Неделимые.

Юнги обреченно вздыхает, откладывает ручку в сторону которой заполнял больничные карты, и, сняв очки, трет переносицу большим и указательным пальцами. Чимин сопит. Выглядит обиженным, уязвленным, скрестил руки на груди и надулся как воздушный шарик. — Чимин, — снова начинает Юнги после минутного молчания-перерыва в их споре. — Пожалуйста, Чимин, я ведь люблю тебя. — Заметно, — огрызается Пак, вздергивает показательно подбородок и смотрит на плакат, висящий в кабинете Мина. — Тогда люби меня таким, какой я есть. — Я и не пытаюсь тебя изменить, — альфа откидывается в кресле. Бороться с упрямством Чимина все равно, что ковырять бетонную стену пластмассовой ложкой — глупо, бесполезно, пустая трата времени, но если бы Юнги знал другой способ, обязательно бы им воспользовался. — Это простое обследование. Всего пара анализов. — Для чего? — Чимин щурит глаза, глядя на альфу. — Зачем ты хочешь меня лечить? От чего? Мы уже выяснили, что я ни на что не годен, поэтому советую тебе не тратить время на обследования, а просто найти… — Замолчи. Юнги мрачнеет, и Пак внутренне вздрагивает от тона его голоса: сурового, холодного, оскорбленного. Юнги устал постоянно повторять Чимину, что ему не нужен никто другой, что он любит его таким, что даже в будущем будут ли у них дети или нет — неважно, Юнги хочет быть с ним, но с недавнего времени Чимин вбил себе в голову, что он дефектный, бракованный и что Юнги с ним из жалости. — Если ты снова предложишь мне найти себе кого-то, то это тебе придется искать другого альфу, ясно? — Мин смотрит на него тяжелым взглядом, и Чимин опускает взгляд, весь сжимаясь под его напором. — Сколько еще раз я должен тебе сказать, что мне нужен именно ты. Я люблю тебя, Чимин, и хочу быть с тобой. И если у меня будут дети, то только от тебя. А теперь перестань строить из себя оскорбленную невинность и пройди это чертово обследование. Чимин сжимает ладони в кулаки, смотрит на своего альфу исподлобья и чувствует себя глупо. Он ведет себя как истеричка, отказываясь от помощи, которую Юнги хочет оказать. Он ведь обещал себе сделать его счастливым, а своими показательными выступлениями только расстраивает. Чимин злится, но злится на себя и свой эгоизм. С другой стороны ему трудно поверить в хоть более менее положительное развитие событий, отсюда его препирания с парнем по поводу лечения. Чимин боится, что все попытки Юнги будут тщетны. Боится, что ему уже ничем не помочь. Пак встает с кресла, обходит рабочий стол Юнги и садится ему на колени, обнимает за шею и носом утыкается под ухом. — Прости, — бормочет он. — Прости меня, я не прав. Ты так много делаешь для меня, для нас, а я веду себя как капризный ребенок. Доктор вздыхает, обнимая парня за талию, и неторопливо гладит ладонью поясницу. Чимин жмется ближе, крепче, вздыхает и горячо выдыхает альфе в шею. — Я сделаю все, что ты скажешь, — говорит Пак, отстраняет свое лицо от шеи Юнги, и смотрит блестящим взглядом в его глаза. — Обещаю. Чимин засматривается на Юнги, а затем первым тянется к тонким мягким губам, прижимается к ним, сжимая щеки Юнги своими ладонями, отстраняется, чтобы посмотреть реакцию, а затем чувствует, как Мин, собственнически умостив ладонь на его затылке, прижимает к себе. Юнги целует его неосторожно, немного агрессивно, но Чимину как никогда нравится. Напор Юнги приятен, заставляет низ живота приятно тянуть, и пока Чимин увлеченно посасывает чужой язык, берет Юнги за руку и кладет себе между ног, отчаянно сильно сжимая ее в запястье. — Чимин, я на работе, — сбивчивым шепотом напоминает Мин, зубами оттягивая нижнюю полную губу. Чимин на вкус такой сладкий, что оторваться совершенно невозможно. Юнги ритмично сжимает его внутреннюю сторону бедра, а омега ерзает на его коленях, тихо хныкая в поцелуи. Чимина ведет. Он дрейфует на волнах разгорающейся страсти и не хочет прекращать. — Так останови меня, — горячим шепотом дразнит Чимин, уворачивается от губ альфы и прячет лицо на его шее, под воротником белоснежного халата, где юркий горячий язык принимается выводить спиралевидные узоры, вынуждая Юнги запрокинуть голову на подголовник кресла и зажмурить глаза. Чимин как никогда испытывает непреодолимое желание чужого тела, он бы оседлал своего альфу прямо в кабинете, но Юнги сильно сжимает его бедра, не давая даже ерзать, да и кресло доктора не предусмотрено для плотских утех. — Придешь сегодня пораньше? — просит Чимин, жмется губами под подбородком, слабо прикусывает резцами, Мин шипит, сильнее обнимая Чимина за пояс. — Пожалуйста, хен, приходи домой пораньше, а? — Господи, Чимин, ты меня с ума сведешь, — жалуется Юнги, слышит тихий игривый смех в губы, которые тычутся в его собственные, и снова целует, упиваясь наигранным недовольством и слабым сопротивлением. Три коротких стука в дверь кабинета Юнги парни успешно игнорируют, слыша только тяжелое дыхание друг друга и провокационные полустоны Чимина. — Доктор Мин…. о, черт! Простите, пожалуйста, — молоденькая медсестра забавно закрывает рукой глаза, отворачиваясь, по-прежнему держась за руку. — Простите, что помешала. Я стучала, но никто не ответил, и я… — Все в порядке, Сонхва. Чимин уже уходит, да, Чимин? — Юнги мажет большим пальцем по его влажной от общей слюны нижней губе, и Чимин показательно щелкает зубами, слабо прикусив самый кончик. — Ухожу, — соглашается Пак. — Ты мне пообещал, хен. Пораньше, — Чимин вскидывает брови, слезая с чужих колен. Юнги смотрит ему в след, удивляясь, как Чимин сочетает в себе такой спектр различных манер поведения: то он дулся словно пятилетка, огрызался как истеричка, и вот уже в следующую секунду готов был залезть в штаны своего альфы прямо на рабочем месте, а теперь бесстыдно уходит из кабинета, до алых пятен смущая Сонхву, но сам совершенно не смущается собственного стояка и припухших красных губ. И как только Чимин мог подумать, что Юнги захочет искать кого-то другого? Он ведь самое лучшее, что случалось с Мин Юнги за всю его жизнь.

❖

Сокджин просыпается от тупой ноющей боли в затылке и дикого желания пить. Голова напрочь отказывается сотрудничать, и когда Джин пытается привстать на локтях, затылок бьет кувалдой, вынуждая лечь обратно. «Господи», мысленно стонет парень, медленно поворачивается на бок, планируя соскрести себя с постели хотя бы таким образом, и задевает нечто теплое под одеялом. Сокджин вздрагивает от неожиданности, чувствует, как желудок затягивает узлом от страха и неизвестности того, что находится рядом с ним, да еще и под одним одеялом. Это «что» явно теплое и живое. Сокджин шестым чувством понимает, что это — человек, потому что в затылок бьет теплым дыханием, а когда на его талию ложатся горячие сухие пальцы - чуть не взвизгивает. Джин априори не пьет ничего крепче вина и вермута. Причина, по которой сейчас он находит себя в крайне разбитом состоянии, с неизвестным человеком за спиной — так называемый «мальчишник» Чонгука. «Мальчишник» был больше похож на поминки, которые младший справлял каждые выходные, потому что Гук накидывался так, что при попытке Сокджина отобрать у него бутылку, старший брат получил по рукам. Поэтому ему и Намджуну ничего не оставалось, как попытаться уменьшить запасы спиртного собственными силами, лишь бы Чонгук не умер от передоза алкоголем, к чему тот так яростно стремился. Последняя мысль Сокджина, перед тем как обернуться, была о том, что он искренне молил всех богов, чтобы за спиной спал Чонгук. Он даже простит ему эти обнимашки. — Пожалуйста, нет, — Джин поджимает губы, едва не плачет, когда рассматривает милое спящее лицо Намджуна, который одной рукой обнимал подушку, а второй его. — Боже, ну почему? Вопрос остается без ответа, Намджун продолжает себе спокойно спать, а когда Джин избавляется от его объятий, просто поворачивается в другую сторону, натягивает на плечи одеяло и спит дальше. Потрясающая наглость. Джин скрывается в ванной со скоростью Флэша. Запирается в душевой кабине и принимается себя оглядывать на манер следов, от которых он совершит мысленное самоубийство. Но ничего нет. Кожа чистая: ни засосов, ни царапин, поясница не болит, задница не испытывала вторжения. Джин так перепугался, что даже не заметил, что стоит в душе под водой в белье. Ничего не было. — Не было..? — растерянно спрашивает он воздух и трет мочалкой плечи и грудь, пытаясь найти в себе малейшие изменения, которых нет. У них с Намджуном действительно ничего не было. Сокджин настолько ошеломлен, что, выходя из ванной и вытирая волосы полотенцем, упускает из вида уже пустую постель. — Доброе утро, — говорит Намджун, заливает кипятком кружки, двигает одну Джину, другую берет себе и садится за кухонный стол. — Надеюсь, ты не против, что я тут похозяйничал? — Давно проснулся? — осторожно спрашивает омега, умостившись на краешке стула. — Ты по утрам очень шумный, — Намджун пожимает плечами, складывает губы трубочкой и дует на горячий напиток. — Сразу, как только ты пробормотал «Пожалуйста, нет» и «Боже, ну почему». Джин чувствует, как краснеет, и стыдливо прикрывает глаза ладонью. — Я просто… — Неужели ты думал, что я воспользуюсь тем, что мы оба пьяны и пересплю с тобой? — Джун вскидывает вопросительно бровь, и Джин, все еще не отошедший от прошлого стыда, испытывает новый, потому что да, он бы нисколько не удивился, если у них был секс. Тем более, не впервые же, в конце концов. Альфа фыркает, усмехнувшись, прочитав в глазах Джина ответ. — Нет, Сокджини, я не стал бы этого делать, — Джин вздыхает, опускает глаза в свой чай и делает первый глоток, когда Намджун продолжает. — Я не стал бы этого делать, хотя ты так умолял меня, что было трудно устоять. Сокджин обжигает язык, губы, небо, давится, начинает кашлять, а Джун просто наблюдает. Немая сцена длится несколько минут, когда Ким набирается храбрости, собирает остатки своего достоинства в кулак и выдает: — Я никогда бы не стал просить тебя переспать со мной, — голос звучит сипло, и Джин угадывает, что пение с Гуком в караоке не прошли даром. — Да? В таком случае твоя фраза «Джуни, нам ведь было так хорошо вместе, я так скучал по тебе» мне показалась? — Намджун испытывает странное удовольствие, смущая и заставляя Джина чувствовать себя неловко, только то, как омега яростно отпирается, немного оскорбляет. Порой из-за этого Намджун наиболее остро чувствует, что он Джину неровня, а тот так неаккуратно подчеркивает их различия. — Определенно показалась, — Сокджин скрещивает руки на груди, и альфа вздыхает, согласившись. — Как скажешь, Сокджин, — Намджун убирает кружку в мойку. — Думаю, мне пора. — А Чонгук… — пытается зацепиться Джин, запоздало понимая, что Намджун задет его словами. — Надеюсь, что дома. По крайней мере, такси должно было его отвезти вчера домой. Я проведаю его. Можешь не провожать. Джин смотрит вслед уходящей спине, чувствуя тупую ноющую боль в груди и разочарование от себя самого. Намджун как та рана, что гноится, не затягивается, как бы ты не залечивал ее. А когда тебе кажется, что уже все, что-то произойдет, что-то подковырнет под самый корень, и снова кровоточит. Сокджин ковыряет свои раны, не позволяя никому их залечивать. Джин наказывает себя за то, что когда-то был тем, кто так же ранил Намджуна. И, кажется, у того рана почти затянулась. Чего не сказать о Сокджине.

❖

Тэхену нравится новое постельное белье. Оно насыщенного кофейного цвета, с геометрическим фигурами в черном цвете. Тэхену нравятся новые подушки и новое теплое одеяло. Тэхену нравится ремонт и перестановка, которые он сделал в комнате. Единственное, что не совсем вписывается в выдуманную идиллию Тэ, — это иллюзия, которую он пытается воплотить в жизнь. Иллюзия и абсолютная ложь, что все хорошо. Он изо всех сил старается поверить в то, что придумал для себя и других. В то, что с ним все хорошо. Тэхен никому не говорит, что спит только на правой стороне постели, оставив левую свободной, что по ночам водит раскрытой ладонью по пустой подушке, как будто почувствует чужое тепло. Его тепло. Тэхен никому не говорит, что у него остались вещи Чонгука, которые он ни выкинуть, ни вернуть ему не может. То же самое с его чувствами. Тэхен заперт с ними. Ему не становится ни на миг легче или не так больно, или хотя бы безразличнее. Тэхен, словно хомяк в клетке, бегает в своем колесе, усилий прикладывает по максимуму, а все топчется на одном месте. Тэхен не знает, откуда только в нем столько сил, чтобы все это выдержать (перетерпеть, пережить). Он цепляется за Хесона как за единственное значимое в его жизни, потому что все остальное больше не имеет смысла. Потому что дыра внутри болеть не перестает, становится только больше, затягивает в себя все хорошее, оставляя для Тэ только горечь от расставания и факт того, что он снова один. Тэхен знает, что страдает не только он. Что где-то есть Чонгук, который так же заперт в такой же клетке со своими обязательствами и долгом перед семьей. Тэхен знает, потому что Намджун иногда звонит поздними вечерами-ночами и говорит, что Гук снова не в состоянии. Что он срывается и с каждым разом все хуже. Говорит, что Чонгук ругается с семьей, не воспринимает никого вокруг и скучает, ужасно скучает по сыну. Тэхен трет мокрые щеки до тех пор, пока не начинает щипать красная растерзанная кожа, и кусает израненные губы. И от слов Намджуна, от мысли, как Чонгуку тяжело, становится больнее вдвойне. Они словно главные герои фильма с отстойным сюжетом и таким же концом. Только до титров еще далеко. Тэхен идет к Хесону в комнату, чтобы разбудить. Обычно он стоит подолгу в дверях смотрит, как его маленькое создание до умильного трогательно сопит, крепко обнимая за лапу медведя, подаренного Чонгуком на Новый Год. Их сын смышленый и умный мальчик, который в свои почти три перестал задавать вопрос о том, где папочка Чонгук, после того как Тэхен несколько раз сказал, что он занят на работе, но Чонгук так и не пришел к нему. Каждый раз, когда Хесон расстраивался или ссорился с Тэхеном, он убегал в свою комнату, прятался за большим плюшевым медведем и тихонько плакал, а потом подолгу Тэхен не мог его уложить спать, мальчик даже отказывался есть. Тэ готов был умереть оттого, насколько сильную боль причиняли слезы его ребенка и его отстраненность. В то утро Тэхен по привычке вошел в комнату спящего сына, но не остался стоять в дверях. Хесон любил спать на животе. Тэхен не сразу заметил это, но Чонгук засыпал так же. Подолгу ворочался, а потом прятал одну руку под подушкой, а вторую закидывал на Тэ и только тогда засыпал. Хесон оказался истинным сыном своего отца, перенимая у него те же повадки. Пухлые красные губки были приоткрыты, малыш крепко спал, размеренно дыша, отчего растрепавшиеся по подушке волосы едва шевелились от его дыхания. Его наволочка была испачкана в крови. Тэхен настолько испугался, что едва на ногах устоял. — Хесон! — Тэ опустился рядом с детской кроваткой, прикасаясь к подбородку и щеке ребенка своими пальцами. Сонное личико мальчика едва поморщилось, он шмыгнул носом, и Тэхен почувствовал, как кровь застыла в жилах. Бордовые запекшиеся корочки под маленьким носиком вселяли ужас. Хесон открыл глаза, сонно моргая, и пробормотал тихое «папа». — Детка, проснись. У тебя что-то болит? Хесон растерянно поморгал, глядя на испуганного родителя, а потом покачал головой. — Ничего не болит, — ответил он, и Тэхен осторожно провел под его носиком, стирая запекшуюся кровь. — Папа, ты чего? Тэхен сгреб его в объятия и прижал к себе так крепко, что мальчик закряхтел, но Тэ только сильнее стискивал в пальцах его пижаму и прижимал к себе. Сердце стучало ужасно быстро, Тэхен вмиг позабыл собственные печали, настолько его сковал страх за собственного ребенка. Он смотрел на испачканную наволочку, головой понимая, что носовое кровотечение — это не повод кидаться в истерику, но ничего не мог с собой поделать. Ему было очень страшно. — У тебя правда ничего не болит? — Тэ отстранил от себя мальчика, и тот опять отрицательно покачал головой. — Хорошо, — кивнул Тэхен, беря сына на руки. Его голос дрожал, но он выдавил из себя улыбку. — Тогда пойдем умываться и кушать? Хесон обнял его за шею и снова сонно прикрыл глазки, пока Тэ нес его в ванную, прижимая как никогда крепко к себе. - Я понимаю, что ты испугался, — Юнги вздыхает на том конце трубки, пока Тэхен грызет кончик карандаша, глядя за играющим с кубиками сыном. — Но ведь кровь из носа — это не смертельно. Он мог просто сам себя поранить, ты ведь знаешь маленьких детей. Или чихнуть чересчур сильно, или, ну не знаю, переутомиться. — От чего мог устать трехлетний ребенок, хен? — скептично спрашивает омега. — А если что-то серьезно? — Тэхен запускает пятерню в волосы, растерянно дергая за пряди. — Что если он заболел? — У него есть температура? Он похож на заболевшего? — Вроде бы нет. — Послушай, я не могу успокоить тебя, ты все равно не поверишь, поэтому лучше обратись к педиатру. — Я приеду в Тэгу на выходных, ты можешь попросить доктора Кима осмотреть Хесона? — Тэхен нетерпеливо постукивает ногой по полу, отчего Хесон удивленно смотрит на него, а потом берет грузовик и завозит его в построенный из кубиков гараж. — Хорошо, Тэхен. Я договорюсь. Но прошу тебя, не раздувай из мухи слона. Это всего лишь кровь из носа. — Ладно, — Тэ вздыхает, прикрыв на секунду глаза. — Я успокоюсь. Попробую. Передай Чимину привет. — Обязательно. Тэхен отключился и сжал телефон в руках. Хесон подошел к нему и положил свои пухлые ручки на колени, любопытно заглядывая в глаза. Тэ прислонился губами ко лбу ребенка, чувствуя обычную теплую кожу, чуть сладковатую по запаху из-за недавнего купания. — Поедем к тете? — спрашивает Тэхен, сажая мальчика к себе на колени. Хесон довольно кивает, угукнув. — Хорошо, — вздыхает Тэ, обнимает сына покрепче и понимает, что сейчас он как никогда сильно нуждается в Чонгуке. В его присутствии, поддержке, хотя бы в его объятиях.

❖

Когда все катится в пропасть, и ты не можешь даже ухватиться за нить происходящего, не понимая, когда все пошло не так — страшно. Где ты проморгал, что ты упустил, мог ли ты все это исправить или шанса не было изначально. Виноват ли только ты, кто-то другой или это все чертова Судьба. Тэхен не знает, что он сделал не так. В прошлой жизни, а может уже и в этой. Тэхен не понимает, за что он подвергается всем этим испытаниям. А может быть это наказание? Он уже не знает, во что верить и что думать. Он все чаще возвращается мыслями в тот декабрь четыре года назад, едва позволяет себе подумать о том, что было бы не измени он своего решения, а потом мысленно дает себе пощечину, что посмел подумать об этом. Тогда он уходит в воспоминания еще более старые. Не встречать Чонгука. Не идти в библиотеку и не ронять чертов учебник. Вообще, смог бы он избежать встречи с Чон Чонгуком? Хесон тихонько стонет, уткнувшись влажным лбом в грудь Тэ, и тот укачивает его на своих руках, прикрывая теплым пледом. Он совершил ужасную глупость. Надо было остаться в Сеуле, не надо было ехать в Тэгу. Он такой идиот. Когда через два дня у Хесона снова пошла кровь из носа, пока он кушал, то испугался уже не только Тэ. Мальчик расплакался, размазывая алую жидкость пальчиками под носом, Тэхен едва успевал перехватывать его руки и останавливать кровь. Он действовал на автомате, говорил Хесону что-то, пытаясь успокоить и себя, и его. Юнги сказал вызвать врача, но Тэхен упрямо отказался и, собрав самое необходимое, поехал в Тэгу. Плачущий с утра Хесон посреди пути затих и уснул. Тэхен на секунду позволил себе расслабиться, даже сам немного задремал, но проснулся от того, что Хесон в его руках стал беспокойным. Беспокойным, мокрым, горячим и дрожащим, словно ему холодно. То, что у мальчика поднялась температура, Тэхен понял сразу. Разбудить Хесона не получалось, он морщился, отворачивался при попытках Тэ его растолкать, прятался от дневного света, бьющего из окна скоростного поезда, и Тэ догадался достать плед из дорожной сумки, чтобы укрыть его, спрятав от света, и попытаться согреть. Ему было страшно. Ужасно страшно, он был совершенно один, не зная, что делать и кому позвонить. Хесон почти никогда не болел, только последние полгода немного сопел носом, иногда чихал после прогулки, плохо ел. Но Тэ не мог даже мысли допустить, что с сыном что-то не так. Он так погряз в своих проблемах, что упустил из вида самое важное — здоровье своего ребенка. — Папочка, — Хесон тихонько зовет, и Тэхен тут же отзывается, глядя в воспаленные глаза мальчика. — Я хочу пить. Подставлять бутылку к губам ребенка, медленно давая ему попить и видеть, как тот морщится и немного дрожит, отчего вода расплескивается и затекает ему за шею, больно для Тэхена физически. Он прикусывает губы, чтобы не расплакаться. — У меня болит голова, папочка, — шепчет мальчик, на что Тэ прижимается к нему своим лбом и ласково целует в носик. — Мы скоро приедем, мой хороший, потерпи еще чуть-чуть, — просит он. Хесон вздыхает, и Тэхен снова укрывает его, прижимая к себе, согревая. Хесон молчаливо кивает, закрывает глаза, прижимает ручки, сжатые в кулачки к лицу, и, кажется, засыпает. Тэхен откидывается на спинку кресла, зажмуривая глаза, и крепче прижимает к себе сына.

________________

«Пожалуйста, встреть нас. Хесон заболел. Мне страшно». Чимин нервно кусает губы, ходит из стороны в сторону по платформе, поглядывая на Юнги, который курит, стоя чуть поодаль, рядом с урной. Он снова смотрит на сообщение, перечитывая его раз за разом, и сердце болезненно сжимается в груди. Чимин прячет мобильник в карман джинсовой куртки и собирается идти в обратную сторону, когда перед ним вырастает Юнги. — Успокойся, — просит альфа, но Чимин лишь губы поджимает, слабо качнув головой. — Почему он не едет? — спрашивает Пак, его голос срывается. — Потому что поезд придет через пятнадцать минут. Своим мельтешением ты не ускоришь его приезд. — Ты ведь говорил ему обратиться к врачу? Зачем он поехал в Тэгу? — задает вопросы Чимин, прекрасно понимая, что у Юнги ответов на них нет. — Он доверяет только доктору Киму. Он не говорил, что Хесон заболел, его напугало то, что у мальчика пошла кровь из носа. Чимин вздыхает. Конечно, он не винит Тэ, что он взял Хесона с собой. Он бы не повез больного ребенка, значит, что-то случилось в дороге. Просто Чимину очень страшно. Ему страшно, потому что Хесон — его любимый мальчик. Хесон для всех самый любимый ребенок, который окружен заботой кучи старших, но для Чимина этот маленький альфа особенный. Хесон смело может называть Чимина своим вторым папой, после Тэхена. Юнги притягивает омегу к себе, обнимая и ободряюще наглаживая его спину. Чимин дышит им, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Они так и стоят, обнявшись, пока не слышат приближающегося поезда. Чимин отстраняется и нетерпеливо высматривает нужный вагон. Тэхен выходит третьим с перекинутой через плечо сумкой и прижимающий к себе сверток с ребенком. Чимин видит только ножки в джинсах и кроссовочках и уже несется к другу, который бледнее снега. — Что случилось? — первое спрашивает Чимин. Юнги оказывается рядом, предлагает помощь и берет сумку. — У него температура. Высокая температура последние часа полтора дороги. Ему холодно, он дрожит, — заикаясь, говорит Тэ, обеими руками обнимая уснувшего сына. — Он только полчаса как уснул. Хен, — обращаясь к Юнги, говорит Тэ. — Что мне делать? Утром все было хорошо, а потом опять пошла кровь из носа. Что с ним, Юнги-хен? Тэхена трясёт, отчего Чимин прижимается к его боку. Мин хмурится, они отходят чуть подальше от поезда, от основного скопления людей, и Юнги просит показать ему мальчика. Хесон бледный, с испариной на лбу крепко спит, уткнувшись носом Тэхену между ребер. Юнги прикасается своей рукой к его лбу, держит ладонь несколько секунд под выжидающие взгляды омег. Он едва сдерживает мимику своего лица, когда голубая в полоску рубашка Тэхена под кардиганом, там, где носом жмется мальчик, начинает намокать красным. У Хесона снова идет кровь. — Поехали в больницу, — говорит твердо Юнги. Чимин переводит испуганный взгляд со своего парня на Тэ. Тот уже не сдерживаясь, начинает плакать, видя новое кровотечение. Тэхен шепчет «боже, нет», и не может сдвинуться с места, глядя на то, как его ребенок снова истекает кровью по непонятной причине. — Тэхен, срочно поехали в больницу, — чуть жестче повторяет доктор Мин, и тянет парня за локоть. — Чимин, поведешь, — альфа отдает ключи и сумку Тэ Паку, и тот заторможено, но кивает и уже торопится на выход. — Что это? Что с ним?! У Тэхена начинается тихая истерика, но Юнги не готов его сейчас успокаивать. Хесон важнее. Он отбирает у Тэ мальчика, который хнычет во сне, и прижимает горячее тельце к себе. — Тэ, пожалуйста, делай, как я говорю. Быстро в машину. Тэхен на негнущихся ногах идет вслед за Чимином, который уже торопливо скрывается за углом, то и дело оборачиваясь и спотыкаясь на ровном месте, потому что не может оторвать взгляд от сына, которого уверенно несет следом Юнги. Альфа чувствует себя напряженным как струна. Он впервые молится, чтобы его догадка не оказалась правдой.