Я приехал ради Вас

Зимнее солнце холодными блеклыми лучами уже закрадывалось в комнату тонкими полосками, которые проходили через зазор между двумя тяжелыми шторами. Аккуратно покинув князя, чтобы, не дай бог, не разбудить его, Ростов тихо вышел из гостиной, радуясь, что не было здесь никого случайного, кто мог бы его увидеть. Ему хотелось проветриться; отдохнуть от многочисленных мыслей, которые не хотели раскладываться по полкам, то и дело беспорядочно метаясь в голове; просто почувствовать жизнь, которая стала казаться слишком нереальной после этой ночи. Прошедшие две недели настолько перевернули всё, что это не могло не пугать, однако Ростов ощущал лишь радость. Казалось, что так и должно было быть, просто не могло сложиться всё иначе, сколько бы переменных не сменилось. Выйдя на крыльцо заднего двора, Ростов заметил несколько дворовых, но они совершенно не обратили на него внимания: граф не первый раз с утра выбирался на улицу. Иногда просто необходимо побывать на морозе, вдохнуть голубой обжигающе-ледяной воздух, прикрыв глаза, и просто ни о чем не думать, а позволить ветру унести со своими порывами всё лишнее, ненужное, мешающее. Граф приподнял голову вверх. Небо не было изумительно чистым, имея мягкий светло-серый оттенок. И с него, будто мелкое серебро, падали редкие снежинки, больше похожие на крупицы. Николай не мог сдержать лёгкой улыбки. Андрей проснулся от холода. Занавески были неплотно закрыты, и белый свет пробивался сквозь них, оставляя на полу белую полоску до самой двери, как будто освещая путь для утреннего воздуха. В комнате было свежо и пусто, как бывает пусто после затяжного веселья, когда все гости разошлись, и вокруг только непривычная тишина и никого нет, но бутылки, карты и сдвинутая мебель все еще призрачно напоминают о том, что было до этого. Болконский поднялся на диване, и в затылок ударила тупая боль, заставившая князя зажмуриться, пока она не отступит; он оглядел комнату, и воспоминания о прошедшем вечере ярко всплыли перед глазами. Поцелуй, за ним еще один, смятая рубашка, мягкая кожа, сбившееся дыхание, теплые руки — всё срывалось в огромный водоворот чувств, от которых кровь приливала к голове, а пульс опять учащался. Николая не было рядом, и это осознание пугало Болконского сильнее, чем что-либо. Он боялся, что Ростов уже уехал, пока князь отсыпался, или еще собирает вещи и думает, что сказать Андрею. Что все это было ошибкой? Что он был пьян и надеется, что всё было не всерьез? Или может, что он презирает Болконского и никогда не захочет больше с ним связываться? В затылке опять кольнуло и только потому, что физическая боль перекрыла душевную, Андрей смог подняться, раскрыть шторы и позвать прислугу, чтобы те убрали в гостиной. Сам же он, узнав, что граф вышел на прогулку, удалился в свой кабинет, чтобы хорошенько подумать и осознать всё. В кабинете было светло; Андрей открыл настежь окно, впуская ледяной ветер и позволяя ему ворошить бумаги на столе. Комната была абсолютно такой же, какой была и вчера, неделю назад и всю вечность, которую тут проводил князь, но что-то изменилось. Часы, книги, картины — все было на своем месте, но теперь Андрей, находясь в кабинете, где ему было всегда комфортнее всего, чувствовал себя неуютно. По-другому, по-новому, не "как раньше". И он знал, что теперь для него ничего не будет как раньше. Болконский вспоминал мягкие губы графа и неосознанно кусал свои; образы были настолько свежи в голове, что обжигали кожу. Андрей ходил из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя, пытаясь понять, что он скажет Николаю и как он будет бороться со своими чувствами — опять. Он мог бы спокойно сказать ему, что был не в рассудке — и очень жестоко соврать, но уберечь себя от болезненного падения — и что им стоит забыть всё, а затем приказать паковать вещи, если Ростов до сих пор не сделал это первый. Он формулировал свою речь, надеясь, что Николай зайдет попрощаться с ним, но как только он увидел фигуру графа в дверном проеме, все слова вылетели из головы. Ростов, в свою очередь, после прогулки поспешил вернуться к Болконскому, но того уже не было в гостиной. Не ожидая, что князь так скоро проснётся (ведь не было графа от силы полчаса), Николай пошёл к его кабинету, зная, что должен найти Андрея там. И не ошибся. Николай был так же хорош, как он был вчера вечером: ясные глаза, легкий румянец — в этот раз, очевидно, от мороза — взъерошенные волосы, которые придавали ему какой-то домашне-интимный вид, и всё та же белая рубашка, расстегнутая до ключиц, с красно-фиолетовым пятном от вина чуть ниже второй пуговицы. Он выглядел настолько непринужденно, улыбаясь своей несдержанной улыбкой, которая как будто сбила с Андрея может не всю, но большую часть ноши его тяжелых мыслей. Николай невольно задержался у открытой настежь двери, а после оперся на дверной косяк, с разыгравшейся улыбкой продолжая наблюдать за мужчиной. Его пальцы невольно прикоснулись к губам. Воспоминания были слишком приятны. Этот жест остался бы без внимания в любой другой момент; но сейчас Болконский, находясь в напряжении, остановился, спокойно глядя на Ростова. Он помнил каждый вдох Николая, когда Андрей покрывал мягкими поцелуями его шею, каждое ответное движение, он помнил осторожные пальцы, перебирающие его волосы. И он сам не мог поверить в свое утверждение о том, что Ростов собирается уезжать. Андрею хотелось сейчас же схватить графа за многострадальную рубашку, притянуть к себе, толкнуть к столу… Но Болконский судорожно выдохнул, и вернул себе свой спокойный, сосредоточенный вид. — Вы хотели что-то спросить, граф? — собственный голос звучал для Андрея наигранно равнодушным, но иного способа скрыть дрожь в нем он не мог найти. Николаю нравилось наблюдать за реакцией Болконского, которая достаточно живо сменялась. Заметив, что за ним наблюдают, мужчина остановился и обратил взгляд серых глаз на графа. Сейчас их цвет был густым, тёмным, насыщенным, как небо перед бурей. Оттенок оставался глубоким и цепляющим своей неоднородностью. Буквально на долю секунды промелькнуло в лице Болконского замешательство, резко сменившееся спокойствием, а после сосредоточенным видом и холодным, но неправдивым равнодушием, которое обязательно бы оттолкнуло любого, но Ростова это лишь немного позабавило. Теперь его не могли задеть ни тон, ни слова, ни действия мужчины, потому что, перехватив беспристрастный взгляд, граф почувствовал то же, что ощущал в прошедшие ночь и утро. Спокойствие. Своё личное тёплое спокойствие. Теперь совершенно неважно, как хорошо Болконский скрывает свои чувства и держит всё под контролем: он впредь никогда не сможет обмануть Николая. — А к чему вопросы, князь? — С легкой улыбкой вопросом на вопрос отозвался Ростов, немного склонив голову на бок, как наклоняют маленькие дети, прибежавшие просить вместо одной конфеты сразу две, — Если вы сами хотите объясниться или что-то мне высказать — то вперёд, дерзайте. Хотя начало было вполне уверенным и даже в каком-то плане нахальным, но с каждым словом Ростову становилось всё более неловко под взглядом Андрея. Он однозначно решил, что первый объясняться ни в чем не будет: ведь не он начал, да и к тому же его действия были красноречивее любых слов. Очевидно, любой бы давно, как минимум, поспешил бы уехать и вычеркнуть произошедшее из памяти. Николай даже не задумался о таком варианте развития событий. Несмотря на смутное волнение, голос его не дрогнул, но стал заметно тише, спустившись до полушепота. Вызов в словах Ростова, его огонь — не тот, влюбленно-страстный, что был вчера, но веселый и выжидающий реакции — этот огонь в глазах, контрастирующий с ясной, как это самое утро, голубизной цвета, его чуть пухлые алые губы и едва отросшие усы, которые были незаметны при первом взгляде, но приятно щекотно ощущались при близком прикосновении. Андрей был не столько удивлен, сколько взбешен от этого тона, от этих игривых глаз, перед которыми ему было слишком тяжело держать себя прямо и не сорваться. Он опять вспомнил их первую встречу, и этот нахальный взгляд был и тогда, но сейчас он значил для Болконского в разы больше, чем взгляд незнакомого, раздражающего его, адъютанта Кутузова, своим нарушением субординации и своей полной уверенностью в правоте. Андрей смотрел на Ростова прямым спокойным взглядом, но внутри его поднималась волна какого-то сильного, смущающего и из-за этого злившего князя, чувства. Он несколько раз глубоко вздохнул, стараясь сформулировать свои мысли и сделать так, чтобы его голос не задрожал, когда он будет высказывать их этому дерзкому мальчишке. — Лично мне сказать в данной ситуации нечего, — Ростов снова нарушил тишину, замявшись и отведя взгляд в сторону стеллажей, — Разве что, повторить я не против. Ростову показалось, что он лишь подумал об этом, но неожиданно понял, что высказал эту мысль вслух. О словах он своих не пожалел и это было видно, однако граф смущения сдержать не смог. Всё равно слишком непривычно, не так, как должно было бы быть, если верить обществу, логике и здравому смыслу. Однако все эти господа оказались бессильны, когда дело дошло до того, что ощутил Николай по отношению к князю Андрею Болконскому. Андрей задохнулся этими словами, которые звучали слишком странно, слишком невозможно, слишком противоположно тем, которые он представлял в своем сознании, уже прощаясь с Николаем, который, как он думал, должен был или плеваться резкими, злыми словами, или же просто презрительно насмехаться над ним. — Что вы… — он хотел начать с глупого вопроса, с банальной формальной фразы, чтобы вернуться на землю и чтобы затем сказать Ростову всё, всё что он чувствовал, что его мучило и злило, чтобы дать возможность графу сказать ему что-либо в ответ. Но Николай резко оборвал его. — Не делай вид, что не слышал. Или выгони меня прочь, или… Эти слова опять вырвали Болконского из плена таких сильных мыслей о своем чувстве, и он опять услышал вызов, и опять огонь вспыхнул в его глазах, огонь его гордости, которая не могла позволить какому-то мальчишке так фамильярно ему отвечать. Оказавшись рядом с Ростовым и как будто не управляя собой, Андрей стремительным движением притянул Николая к себе, накрывая наглую усмешку резким неконтролируемым поцелуем, давая Ростову понять, что он здесь главный; и что он ни за что теперь его не отпустит; не здесь и не сейчас. К счастью, но Николай не имел таланта вовремя замолкать или же перед тем, как что-то выпалить, хорошенько подумать, к чему это всё может привести. Он позволил себе задеть непомерное самолюбие князя своими дерзкими словами, хотя и понимал, что это сильно разозлит Болконского. Вероятно — судя по взгляду — Андрею хотелось ударить Николая в этот момент, а Николаю же хотелось лишь услышать признание. Чудесным образом два противоречивых желания преобразовались в горячий поцелуй, что в целом и в общем устраивало обе стороны. — Или что? Что ты хочешь слышать от меня? — Прервав поцелуй, Андрей шёпотом выдохнул эти слова в мягкие губы Ростова, — То, что теперь ты точно не уйдешь от меня? Злость, страсть, гордость — все это смешалось с тем тянущим чувством, позволяя ему вырваться наружу и принять вполне материальную оболочку, но не давая Андрею высказать это чувство, сказать то единственное слово, которое так долго крутилось у него в голове. Услышав сказанное мужчиной, Ростов почувствовал себя беспомощным мальчишкой, неотесанная гордость которого яро протестовала подобному собственическому тону Болконского, но, по сути, оказался он в этом всем из-за более чем дурной настырности. Точно ребёнок. Болконский не был груб, он был требователен, смел и зол. Николай прекрасно понимал причину и, в тайне, радовался ей, переставая на миг дышать. Легким движением Андрей, не отстраняясь от Николая, закрыл дверь в кабинет, на всякий случай повернув ключ, и толкнул Ростова от себя в сторону письменного стола, сначала обводя его спину сквозь тонкую ткань, а затем неосознанно выправляя рубашку из панталон. Николай пытался дышать глубоко и мощно, особенно когда почувствовал руки Болконского на спине. Холодные пальцы вызывали дрожь по всему телу. Андрей целовал скулы Ростова, виски, губы, подбородок, опускаясь ниже, оставляя на нежных, но сильных плечах красноватые отметины, позволяя тонким пальцам графа расстегивать свой жилет и стягивая с него самого рубашку, которая почему-то очень тяжело поддавалась всем манипуляциям дрожащих рук Болконского. Собственные действия для Николая были не контролируемыми, не поддающимися отчетам, поддерживаемые только переполнявшими эмоциями, которые обрушивались сейчас так же, как обрушивается мощное цунами на прибрежные территории. Мысли рассыпались, словно неаккуратно брошенный пазл, и Николай безуспешно пытался собрать это всё обратно воедино. Очевидно, что бесполезно, но зачем-то пытался. Он неосознанно начал расстёгивать жилет Болконского, в то время как князь пытался избавить Ростова от мешающей рубашки. Андрей сейчас как нельзя лучше чувствовал всю свою горячность и горячность Ростова, всю непозволительную близость, всё отсутствие каких-либо светских приличий. Он знал, что это неправильно, но, по законам физики, набрав скорость, он уже не мог так просто остановиться. Мысли о том, пожалеет ли он об этом или пожалеет ли граф, появлялись и сразу же исчезали в глубоком водовороте чувств, захлестнувших мужчину. Перед глазами плыло, голова кружилась от недостатка кислорода, от учащенного сердцебиения, от избытка эмоций, которые пробились через плотину отстраненности от общества. Какая-то безумная пелена застилала глаза, туманила разум, Андрею хотелось притянуть к себе Ростова и тихо перебирать волосы, шептать на ухо что-то абсолютно бессмысленное, улавливать малейшие движения и изменения в лице, перехватывать дыхание и смотреть в детские глаза, которые с каждым разом открывались Андрею глубже и ласковее. Но какая-то сила, накрывая его с головой, не позволяла ему остановиться, его вспыльчивость, которую он обыкновенно переживал в себе, перерастала в почти животную, недоступную сознанию страсть, управляющую всеми действиями Андрея сейчас. И именно поэтому он крепко держал Ростова, повинуясь лишь инстинкту. Он целовал каждый сантиметр кожи, до которого мог дотянуться, и тянул рубашку, не до конца понимая, к чему он сам ведет и зачем. Николай казался слишком беззащитным, и власть над мальчишкой практически уничтожала остатки здравого смысла. Для Андрея весь мир снова сжался до пределов кабинета, не было никаких проблем, никаких вопросов, никаких людей, только он и Ростов. Между всем, краем сознания Николай осознавал, что целоваться в кабинете бывшего жениха сестры с бывшим женихом сестры — это, однозначно, не очень хорошая идея. Возможно, даже весьма плохая. Но сейчас холодок пробегавшей тревоги исчез, потому что все это казалось слишком правильно. Но чего-то Ростову не хватало, а когда он чувствовал подобное, то стремился исправить недостаток. — Нет, не это я хочу слышать, — Отстранившись от Андрея, произнес Николай. Голос его был слегка хриплым и довольно тихим, но Андрей слышал его отчетливо, как будто говорил это сам. Теплые руки простым и нежным движением перехватили его пальцы, когда Болконский уже почти справился со злополучной рубашкой. Этот тихий голос и эти теплые руки, и голубые глаза, без той острой насыщенности, которая была прошедшим вечером, но со светло-серым отливом — отражением утреннего зимнего неба — все это заставило князя остановиться. Взгляд его стал прямым, как раньше, сознание прояснилось; появились лишь угрызения совести и вопиющие вопросы разума. Дыхание сбилось теперь из-за осознания всей глупости ситуации. Он понимал, чего хочет от него Николай; но он не мог, не мог высказать этого чувства сейчас, потому что оно еще только начинало расти в нем, и он не мог просто бросить слова к ногам Ростова, как дикое яблоко, которое еще не созрело. Он понимал, что время еще не пришло; слова были бы пустыми и неискренними, наигранными. И Андрей не мог сказать этого. И сейчас, когда страсть перестала застилать разум, он понимал, что теперь точно не время продолжать. Андрей тактично сделал шаг назад и оправил одежду, на несколько секунд задерживаясь на рассматривании пола, только бы не сталкиваться со взглядом Ростова опять. Он понимал, что его поступки едва поддавались логике, из-за чего он опять злился на то, что не смог сдержать чувств. Он понимал, что, возможно, это был неправильный поступок по отношению к Ростову, но по-другому он не мог. — Простите, граф, — он, все так же не поднимая головы и лишь боковым зрением взглядывая на глаза цвета неба над Аустерлицем, легким и отстранённым движением развернулся, неслышно повернул ключ и очень быстро, но не суматошно удалился из кабинета.