***
Юнги на цыпочках добирается в свою комнату, достает из сумки собаку и, скинув с себя одежду, зарывается в постель. Техен его поцеловал, и Юнги это понравилось. Мин и представить себе не мог, что старший может такое выкинуть, а сейчас лежит в постели и думает, что очень хотелось бы повторить. Только в следующий раз надо целоваться медленнее, чтобы все запомнить. Юнги до этого целовался только с Таро, и был недопоцелуй с Чонгуком, и вроде сравнивать ему особо не с чем, но этот поцелуй все равно выбивался из всех. Он был такой чувственный, проникновенный, что Юнги весь сжимается внутри, вспоминая вкус чужих губ, и винит себя, что так быстро прервал поцелуй. Техен своим появлением в жизни Юнги сразу превратился в светлое пятно, в лучик света, и с каждой новой встречей Юнги все больше убеждается в том, что с ним невероятно хорошо и тепло. Уже засыпая, Юнги думает, что точно пойдет на выставку. Плевать на картины, он просто хочет увидеть Техена. Юнги уже засыпает и пропускает пришедшее на телефон сообщение: Техен: «Спасибо за вечер. Спокойной ночи» Чонгук не хочет приезжать в особняк, не хочет тратить лишние двадцать минут в вечерних пробках, и вообще, ему не нравится этот вычурный и огромный особняк, в котором он вырос. У Чонгука роскошный пентхаус в самом центре города. Чонгук член всех люксовых клубов города, и для него всегда открыты все двери. Он бы сейчас нежился в своей королевского размера кровати, ну или кого-то в нее втрахивал, или выкуривал бы косяк с Намджуном в своем любимом клубе, а вместо этого он несется через весь центр в особняк, только из-за того, что там живет Мин, мать его, Юнги. Блядский Юнги, вечно маячащий перед глазами. Юнги, которого даже когда нет в поле зрения, он все равно преследует Чонгука, будто, въелся под веки и сидит там. Стоит Чонгуку закрыть глаза, как он видит бледное лицо, мятные волосы и эти глаза, эти ненавистные, заставляющие Чонгука превращаться в зверя, глаза. Мелкий ходит себе, слоняется по особняку и сам даже не представляет, как нервирует Чонгука, как заставляет все время держать себя под контролем, как тому приходится натягивать самому же поводок на своей шее, лишь бы не сорваться и не въебать это ангельское личико об асфальт. Хотя это совсем не то, что планирует зверь, когда все-таки слетит с катушек. Хочется его видеть. Невыносимо. До взрывающихся искр под черепной коробкой. За грудиной скребется и чешется, все нутро тянется к этому блядскому мальчишке. Подушечки пальцев горят, стоит вспомнить о бархатной коже, по которой он проводил ими. Даже, если Чонгуку придется переться в другой конец страны, он готов на эту жертву, лишь бы увидеть младшего, которого так хочется, и который все не идет в руки. Чонгук по привычке идет прямо в комнату Юнги и успокаивается, найдя его в постели. Младший в последнее время стал чаще выходить гулять и поздно приходить домой. Чон уже мысленно готовился, что Юнги придется снова ждать, но он лежит зарытый в постель и спит. Чонгук тихо подбирается ближе, легонько проводит пальцами по щеке парня и убирает со лба прядь волос. Юнги похож на спящего ангелочка, и эта мысль умиляет старшего. Чонгук осторожно нагибается и берет с одеяла мобильный Юнги, чтобы положить на тумбочку. Экран загорается, и в глаза бросается так и не прочитанное младшим сообщение. Чон чуть ли не до треска сжимает в руке телефон, откидывает голову назад и пытается унять ярость, которая заволакивает сознание. — Сукин сын, — шипит Чонгук и кладет телефон на тумбочку рядом с постелью. Клокочущая внутри ярость не отступает, наоборот все увеличивается и растекается по венам, требуя выхода. Метод борьбы с гневом у Чонгука один — выпустить его. Хочется поехать к Техену, вытащить этого сукиного сына за шкирку из его квартиры и сперва изуродовать его лицо, разбить губы, сломать эти лезущие к Юнги руки. Размазать по стене урода и наслаждаться потом ноющей болью в своих костяшках, зная, чью плоть он только что рвал этими же руками, зная, кому он только что разбил лицо. Но нельзя. Не сейчас. А потом уже заняться мелким. Чонгука бесит, что ему надо притворяться, бесит весь этот спектакль, когда можно было бы просто утащить мелкого к себе и исполосовать это бледное тело, оставить на нем шрамы, метки, укусы. Посадить на место. Показать принадлежность. Хочется сделать больнее, отомстить за то, что Чонгуку приходится изменять себе. Но надо терпеть. Чонгук отличается трезвым умом и пугающим врагов холодным расчетом, он и из этой битвы выйдет победителем, ничего, что для этого придется терпеть выкидоны Юнги и лебезить перед ним. Потом младший за это ответит. За все ответит. Чонгук стягивает губы в едва различимую полосу, сжимает в кулак ладони и отзывает обратно уже клубящуюся и нависшую над Юнги ненависть. Собака начинает елозить по постели, и Юнги сладко потягивается, просыпаясь. Окончательно проснувшись, Мин в панике смотрит на возвышающегося над ним брата и неосознанно тянется к собаке. Прижимает ее к груди и ожидающе смотрит на старшего. Юнги весь ежится, заметив убийственный стеклянный блеск в чужих глазах. — Не хотел тебя будить, зашел проверить просто, — говорит Чонгук, и вся темнота на дне зрачков Чонгука моментально рассеивается. Мин расслабляется. — Я принес собаку, — сиплым голосом говорит младший. — Вижу, — улыбается Чонгук и присаживается на постель. — Как назвал? Чон протягивает руку к псу, но собака сразу начинает лаять, и Юнги приходится удерживать ее, чтобы она не набросилась на брата. — Вся в хозяина, — смеется старший. — Холли. Его зовут Холли, — говорит Юнги, нарочно игнорируя последнюю фразу брата. — Надо купить ему корм и все остальное, что там нужно собакам, — говорит Чонгук. — Только корм, — бурчит Мин. — Остальное Техен купил. Юнги кусает себя за язык, поняв, что сболтнул лишнее и готовится уже к скандалу, но Чонгук не реагирует. Будто имя Техена в этом доме стало чем-то нормальным. — Еще я хочу, чтобы ты продолжил учиться, — меняет тему Чонгук. — Подумай о специальности, кем ты хочешь быть в будущем, я распоряжусь, чтобы тебя зачислили, — Чонгук встает на ноги и идет к двери. — Стой, — окликает его Мин и, путаясь в покрывале, сползает с кровати. — Что вообще происходит? Почему ты так изменился? Почему ты не злишься на собаку, на Техена? Я Хосока приглашал в дом! Почему ты не реагируешь? — срывается на крик Юнги. — Это сводит меня с ума. Твое поведение сводит меня с ума! — Аккуратнее со словами, а то я буду думать, ты нарочно меня провоцируешь, и мне эта мысль нравится, — улыбается Чонгук. — А вообще, ты же не в тюрьме живешь: можешь приводить кого хочешь и встречаться с кем хочешь, — Чонгуку приходится вложить все свои усилия, чтобы слова звучали ровно. — То есть фактически, мне можно все? — Юнги подходит к брату, всматривается в черную бездну в глазах напротив. — Я вдруг резко стал полноправным членом этой семьи? Может, ты мне еще и свое покровительство дашь? — спрашивает Мин. — Не дам, — кривит рот в улыбке Чонгук и приближается вплотную. Чон проводит пальцами по щеке не двигающегося парня, спускается вниз к шее, гладит подушечками выглядывающие из-под ворота растянутой футболки ключицы. Раньше Юнги было сложно сдерживать дрожь и не шарахаться от каждого прикосновения, но теперь он сам тянется за пальцами старшего, сам смотрит так, что Чонгук понимает, что больше не устоит, больше не сдержится и прижимается к манящим губам своими. Раскрывает рот Юнги, чувствует, что нет сопротивления и увеличивает напор, играет с чужим языком. Юнги теряется в ощущениях, упускает реальность, отдается чужим губам и игнорирует мигающую где-то на задворках сознания красную лампочку. Но она все приближается, заволакивает глаза красной пеленой, и Юнги кажется, что от осознания того, с кем он сейчас целуется, у него взорвется мозг. Мин пытается податься назад, чтобы выпутаться из рук Чона, но тот прижимает к себе сильнее, водит ладонью по чужому позвоночнику, спускается вниз и сильно сжимает ягодицы. Юнги дергается в руках брата, но эффекта мало, тогда он прибегает к последнему методу и больно кусает старшего за нижнюю губу. Чонгук только морщится, но не останавливается, продолжает целовать, и пусть теперь у их поцелуя вкус железа, менее желанными губы Юнги от этого не становятся. Видимо все-таки нацеловавшись, Чонгук, наконец-то, отпускает младшего. — Именно поэтому я не дам тебе покровительства. Тебе оно не нужно. У тебя есть кое-что намного большее, чем просто мое покровительство — это я сам. А теперь мне лучше уйти, иначе я не смогу сдержаться. Спокойной ночи, — говорит Чонгук и идет к двери. Юнги вздрагивает на хлопок двери и медленно оседает на пол там же, где до этого и стоял, там же, где его целовал Чонгук. Это пиздец. Все, что происходит с Юнги сейчас — это просто вселенский пиздец. Как бы он ни сопротивлялся, как бы ни отнекивался и ни пытался убеждать себя — тело каждый чертов раз невыносимо горит и плавится в сильных руках Чонгука. Юнги его хочет, до белых пятен перед глазами, до выгорающего в пепел нутра, хочет. Собственного брата. Того, кто унижал и избивал, того, кто еще вчера готов был свернуть ему шею. Юнги вымораживает от всей неправильности ситуации, от нелогичности поступков старшего и сумасшедшей реакции своего тела. Каждое прикосновение Чонгука будто пускает ток по телу Мина, он вспыхивает и горит в его руках, а стоит тому уйти, как чувствует себя абсолютно опустошенным и разбитым. Так не должно быть. У Юнги не должна бурлить кровь внутри от одного только взгляда, и сердце не должно останавливаться каждый раз, стоит брату к нему прикоснуться. Но Мин это не контролирует. Он вообще больше ничего не контролирует.***
Следующим утром Юнги будит Хосок. — Я не понял, я тебя вроде вчера не приглашал, и вообще, у себя не прописывал, почему ты не даешь мне спать? — Юнги сидит на постели и трет глаза кулаками. — Одевайся, — Хоуп достает из шкафа первые попавшиеся джинсы и швыряет другу. — Мы идем во двор. — Какого черта, Хосок-а, — ноет Мин. — Я вчера поздно лег, я хочу спать и не хочу во двор. Всю ночь Юнги раскладывал себя по частям, рассортировывал папки в голове и, поняв, что разобраться в себе на данный момент задача непосильная, снова все свалил в одну кучу и отрубился. — Слышишь, аджума, если не поднимешь свою костлявую задницу, я сам тебя потащу вниз, — угрожает Хоуп. — Там твой брат у бассейна, пошли к нему. Юнги бледнеет, и сердце пропускает удар. — Да не тот, а Чимин! — Хосок замечает испуг, исказивший красивое лицо друга. — Пошли поплаваем. Самое то с утра! — Все-таки, ты запал на Чима, — хмыкает Мин и сползает с постели. — Только у меня для тебя новость — он не по мальчикам. — Твой старший брат тоже, но это не мешает ему мечтать тебя трахнуть, — ухмыляется Хосок и получает по лицу футболкой, которую Юнги только стащил с себя. Юнги плетется в ванную, а потом обреченно следует за Хосоком к бассейну. Чимин нежится под солнечными лучами, двигает головой в такт музыке в наушниках и первые несколько секунд не замечает парней. Юнги подходит ближе к брату, и Чимин, выдернув из ушей наушники-капельки, здоровается с парнями. Хосок мнется у соседнего лежака, все время смотрит на забрызганный водой пол и вообще ведет себя настолько необычно, что Юнги еле сдерживает рвущийся наружу хохот. Чимин берет инициативу в руки и, подозвав Хосока ближе, рассказывает ему что-то про танцы, зная, что и Хоуп ими увлекается. Когда дело касается танцев, то Хосока не остановить. Он в своей стихии, и Юнги, поняв, что парням и без него весело, плетется на кухню позавтракать. Стоит войти на кухню, как Юнги жалеет, что решил выпить кофе. Недалеко от входа, прислонившись плечом к шкафчику стоит Чонгук и о чем-то мило разговаривает с красной, как рак Моной. Юнги и не подумал, что возможно брат ночью не уехал к себе, а остался в своей старой комнате. Чонгук одет в темно-серый, сидящий на нем как влитый костюм, волосы уложены, и вся кухня пахнет любимым парфюмом старшего. Юнги даже дышать не хочет, ибо этот запах забивается в поры и заставляет вспоминать вчерашнюю ночь, когда брат был непозволительно близко. — Доброе утро, — тихо говорит Мин и идет к кофе-машине. — Оставишь нас, солнышко, — улыбается сестре своей самой очаровательной улыбкой Чонгук, и Юнги кажется, что она сейчас же превратится в лужицу под ногами старшего. Стоит Моне выйти, как Чонгук подходит к усиленно притворяющемуся занятым кофе-машиной Мину и останавливается позади. Юнги чувствует, как шевелятся волосы на его затылке от дыхания старшего, чувствует жар, исходящий от мощного тела позади, и боится двинуться, чтобы, не запутавшись в своих конечностях, не разложиться на полу. — Вечером я буду на открытии нового клуба, и я очень хотел бы, чтобы ты составил мне компанию, — Чонгук говорит прямо в ухо, опаляет горячим дыханием лицо, и Юнги сильнее сжимает края столешницы, лишь бы устоять на ногах. — Меня не пустят, я еще маленький, — еле шевелит губами Мин и охает, когда Чонгук резко за плечи поворачивает его к себе лицом. — Я приеду за тобой к девяти, дресс-код кэжуал. Я и вправду очень хочу провести этот вечер с тобой, — говорит Чонгук и смотрит глаза в глаза. Даже в его вроде пропитанном нежностью взгляде Юнги цепляет угрозу. Будто Чонгук говорит: «Я тебя приглашаю, и отказаться ты не можешь». Юнги знает, что не может, а самое страшное, что он даже не хочет. Он хочет пойти с Чонгуком в клуб, он хочет чувствовать этот невероятный коктейль эмоций, стоит брату оказаться настолько близко, хочет проходить через эту бурю раз за разом, чувствовать, как от подскочившего в крови адреналина ему разрывает сердце. Это и больно, и прекрасно. Чонгук одним взглядом, одним своим голосом выворачивает ему душу. С Чонгуком будто ходишь по лезвию ножа и никогда не знаешь, что будет в следующий момент — снимет ли он тебя с этого лезвия или посильнее надавит на плечи, заставляя острый металл поделить тело ровно на две кровавые части. И Юнги кивает. Просто кивает и думает, что может выскользнуть и побежать уже к себе в душ, и попробовать успокоиться, но Чонгук так не думает. Оглаживает щеку брата и, нагнувшись, уже губы в губы шепчет: — Можно? И Юнги кивает. Он, как болванчик, только и делает, что кивает. Чонгук дьявол — прекрасный, знающий, чего хочет, дьявол, а Юнги в ангелы все равно не записывался, да и устоять невозможно. Чонгук целует медленно, проводит языком по деснам, ловит чужой язык, проходится языком по штанге и, потеряв контроль от короткого стона Юнги в поцелуй, уже вгрызается в чужой рот, целует жестко и глубоко и нехотя отстраняется. — До вечера, — шепчет в губы дьявол и идет к двери. Чонгук оставляет за собой абсолютного растерянного, горящего изнутри и все еще ничего не понимающего парня. Юнги выходит во двор и идет прямо к бассейну, где уже нет ни брата, ни друга. Он, как есть, в одежде падает в воду и, даже не пытаясь выныривать, идет на дно. Вода должна помочь. Не только унять разгорающийся внутри пожар, а просто прочистить мысли, расставить приоритеты, заставить память вспомнить все и распланировать дальнейшие поступки. Юнги запутался: если от Чонгука ему срывает крышу, то от Техена ему хочется жить. И вроде мозг понимает, куда надо стремиться, но от Чонгука сводит конечности… Все те места, где касался Чонгук зудят и болят, Юнги чувствует его прикосновения до сих пор, чувствует этот дурманящий вкус на губах и идет на дно. Буквально. Позволяет воде сомкнуться над головой, полностью расслабляется, прикрывает веки и отдается стихии. Тут на дне хорошо. Тут все знакомо и привычно. Юнги всегда был на дне, это его комфортная зона, здесь его не побеспокоят, и пока вода нежно обволакивает его тело, зализывает раны, оставленные братом, и нежно шепчет слова успокоения на ухо, Юнги тут и останется. Воздуха больше нет, желания выбраться так и не появилось, Юнги сильнее жмурит глаза и понимает, что и тут его обманули, потому что никакого света в конце тоннеля тоже нет. Зато, стоит их открыть, как Мин видит, отчетливо видит черные прожигающие бездонные глаза, которые смотрят в душу, и Юнги даже успевает улыбнуться за секунду до того, как его резко дергают наверх, и весь мираж покоя рушится. Юнги долго кашляет, помогает легким вытолкнуть забившуюся туда воду и сгорбившись сидит у бассейна, не в силах поднять взгляд на того, кто прервал его идиллию с водой. — Какого черта это было? Ты, блять, умеешь плавать! Какого черта ты делал на дне бассейна? — Чонгук разъярен, он кричит так, что Юнги жмурится. Он уверен, что на крики старшего уже весь дом выбежал, и от этой мысли стыдно. Юнги не собирался кончать жизнь самоубийством, он просто хотел отдохнуть, но заигрался, забылся, а выныривать потом расхотелось. — Ты, сука, ты меня… ты меня, — Чонгук продолжает материться и не может подобрать слово. То есть он его знает, он знает, что там должно быть «напугал», но признаваться в этом даже себе не хочется. — Что за выкидоны? Ты в самоубийцы резко заделался? — продолжает кричать Чонгук и сильно трясет Юнги за плечи, заставляя того, наконец-то, поднять на него мутный взгляд. «Он меня убьет, — думает Юнги. — Я бы точно себя за такое убил. Он нырнул прямо в костюме, всю одежду испортил и прическу, господи, как же ему идут… эти прилипшие ко лбу черные волосы и метающий молнии взгляд. Чон Чонгук, почему ты такой ахуенный, и почему я должен тебя ненавидеть…» Мин видит, как у двери стоят Хосок с Чимином и не осмеливаются подойти, он замечает Суран, выглядывающую из окна. — Случайно получилось, — хрипит Мин. — Мне жаль, что тебе придется переодеваться, — говорит Юнги и нервно облизывает губы. — Я тебе умирать не разрешал, еще раз такое выкинешь — с того света достану, — шипит Чонгук и встает на ноги. — И еще, — говорит Чон смотря на младшего сверху вниз, — не лижи при мне свои блядские губы, я не железный — выебу.Flashback
Чонгук только вышел с двухчасовой встречи с другими главами кланов и мечтает о чашечке кофе и покое хотя бы на час, но ему всего этого не видать до конца дня. По регламенту, приступивший к своим обязанностям новый глава клана должен после встречи в расширенном составе проводить отдельные встречи с партнерами. Чонгук только вступил в должность, но уже меняет правила. Он переносит все встречи, кроме одной. С Техеном перемирие было заключено совсем недавно, и его лучше держать под присмотром. Поэтому Чон распоряжается, чтобы из всех гостей к нему пустили только Кима. Интерьер кабинета Чонгука выдержан в классическом стиле с преобладанием темно-коричневого цвета. Помимо массивного стола из красного дерева и кресла самого Чона, в кабинете два больших кожаных дивана, расставленных вокруг низкого столика, огромный на всю стену бар и стеллаж для документов. Чонгук расслаблено сидит на диванчике и ждет, когда ему и его гостю принесут кофе. Стоит секретарше покинуть кабинет, как Чонгук не сдерживается: — От твоей бабской ухоженности и всего этого блеска, чувствую, что сейчас ослепну. — А от твоего пафоса, чудо, что стекла на окнах не треснули, — не остается в долгу Ким. — Радует, что несмотря на перемирие, мне не нужно изображать, что ты мне нравишься, — Чонгук тянется к чашке дымящегося эспрессо и делает глоток. — Всегда ценил в тебе прямолинейность, больше ведь все равно нечего, — усмехается Ким. — Мои люди уже договорились о покупке той фармацевтической компании, сразу после оформления документов твои могут переделать ее в то, что мы и планировали, — переходит он к делу. — Лаборатория будет в Пусане, я уже послал туда доверенного человека, и по моим подсчетам прибыль от этого проекта не только окупит наши затраты, а позволит, не трогая свои запасы, купить еще одну такую компанию, — говорит Чон. — Я рассчитываю, что полицию и министерство ты возьмешь на себя, у тебя там сил побольше, — говорит Ким. — У меня везде сил побольше, — язвит Чон. — Я все еще жду твоего ответа по территории в Тэгу, ты знаешь, я очень хочу эту землю. Я планирую открыть представительство фонда там, поэтому кончай ломаться, как девчонка, и продай мне землю. — Нет. Я уже раз десять отсылал твоих людей и тебе лично сказал, повторяю в одиннадцатый — эта земля не продается, — твердо говорит Техен. — Чего ты так уперся? Я предлагаю тебе огромные деньги, ты на них своим шлюхам по яхте подарить можешь или даже по частному самолету, не глупи, продай землю, — Чонгук со звоном откладывает чашку и смотрит на парня. — У меня денег на это и так хватает, а землю я не продам. И вообще, со шлюхами общаться ты любишь, я за секс предпочитаю не платить, — Техен говорит, как бьет. — Как, кстати, твой братец поживает? — меняет он тему. — Значит, я был прав, — уголки губ Чонгука ползут вверх в презрительной улыбке. — Ты на задницу моего братца запал. Так вот тебе новость — не выйдет. — Да брось, я видел, как ты на него на «коронации» смотрел, ты, что, собственного брата трахаешь? — морщится Ким. — Он моя зверушка, и цепь от его поводка в моих руках, — ухмыляется Чонгук. — Что-то я не видел на нем поводка и думаю, спокойно могу ухаживать за абсолютно свободным парнем, — Техен откидывается назад и вызывающе смотрит на партнера. — Он не свободен! — резко говорит Чон. — Значит, ты все-таки его трахаешь. Ахуеть. А какой имидж себе придумал, чуть ли не самый рьяный гомофоб страны, — издевательски качает головой из стороны в сторону Техен. — Хотя врешь же, не верю, что он дал бы тебе добровольно. Привязываешь и насилуешь? — А не многое ли ты себе позволяешь, — Чонгук сводит брови на переносице и сужает глаза. От этого взгляда холодок проходится по коже Техена, но виду он не подает. — Правда глаза режет? — вкрадчиво интересуется Ким. — Я общался с Юнги, и мне этого было достаточно, чтобы понять, что он добровольно под тебя не ляжет, — хмыкает он. — А если ляжет? — парирует Чонгук. — Не понял? — Техен в удивлении приподнимает брови. — Если он сам мне даст, более того, если я заставлю его влюбиться в меня, тебе все равно будет, что сказать? — Чонгук говорит так, что Техен все еще не может понять, серьезен ли тот в своих словах. — Быть такого не может. Ты можешь его напугать, угрожать, и тогда он будет делать все, что ты захочешь, а это не интересно. Влюбить его в себя могу я, ты тут не силен, плюс ко всему еще и брат, — Техен теряет интерес к разговору. — Без применения силы, без насилия он сам придет и, более того, позволит надеть на него ошейник. Как тебе такой вариант? — Чонгук закидывает ногу на ногу и ожидающе смотрит на задумавшегося Кима. — Интересно, зная тебя и твои методы, я думаю, что это не сработает. Хочешь на спор? Вспомним старые добрые времена? — подмигивает партнеру Техен. — Суть спора в чем? Кто первым трахнет моего братца, или в кого он влюбится? — спрашивает Чонгук. — Оба. Выиграет тот, кто получит не только его тело, но и сердце, слабо? — ухмыляется Ким. — Что на кону? Ты, знаешь, если играть, то я люблю по крупному, — говорит Чонгук. — Если выиграю я, то хочу 20% акций фонда и Мин Юнги в свое пользование. Чтобы ты потом не вспомнил, что кровные узы и, мол, берешь под покровительство. Заберу его себе. Идет? — вопрошает Ким. — Юнги можешь забирать, акции — нет, — не думая, отвечает Чон. — Тогда я не спорю, — притворно обижается Ким. — Ким Техен, не еби мне мозг, возьми что-нибудь другое, — злится Чонгук. — А чего хочешь ты в случае выигрыша? — спрашивает Ким. — Землю, притом ни копейки за нее не заплачу, — выпаливает Чонгук. — Идет, — хмыкает Техен. — Видишь, я согласен на то, чтобы отдать тебе землю, хотя и не хочу, а ты акции крысишь, — злится он. — Потому что акции — это контроль, а ты — сука, которой этого контроля я давать не хочу. Хорошо, я все равно выиграю, так что спору быть, — Чонгук поднимается на ноги и идет к бару. — Закрепим наш договор. — Давай обговорим некоторые моменты, — предлагает Техен, пока Чон разливает виски в бокалы. — Вы живете в одном доме и доступа к нему у тебя больше — это нечестно. — Все честно. Ты же у нас принц, сама добродетель, и не забывай, ты уже в выигрыше: ты спас собаку, чуть ли не герой в его глазах, а меня он терпеть не может, пока. — Чонгук передает один из бокалов Киму и присаживается рядом. — Мне нравится пари, при условии, что он полностью свободен в передвижениях и у меня есть к нему полный доступ, поэтому будь добр и убери от него когти, дай ему свободу, — говорит Техен. — Я и так съезжаю уже к себе, в доме буду появляться по необходимости. Можешь быть спокоен на этот счет. Если играем, то пусть все будет по-честному, — усмехается Чонгук. — Повторяю условия пари — сердце и тело Юнги, притом с последним требую доказательств, засос не значит, что ты его трахнул, — ухмыляется Ким. — То же самое касается и тебя тогда, — говорит Чонгук. — Значит, по рукам? — Вспомним прошлое, аж азарт появился, — смеется Техен и, чокнувшись бокалами, парни выпивают виски до дна.