***
— И что вы скажете, доктор Каллен? — Относительно?.. — Относительно шансов вашего пациента на выживание и полноты спектра функций в последствии, — мистер Зновицки не отрывал глаз от экрана девайса, отдаленно напоминающего смартфон, и голос его был заблудший, словно разум был затуманен мыслями о совершенно других проблемах. В просторном кабинете ярко горели лампы, заменяющие солнце, зарывшееся в ледяных кристаллах покатых холмов на горизонте. Вампиры могли спокойно обойтись без этого, но старые привычки давали о себе знать. К тому же обилие света потенциально должно было внушить чувство защищенности. — Калеб должен был очнуться в скором времени, — Карлайлу было не по себе от того, что мужчина отзывался о ребенке с интонационной холодностью, с которой вполне можно говорить о предметах, не имеющих души. «Но что для них дети?.. — ему вспомнились слова Коралин. Глаза ее, пока она говорила, болезненно щурились, как если бы она получила кулаком в живот. — Не больше, чем оружие, которому с каждым годом приращивают все больше функций». — Почему вы рассуждаете о будущем в прошлом времени? — раздраженно спросил предводитель. Он остановился у окна, сцепив руки с гаджетом за спиной. Рыжие брови сошлись на переносице — ему был важен каждый. — Потому что я ожидал таких последствий до того, как его сердце перестало поддерживать работу организма на две минуты, — негативные мысли в голове доктора кружили вокруг предположений о том, что же привело организм пациента к такому сбою. — И теперь вы исключаете вероятность того, что он придет в сознание вообще? — жестко потребовал Герман, сжимая до предела девайс. Но, как бы суров он ни был, лицо Карлайла оставалось ровным и спокойным. — Нет. Судя по показателям, я могу предположить, что он придет в себя через сутки, в лучшем случае. — Вы обеспечены всем необходимым для достижения именно таких результатов? — предводитель замер в своей позе, обращая большее внимание на передаваемые сетью сведения, потому что был слишком уверен в ответе доктора: он укомплектовал медпункт так качественно, как только этого позволял бюджет. — Нет, — Карлайл был тверд, и лицо его все еще ничего не выражало, когда Герман повернулся к нему, забыв об Аляскинском деле. Искреннее удивление и негодование смешались в охровых глазах, жилки в которых были особенно яркими, пылкими, как пламя. В них же читался нетерпеливый вопрос: «И что же?» Тем не менее, он не позволил себе слабостей и прочно сжал губы, прежде чем произнести лишь с едва видимой кромкой возмущения: — Доктор Каллен, я знаю, как это противоречиво выглядит со стороны, однако хочу решительно вас заверить: средства OSA неумолимо ограничены, особенно сейчас, в эти тяжелые для нас времена. Война ударила по нашим резервам, и мы не можем вкладываться во все отрасли в полную силу. Дождавшись окончания сдавленного предупреждения Германа, Карлайл вклинился взглядом в пол и только потом поднял его на рыжеволосого. — Я не сетую на материальную обеспеченность медпункта. Я более, чем удовлетворен ею, — Зновицки поднял брови, ожидая объяснений. — Для выполнения всего, что от меня требуется, мне нужна осведомленность. С каждым следующим днем пребывания здесь я чувствую себя истощенным от недостатка информации. Если за пределами этих стен, не подозревая о вашем существовании, я ощущал себя сильным и приспособленным к жизни, то сейчас я чувствую себя не иначе, как самая недееспособная мышь, загнанная в лабиринт. Зновицки заинтригованно ухмыльнулся, отложив девайс на стол, к старым папкам из архива, которые не успели оцифровать. — Это всего лишь мальчик, больной пневмонией, — несмотря на его слова, вампир казался довольным проявленным интересом. — Это мальчик, на лечение которого были брошены все ваши последние силы, — смело опроверг Каллен, отмахиваясь от всех полученных предупреждений не лезть на рожон. — И также это мальчик наполовину бессмертный. Это мой первый опыт. — Вы совсем заврались, доктор Каллен, — Герман улыбнулся, вернув кисти рук за спину, и прошелся вдоль окна все с той же загадочной ухмылкой. О чем он, черт возьми, знает? Карлайл напряг все мышцы, только бы не выдать степень своего волнения. — Вы действительно полагаете, что мы не вычистили всю подноготную одинокого доктора из Эндако? Вы до сих пор ставите под сомнения наши источники? Нам известно о вас все — все ваше прошлое раскинулось передо мной подобно книге. И пусть последние два десятилетия вы предпочли уединение, то предшествующие столетия были посвящены вашей семье. Больше всего Карлайл боялся, что приключившееся в его жизни затронет его семью, которая не имеет к этому никакого отношения и не должна иметь. Его семью. Они должны оставаться в безопасности, а это место — полностью антонимичное понятие, насколько бы защищено оно ни было. — Семье, — повторил Зновицки, смакуя слово. Непривычно, ведь в любом другом случае он бы назвал группировку вампиров кланом. Но с того самого момента, как ему стали доступны сведения о Калленах, он точно знал, что это дело требует повышенного внимания, поскольку уникально по своей природе. — Семье, которая вот уже почти как девять лет назад пополнилась дампиром. Ума не приложу, как мы проглядели это событие, — Зновицки искоса взглянул на ужас, застывший в глазах Карлайла. Теперь он нашел нужные рычаги. — Проглядели сейчас, в такое трудное в демографическом плане время, когда наш штаб так нуждается в новых силах... — Оставьте их в покое, — спокойно произнес доктор, следя, чтобы голос не был вызывающим. — Я могу предложить свои услуги взамен ребенка. — Ах, неужели в вас проснулось рвение к сотрудничеству? — почти насмехался Герман, увлекаясь своей игрой. — Моя тяга к труду никогда не исчезала и вряд ли ее возможно исчерпать, — отчеканил Карлайл, боясь пошатнуть уверенность предводителя. — В отличие от непредсказуемых последствий сотрудничества с ребенком, я могу гарантировать стабильность. — Вы решительно настроены, доктор Каллен, — вампир кивнул, задумчиво смотря вниз с блеском в глазах. — Но все же это не тот день и не тот час, в который мы с вами обсудим этот вопрос. Сейчас же, — он сделал паузу, прислушиваясь к отсутствующему дыханию доктора, — в моих полномочиях предложить вам некоторую осведомленность. Мысли вспыхнули огнем нетерпения; Карлайл уже не помнил, когда чувствовал себя таким живым. — Вечером завтрашнего... — Зновицки запнулся, зацепившись взглядом за электронный циферблат часов. — Прошу прощения: вечером сегодняшнего дня состоится встреча, исход которой покажет, будет наша организация проспонсирована или нет. Небольшая презентация, скажем так, которая также требует присутствия рядовых агентов. Вы можете присоединиться. Уверен, это отличный способ почерпнуть много нового. Карлайл был рад и заинтригован, но молчал. Все светские беседы настолько опротивели ему, особенно в этом месте, где все также приходилось блюсти какую-то бессмысленную церемонию. Он просто покачал головой, выразив благодарность взглядом. — И, ради всего святого, — Зновицки сделал пренебрежительный акцент, вонзив взгляд в потолок на секунду, — верните в строй рядовую Уокман, — почему-то, когда ее так называли, Карлайл непроизвольно улыбался. — Никто не будет ждать просветления ее разума. — Она в шатком психическом состоянии, — встал на защиту доктор. А затем... Затем он решил рискнуть и проверить одну из своих теорий. — Неразумно полагаться на человека с суицидальными наклонностями. По крайней мере, пока. Сверхъестественные возможности ее тела притуплены ее психической составляющей, — он затаил дыхание, словно мальчишка, пробравшийся в соседский сад за яблоками. — И то верно, — предводитель нахмурился, обдумывая его слова. А затем вдруг усмехнулся, хоть и мрачно, но повеселев. Уже так давно никто не осмеливался являться в его устрашающий кабинет и рассуждать, что разумно для OSA, а что нет. И также быстро его настроение вернулось к вдумчивой серьезности. — Однако расстановку дел это не меняет. Она соберется либо умрет. Здесь часто велись разговоры о смерти, да и Карлайл множество раз сталкивался с нею, но какой-то нерв внутри все-таки вздрогнул, и внизу живота затянулся узел. — Кажется, вы хорошо ладите, — продолжил Герман. — Верните ее в тонус, она не менее ценна для нас, чем остальные. Покинув в скором времени кабинет Зновицки, Карлайл возвращался в медблок с противоречивой смесью чувств. Он уважал организацию в лице мистера Зновицки за то, что каждую свою ячейку он ценил в равной степени, да и в приоритете, кажется, стояла жизнь человека — не иначе, — ведь одна из их целей — организовывать жизнь на земле, защищая смертных. Кажется, так. Но то, какими жестокими методами этих целей достигали... Карлайл не мог определиться со своим отношением, но где-то глубоко знал, что отвергает их политику. И решающей точкой в этом вопросе послужило сотрудничество с Вольтури. В конце холла, незадолго до поворота, виднелись широкие двери медпункта. Каждый день в нем появлялось что-то новое: так, ячейки почти полностью были укомплектованы препаратами, также появились инструменты и другие вспомогательные материалы, там уже стояли стол, рабочее кресло и жесткий стул, несколько кушеток располагались вдоль стены. Отдельная палата была в единственном числе, и тем не менее противоположная стена содержала таинственную дверь, которая не открывалась с ключа-карты Карлайла. Ему хотелось задавать вопросы о многих вещах, но он уже действительно не знал, ответами на какие из них можно было открыто интересоваться. Оставалось только надеяться, что предстоящее мероприятие рассеет туман неопределенности в его голове.***
Коралин ждала доктора в той же позе, в которой он ее оставил — свернувшись калачиком на неудобном стуле у кровати молодого дампира. Ее глаза были закрытыми, а дыхание — ровным и тихим, прямо как в глубоком сне. При виде ее Карлайлу захотелось улыбнуться, но вместо этого он нахмурился, тяжело вздохнув. Калеб пребывал в стабильном состоянии, позволяя сконцентрировать внимание на своей сестре. Каллен, едва касаясь, провел пальцами по четкой линии ее левой скулы, там, где раньше сверкала румянцем бархатная щека. Ее лицо исказилось от тревоги, прежде чем Коралин проснулась, оценивая ситуацию вокруг острым взглядом. Из-за навалившихся проблем у нее совсем не осталось сил, и даже на болезненное лицо брата было взглянуть слишком тяжело. И хоть навязчивый гул и писк аппаратов лишь ухудшали ее самочувствие, она не собиралась покидать палату, как сделала утром минувшего дня. Иначе что-нибудь плохое снова случится. Коралин безмолвно прижалась к его пальцам, убеждая себя мысленно, что начнет отвыкать от его бескорыстной поддержки вот уже совсем скоро. Но пока она продолжит тонуть рядом с ним, пока ничто не стоит у них на пути. — Скажи, как тебе помочь? — Карлайл опустился на колено перед стулом, чтобы окунуться в омут потускневшего изумруда. В его глазах взыграло беспокойство. На ее же лице не было и тени той искренней улыбки, озаряющей все вокруг, которую вызвали его легкомысленные слова еще сутки назад. — Карлайл... — она неуверенно выдохнула, сместив сомневающийся взгляд на дверь позади мужчины. — Я могу спросить тебя о чем-то?.. — Конечно, о чем угодно, — его заверение звучало более, чем убедительно, и Коралин сжала его руку в ответ, распадаясь на мелкие кусочки в нежных касаниях его пальцев. — Ты умеешь... делать снеговика? Я имею в виду, — она смутилась от интенсивности его взгляда, прочистив горло, — ты знаешь, что это такое? Улыбка, наконец, победила другие эмоции на лице бессмертного, и его глаза засияли чистым обожанием. — Снеговик? Конечно, знаю, — он кивнул, пытаясь найти причину той грусти, что залегла в ее глазах. Карлайл поднял ее подбородок, заставляя посмотреть на себя. — Но это больше детская забава, нежели... Разве нет?.. Стоило ему убрать руку, девушка опустила голову и пожала плечами, нервно перебирая свои пальцы. Каллен терпеливо вздохнул и с доброй улыбкой напомнил: — Ты можешь сказать мне. — Это было прошлой зимой, — начала Коралин, все также сдавленно, не глядя на вампира прямо, лишь замечая его светлые волосы периферийным зрением. — Мы — Калеб и я — шли вдоль реки к Маник-Сэнк. Было снежно... Было снежно. Под белым и сверкающим, тяжелым покрывалом отдыхали хвойные, совершенно недвижно для человеческого глаза. Однако мальчик лет пяти тонко чувствовал дыхание леса, наворачивая круги вокруг гигантской сосны с запрокинутой головой. Он крепко держался за лямки рюкзака, ни в коем случае не желая расстаться с ним при глупых обстоятельствах, но в остальном был целиком и полностью в мыслях о деревьях, завороженный их величием. — Ну же, двигайся вперед, — Коралин уже неоднократно взывала брата к прагматичности, но он меланхолично продолжал мечтать о глупостях, совершенно беззаботно. Как и сейчас: обогнал сестру только ради нескольких мгновений без надзора. — Калеб, живее, прошу! — слегка раздраженно, но все же с долей нежности позвала его Коралин, оглядываясь по сторонам. От безмолвного леса ее бросало в дрожь, она уже устала которые сутки стискивать ремень автомата на плече сильнее от каждого шороха веток и копошения белки, потрошащей шишку. Чуткие уши дампира уже привыкли к бурлению ледяной реки, поэтому она не спасала. Она словно прозрачной лентой тянулась по всей чаще, указывая путь к крошечному городку, к их спасению — только и всего. Она словно с некоторых пор стала работать на тишину. Калеб тяжело вздохнул и вернулся под бок покровительницы, подпрыгивая вместо быстрого шага. За год «игры в прятки» он уже привык к строгости и осмотрительности сестры, но не отказывал себе в удовольствии подразнить ее параноиком. — Лин, а ты видела, как иголки подрагивают на самых верхушках? — с широкой улыбкой и хитрецой в глазах спросил Калеб, шагая задом наперед, чтобы видеть ее лицо. — Нет, из-за преобладания человеческого зрения; ты же знаешь... — Знаю, — с довольной физиономией протянул Калеб и задорно, по-мальчишески рассмеялся над ее лицом, выражавшим неодобрение черного юмора. — Ты бы только знала, что там происходит в вышине... — с саркастическим остатком вздохнул он, мечтательно взглянув в синеву. Однако этот маневр не удался, и молодой дампир приземлился прямо на мягкую точку, не обратив внимания на изменение почвы под ногами. — Зато я могу хоть всю Землю обогнуть задом наперед и ни разу не споткнуться, — Коралин позволила себе на минуту отвлечься от анализа местности, чтобы наклониться к брату, пытаясь улыбаться не так самодовольно. Калеб резво поднялся и молча продолжил путь впереди, надувшись не то на сестру, не то на себя. Его одолевало желание ускориться и приближаться к цели в темпе, который был привычнее его природе, но со слов Коралин он знал, что они были бы уязвимее, передвигаясь в полную мощь. Спустя несколько часов Коралин решила устроить привал, чтобы Калеб мог отдохнуть от суток в пути. Ночью было останавливаться опаснее, поэтому в ста милях от цели был разбит небольшой лагерь. Коралин разжигала костер в небольшом круге из камней, думая о кончающихся припасах, пока младший брат копошился у нее за спиной. Когда гадать о роде его занятия по звукам надоело, она обернулась, но все равно ничего не поняла. Казалось, будто он пытался собрать снег руками. — И что ты делаешь? — оставшись совсем без идей, спросила она. — Снеговика, — Калеб улыбнулся и кинул в сестру небольшой снежок. Ответ не показался ей слишком исчерпывающим, поэтому она задумалась, даже не пытаясь увернуться от нападения. — Зачем? — Коралин забыла и думать о костре, концентрируясь исключительно на брате. Она наблюдала, как он катит по земле снежный шар и ворчит на недостаток материала, и ей в голову пришла мысль, что результат принесет какую-то пользу. Какую функцию он будет исполнять? Защитную? — Зачем?! — Калеб расхохотался, выравнивая снежный ком. — Ты смешная! Не «зачем»! Снеговика лепят просто так, глупая. Коралин смятенно отвела взгляд, хмуря брови с глупой полуулыбкой. — И где этому учат? В школе? — следующие вопросы тоже заставили Калеба смеяться, конечно, совершенно по-детски невинно. — А по-твоему, «цу-е-фа» за партой учат? Коралин недоверчиво покосилась на брата, понятия не имея, откуда он знает фразы на китайском. Конкретно эта примерно означала «пожалуйста, начинайте» или, в крайнем случае, «на старт, внимание, марш». Так о чем он говорил? О манерах? О спорте? — Это дерьмово — не знать, как играть в «камень-ножницы-бумага», — со знанием констатировал Калеб, продолжая свое нехитрое дело. Коралин же была в замешательстве от той «околесицы», которую нес парнишка с видом презадорным, но на полной серьезности, будто совсем не выдумывал. Тогда Коралин понадеялась, что ее юный брат просто знает больше остальных, разбирается в вещах лучше среднестатистического ребенка, а в чем-то — даже лучше взрослого человека. Конечно, иначе и быть не должно — он ведь особенный, он ведь наполовину из бессмертной крови... Но разве дело было в физиологии? Сейчас, глядя в добрые глаза своего единственного союзника, Коралин все еще питала надежду на то, что он поймет ее. Что он тоже не знает или хотя бы просто не разбирается... Но все, что она видела в его глазах, — это удивление и замешательство, как те, что были в ее, когда она впервые услышала о снеговике. Это было самое ужасное: она была для него такой же диковинкой, от которой лучше было держаться подальше, ведь мало ли, чего от нее ожидать... Конечно, удивление и страх ей было увидеть проще, чем сострадание. — Мне жаль, что все так сложилось в твоей жизни, — тихо произнес Карлайл, соболезнуя. Короткая история, совершенно безобидная на вид, показалась ему пугающей. Коралин ухватилась за сочувствие, написанное на его лице, как за последнюю нить, наблюдая за тем, как его пальцы касаются ее ладоней. Он поглаживал их, вспоминая разговор с мистером Зновицки. Конечно, ему оставалось только сложить два плюс два. — Ты выросла здесь? — осторожно спросил он, чтобы убедиться в верности своих суждений. Коралин неуверенно кивнула. — В шесть лет меня привезли на базу, на учения. Это бы случилось с Калебом тоже, — «Как и с Ренесми», — мысленно добавил Карлайл. — Впрочем, как я ни старалась, он все равно здесь, — девушка безрадостно усмехнулась, высмеивая свою жалкую беспомощность. — Из детства... еще до того, как все случилось, я ничего не помню... — А как же *пионы (прим. автора: отсылка к главе 10)? — мужчина с улыбкой коснулся ее подбородка, заставив ее тело отреагировать легкой дрожью. — Ну, почти ничего, — она смущенно улыбнулась. — Вернее, я чувствую, что эти воспоминания есть, но я как будто не могу добраться до них. Как если бы я пыталась освежить в памяти сон, помня только, как я чувствовала себя в нем. — Это совсем не плохо. Это значит, что память в порядке, но перед ней стоит блок. С этим можно бороться, — заверил ее Каллен. — Только ты там хозяин, — он с очаровательной улыбкой постучал указательным и средним пальцами по ее голове и поднялся, приступая к быстрому осмотру своего маленького пациента. На губах Коралин все еще сверкала легкая улыбка, Карлайл поддерживал ее буквально каждым словом, в каждом взгляде она находила непоколебимое спокойствие, и каждый раз ей было позволено хвататься за этот оплот, чтобы не утонуть. Но все же что-то не давало ей покоя после произнесенной им в конце фразы. Хозяин. Если она и знала какие-то игры, то это игры разума, конкретнее, игры в ассоциации. Заменив капельницу, доктор искоса посмотрел на Коралин. Запах ее крови приобрел иной оттенок — в нее выбросилось большое количество адреналина — достаточно большое, чтобы заставить ее руки дрожать. — Хорошо, — Карлайл мягко прервал молчание, продолжив заниматься Калебом. — За все время пребывания здесь я ни разу не заметил присутствия полукровного ребенка, не беря в расчет Калеба. Я подумал, что это странно, — вампир изо всех сил старался отвлечь ее от чего-то, что заставляло ее испытывать такой страх. Но знал бы он, что затронул именно ту тему, которая волновала ее. — Здесь не держат детей, — пытаясь держать себя в руках, ответила Коралин, прерывисто и слегка отрешенно. — Есть другое место? — У OSA много баз. Деятельность одной из них связана с подготовкой к исполнению долга перед... человечеством. — Это об искуплении грехов?.. — Каллен смешался, полностью отвернувшись к реанимационной койке. — Это о долге, — тихо повторила Коралин. — Если не будет этой организации, вампиры перестанут бояться и всецело одуреют... — Я был другого мнения о твоем отношении, — искренне признался мужчина, полностью приковав ее внимание. — Мне все еще противно даже думать о делах, которые творятся руками OSA, — в свою защиту проговорила Коралин, но, когда реакции не последовало, она поднялась со своего места и обошла кровать, чтобы хотя бы иметь шанс на зрительный контакт, а не на глупый разговор с его каменной спиной. — Здесь исполнительная власть передана в неверные руки. Приказы им поступают предельно благочестивые, но исполняют их либо с неистовым рвением, что губит невинные жизни, либо с предвзятостью, когда вместо одного напыщенного спонсора гибнет несколько сотен людей. — Тогда почему Зновицки не изменит положение вещей? — Карлайл поднял на Коралин глаза, вопрошающе глядя на нее, словно от нее зависела сложившаяся ситуация. — Его устраивает результат, — девушка развела руками, — в конце концов его не так сильно волнуют потери, если это гражданские. Он концентрирует работу Совета на снижении потерь продовольствия, оружия и штата. Он обеспокоен тем, что лес исхудал за последнее время. Но если в ходе операции агент жертвует гражданскими ради наилучшего исхода, то Зновицки прекрасно с этим живется. Конечно, если в итоге это не возымеет крупномасштабные проблемы. Карлайл окинул ее выразительным взглядом из-под ресниц, но не задержался — отдал предпочтение размышлению и записям в истории болезни. Коралин бессильно опустила руки, выдохнув и отведя взгляд в сторону. Он, конечно, не считал, что она поддерживает их политику на самом деле? — Я делаю то, что мне велят. Никто меня не спрашивает, как я отношусь к расставленным приоритетам, — Коралин вздохнула, заламывая пальцы. — И если до побега у меня не возникало вольных мыслей, хоть мне и было отвратительно убивать, хоть я и осознала однажды всю омерзительность наших методов... Сейчас Зновицки может помыкать мной, как хочет, из-за Калеба. — И несмотря на все это, ты говоришь, что без существования OSA было бы хуже? — в голосе доктора читалось разочарование. Но не столько в позиции Коралин, сколько в выборе, перед которым стоял мир: плохо или еще хуже. Конечно, в чем-то он был согласен с девушкой, но отвращение к любым проявлениям насилия вынуждало отвергать преимущества организации. — У кого-нибудь должна быть власть, — с примирительным спокойствием сказала Коралин и пожала плечами. Когда Каллен все еще казался нерешительным и замкнувшимся в своих мыслях, она медленно обогнула кровать, оказавшись с мужчиной по одну сторону баррикад. Все их нутро противилось подчинению этим людям, но чистый воды шантаж вынуждал обоих оставить свое мнение при себе. С этого дня действительно обоих. — И кому взять в руки власть, если не Зновицки? Вольтури? — Коралин нерешительно коснулась сгиба на его руке, улавливая проскользнувшую на лице болезненность от упоминания Древнейших. Она прислонилась щекой к его плечу, но попытка обратить на себя внимание не обернулась особым успехом. — Как то длилось тысячелетиями до появления OSA? Им не удержать власть, они застряли в прошлом. Или ты думаешь, это призвание Лакроссов, которые решили свергнуть Вольтури, даже не подозревая, что они всего лишь исполняют власть на своем куске земли? Зновицки уже давно носит эту корону, и все, кто не соглашались, умирали. Потому что никто ни до OSA, ни после не изобретал оружия против бессмертия. Последние слова заставили Каллена забыть о посторонних вещах и думать только о научном прогрессе, который был достигнут, но засекречен. Он испытывающе посмотрел на Коралин, которая, конечно, понимала, что наболтала уже больше, чем было нужно. — Власть в руке у того, кто в другой держит винтовку, — она пожала плечами. — Но, как бы то ни было, я против происходящего вокруг, я против политики Совета и этих ужасных изобретений ученых. Только к сожалению, война началась, и нет другого способа остановить ее. Мне действительно жаль, Карлайл, — голос Коралин достиг-таки его сердца, и в следующий раз вампир посмотрел на нее с пониманием, без былой резкости. — Оружие и власть всегда действовали в тандеме, я понимаю, о чем ты говоришь, но невинные страдают, и... это худший аспект, — Карлайл вздохнул, глядя на нее без протеста в глазах, и ответил на ее близость успокаивающим поглаживанием по голове. — И я рад, — Коралин резко подняла глаза на него, силясь узнать причину в складках его добрых глаз. — Рад тому, что ты сохранила в себе человека. Кажется, здесь это задача не из легких. Девушка усмехнулась, сделав маленький шаг к нему. — Человечность, — с легким налетом издевательства над собой проговорила она, с саркастической одухотворенностью. — Если уж на то пошло, эту замечательную черту во мне пробудила ненависть, как ни противоестественно. — Или все-таки любовь? — тихо произнес Каллен, желая увидеть ее лицо, не безразличное — задающееся вопросом истинных истоков человечности. Может быть, это поможет ей раскрыться ему? Может быть, это отлистнет несколько сотен страниц назад и явит ему одну из глав ее прошлого? Ей станет легче? Однако, как доктор ни надеялся, этого не случилось: она коротко, натянуто улыбнулась и, судорожно сжимая пальцы за спиной, обратила внимание на забытую историю болезни Калеба в его руках. — Он ведь скоро поправится? — Коралин с надеждой уставилась в глаза вампира. Это была надежда на уход от темы разговора, с минимальным послевкусием, словно они никогда не затрагивали ее. — Да, на самом деле так и есть, — Карлайл прочистил горло, хмурый на пару секунд, и убрал назад волосы, которые падали на глаза. — Мой самый оптимистичный прогноз состоит в том, что Калебу потребуются еще сутки, чтобы прийти в себя. — Еще сутки... — Коралин вздохнула, сложив руки под грудью, будто от холода. Новость была замечательной, да только веяло от нее невероятностью какой-то. — Всего лишь одни сутки, — Карлайл и без тени былого разочарования улыбнулся и коснулся ее подбородка, подцепляя его пальцами, чтобы обратить ее взгляд на себя. — Терпение спасает наши души. Кроме того, — Каллен вернулся к карте, только чтобы датировать свои записи и закрепить ее у изножья кровати. Следом он положил ладонь на поясницу девушки, подталкивая ту к выходу. — Кроме того, что? — она не вытерпела его спокойного взгляда, когда они оказались уже за порогом изолированной палаты. — Если ты согласишься сходить со мной куда-то, предстоящий день пролетит незаметно. По крайней мере, вечер, — Карлайл загадочно улыбнулся, устраиваясь в кресле за столом, пока Коралин скромно присела перед ним, на край деревянной поверхности. — Вы что же это, доктор Каллен, на свидание меня зовете? — кокетливо поддразнила она его, в тайне любуясь сверканием его глаз. — Это исконно деловая встреча, о чем вы говорите, я даже не пойму... — Коралин широко улыбнулась на грани смеха и отвела взгляд в сторону. — Я заинтригована, но просто не хочу, чтобы ты думал, что попал в гостиничный комплекс — ресторана тут нет, а пункт выдачи продовольствия мало чем напоминает даже закусочную, — она покачала головой из стороны в сторону. — Ты пойдешь со мной на презентацию? Коралин подняла на него взгляд, испуганный и неверящий. — Что? — она словно споткнулась на казавшейся идеально ровной доселе дороге. — Ты не должен идти туда, — проанализировав блистающие огоньки его глаз, она горько усмехнулась. — Я... Я предупреждала тебя... — Я тебя тоже, — в голос Карлайла пробралась легкая холодность, хоть он и пытался сохранить прежние эмоции в глазах. — Оставаясь здесь — а я останусь — я не собираюсь мириться со слепотой. И мистер Зновицки любезным жестом пригласил меня на презентацию, где... — Карлайл, Карлайл, Карлайл... — неспокойно повторяла она в попытке вразумить, однако с уже неотвратимым знанием тщетности. Дампир, не в силах усмирить свой пыл, отдалилась от стола, чтобы выйти в пустое пространство и не чувствовать себя загнанной в угол. Если она и говорила дальше, то отрывистыми, эмоционально полными фразами. — Ты не отдаешь себе отчета о своих действиях... Ты, конечно, не можешь! Не иначе, потому что не знал этой жизни... Послушай меня, едва ты ступишь на эту дорогу — путей отступления не будет. И, когда ты, наконец, глубоко разочаруешься, не сможешь вернуться, ты... — Я уже подписался на это, — Карлайл вздохнул, сложив длинные пальцы в замок на столе. — Нет, не делай этого, не делай этого... Не делай этого! — Коралин зажмурилась и замотала головой, отворачиваясь от него, словно отказываясь верить в его чепуховую тягу к этому проклятому месту. Она ненавидела само существование любви в этот момент. Такой шрам она выжигала она на сердце, до потери уверенности, что в целом мире хватит воздуха, чтобы не умереть прямо в следующую секунду. «Дитя была лишь в прошлой жизни, однако ведет себя соответствующе», — подумал Каллен, упершись неодобрительным взглядом ей в спину. Ее бесконечное отрицание начинало его сердить, словно исключение из правила — не поддаваясь его незыблемому спокойствию. Более того, все, что было связано с Коралин, почти не поддавалось его хваленому контролю. — Это не слишком монотонно для тебя, вот уже в который раз вынуждать меня исходиться объяснениями, Коралин? — с последней каплей терпения к ее нраву вздохнул доктор. Когда реакции с ее стороны не последовало, Карлайл чуть более жестким голосом попытался наладить диалог: — Повернись ко мне лицом, я хочу разговаривать с тобой. Не заставляй меня чувствовать себя так глупо. Его слова так больно ударили ее, что былые раны тихо и пристыженно меркли на фоне. Боль обжигала, она плавила внутренний стержень, обливала сердце лавой. Все в ней пошатнулось, словно древний город от подземного толчка. Все пошатнулось от неожиданного удара, от сжавшейся воли, от приниженной, порабощенной воли. Он еще один вампир. Еще один, кто почуял ее на животном уровне и понял, что ей можно приказывать. — Ты не посмеешь указывать мне, что делать! — обернувшись к мужчине, она буквально зарычала. Ее грудь, живот и глотка вибрировали в естественных ее природе тонах, возбуждая и его инстинкты. — Держи себя в руках, пожалуйста, — предупредил Карлайл, поднявшись со своего места. Он поднял в воздух ладонь, с тревогой наблюдая за каждым ее движением, а другую — крепко сжал в кулак, чтобы держать собственную тварь внутри. — Зачем ты делаешь это со мной? За что так сильно ненавидишь? И я не говорю, что нет причин, я лишь не понимаю, зачем сперва нужно было обласкать, а следом — пытаться грязно подчинить? — ядовито выплюнула Коралин. — Лучше брось меня, оставь, уходи!.. Уходи отсюда сейчас, пока не поздно. Ведь еще совсем не поздно сделать шаг назад! Ты глупый... Глупый! Раз совсем не понимаешь, на что обрекаешь себя! — Коралин... — мужчина сделал шаг навстречу ей, хмурый и обеспокоенный, стыдившийся своих слов. Ведь она не была как все и не понимала как все. Она была абсолютно особенной. И не только относительно других существ, населявших землю, а его жизни. В его жизни она была уникальной. Но по мере его продвижения к ней, она отступала к двери. — Нет, уходи! Ничего этого не должно было случиться, мне никогда не стоило надеяться!.. — в чертах молодого лица этой старой, уставшей души отразилась скорбь. — Я всегда буду ниже, буду наживой, буду жертвой, а все вокруг — охотниками... Не делай и ты этого со мной, уходи! Это не твоя вина, это я не могу быть кем-то большим, но прошу... Оставь меня сейчас, и всем, всем станет легче! Если бы у доктора билось сердце, оно бы уже вырывалось из груди от страха, оно бы стучало так же пылко, так же яростно, как у Коралин. Карлайл пытался сократить расстояние между ними. Но там все равно оставалась пропасть. Он пытался сказать все, о чем думал. Но точеные губы шевелились беззвучно, бессмысленно. — Просто оставь меня в прошлом или забудь, словно ничего этого не было с нами! — в отчаянии, в боли крикнула Коралин и схватилась за дверь сзади, как за последний оплот. Как странно было то, что еще совсем недавно единственным спасением казался Карлайл, а не мысль побега от него. Но сейчас она понимала, что сгорит рядом с ним и выжжет его тоже. Случайно, непреднамеренно. Доктор Каллен застыл на месте камнем, скованный страхом потерять ее. Но и остановить ее он не имел возможности. А она отдалялась. Так быстро, как только могла. Так равнодушно, насколько хватало ее сил. И, о, что это была за боль!.. Жгучая, немыслимая, едва выносимая... Она так отчаянно любила, и живот сжимался до судорог, и руки холодели, дрожали, и сердце... Оно пульсировало прямо во всем теле, каждой частью которого Коралин чувствовала звучные, тяжелые удары. Она передвигала ногами, словно во сне, и горела, лично связанная, на собственном костре от боли, от своей любви. Ведь он был ее единственным человеком.