Мы живем на благо мира — Человека иль вампира. Все невзгоды нипочем: Жжем, калечим и сечем С шей бесовских головы. За убийство, За любовь — Здесь за все прольется кровь. Совесть. Честь. И мы за мир.
***
Коралин в пролетающие мгновения чувствовала себя до жути аморфной, неустойчивой, предвещая перемену своего состояния: ее либо выжмут, словно мокрую тряпочку, либо легко, но так больно коснутся, отчего ее бренное тело полетит прямо в пропасть. Что будет дальше и встретится ли она со своим добрым спутником снова, девушка не знала. Она подняла глаза и осознала, что сидит за столом на каком-то жестком, деревянном стуле, руки ее по-прежнему в оковах. Коридор кончился для нее, и теперь она в этой комнате. Она была маленькой и пустой. Было неясно, откуда лился этот свет на грани с тусклым и нормальным, но благодаря ему было видно все, что находилось в помещении. Железный, без изъянов стол посередине и два стула. Один — тот, на котором Коралин опасливо и неуютно сидела, без прикрас — деревянный и высохший, жесткий. Прямо напротив стоял другой. Обшитый, хоть и недорогой, но приятной на ощупь тканью, добротно набитый каким-то невесомо-воздушным наполнителем, другой стул больше был похож на кресло. На столе валялось что-то, что пока было безразлично девушке. На стене висело странное зеркало, большое, словно экран телевизора. По той же стороне была и дверь. Тишина затянулась и сильнее стала давить на голову. Коралин подняла пытливый, уставший и изнуренный взгляд на некого, известного как мистер Хански. Он уже не первую минуту стоял вот так и смотрел на пленную, пытаясь что-то выведать, обозначить для себя. Его сосредоточенный, застывший вид порядком надоел светловолосой, но разве она могла что-то? Нет, поэтому она просто отвела взгляд на руки, водруженные на стол. Оставив Коралин в покое, Хански, сжимая планшет в руках, зашел в дверь, что была вровень с зеркалом. Небольшое помещение было довольно-таки темным, за первоклассной техникой восседало несколько вампиров, что-то сосредоточенно печатавших и вычислявших, без остановки бормоча себе под нос неясные, нечленораздельные выражения. Напротив экрана, в котором распростерлась соседняя комната, стояла пара бессмертных с глазами цвета охры, мужчина и женщина, ничем не отличающихся от остальных. — Агент Люцер, агент Тирс. Мы ведь все понимаем, что здесь происходит, — произнес новоявленный агент, окинув взглядом коллег. — Наша упорхнувшая птичка попалась в клетку, — темно-русый мужчина оскалился, скрестив на груди руки. Он хищно глядел на светловолосую девушку, которая со связанными руками покорно и несколько безжизненно сидела на деревянном стуле, скользя взглядом по столу. — Два года, и Коралин Уокман наша, — строгой наружности женщина хмыкнула. — До сих пор поражаюсь, как эта молодая, неопытная особа смогла провести агентов со стажем. Сколько ей? Двадцать семь, кажется? — Чертовка, — выплюнул Люцер, и мускулы на лице дрогнули. — Ей несдобровать теперь. — Второго уже допрашивают, — заметил Хански. — Ах, да, с ней же был ее спутник. Или напарник, это тоже может быть. — Думаете, это Лакроссовская заварушка? — брови мисс Тирс поползли вверх, отчего ее лицо приобрело заинтересованно-удивленный окрас. — Она могла переметнуться к ним. Ладно, нет смысла оттягивать момент, — Люцер кивнул и решительно покинул комнату, одернув черный верх формы. — Так-так-так, кто это тут у нас? Миссис Уокман, добро пожаловать, — выдавленная улыбка, больше похожая на оскал, не красила лицо агента Люцера, зашедшего в эту грубую комнату. Безразличие девушки уже откровенно начало раздражать его. Более того, он не понимал, напускное оно или нет. — Мы так скучали. Сколько мы не виделись? Года два, три? Он весьма окрылено сел в удобное кресло напротив, повернувшись боком и надменным, заинтересованным взглядом рассматривая пленницу. — Не понимаю, о чем речь, — спокойно вымолвила Коралин, упорно делая вид, что пол гораздо больше интересует ее нежели все происходящее. Ее взгляд был холоден и пуст. — Довольно препираний, все мы знаем, что это правда. Знаешь, я одного понять не могу: как ты так долго умудрялась бегать от нас? Да еще и с маленьким братцем на шее? Ты два года, два гребаных года не давала нам покоя, морочила нам головы. И каждый, кто искал тебя, поверь, лично хотел бы оторвать твою светленькую головку при первой же возможности! — заорал мужчина, теряя самообладание. — Но, увы, мы не в праве, пока... Но раз ты так утверждаешь, что ты это не ты вовсе, то кое-что в силах разрешить наш спор. Только сейчас девушка обратила внимание на черный ноутбук перед Люцером и множество проводов, соединенных разноцветными липучками. Она не сопротивлялась, когда датчики установили чуть ниже ее шеи и на руках. Течение проводов стремилось прямо к небольшой черной коробочке, которая, в свою очередь, была соединена с девайсом. Мужчина сел обратно, переведя взгляд с агрегата на нее. Молчание повисло всего на минуту, после чего он резко спросил: — Вам знакомо это место? — Нет, — без единого лишнего движения ответила девушка, прекрасно зная, что ни один из показателей ее состояния не изменится. Агент удовлетворенно кивнул головой, с наигранной задумчивостью выдерживая паузу. — Вы являетесь агентом OSA Коралин Уокман? — Нет, — она снова умело соврала, переведя теперь взгляд на гладь стола. — Браво! Просто восхитительно! Теперь я на сто процентов уверен, что все остались при себе, Коралин, — сперва разразившийся каким-то нехорошим смехом, Люцер посерьезнел, пробираясь своим отвратительным взглядом в душу. — Полиграф под силу обмануть выученному, натасканному агенту. Уокман, я вас насквозь вижу. Он неоднозначно покосился на зеркало, довольный проведенной работой. Но разве это конец? Ведь это было бы не в его стиле. — Ну что же, расскажи, как провела эти года? Где побывала, м-м? Мне так интересно, — когда мужчина притворялся, его и без того неприятный голос становился невыносимо слащавым. — Ты так скоро покинула нас, мы едва успели спохватиться, а хорошей девочки Коралин уже и след простыл. Ах, это так печально... Что же тебя сподвигло на этот поступок? Столь опрометчивый и идиотский? Неужто кончина ненаглядного муженька толкнула тебя на побег? Да, как жаль. Но не отчаивайся, он погиб во благо человечества. — Питер умер из-за вас! Из-за вашей чертовой организации! — дрожащий крик сорвался с губ девушки, и руками она крепко схватилась за край стола, чувствуя, как холодный металл впивается в кожу. Взгляд загорелся, наливаясь болью и бесконечной обидой. — Если бы не вы и ваши скотские принципы, то он был бы жив! — О нет, дорогая Коралин, ты не права. Мы вовсе не виноваты в этой мелкой смерти. Мы его не убивали, правда ведь? — Вы его не спасли, — процедила сквозь зубы блондинка, нервно откинув волосы за спину. — Однако вы могли, но не посчитали это столь важным! Только мужчина собрался вставить что-то колкое поддразнивающе-спокойным голосом, непринужденным, но Коралин не дала ему такой возможности, не в силах остановить свою пылкость. — Это место омерзительно... Вы и ваша уничтожающая политика потрошите ни в чем неповинных существ, тех, кого вы силой затаскиваете сюда и начинаете бесконечную терапию морального насилия! Вы сломали мне всю жизнь, вы превратили мое существование в медленное, жалкое вымирание. Вы омерзительные твари, в вас не осталось и толики человечности, ваши души прогнили окончательно... Я ненавижу вас, ненавижу! — Поумерь пыл, дорогая, не зазнавайся, — Люцер нагнулся через весь стол и грубо схватил пленницу за шею, остервенело встряхнув пару раз. — Ты здесь никто, поняла? Тебе следовало бы держать в узде свой отвратительный характер. Ты не смеешь мне и слова поперек вставить! — А мне плевать, понял? — он рывком откинул ее на спинку стула, мерно разваливаясь на своем. Агент изучал ее взглядом с минуту. — Значит, все же смерть муженька так впечатлила тебя. Хм, долго же ты отходила... Да и менять образ жизни тоже нелегко. Тяжко же тебе пришлось, верно? — Вам не дано понять, как долго я возвращалась в себя и что чувствовала! Вы хотя бы представляете, чего мне это стоило?! Я ненавижу всех, из-за кого я попала сюда, в OSA! Здесь сплошь и рядом смерть! — Деточка, смерть — лишь этап на пути к возрождению. Мы живем на благо мира, чтобы каждый раз он возрождался, пусть и незаметно для всех, — Люцер с выдохом откинулся на спинку стула, самовлюбленно выровняв бейдж на груди. — И вообще, что сейчас уже изменишь относительно тебя? Правильно, молчи. Будь хорошей девочкой. Теперь ты здесь, наконец, дома. Вижу по твоему лицу, что ты счастлива... М-м, и теперь ты будешь делать все, что мы тебе скажем, потому как деваться тебе некуда. Ты, бесспорно, достойна смерти, и мы бы прикончили тебя сразу, если бы ты, Уокман, не была таким чертовски удалым агентом. Какие люди выходят из чрев Англии, правда? Блондинка молча пыхтела себе под нос, проклиная все на свете и своего отвратительного знакомого в том числе. Она понимала, на что намекает мужчина, понимала, что ее снова заставят надеть форму и взять в руки оружие, но собой прошлой она становиться не собиралась, ни за какие коврижки. — Что ж ты молчишь, а? — вызывающе спросил он. — А может быть, ты прислужница Лакроссов? Что, служишь этим упырям? И не одна. Твой дружок, небось, с тобою заодно? Может, наши первоначальные предположения окажутся верными? — Люцер покосился на зеркало вопросительным взглядом. — Как хорошо, что я об этом подумал. Заодно проверим, чем же занималась наша Коралин все время, а также ее молодой-взрослый друг. Очень занимательно. — Ничем таким. Не ваше дело. — О нет. Еще как наше. Боже, я поражаюсь твоему мастерству. Оттянула свое официальное возвращение на несколько суток. Браво! Только вот это не спасает твою душонку. Он посерьезнел и махнул рукой, после чего одна из дверей отворилась и оттуда вышло несколько охранников, схватившихся за автоматы, только заметив пленницу. — Вы поосторожней. Она опасна, у-у, — шепнул мужчина им, прежде чем исчезнуть. Коралин рывком подняли со стула и, скрупулезно осмотрев въевшуюся уже веревку на запястьях, повели к выходу. Дальше были лифты, лестницы, все те же коридоры, длинные-длинные, скучные, осточертевшие. Она просто смотрела вниз, еле переставляя ноги. Неприятная желчь подкатывала к горлу. Отвратительно. Мир отвратителен. Неведомо, сколько времени прошло, и они останавливаются-таки подле какой-то арки. Затем, по какой-то причине медля, заходят внутрь и тормозят снова, но теперь у аналогичной другим двери. Здесь все аналогичное. Пластиковая ключ-карта легкой рукой одного из страж прикладывается к металлической выемке на такого же тона стене, и двери открываются. Без слов ее вводят внутрь и отпускают, чуть ли не убегая прочь. Ей откровенно хочется плакать. Комната, она знала, в точности соответствует остальной тысяче комнат. И ничего за два года не изменилось: все тот же белый, бежевый и черный, широкая и мягкая кровать, какая-то обыкновенная мебель, до жути кипенно-белая ванная. От осознания становится тошно. По мнению девушки, лучше спать в промерзшем летнем домике на гниющих досках, не зная, какая из тварей может выползти из подвала. Как же горько ей было, и даже слезы, такие нелюбимые, ненавистные, сейчас казались не солеными, а жгучими и острыми, горькими. Может быть, это потому, что некому успокоить? Нет того, кому это нужно. Так, осев на паркет, она опустила руки, и стало так холодно на душе, холоднее, чем тогда, в лесу. Хотя в лесу было холодно телу, а душе? Что же получается, тепло?.. Неразбериха. Коралин, сквозь пелену слез, осмотрелась по сторонам. Потом снова и снова. Эта странная дверь не давала ей покоя. Для чего она? Куда она ведет? Вот первая дверь — это выход, вот вторая дверь — это ванная. А эта? Хм, просто сбежала из памяти. Сперва ноги не слушались, тряслись в коленях, не в силах выдержать вес. Но через минуты стараний она все же встала и на ватных ногах побрела к той двери, шмыгая носом и заправляя за холодные уши спутанные местами волосы. Она остановилась прямо около двери, никак не решаясь просто открыть ее. Чувствуя неповторимую атмосферу другого, девушка не могла понять, что происходит, словно все чувства были сильно притуплены. Вот он, первый вздох, второй, и на раз, два, три... На четыре, пять, шесть она... Дверь открывается с ее руки. — Карлайл... — что должен был подумать мужчина, увидев ее такой совершенно разбитой и надломленной? Словно ржавыми щипцами задели за живое, разрезая натянутые струны души без разбору, ища самую заветную и главную, дабы сделать хуже. Что он мог подумать, когда слышал ее голос, обращение, больше взывание, к нему? Он не хотел представлять, что с ней могли сделать, раз обиды так скоро забылись. — Ну что ты, не нужно плакать, — он присел перед ней на корточки, словно перед маленьким ребенком, хотя по росту она почти доходила до его шеи. Но вздрагивающая, с лицом, спрятанным в ладонях, она выглядела не иначе, как обиженное всем миром дитя. Его голос — нежный и ласковый, но в то же время вкрадчивый — волнами разливался внутри, а она утопала в нем, словно в океане. Но, по какой-то причине, слез становилось вдвое больше, а к ним прибавлялись еще и завывания. На самом деле, она терпеть не могла слезы, но лишиться эмоций до этой степени у нее не вышло. — Они сказ-зали, что заставят вернуться... Сказали, что Пит... О-они сказали, что я... — речь блондинки была настолько несвязной и непонятной из-за рыданий, что она бросила всякие попытки продолжить, кое-как различая сострадающее лицо явно ничего не разобравшего Карлайла. — Тебе нужно прилечь. И уснуть, — он поднялся и, придерживая ее за руки, повел обратно, в выделенную ей зону проживания. — Стой, а как же?.. — она обессиленно, но старательно кивнула ему за спину, различив точную копию ее комнаты за дверью. — Не стоит переживать об этом. Если меня не будет в той комнате, ничего страшного не случится. Мужчина чуть хмурился, когда она в иной раз теряла равновесие, перехватывая ее прежде, чем встреча с полом состоялась бы. Усадив ее на кровать, он выключил навязчивый свет, погружая комнату в кромешную темноту, после чего сразу же устроился на краю кровати. Она трясущимися руками стянула угги, забираясь в постель. — Они что-нибудь сделали тебе? Моя помощь как доктора нужна? — Коралин достаточно медленно переваривала его слова, замирая, не в силах делать несколько вещей сразу. — Коралин? — Не н-надо, если ты хирург, — выговорила блондинка, вздрогнув от прикосновения его ладони к волосам, а после — к лопаткам. — А если нет? — он с тоской улыбнулся. — Не надо, — ее слова больше были похожи не на отказ, а на настоящую мольбу, будто перед ней сидели живучие страхи из прошлого. — Если не надо, то хорошо. Не приступлю же я к насильственным действиям, — заверил ее Карлайл. Уже через пару минут из-под одеяла была видна лишь одна голова, хотя девушка была бы не прочь исправить это, уйдя под него полностью, но присущее ей чувство такта не позволяло. Обостренные способности вмиг куда-то исчезли, а обычные — стали ухудшаться из-за огромной духовной и физической усталости. — Ты здесь? — что есть мочи прошептала она, облизывая соленые и мокрые губы. — Здесь, — голос из темноты прозвучал спустя секунду, такой же тихий и сокровенный, словно только лишь для нее. — Почему ты не ответил «да», м-м? — спросила девушка, поставив его в абсолютнейший тупик. Он не ожидал этого вопроса. — Ты странный, знаешь. Но это не плохо. Наоборот. Ты вот здесь, а я вот нет. Меня здесь нет. — Тогда и меня здесь нет. Если тебя здесь нет, то и меня, следовательно. — Ах ты гад, все перевернул, как тебе угодно, — Коралин закрыла глаза, находя функцию зрения, что почти отключилась, бесполезной, и широко улыбнулась, хотя внутри не было и крохи радости или счастья. — Ты не в себе, Коралин, твой организм слишком устал... — Ну, а ты в себе? — игнорируя слова мужчины, спросила она. — Как ты прожил столько веков в этом мире и продолжаешь жить? Мне двадцать семь, а меня уже выворачивает наружу, меня тошнит от всего этого! Слезы снова прорезались сквозь плотно сжатые веки, а голос на мгновение окреп. Карлайл спокойно выдохнул, поняв, что буйствовать она не собирается, а последние слова не последний крик перед истерикой и нервным срывом в итоге. — Кто-то справляется с этим, кто-то — нет. Каждому на веку отписаны разные муки. Кто-то в двадцать испытает столько, сколько за тысячу лет не испытает другой. И если ты думаешь, что я справился, то... — Я не права, — закончила за него Коралин, поджав губы. Карлайл кивнул, хотя и не был уверен, что она видела. Жест был не для нее. — Они обижали тебя? — столь нелепый вопрос снова вызвал у Каллена сотню вопросов. В темноте он видел, что она впервые за эти минуты открыла глаза и смотрела прямо в душу. — Нет, просто задавали вопросы, а следом привели сюда и сказали ждать до завтра. — Занимательно, — она вытащила руку и поправила прилипшие ко лбу волосы. — Дай-ка мне, — она и не успела опомниться, как ее рука лежала в его ладонях, и девушка боялась пошевелиться: настолько его порыв был резким и неожиданным. — Веревка сильно повредила твои руки на запястьях. Она была на тебе сутки с хвостиком, и это плохо. — Лучше руки, чем душа. — Лет тридцать назад я сказал бы так же. Но разве душа не задета? — Спокойной ночи, — светловолосая отвернулась от него, ослабевшими руками натягивая одеяло. Нет, это обсуждать с кем-либо она не собиралась, а поддаваться этим глупым, кратковременным порывам было не в ее стиле. Карлайл сам себе кивнул, и, поправив на ней одеяло, тихо пожелал ей того же самого. Он как никто, наверное, понял ее сейчас и не стал начинать допытываться. Вероятно, была ночь, точнее сказать нельзя было, ведь окон, как таковых, в комнате не было. Силуэт мистера Каллена удалялся в тусклом свете лампы из его апартаментов, отражаясь в ее подернутых прозрачной пеленой глазах. А что с собой нес следующий день, никто не знал.