всегда все было так ужасно? Совсем ничего светлого?       — Нет-нет, хорошее было, только вот... В моей жизни все хорошее вело к смерти. Это парадокс какой-то, наверное, — разочарованно произнесла девушка. — Поэтому я так хватаюсь за Уати. Там смысл моего самого по себе никчемного существования. Если бы не этот факт, я давно наложила бы на себя руки. Хотя даже сейчас мой эгоизм часто напоминает об этом.       — Не волнуйся, все переживется, — Каллен сочувственно посмотрел на нее. — Я тоже много раз задумывался о смерти в последнее время. Раньше, может быть, это было проблематично для таких, как я, а сейчас... Сейчас многое изменилось: мы с каждым днем становимся уязвимее.       «С каждым мгновением», — мысленно поправила его Коралин, но не озвучила: лишние вопросы ни к чему.       — Иногда я был в шаге... Но совесть не позволяла. Это было не часто, когда депрессия обострялась. Но я не мог. Для семьи это будет уже слишком. Им было тяжело, когда я ушел, что уж было бы, если бы я ушел из этой жизни.       — Им было бы больно, — с пониманием проговорила Коралин.       — Больно, да. Они все любили меня, даже после случившегося, никогда не обвиняли в этом, а я... Не смог ради них хотя бы попытаться стать прежним.       — Я уверена, когда-нибудь произойдет поворотное событие в твоей жизни, и ты вернешься в себя. Нужно только подождать.       — А сейчас?       — А сейчас?.. Идти дальше, — Коралин кивнула на заснеженный путь впереди них, чуть расплывающийся в свете поднимающегося светила.