***
Уже две недели, как Юнги сидит дома и пытается прийти в себя от полученных травм. Утром, после того, как Чонгук привез его домой, к мальчику, наконец-то, привели врача, который осмотрев его, сразу же потребовал госпитализации. В больнице Мин пробыл пару часов и, пройдя все проверки, сделав снимки, наконец-то, выдохнул — никаких переломов или внутреннего кровотечения. Ему выписали обезболивающие таблетки, мази и отправили домой. Юнги почти не выходит из комнаты. Еду ему приносит прислуга, а новости из внешнего мира доносит Хосок. Юнги по несколько раз общается с другом, и несмотря на то, что Хосок заверяет, что в школе все нормально, Мин чувствует, что Хоуп не договаривает. Во время одного из разговоров друг вскользь упоминает, что Шон в школе не появляется, и именно поэтому Хосок не может его побить. Предложение написать заявление в полицию Юнги сразу отметает. Ему эта морока и то, что может последовать за заявлением, не нужно. Чонгук в особняке с той ночи не появлялся. Юнги просит прислугу доставать ему сигареты, и иногда, когда стены уже будто сдвигаются и сидеть взаперти становится невыносимо, Мин идет курить в сад. Все, чем занимается мальчик последние дни — это самоедство. Он искренне не понимает, как его угораздило влюбиться в такого морального урода, как Шон, и главное, как он мог так повестись и поверить незнакомому человеку. Его чистую, идущую из самых глубин души любовь втоптали в грязь чужого подъезда, и теперь там, где раньше разрасталось прекрасное и такое трепетное чувство, снова выжженная пустошь. Шон и компания вдобавок посыпали эту пустошь солью, чтобы вообще больше ничего не росло. Никогда. Юнги докуривает очередную сигарету и нехотя плетется в дом, где его опять ждут давящие стены, мрак и одиночество. Вот только Мин ошибается — это не все, что его ждет. На краю его кровати, широко расставив свои длинные ноги, сидит Чонгук. Юнги замирает на пороге, даже дыхание задерживает и не смеет войти в свою же комнату. — Войди и закрой за собой дверь, — спокойно говорит Чон и смотрит в упор. Юнги взгляда брата, как это часто и бывает, не выдерживает, опускает глаза вниз и замечает изодранные костяшки Чона. Раны, видно, не свежие, и покрыты коричневой корочкой. Мин удивляется, так как Чонгук сам руки редко пачкает, и даже когда он учился в школе, неугодных «королю» избивали его верные псы. Чонгук резко встает на ноги, и все мысли Юнги, дружно собравшись, покидают его голову, а сам парень от неожиданности пятится назад и упирается лопатками в дверь. Чонгук подходит ближе и нависает над Мином, заставляя того еще больше вжаться в дверь. Младшему кажется, что он пройдет насквозь. — Я тут с твоими друзьями на днях пообщался, — с ухмылкой говорит брат. — И они мне сказали кое-что интересное. Для Чонгука это просто слова, максимум очередной повод отыграться на младшем, а у Юнги земля из-под ног уходит, ему кажется, что у него внутри рвется удерживающая сердце на месте нить, и он четко слышит, как оно падает и разбивается вдребезги, где-то под ногами Чона. — Ты у нас, значит, по мальчикам? — Чон стирает свою улыбку с лица и говорит уже серьезно. От его голоса Юнги хочется, как минимум вскрыться, как максимум испариться. Чонгук приподнимает пальцами чужой подбородок и заставляет смотреть глаза в глаза. Только Юнги смотреть не может. Он боится этих глаз, как бы он не храбрился и ни пытался казаться сильным: Чон Чонгук — единственный человек в этой вселенной, способный нагнать на Юнги животный страх одним только своим взглядом. Мин цепляется пальцами за руку брата, пытается сбросить ее, но Чонгук больнее давит на чужой подбородок и снова задает вопрос. Будто он уже не знает на него ответа. — Мало того, что ты дармоед, в тебе течет кровь предателя, ты полный неудачник и страшный, как крысы, живущие в мусорном баке за школой, так ты еще и гей? — Чонгук кладет руки по обе стороны от головы Юнги и приближается максимально близко. — Дай угадаю, ты даже не актив, — насмехается брат. — Что, нравится, когда тебя в задницу долбят? А не мал ли ты для всего этого? Юнги часто-часто моргает, прогоняет слезы и с усилием глотает накопившуюся во рту горечь. Чонгук нагибается ниже, мажет губами по скулам дрожащего, как осиновый лист на ветру парня, опускается к шее. Весь участок кожи, которого касались губы Чона горит, Юнги кажется, там вспениваются красные борозды. — Я не знал, что мой страшненький братик школьная блядь, — шепчет Чон и больно кусает парня за мочку уха. Боль словно отрезвляет. Юнги вскрикивает, отталкивает от себя Чонгука и делает шаг вправо, чтобы окончательно вырваться из рук брата, но старший хватает его поперек и легко, будто Юнги ничего не весит, возвращает на место и с силой впечатывает в дверь. — Ты ведь понимаешь, что пидор мою фамилию носить не будет? Через два года я должен буду решить, что делать с тобой, так думает мой отец во всяком случае. Твою сестричку я возьму под покровительство и у нее будет все, о чем может мечтать девушка, потом я выдам ее замуж за кого-то из своих парней, и жить она будет, как в сказке. А вот ты, — Чонгук делает паузу, усмехается на попытки мальчишки выбраться и сильнее вжимает его в дверь своим телом. — Ты не получишь моего покровительства и навечно останешься бродячим псом. Если раньше я мог хотя бы дать тебе место жительства и не лишать фамилии, то теперь, мой дорогой братик, я тебе по-дружески советую до коронации уйти нахуй из этого дома, в твоем случае это, кстати, буквально, — смеется старший. — Будь добр, и не показывайся мне на глаза, иначе я тебя убью. Ты позор этой семьи. А я ее будущий глава, блядей и пидорасов в моем доме не будет. Именно поэтому, вернешься ты сюда буквально на пару дней к передаче власти, а после всех формальностей, ты сам сбежишь обратно, потому что иначе, я превращу твою жизнь в ад. Понятно? — Чонгук смотрит так, что Юнги понимает, что это не просто угроза. — Но мне некуда идти, — Юнги словно слышит свой голос издалека, обида клокочет в горле и не дает продохнуть. — Есть. Я уже все решил. Ты закончишь школу в Японии, благо, язык ты знаешь. Это твои последние дни в Корее, — Чонгук говорит, как рубит, не оставляет шансов, не позволяет верить. — Пожалуйста, Чонгук, — все мысли сбиваются в кучу, Юнги не знает, как заставить брата передумать, но он точно знает, что не хочет уезжать, не хочет оставлять сестру, Хосока, и вообще, это его родина. Чонгук не имеет права, никто не имеет права выставлять его из страны. — Умоляю, позволь мне остаться, я не буду жить в этом доме, — Юнги сам себя ненавидит, что приходится просить это чудовище, но вариантов нет. — Серьезно? Ты что, не понял до сих пор, что ты ничтожество, которое я еле терплю?! А теперь, ты еще опозорился на всю школу! Это сегодня школа, а завтра знакомые и друзья семьи, потом весь город! Тебе плевать на имя клана, а мне плевать на тебя. Думать надо было, когда пацанам задницу подставлял, а не сейчас. В Японии можешь хоть по рукам пойти, мне похуй, но здесь ты жить больше не будешь, — взгляд у Чонгука холодный настолько, что Мину кажется, что его кожу покрывает тонкий слой льда. Мин ежится под этим взглядом, инстинктивно тянется вперед к брату, а не назад от него. Хочет погреться, хочет почувствовать хоть толику тепла или сочувствия, но Чонгук еще больше бесится, держит мальчика на расстоянии и не дает надежде возможности родиться. — В этой семье есть традиции! У этого клана есть традиции! Нас все должны уважать и бояться, а какое уважение семье, где живут такие, как ты? Мой отец не может провести церемонию передачи власти без тебя, и ты будешь на ней присутствовать, а до этого, чтоб глаза мои тебя не видели и сразу после церемонии тоже. Усек? Если тебе важно имя и честь твоей сестры, не подходи к ней, оставь ей шанс прожить нормальную жизнь без косых взглядов. Начинай собирать вещи. — Чонгук, — Юнги цепляется за запястье брата и сползает по двери на пол. — Умоляю, не прогоняй меня, у меня там никого нет, пожалуйста. Хочешь, избей меня, сколько хочешь можешь бить, — голос Юнги срывается, он уже давно не контролирует себя, размазывает горькие слезы по лицу и продолжает просить брата. Чонгук приподнимает Юнги за ворот футболки к своему лицу и долго смотрит на бледное, все еще усеянное уже потускневшими синяками детское личико. — Знай свое место, звереныш, — отравлено улыбается ему Чон и отталкивает от себя не сумевшего удержать равновесие парня на пол. Юнги вздрагивает на громкий хлопок двери и лежа на полу, все не может забыть последнюю улыбку брата. Она сочилась ядом, и этот яд проник под кожу Мина и теперь отравляет его кровь. Юнги так и лежит на ковре, скулит и просит высшие силы заставить Чонгука передумать. Он ведь совсем ребенок еще, он не сможет выживать один в чужой стране. Быть лишенным покровительства главы клана не кажется Юнги чем-то страшным. Да, он покинет дом без ничего в таком случае, и никто из представителей семьи не имеет право помогать тому, кто в немилости главы клана, но Юнги бы тут и сам справился. Но в 14 лет покинуть дом, сестру, все, к чему он так долго привыкал и привык, кажется ему шагом, который он будет не в состоянии сделать. Юнги сам мечтал уехать, но уехать после школы и иметь возможность вернуться в любой момент. Юнги заползает в ванную и умывается ледяной водой. Даже если Чонгук принял решение и сказал свое слово, Юнги все равно попробует поговорить с дядей. Хьюн должен приехать домой вечером, а пока Мин спускается на кухню выпить воды и снова пойти курить. На кухне он застает сидящую за большим столом и помешивающую горячий шоколад в чашке Мону. Сестра снова без настроения и первые несколько секунд, словно не замечает присевшего напротив Юнги. — Мона, что с тобой происходит? — разрывает тишину Мин. Девочка вздрагивает, смотрит несколько секунд на брата, а потом делает большой глоток из чашки. — Ничего, — бесцветным голосом отвечает она и встает с намерением допить шоколад у себя. Дети слышат доносящийся с гостиной голос Суран, а через минуту на кухню входит Чонгук. Юнги весь подбирается на стуле, прикрывает глаза, лишь бы случайно не глянуть на брата, и дышит через раз. Чон безразлично мажет взглядом по Юнги и, улыбнувшись Моне своей дьявольской улыбкой, достает из холодильника бутылку воды. Чонгук так же молча покидает кухню, а Мона так и застывшая у стола, опускается обратно на стул. Мин замечает, как полыхают ее щеки и как судорожно бегает ее взгляд по столу. Юнги реакция сестры на Чонгука не нравится, от слова совсем. — Господи, только не говори мне, что ты влюбилась в него?!— Юнги еле успевает договорить. — Не твое дело, — выкрикивает девочка и выбегает из кухни. Юнги так и сидит, ошарашено уставившись на чужую чашку с недопитым шоколадом.***
Хьюна Юнги застает вечером, пьющего кофе с Суран во дворе у бассейна. Мин долго топчется невдалеке, надеясь, что отец заметит его и позовет. Подойти просто так к главе клана — это выразить неучтивость. Наконец-то, Хьюн замечает мальчугана и подзывает к себе. — Пришел в себя? Твоя мама говорила, что ты подрался с кем-то в школе, — говорит мужчина. — Да, спасибо, отец. Мне уже намного лучше, — учтиво отвечает парень. — Ты хотел о чем-то поговорить? — Хьюн смотрит на не поднимающего глаза с земли парня и указывает рукой на плетеное кресло рядом. Юнги остается стоять на ногах и взгляда не поднимает. У Чонгука глаза такие же, как у отца, черные, затапливающие этой чернотой все вокруг. Юнги на сегодня этих глаз достаточно. — Вы, наверное, знаете, что Чонгук хочет, чтобы я закончил школу в Японии, — Юнги топчется на месте и еле выговаривает слова. — Я хотел бы узнать, можно ли сделать так, чтобы я остался в Корее, — наконец-то договаривает Мин и, затаив дыхание, ждет ответа. — Его слово по отношению к братьям закон для меня и для тебя, кстати, тоже, — нахмурив брови говорит мужчина. — Он самый старший из вас и будущий глава клана. Надеюсь, отныне ты не будешь ставить под сомнения его решения. Это может навредить не только тебе, но и его репутации, мальчик мой. Япония прекрасная страна - тебе там понравится, — добавляет Хьюн и снова поворачивается к Суран, показывая этим, что разговор окончен. Если у Юнги до этого момента и была надежда, то только что она лопнула, словно мыльный пузырь, и лишила его хоть какого-то выбора.***
Юнги звонит другу и отмахивается от всех вопросов Хосока про его самочувствие, обещает рассказать все при встрече. Утром следующего дня Мин идет в школу забрать документы и попрощаться с другом. Этот поход в школу он буквально вымолил у Суран на коленях, самолет у парня на шесть вечера, и женщина отказывалась выпускать его из дома, боясь, что он сбежит. В результате Мин в сопровождении секретаря матери все-таки отправился в школу. Хосок стоит во дворе школы и долго не может поверить в то, что говорит Мин. Юнги обещает звонить каждый день, долго обнимает друга и, все-таки не сдержавшись, прячет мокрое от слез лицо на груди Хоупа. По пути в учительскую с представителем семьи, Мин замечает на своем уже бывшем шкафчике обидное слово «пидор» выведенное неровным почерком. Как это ни странно, Юнги ничего не чувствует, ему вообще уже никак. Он забирает документы, еще несколько минут стоит в коридоре с Хоупом и, бросив прощальный взгляд на место, куда убегал все эти годы из дома, идет к машине. Дома Юнги долго прощается с сестренкой, просит ее писать ему обо всем и обещает вернуться, так скоро, как сможет. В душе он знает, что вернется, только если Чонгук разрешит. У Юнги только один чемодан вещей, и он передал его шоферу. Сам же мальчик, прижав к груди папку с любимыми рисунками, топчется в гостиной и слушает наставления Чимина про Японию. Прощаться Юнги больше не с кем, но он все равно ждет. Он ждет Чонгука. Все равно надеется, что брат придет попрощаться, и потом, как в слезливых голливудских фильмах, передумает и разрешит Юнги остаться. Но Чонгук не приходит, и Мин чувствует себя пустым местом. «Ты никто», — любит повторять Чонгук, и Юнги никогда не обращал на это внимание. Но сейчас, он впервые чувствует себя никем. Никем — кто не нужен Чон Чонгуку и этой семье ни сейчас, ни потом. Все кончено.***
— Я не совсем понимаю твои мотивы, точнее я бы понял, если бы ты мне рассказал, что там произошло и почему его так избили. Потому что именно после этого, ты решил выслать его из страны. Все равно мне кажется, он слишком мал, чтобы жить там одному, — Хьюн сидит в своем кабинете и в упор смотрит на старшего сына. — За ним будет присматривать представитель семьи, так что перебьется. А вообще, так будет лучше, отец, — спокойно отвечает Чонгук. — И для него, и для семьи. — И для тебя? Ты, считай, исполнил свою давнюю мечту. Ты избавился от того, кому не можешь простить грехи его отца, но даже я считаю, что это чересчур жестоко. Он ведь твоя кровь, — задумчиво говорит старший. — Нет, он никто, — Чонгук на мгновенье забывает об учтивости и даже резко поднимается, правда через секунду он снова опускается в кресло. — В моем клане, в нашем клане таких, как он, быть не должно и не будет, — говорит Чон и смотрит на отца с вызовом. — При всем уважении, отец, он не получит мое покровительство и в этот дом больше не вернется, потому что я уверен, что рано или поздно он предаст нас. — Он предаст тебя, Чонгук, а не нас, и ты сам все делаешь для этого, — Хьюн откидывается на спинку кресла и наслаждается тем, какую бурю эмоций на обычно спокойном лице сына вызывает его последняя фраза.