Путешествие

Штольман стоял у окна гостиной, сжимая кулаки, когда в номер постучались. - Петр Иванович, - Яков вернулся к окну, распахнул его и высунулся наружу, пытаясь углядеть Анну у выхода из отеля. - Прошу, побудьте с малышами. Они спят, а я скоро вернусь. - Э… Да, разумеется, - Миронов с недоуменным видом оглянулся на дверь. - Кто это был, не знаете? Яков замер. - Где? - Да вот только что старушка по коридору прошла, чуть не сбила меня. Больно на нашу с Виктором маменьку похожа, та сколько лет уж как померла, царство ей небесное… Сглотнув, Яков тихо закрыл створки. - Петр Иванович, вы не шутите? Миронов покачал головой. - Ну что вы, я едва не перекрестился. Разве что эта бабуля ростом повыше. «Опять какая-то чертовщина. Бедная моя Анечка», - Штольман, схватив забытую Анной шляпку, кинулся к двери. - Если я… Когда я с этой женщиной вернусь, молчите про возраст. Это Анна. Оставив Петра Ивановича стоять с раскрытым ртом, Яков выбежал из номера. … Анна брела по Ратушной площади, не замечая ничего вокруг, не понимая, где она и далеко ли ушла от отеля. «Нет, это невозможно. Глупости, правильно Яков говорит. Пусть она стала моложе, но я то…» Рядом с Анной в витринах аптек и лавок шла простоволосая женщина, прибитая к земле непрожитыми годами. Анна попыталась выпрямиться, но спина нестерпимо заболела. «Не может такого быть. Сейчас посижу на лавочке, подумаю о малышах, и все пройдет. Не верю». Запнувшись на булыжной мостовой, Анна покачнулась, и тут же её под локоть подхватил молодой человек. - Госпожа, давайте я вас провожу. Не стоит в таком возрасте гулять одной, можете заблудиться. Где вы живете? – юноша говорил, растягивал гласные, на лице его была искренняя улыбка. Анна вырвала руку. Улыбка на лице юноши померкла, буркнув: - Я просто хотел помочь, - он быстро пошел дальше. «Нужно уйти ото всех. Чтобы никто не видел, не слышал, не жалел. Яков… Нет, не могу про него. Яков, ну как же так? Почему это со мной? Почему я такая? Что мне теперь делать…» Анна не ощущала, как слезы текут по её щекам, не видела, как сочувственно оглядываются на неё прохожие. Оказавшись в каком-то парке, где на кустах жимолости и черемухи уже выбухла нежная апрельская зелень, Анна заметила впереди проблеск водной глади и подошла к пруду. … Скатившись по лестнице отеля и выбежав на улицу, Штольман разочарованно огляделся. Анны нигде не было видно. Он кинулся было за знакомым силуэтом, но, почти догнав ту девушку, отдернул руку - сейчас его жена не была такой легкой в походке. Он стиснул зубы и достал иконку. То бегом, то замирая у витрин, он пересек Старый город, вошел в парк и увидел согбенную женщину в глубине аллеи. Рванул по аллее, выбежал на песчаный берег городского пруда. - Аня! – закричал он. – Стой! Будучи уже по щиколотку в воде, Анна бездумно шла дальше. Крик мужа не коснулся её ушей. - Аня, милая, ты что надумала? – Штольман с перекошенным лицом вытащил её на берег, усадил на скамейку, встал перед ней на колени. - Тебе нельзя простужаться. Сняв с неё ботиночки, Яков взял ступни в ладони. - Посмотри на меня, милая. Пожалуйста. Она смотрела на свои стопы в мокрых чулках – расплющенные временем, с чуть выпирающими косточками у больших пальцев. Подняв глаза на мужа, она вгляделась в искаженные страхом любимые черты. - Уйди, Яков! Уйди же, прошу! – она изо всех сил стукнула его по плечу. – Не могу я так! Зарыдав, Анна съежилась на скамейке, подтянула ноги, прикрыла голову руками. - Уйди, - глухо донеслось до него. Штольман сел рядом и, не обращая внимания на гуляющих, усадил жену на колени. - Никуда я не уйду. Ты зачем в воду пошла? - Не знаю. Не топиться. Уходи, Яков, я серьезно. Мне нужно остаться одной. Она стала вырываться, но Штольман, взяв большими руками в мягкий плен, прижимал её к себе и шептал: - Анечка, не убегай от меня. Я люблю тебя, мне безразлично, как ты выглядишь в чьих-то глазах. И да, я знаю, что ты о себе думаешь. - Что? – она всхлипывала на его груди. - Что ты кажешься старой. Но поверь мне, - он ласково поднял её подбородок пальцами, - я тебя вижу ровно такой же, какой ты была всегда. Дай мне руку. Съежившись еще больше, Анна сунула руки под груди, нащупала пустые ссохшиеся мешочки, и слезы полились с новой силой. - Дай руку, Аня, - Штольман утер её щеки платком. Не в силах противиться этому мягкому голосу, она вложила руку в его широкую ладонь. Теплыми пальцами Яков медленно огладил ладошку, повернул к солнцу, поднес к губам. Анна вздрогнула, когда он поцеловал бугорок под большим пальцем. - Прошу тебя, Яков – не лги. Я же теперь старше своего отца. - Анечка, - Штольман набрался терпения. - Слово дворянина – ты молода и красива, - он перецеловал её пальцы, - и выглядишь лет на двадцать. Максимум - на двадцать пять. - Ты правда ничего этого не видишь? – Анна, уткнувшись в его плечо, хотела и не могла поверить. - Что я седая... - Русая. Кстати, вот твоя шляпка. - Морщинистая… - Юная, как листочки вон на том кусте. - Сухая… - Мокрая. Сдавленно хихикнув, Анна съехала с колен мужа, подбежала к пруду, рассмотрела себя в колышущемся отражении. И горестно топнула ногой по воде. - Ну вот же, Яков! Ничего не изменилось, я старуха! - Аня, - Штольман схватил её в объятия, прижал к себе. - Пойдем в отель. Сейчас малыши проснутся, расстроятся. Я уверен, что и Дюк тебя видит такой, как прежде, и наша дочка тоже. Не стой босиком на земле. - Думаешь? – песок захолодил ступни Анны, и она встала носочками на влажные туфли Якова. - Верочка мне сама сказала, - уговаривал Штольман жену, шагая вместе с ней, будто обучая странному танцу. - Говорит - папенька, верните нам Анну Викторовну, мы безмерно скучаем. Проходившие мимо парни заржали, глядя на объятия стройного мужчины и старушки. Один из охламонов, обернувшись на ходу, весело бросил: - Что, мама купаться не велит? Штольман усадил Анну на скамейку и пробормотал: - Минуту, милая. - Не надо! - жена удержала его за рукав. - Они ведь не виноваты, что так меня видят. Дело во мне. Это я такая. Анна глубоко вздохнула и сунула ноги в мокрые ботинки. - Яков, я не буду жить вместе с тобой. Треснув кулаком по скамейке, Штольман стоял и смотрел, как Анна медленно удаляется в сторону города. Когда жена устало привалилась к столбу, он очнулся и догнал её. - Что это значит? Где ты будешь жить? Скорбная складка испортила милое лицо, и Штольман потянулся к жене, желая стереть эту горечь. Анна отшатнулась. - Нет, Яков. Я не буду тебя позорить. Буду у вас приходящей няней или лучше бабушкой, а пока путешествуем, записывай меня как Миронову. - Яков, ну подумай, - немного распрямившись, она покачала головой в ответ на предложенную руку. - Ты высокий чин в полиции, ты выходишь в свет. Как на тебя посмотрят люди? Вот такие же мальчишки скажут что-то похабное, и ты кинешься со всеми стреляться, в то время как я вот-вот умру? И на кого мы оставим детей? - Что за упрямство, Аня? Ты вовсе не умираешь! - Штольман сердито взял руку жены и вложил под свой локоть. - Я так себя чувствую. От пришедшей в голову мысли Анна встала, как вкопанная. - Яков, когда я... тебе надо будет вновь жениться. - Чтобы у малышей была мама, - проговорила она слабым голосом, и рука её бессильно выскользнула из-под локтя Штольмана. Затем Анна упала в обморок. … Очнулась она уже в отеле. Бледный, как простыня, Штольман неподвижно стоял у кровати, рядом с нашатырем суетился Петр Иванович. - Мама, ты болеешь? Возьми конфетку, – пыхтел у изголовья Дюк. - Хороший мой, погоди с конфеткой, - Яков огладил сына по голове. - Аня, ты как себя чувствуешь? Анна приподняла голову с постели. - Не поняла еще. Хорошо. А где Верочка? - Петр Иванович ей люльку раздобыл, - показал Яков на покачивающуюся у окна колыбель. - Спасибо, дядюшка. Взглянув на встрепанного Миронова, Анна сказала: - Дядя, выкладывай. Как я выгляжу? Петр Иванович посмотрел на Штольмана. Тот сузил глаза, и Миронов хохотнул: - Ну как сказать, Аннет. Ты выглядишь немного усталой… - Дядя! - А как ты должна выглядеть, когда Яков Платонович тебя из озера вытащил? Грязная, бледная, будто тебя сто чертей молотили, - выпалил Петр Иванович. Годы тренировок не выдали Миронова, его искренняя физиономия отражала лишь тревогу за необдуманное бегство племянницы. Штольман сел на постель рядом, притянул Анну к себе, вздохнул, когда она стала отводить его руки. - Анечка, у тебя есть еще один поклонник. Он подсадил сына на кровать, и Дюк обнял маму за шею. - Мамочка, ты красивая. Я тебя люблю. Глаза её опять налились слезами, но Анна утерла их одеялом, прижалась к сыну, вдохнула его мальчишеский запах. - И я тебя люблю, малыш. - Так, Штольманы, хватит этих драм, а то я сейчас тоже разрыдаюсь. Принимай гостей, Аннет, - Петр Иванович распахнул окно. - Дюк сказал, с ним весело. Павел Петрович подлетел к кровати, сунул нос к лицу Анны, что-то пофырчал и воспарил под потолок. - Эй, подданная, каракатица тебе в гланды! Нам с Марьей Антоновной по полтора века. Мы старше Зимнего дворца, но мы же, табарнак, не рыдаем, как нильские крокодилы! Плыви, кашалот, море зовет! Засомневавшись в переводе, Павел поправился: - Не, не так. Плыви, медуза, море рядом! Зачарованный Дюк слушал настолько внимательно, что Яков заподозрил неладное. Анна через силу улыбнулась. - Ваше величество, где вы таких оборотов набрались? Неужели выучили французский народный? - Марья Антоновна учит. Говорит, я слишком занудно выражаюсь для моряка, анфадепют ытасер. - А что такое табарнак и вот это последнее? – Анна прикрыла глаза рукой от бьющего из окна света. Петр Иванович кашлянул. - Аннет, я тебе потом скажу. Не при детях. - Отдыхай, Анечка. Мужчины и императоры, на выход, - скомандовал Яков, подталкивая Дюка из спальни. Анна откинулась на подушки. Середина дня, а спать хотелось, будто она трое суток на ногах провела. «Старость не радость, Анна Викторовна. Теперь вот так. Привыкай». … В гостиной Павел покачался на занавеске и спланировал на голову Дюку. - Эй, мелкий подданный, зови еще, если что. Кораблик пока в гавани болтается, матросиков ищут, чтобы нас не боялись. А мы как выскочим! Как выпрыгнем! - император упал на спину и, держась за живот, захохотал, задрыгал голыми ногами. - Боязливые нынче морячки пошли. Целую в рот, фран… балтийский флот! – помахав призрачной рукой, Павел Первый скрылся за окном. Дюк тут же забубнил вслух новый стишок. - Дмитрий Яковлевич! – Штольман поманил к себе Дюка, прикрыл его губы пальцем. - Не стоит всё повторять за моряками, ты все-таки сын полицейского. - Целую, твой … - малыш задумался и посмотрел на деда. - городовой! … Подремав, Анна повернулась на постели, вытащила из-под уха кулачок. Растопырила ладонь. Гладкая и нежная кожа ссохлась, выделив тонкие, как у птичьей лапки, сухожилия, и Анна поморщилась. «Фу, самой противно. Но действительно, хватит уже убиваться». Она спустила ноги с постели, перепеленала наволочкой покряхтывающую в колыбельке дочку, прошла в гостиную. Штольман и Миронов, завидев её, прекратили жаркий спор. Дюк подбежал к матери и сунул ей в руку замусоленную конфетку. Яков нахмурился, когда Анна обошла его по кругу и подошла к столу. - Милая, как ты? - Хорошо. Яков, нам нужна чистая одежда, пеленки, - она вздохнула, - рожок для кормления. Склонившись над гостиничным блокнотом, она карандашом набросала что-то, вырвала листы. - Вот они. Лет тридцати – тот, что держал меня, постарше – тот, что похитил. И женщина средних лет, не выходит как следует. Анна передала рисунки Штольману и подошла к окну. Наткнувшись на свое отражение, повернулась к мужчинам. - Наверное, потому что она стала моложе… Рассмотрев наброски, Яков хищно улыбнулся. - Аня, ты молодец. Непонятно, как это всё переплелось, но этот мужчина был на почте, когда мы отсылали картины, и он довольно нервно себя вел. Возможно, он связан с Бодлером. Рассказывай всё по порядку.