***
— Я знаю, как для тебя важна художественная целостность, — говорит Вики, кивая с серьёзным видом. — Правда, занимайся этим альбомом хоть два года, если нужно. — У нее длинные каштановые распущенные волосы с идеальным блеском. Этот ресторан дорогой, но по телефону Вики сказала, что бизнес есть бизнес, а кафе или бары для этого плохо подходят. Но она всё равно одета, как рокер — черные джинсы, кожаная куртка и однотонная белая футболка под ней, но никому не стоит думать, что она завалилась сюда из накуренного бара — она лучший и самый умелый менеджер из всех, что у меня были. По сравнению с Вики, Пит вообще едва справлялся со своей работой. Я рад, что сменил менеджера, сменил лейбл. Рад, что та авария сделала меня бессмертным. — Но есть одно но, — говорю я Вики, стараясь сосредоточиться на этом. Это трудно. Она кивает, надув губы. — Но когда ты в последний раз выпускал новый материал? — Boneless. — Именно. Это было два с половиной года назад, Райан. И я знаю, знаю, что Boneless оставался в чартах с момента его релиза, и мы оба знаем, насколько ты талантлив! Тебя несложно продать. Просто... — она делает паузу и вздыхает. — Где ты? Ты дал одно интервью прошлым летом, и то мне пришлось заставлять тебя это сделать. Ты не ездишь в туры. Ты ничего не записываешь. Люди перестают ожидать от тебя чего-то нового. А нам нужно, чтобы они ожидали. Я мрачно хмурюсь. Эту часть рекламы — попытки продать себя — я ненавижу. — Мы начнем записывать в конце января или в начале февраля. Альбом выйдет к маю. Потом будет тур, как мы и договорились. Я не сижу без дела, — мой тон звучит оборонительно без видимой на то причины. Она задумчиво осматривается вокруг, а я возвращаюсь к еде, которую она заказала — жареная рыба с листьями салата. Она говорила что-то о жирных кислотах и о том, что я неправильно питаюсь. Когда я подписывал контракт с ней, она сказала, что мне больше ни о чем не нужно волноваться: счета, деньги, еда, сон, пиар. Она разберется со всем, даже с витаминами. Она подносит серебряный мундштук в губам, хмуря брови. — Нам нужен взрыв. — Взрыв? Она кивает. — Чтобы мир замер, когда ты выпустишь альбом. Что-то новое. Что-то новаторское. Что-то, из-за чего о тебе будет думать каждый в этой стране, от страшненького малыша до безмозглой домохозяйки. — Она выпускает сигаретный дым, глядя куда-то в даль. Рядом с нашим столом сидят две девушки и смотрят на нас, узнав меня. Я вздрагиваю от неловкости. — Разве это не твоя работа — придумать, как мы это сделаем? Она выныривает из своих мыслей и широко мне улыбается. — Конечно! Я просто размышляю вслух, не обращай внимания. Ты просто пиши музыку, а я позабочусь обо всем остальном. Я только говорю, что если у тебя есть идеи, то поделись ими со мной. Это то, для чего я здесь. Для тебя я сделаю что угодно. — Я знаю. В моем тоне слышна искренняя благодарность. Это её работа, но господи, я охренеть как счастлив, что она здесь, заботится обо всем для меня. Она каждый день утопает в звонках и переговорах от моего имени, общается с командой, которая вращается вокруг меня, даже когда я ничего не делаю: юрист, бухгалтер, гонорары за песни, менеджмент уже мертвых The Followers. Мне не нужно волноваться ни о чем из всего этого. Я могу видеться со своими друзьями, ходить по барам, репетировать, заниматься группой, хорошо проводить время. Когда ты успешный музыкант, появляется много бумажной работы. Женщины за соседним столиком уже встали и направляются к нам, но Вики сразу же их замечает, сузив глаза. — Прошу прощения. Сейчас мой клиент не дает автографы и не делает никаких заявлений. Я делаю глоток вина, даже не глядя на девушек. Вики прогоняет их, пользуясь властью, которой я её наделил. Потом она снова поворачивается ко мне, будто ничего не было. — Тебе просто надо избавиться от призрака The Followers. Как это сделал Джо. Она ничего такого не имеет в виду, но у меня тут же пропадает аппетит, и я забиваю на недоеденное филе рыбы. Джо повсюду. Сволочь. Сначала называет меня педиком, а потом красится и создает группу в жанре глэм-рок. Я видел его на обложках пластинок — кроваво-красный комбинезон, блестящий, слишком обтягивающий и не оставляющий места для воображения. Я знаю, что у него большой член — сам видел, — но он хочет, чтобы это признал весь мир. Это не скрывает его посредственность в музыке, но народу это всё равно нравится. Бывший гитарист The Followers. Это уже что-то. Это важно. Молодец Джо. Какой же молодец. Наконец он стал звездой, как и хотел. Мудила. — Ты уже разобралась с Патриком? — спрашиваю я, чтобы отвлечься, и беру её зажигалку, чтобы прикурить. — О, да. Разобралась. Он ещё совсем неопытный, да? — Только не говори мне, что ты его наебала. — Я бы с радостью, — вздыхает она. — С ним пришел Гейб, прошелся с Патриком по контракту и всё ему объяснил. Заставил меня поменять некоторые пункты. Боже, стыдно признать, но я вообще не смогла наебать этого новичка. — Она посасывает кончик мундштука, кажется, она действительно расстроена. — Это всё этот твой Гейб виноват. Гейб и Вики не особо хорошо ладят, может, потому что Гейб постоянно пытается затащить Вики в постель. Вообще-то ему это однажды удалось, но Вики сказала мне, что она была пьяна, а я никогда не должен болтать об этом. Однако Гейб всё ещё старается, чем часто бесит её. В первую очередь, Вики — профессионал. С ней не стоит шутить. А это всё, чем занимается Гейб. Она говорит: — Патрик подписал контракт. Всё хорошо. Не переживай об этом. — Я вижу, как она медлит, прежде чем сказать: — Ты же знаешь, что я могла бы достать для тебя кого угодно. Да хоть Йена Пейса. — Он рок-барабанщик. Мне хватило рокеров. Она пожимает плечами, мол, раз я так хочу, то она ничего не может поделать. Я продолжаю курить, мы допиваем бутылку вина на столе. — О, мне кое-что нужно, — вспоминаю я, достаю из кармана сложенную листовку и передаю ей. Она берет её, заинтересованно подняв бровь идеальной формы. — На этой выставке есть снимок, который я хочу. Единственный, на котором есть парень. — Сделано. — Она складывает листовку и засовывает её в бюстгальтер. Она не спрашивает, зачем и почему. Никогда не спрашивает. Прежде чем наш обед заканчивается, она достает из сумки пять разных контрактов. Я подписываю их, не читая.***
— Ты сегодня вечером занят? — спрашивает меня Гейб с серьёзным видом. За ним стоит Джон, и он, похоже, потрясен, потому что мы только полчаса назад начали репетировать, а Гейб уже обсуждает, что будет дальше. Гейб — восхитительный музыкант, ему нравится то, чем он занимается, но внимание у него как у пятилетнего ребенка. Я пожимаю плечами. Я придумываю свои планы на ходу. Когда я просыпаюсь поздним утром, я понятия не имею, чем буду заниматься до следующего утра. — Нам серьёзно стоит сначала разобраться с Rampant, — возражает Джон. Я всё ещё настраиваю гитару, сидя на одном из высоких стульев. Патрик сидит за ударной установкой, покручивает палочки и поправляет джемпер. У Гейба на плече висит его бас, он выглядит так, будто у него похмелье, но он всё равно каким-то образом выглядит очаровательно. Вместе мы формируем круг в репетиционной, а между нами остается пустое пространство — место для идей. У нас хорошая репетиционная, да и я бы и не ожидал меньшего, учитывая то, что её для нас нашла Вики. На потолке куча светильников, что создает впечатление, что сейчас день, даже если на дворе ночь, стены толстые и звуконепроницаемые, обклеенные обоями с рисунком, имитирующим индийский ковер — изогнутые психоделические узоры, спиралью переходящие в темные цвета. Сначала здесь был бетонный пол, но я сказал, что так не пойдет, и теперь у нас деревянный пол из светлого клена. Мы всё равно разложили разные ковры по всему помещению, чтобы оно казалось более домашним и уютным, и здесь всё захламлено, но мы всё же всегда умудряемся найти то, что ищем. — Нам серьёзно стоит обсудить, чем мы будем заниматься сегодня вечером, — спорит Гейб. — Будет весело, — говорит Патрик, улыбаясь мне. — То есть, там будем только я и несколько моих друзей, никого знаменитого или ещё что, но ты мог бы придти. Если хочешь. — Ты тоже пойдешь, знаешь ли, — сообщает Гейб Джону, и тот выглядит озадаченным, поэтому Гейб говорит: — Вчера вечером. В баре. Мы говорили об этом, и когда я говорю "мы", я имею в виду себя и Кэсси, — Гейб ухмыляется мне. — Катание на коньках. Теперь я так же удивлен, как и Джон. — Катание на коньках? — переспрашиваю я. — Эта та фигня, когда... вы надеваете коньки и идете на лед? — Именно! Кэсси подумала, что это отличная идея! Патрик идет, а Кэсси ещё говорила что-то о Чикаго и о том, как соскучилась по нему, а ещё Кэсси сегодня обедает с Келти и она сказала, что пригласит её, поэтому думаю, что она тоже пойдет, так что мы можем пойти все вместе. — Гейб улыбается словно какой-то маньяк, выжидающе глядя на меня. Он наверняка под кайфом. Никто в трезвом состоянии не подумает, что это хорошая идея. Здесь холодно, сейчас декабрь, и это лед, а я вырос в Лас-Вегасе. Никакого льда. Я никогда в жизни не катался на коньках и не собираюсь. Я уже ломал себе кости. — Владелец катка торгует наркотиками, что ли? — спрашиваю я, пытаясь понять, что вообще происходит, а Гейб закатывает глаза. — Представь, каким чертовски крутым будет казаться наш книжный червь, когда заявится туда с Райаном Россом. Давай, помоги рыжику заработать немного очков крутости, чтобы он наконец нашел себе первоклассную тёлку, — Гейб кивает, будто именно это его цель, а Патрик сильно краснеет за своей установкой. — Кэсси сказала, что хочет пойти? — задумчиво спрашивает Джон, прикрепляя к гитаре ремешок. — Ладно, конечно. Пойдем. Я таращусь на The Whiskeys, как они теперь официально называются. Я подписал документы по этому поводу. Они серьёзно собираются пойти кататься на коньках. Не в стрип-клуб, на рок-концерт или в наркопритон, вовсе нет. Они хотят взять и присоединиться к обычным американцам, чтобы в них проснулся дух Рождества. Мне нужна новая группа. — Тебя это взбодрит, чувак, — говорит Гейб, явно заметив на моем лице выражение "ну нахрен". — Вполне вероятно, — соглашается Джон. — Ты в последнее время какой-то угрюмый. Я быстро возвращаюсь к своей гитаре. — Я пойду с вами и буду смотреть, как вы, тупые придурки, будете падать на свои задницы. Кататься я не буду. У меня есть чувство достоинства. — Ну ещё бы, — широко улыбается Гейб, и только тогда он спрашивает, что мы собираемся делать с Rampant. Новая музыка отличается от стиля The Followers. Она была громкой и подавляющей, все её составляющие и аспекты требовали внимания к себе. Теперь музыка другая, это понятно даже по названию: Райан Росс и The Whiskeys. Я в центре, я, мой голос, мои тексты, моя гитара, а они на фоне. Мы с Джоном пишем песни, я пишу тексты. Я мог бы нанять сессионных музыкантов и сказать им, что и как играть, но мне неудобно одному быть в центре внимания, даже если это моя музыка. То, что я создал вокруг себя группу, которая записывается со мной и ездит в тур, помогает мне расслабиться. Что-то новое, что-то старое. Половина песен акустические. Акустическая музыка мертва. Мои фанаты меня убьют. Да и пусть. Обычно, мы допоздна остаемся в репетиционной и пишем песни, которые мы в итоге отбрасываем и никогда не используем. Я хочу найти идеальные песни. Однако в этот раз мы заканчиваем пораньше, потому что Гейб пообещал Кэсси, что мы встретимся с ней в семь. Пока мы были в подвале, пошел снег; мы выходим на хаотичную Бликер-стрит. Я застегиваю пуговицы своей зимней куртки, чтобы защититься от холода. Я не привык к такому климату. Лондон становится сырым и жалким зимой из-за периодического мокрого снега, но холод Нью-Йорка пробирает меня до костей. Гейб останавливает такси. — Мы же потом пойдем куда-нибудь выпить, да? — спрашиваю я, когда мы усаживаемся на заднее сидение, а Патрик — на переднее пассажирское. Дворники машины со скрипом скользят по стеклу. — Конечно, — обещает Гейб. Патрик поправляет очки, а Джон пытается вытряхнуть снег из своих волос. Когда мы приезжаем к катку, я осознаю, что он больше, чем я думал. Десятки людей катаются на коньках, скользя по льду, дети кричат, некоторые люди по дюйму продвигаются вперед, протягивая руки, чтобы удержаться на ногах. Уже темнеет, но на бортиках катка есть лампочки, освещающие лед и людей. Мертвые и голые деревья в Центральном парке взимаются ввысь, а за ними небоскребы закрывают горизонт. Сначала мы не можем найти девушек, но потом Джон замечает их — они уже на льду. Патрик и Гейб покупают билеты, а мы с Джоном идем к бортику катка. Джон машет девушкам. Кэсси и Келти вместе подъезжают к нам, красиво и грациозно, с широкими улыбками. У них покраснели щеки от холода и напряжения. — Вы хорошо смотритесь на льду, — говорит Джон и перегибается через бортик, чтобы поцеловать Кэсси. — Вы ведь тоже идете, да? — спрашивает она, Джон кивает, а я качаю головой. Келти дуется на меня. — Ты не будешь кататься? — Нет. Она вздыхает, но не давит на меня. Она понимает, когда я говорю "нет". — Я буду стоять здесь и смотреть, — исправляюсь я. Счастливая пара, счастливая пара... Девушки отъезжают, держась за руки, а Джон, кажется, немного нервничает, хоть он и взволнован. Он говорил, что не катался на коньках с детства. — Пошли, — доносится сзади голос Гейба. — Друзья Патрика уже здесь. — Джон окидывает лед оценивающим взглядом, а затем идет вперед, я же неохотно следую за ним. Гейб ждет меня, а потом нагибается ко мне, понизив голос, чтобы Джон не слышал, как он весело добавляет: — И не говори, что я никогда ничего не делал для тебя. Я моргаю, глядя на него, сбитый с толку, смотрю на спины трех парней, с которыми теперь разговаривает Патрик. Я иду за Джоном, засунув руки в карманы. Парень с безумной прической — кучерявые каштановые волосы, почти как афро, почти как взрыв вокруг его головы, — замечает меня первым. Он выглядит молодо, максимум на двадцать два года, он относительно низкий и маленький. Он бледнеет и таращится на меня, ничего не говоря. Другие два парня прослеживают за взглядом парня с афро и... — Джон и Райан, познакомьтесь с Йеном, Брендоном и Шейном, — говорит Патрик, указывая на нас и на них. — Ребята, это Джон Уокер, он играет на гитаре, а это, ну... Это Райан. Гейб уже стоит рядом со мной, широко улыбаясь. Этот козёл всё спланировал. Козёл. Джон, кажется, ошеломлен, он говорит: — Брендон! Привет! — Они не виделись на вечеринке Эрика. Вообще-то, Джон и Брендон не видели друг друга уже несколько лет, но Джон мгновенно вспоминает Брендона. Он производит впечатление. Шейн сияет, глядя на меня, а Брендон смотрит то на Йена с Патриком, то на нас, будто это какой-то ебанутый прикол. — Мы познакомились в 74-ом, — говорит Джон, хотя я знаю, что Брендон помнит. — Ты был в туре с The Followers! Рай, это твой бывший роуди! — Джон толкает меня в бок, будто я не знаю. Брендон натянуто улыбается нам с Джоном. — Привет, — и он опускает взгляд. Парень с афро, Йен, всё ещё пялится на меня. Может, он немой. — Мы снова встретились! — восторгается Шейн. — Боже, какое совпадение! — Да. Именно оно, — произносит Гейб, неубедительно кивая. — Что ж, — смеется он, — пойдем надевать коньки! Я пользуюсь возможностью сказать: — Гейб, на минутку? — Я сразу же веду нас подальше от парней, пока они идут за коньками. Гейб ухмыляется мне, будто он всё знает, будто он только что сделал что-то прекрасное. Я смотрю на него, пытаясь понять. А потом говорю: — Какого хуя? Он тут же начинает говорить. — Патрик знает Брендона! Акустические концерты! ¿Recuerdas?* А я разговаривал с Патриком вчера вечером, и он сказал, что собирается на каток со своим другом Йеном, который играет в одной группе с Брендоном, а это ведь не очень распространенное имя, верно? Так что я поспрашивал его и понял, что это твой Брендон! И теперь он здесь! Он же не продинамит тебя дважды, ну? Ты точно сможешь затащить его в постель в этот раз! — Он ведет себя так, будто моя сексуальная жизнь касается его лично, или, что вероятнее, он просто настолько заинтересован во всей этой ситуации с Брендоном, что позволяет себе вмешиваться. — Ты совсем уже? Келти здесь! — А, я её отвлеку, — он пожимает плечами. — Твою мать, Гейб! Я больше не хотел видеть Брендона. Или хотел. И то, и другое одновременно. Я не знаю. Я не мог определиться, но Гейб всё решил за меня. Мне больше не нужно наблюдать цветущую любовь Брендона. Он ясно дал понять, что он не заинтересован, и он не пытался казаться недоступным. Я вижу разницу, и мои намеки были не настолько тонкими, насколько мне хотелось бы. Он знал, что я всё ещё был заинтересован, и из-за этого отказ кажется только хуже. — Да ладно тебе! — посмеивается Гейб. — В галерее он весь аж напрягся, как только узнал, что ты там. Он едва мог отвести взгляд. Он точно тебя хочет, чувак. — Нет, он, блять, ненавидит меня, — яростно поправляю я, а Гейб выглядит сбитым с толку. — Слушай, у нас с ним всё довольно хреново закончилось. Ясно? А этот Шейн — это его парень, и что теперь? Мне стоять тут, пока они друг другу глазки строят? Не самое лучшее развлечение. — Этот фотограф — педик? Я киваю, а Гейб мычит, словно оценивает ситуацию. Кажется, он не видит, в чем здесь проблема. Он говорит: — Его я тоже могу отвлечь. Он улыбается мне, и я матерюсь себе под нос, пока он возвращается к остальным. Я отхожу к бортику и достаю сигарету. Просто буду притворяться, что их тут вообще нет. Снег уже почти не идет, время от времени падают одинокие снежинки. Передо мной маленькая девочка падает на задницу и начинает плакать. Её отец подъезжает и берет её на руки. Я поднимаю воротник своей куртки и пытаюсь спрятаться. Мне вообще не обязательно разговаривать с Брендоном. Я всё равно вижу его, когда он и все остальные выходят на каток. Джон нормально справляется с коньками, он делает несколько аккуратных движений, а потом находит Кэсси среди людей, катающихся по часовой стрелке. Патрик тоже хорошо катается, а Йен с трудом стоит прямо. Брендон справляется немного лучше, но он всё равно держится за смеющегося Шейна. Я надеюсь, что они оба упадут со всей дури, сломают себе бедренные кости и попадут в больницу до конца зимы. Йен падает на спину. Келти проезжает мимо него и делает пируэт. Она из Канады — вся эта фигня с коньками у нее в крови. Йен храбро встает, беспомощно машет руками и снова падает на задницу. Кто-то проезжает мимо. И снова. Я случайно роняю сигарету, которую держал. Она падает на лед и катится по его блестящей поверхности, и я наблюдаю за ней, а потом достаю ещё одну. У меня слишком много проклятых карманов, я же знаю, что... — Не присоединишься к нам? — спрашивает чересчур дружелюбный голос, и я морщусь, прежде чем поднять взгляд на Шейна. С ним Брендон, он отпускает руку Шейна и не очень-то грациозно подъезжает к бортику. — У меня ещё есть самоуважение, — бесцветно отвечаю я Шейну. У меня больше нет сраных причин притворяться хорошим парнем, особенно после того, как его дурацкая выставка стала успешной из-за меня. Брендон умудряется стоять на месте, крепко держась за бортик. У него явно нет особого опыта катания на коньках, но у него получается лучше, чем у Йена, которому сейчас помогают Джон и Патрик уже, должно быть, четвертый раз. Придурковатый Фотограф говорит: — Как жаль! На зажигалке вспыхивает огонек, когда я прикуриваю вторую сигарету. — Что именно? — спрашиваю я. — Что я не жалкий уёбок, которому нравится унижаться на публике, чтобы усугубить детские травмы? Мне не за что извиняться. Шейн, похоже, ошеломлен. Да пошел он нахрен. — Просто жалко, что ты не катаешься с нами. — Ну конечно. Эй, Келтс! — зову я и машу рукой, и Келти радостно машет в ответ и подъезжает к нам. Она выдохлась, но её глаза сияют. Она явно хорошо проводит время. — Это так весело! — восклицает она, а потом с любопытством смотрит на Брендона и Шейна, и я представляю их друг другу, специально называя её своей девушкой как минимум трижды. Шейн пожимает ей руку. Брендон не может, потому что он вцепился в бортик, но он смотрит на нее. Хорошо. Она красивая. Потом она смотрит на Брендона снова и говорит: — Мы уже виделись! Я замираю, опираясь локтями на бортик, держа сигарету между указательным и средним пальцами. Брендон выглядит озадаченным — всяко лучше, чем вообще никаких эмоций, когда он смотрит на меня, — но я тоже ничего не понимаю. — А? — спрашиваю я у Келти. — Тур Jackie! Я тебе уже миллион раз говорила, Райан! — Точно, да. Точно. Неважно, что она мне говорит — я не помню её. Тем летом я встретил сотни людей — если она была в туре с нашей группой разогрева на пять выступлений и никогда со мной не говорила, то не стоит ожидать, что я её вспомню. Но я помню её подругу, которая пыталась устроить тройничок со мной и Брендоном. Я помню ту девчонку, но не Келти. Келти расстраивалась по этому поводу, и я в конце концов я сказал, что да, теперь я смутно помню, да, конечно. — Прости, я тебя не помню, — говорит Брендон. — Я была одной из танцовщиц, когда вы были в Канаде? — произносит она с надеждой. Брендон медленно качает головой. Она вздыхает с задумчивым выражение лица. — О! Однажды Пит попросил меня найти тебя! Мы вместе тогда вернулись, помнишь? В, эм, это было в... Оттаве! Вы с Райаном стояли у автобуса, я запомнила, потому что всё думала, какой Райан симпатичный! — она смеется. — Это было после концерта. Ты правда не помнишь? Брендон бросает на меня короткий взгляд расширенных глаз. Он помнит. Не Келти, а то, что действительно важно. — Прости. Нет. Келти выглядит разочарованной. В этот момент к нам подъезжает Гейб, у него на удивление хорошо получается, он держит равновесие и даже умеет тормозить. Он сдерживает свое обещание отвлекать кое-кого, хоть я этого и не хочу, но он быстро убеждает Шейна и Келти пойти кататься с ним. — Ты бы нас тормозил, чувак, — говорит он Брендону, берет Келти и Шейна под руки и уезжает с ними. Мне хочется игнорировать присутствие Брендона или, может быть, выдохнуть дым ему в лицо. Вместо этого я говорю: — Ты не очень-то хорош в этом. Он злобно смотрит на меня и отпускает бортик, немного покачиваясь. — По крайней мере у меня хватает смелости попробовать. — Он делает несколько напряженных шагов, становясь прямо передо мной. У него плохое настроение. Явно из-за моей прекрасной девушки. Она настоящая. Угу. Я её не придумал. И если он переживает, что я снова буду пытаться заигрывать с ним, то пусть мечтает. Я передумал. Брендон пытается отъехать, но катание на коньках явно не относится к его сильным сторонам, потому что он теряет равновесие, и я инстинктивно тянусь к нему, чтобы поддержать, второй раз роняя сигарету на лед. Вот как можно определить, где я стоял — по окуркам. Когда я умру, моя могила вся будет в окурках. Она станет горой из окурков. Я хватаю Брендона за руки, он хватает мои и тянет меня за куртку, матерясь. — Ты в порядке? — Да, я в норме, я... Его ноги скользят, и он врезается в меня, телом прижимаясь к моей груди. Мои нижние ребра придавливает бортиком, когда он тянет меня за собой, и из моих легких словно пропадает весь воздух. Он цепляется за меня, чтобы удержать равновесие, а я сжимаю в кулаке куртку на его спине, чтобы удержать его на ногах. — Воу... просто... — Я в норме, не надо... Он снова чуть не падает, сильнее прижимаясь ко мне, но потом умудряется устоять на ногах. Я чувствую его дыхание на своей шее, его волосы касаются моего носа, и я, сам того не осознавая, вдыхаю его аромат. Мы стоим, не двигаясь, в неловком подобии объятия, и мои пальцы сильнее сжимают его куртку. Кажется, ему страшно пошевелиться. — Блять, — произносит он в конце концов и кладет руку мне на плечо, отстраняясь. Он часто дышит, щеки покраснели — от холода? От того, о чем он думает сейчас, чем бы это ни было, глядя на меня, рассматривая мое лицо? Он кажется удивленным. Ошарашенным. Его глаза расширились и потемнели, а приоткрытые губы покраснели. И я мог бы наклониться к нему, прямо здесь, на глазах у всех этих людей. Мне было бы плевать. Брендон сосредотачивает свой взгляд на чем-то позади меня. Его рука тут же отпускает мое плечо. — Йен. Уже сдался? — он немного отходит, снова хватаясь за бортик вместо меня. Его щеки покраснели ещё сильнее, и он изо всех сил старается не смотреть на меня. Я же не отвожу от него взгляд, рассматривая каждую деталь. — Д-да, — доносится до меня из-за спины робкий голос, но я не смотрю на этого парня с афро. — Н-не очень хорош в катании на коньках. — Как и я, — натянуто смеется Брендон, посмеиваясь над своим другом, но он ведет себя так, будто в чем-то виноват, будто его поймали с поличным. Он бросает на меня короткий взгляд, а потом набирается смелости и неуклюже отъезжает. Хреново, наверное, что моим объятиям предпочитают темные синяки. Я наконец поворачиваюсь к Йену, которого, кажется, тошнит, он смотрит на меня так, будто призрака увидел. Он нервничает, тянет вниз рукава своей теплой куртки. Он стоит на месте, словно боится подойти ближе. Келти и Кэсси проезжают мимо, махая руками. Брендон снова с Шейном, который радостно смеется — сияющие зубы, сияющие глаза, и весь он сияет, сияет, и я поворачиваюсь спиной к бортику и опираюсь на него. Мое сердце всё ещё быстро колотится, но я стараюсь это игнорировать. — Йен, верно? — спрашиваю я, и он кивает. Я пальцем подзываю его к себе, и он неуверенно подходит ко мне на негнущихся ногах. — Ты в одной группе с Брендоном? — Это, эм... Его музыка. Я просто помогаю играть. — Он больше ничего не говорит, но смотрит на меня, будто ожидает, что я скажу что-то прекрасное. Многие фанаты так делают — ждут, что я без остановки буду разговаривать словно текстами песен, предложу им зерна безграничной мудрости. Но нет. Когда тишина затягивается, Йен выпаливает: — Я ходил в ту же школу, что и ты. Я вскидываю бровь. — Да? — Да! То есть, ты... ты уже выпустился, когда я перешел в старшую школу, но да! Тогда вышел первый альбом The Followers. Я свою пластинку до дыр заслушал, — он посмеивается, будто ему стыдно рассказывать мне это. — А потом, потом вышел Boneless, и вас показывали по телевизору и крутили на радио, ты такой легендой стал на родине. Мистер Йарроу, учитель музыки, сказал мне, что он учил тебя играть на гитаре и... Я фыркаю. Я смутно помню учителя музыки в старшей школе — очень-очень смутно, меня никогда не волновала учёба, — и он точно вообще не знал, что я играл на гитаре. Я сам научился. Миссис Роско научила меня основам в музыке, а дальше я всё сделал сам. Очередной человек, пытающийся заграбастать кусок славы, притворяясь, что знает меня. — Неважно. Я из-за тебя захотел играть на гитаре, — робко произносит Йен. Он дрожит от холода, но улыбается, глядя мне в глаза. Мне особо нечего ответить на это. "Спасибо" или же "И как, получается?" — Теперь понятно, почему ты всё падал. В Неваде на коньках не покатаешься. — Нет, — застенчиво смеется он, его щеки краснеют. Я разворачиваюсь, чтобы посмотреть на людей на льду, я рассматриваю их, пока снова не нахожу Брендона и Шейна. При виде них у меня внутри что-то обрывается, а потом скручивает от злости. Йен бормочет что-то о том, что он пойдет взять себе горячий шоколад в киоске у катка, и, к его удивлению, я иду с ним. Лучше это, чем наблюдать за супер-парочкой на льду или думать о том, как вспыхнула моя кожа, когда Брендон был так близко ко мне. Его это тоже задело. Должно было задеть. Йен не заикается и он не умственно отсталый. Он просто нервничает, практически паникует от того, что я вместе с ним попиваю горячий шоколад — моя порция смешана с виски, я без фляжки из дома не выхожу, — но теперь его молчание сменилось потоком сознательной болтовни. Он говорит со скоростью десять миль в минуту, о Нью-Йорке, о музыке, об обуви и сортах яблок, а потом он упоминает Брендона, и я выражаю интерес, поэтому он останавливается на этой теме, в восторге от того, что получил от меня хоть какую-то реакцию. — Нет, нет, — говорит он. — Мы познакомились в клубе. Эм, в специальном клубе. — Подпольный гей-клуб. — Нам обоим было типа скучно... — значит, не под наркотой, — ...и он был там с другом, который переспал с моим другом... — все трахаются со всеми подряд, но нет, только не Брендон, который влюблен до безумия, — ...и мы стали говорить о музыке... — Йен наверняка заявил, что обожает меня в первые две минуты разговора, как минимум, — ...у нас было столько общего, чувак. — Кроме вышеупомянутого обожания меня. — Музыка правда хороша. Брендон очень талантлив. — Как часто вы играете? — Когда получается, знаешь. Мы должны были выступать завтра на акустическом концерте, но Брендон работает, поэтому пришлось всё отменить, — он с сожалением пожимает плечами. — Мы же не, типа, настоящие музыканты. Вроде тебя. Или ещё что. — Кажется, он в ужасе от того, что я могу подумать, что он сравнивает себя со мной. — И кто же выступает завтра? — спрашиваю я, а когда Йен просто моргает, добавляю: — Брендон. Чей концерт он организовывает завтра? — О! Точно. Нет, это не связано с его стажировкой, он просто в ресторане работает. Хотя в прошлом месяце Брендон был представителем промоутера для одной группы, возможно, ты о них слышал, я весь обзавидовался, он... — Повтори-ка? — медленно произношу я, чтобы убедиться, что правильно расслышал. Йен понимает меня, он рад рассказать мне что-то, чего я не знаю. Он прямо в восторге. — Брендон проходит стажировку в промоутерской компании. Ему не платят и всё такое, три дня в неделю. Должно было быть четыре, но ему пришлось срезать один день и взять больше смен в ресторане, потому что там хотя бы платят. Ну, Шейн же перешел с полного рабочего дня на неполный, чтобы больше заниматься фотографией, и Брендон всё пытается удерживать их обоих на плаву. Но быть официантом не так уж плохо, верно? И ведь это ради карьеры Шейна, — Йен делает большой глоток горячего шоколада. — Это жертва. — А потом он добавляет: — Чёрт, ну и холодно же здесь. — Пауза. — О. Эм... То есть... Они вместе. Эм. Типа. Они геи. Эм... — Я знаю. Йен замолкает. Хотя он и так уже сказал достаточно.***
Никто не отклоняет мое внезапное предложение угостить всех ужином. Они замерзли, пока катались, так что может быть лучше горячего ужина? Тем более за мой счет. И мы отправляемся не в какой-нибудь уютный битком набитый дешевый ресторанчик в Гринвиче. Я узнаю у Келти название самого дорогого ресторана из ближайших, и наша компания из девяти человек прибывает в заполненный ресторан. Нас сразу же провожают в отдельное помещение, когда менеджер узнает меня. Мы не при параде, наш стиль жизни отпечатался у нас на лицах — кроме девушек, они всегда выглядят отлично, — но королевское отношение не зависит от того, как мы выглядим. Я встряхиваю волосы, чтобы избавиться от снежинок, и сажусь во главе стола. Шейн уже раз пять сказал мне, как я щедр по отношению к людям, которых я едва знаю. Я ответил, что поддерживаю искусство. — Заказывайте всё, что захотите, — пренебрежительно говорю я. Я умудряюсь привлечь внимание этого вечера к Патрику, внезапно предложив тост в честь того, что он подписал контракт, что теперь он часть The Whiskeys, нравится ему это или нет, и что я с нетерпением жду нашего профессионального взаимодействия, и теперь мы празднуем, и как замечательно, что некоторые друзья Патрика тоже пришли. Хотя, на самом деле, кажется, что Патрик дружит с Йеном, а Брендона и Шейна он почти не знает. В любом случае, Патрик взволнован. Но мы здесь не ради Патрика. Сегодня я хотел увидеть, как Брендон упадет, прежде чем оставить его в покое, чтобы он жил своей идеальной жизнью с Шейном. Вот только Брендон соврал. Ну конечно, у него такая охуенная жизнь. Он так продвинулся вперед. Прямо-таки живет американской мечтой со своими контактами в мире музыки и своим сексуальным парнем-фотографом. Ебаный лжец. Я не пытаюсь встретиться взглядом с Брендоном или начать с ним разговор. Я разговариваю с Гейбом, сидящим рядом, он моя правая рука, и с Келти, которая сидит сбоку от меня, как моя королева. И с этого трона я буду судить остальных людей в этом помещении, попивая вино, куря сигареты, неспеша и внимательно выслушивая своих гостей. Когда все доедают, мы всё ещё болтаем и пьем, и наконец Брендон встает и выходит из комнатки — наконец-то, — а я тушу сигарету о тарелку со своим недоеденным ризотто. — Прошу прощения, — говорю я, и Гейб улыбается, будто всё знает. В принципе, так и есть, он знает некоторые отрывки и кусочки. Но не всё. Далеко не всё. Брендон отливает у одного из писсуаров, когда я вхожу в мужской туалет. Он стоит ко мне спиной и не знает, что я здесь. Он выпил слишком много вина. Я обратил на это внимание. Это может оказаться мне на руку. Брендон поворачивается, когда заканчивает, стряхивает, застегивает ширинку. Я молчу. — Привет, — говорит он, неловко и резко, слово просто повисает в воздухе. Он подходит к раковинам. Начинает мыть руки, а я смотрю на нас в зеркало — я стою, прислонившись спиной к стене рядом с дверью, у него напряжены плечи. Он поднимает взгляд, наши глаза встречаются в отражении. — Ты чего-то хотел? — Ты лжец. Он выглядит слишком удивленным, чтобы это можно было счесть искренней реакцией. — Не понимаю, о чем ты. — Это дурная привычка. Тебе нужно что-то с этим делать. — На его лице всё ещё выражение непонимания, он потряхивает руками, чтобы высушить их. — Знаешь, ты ведь свой талант зря тратишь. Официант. Он замирает, опустив голову, из-за чего я больше не вижу его лица в отражении. Он разворачивается, глядя на меня с вызовом. — Я не врал. — Когда я фыркаю, он со злостью добавляет: — Ладно, может, я немного приукрасил правду, но я едва соврал. — Тебя правда волнует, что я думаю? — Нет. — Вот видишь, я же сказал, что это привычка. Он сверлит меня взглядом, скрестив руки на груди. В этот раз я опускаю взгляд — я не собираюсь ссориться. Он просто соврал, когда не стоило, когда он мог сказать всё, как есть. Когда-то и у меня была своя порция дерьмовых работ. Я всё понимаю. — Йен кое-что рассказал и... — Сраный Йен, — горько бормочет Брендон, хотя парень не виноват в том, что рассказал мне правду. — Слушай, тебе правда не стоит работать официантом. Мы оба это знаем. А твои так называемые друзья с этим мирятся, но я хочу сказать тебе, что всё это херня. Шейна в лучшем случае можно назвать посредственным. Что насчет твоего искусства? А? Ты жертвуешь своим талантом, чтобы помочь тому, кто и половины всего этого не стоит. — Он открывает рот, чтобы возмутиться, но я говорю: — Нет, послушай меня. Когда ты рос и представлял себе свою жизнь, ты был главным в ней? Был? Или вот это было твоей целью — быть дополнением к чьей-то мечте? — Брендон напрягает челюсть и опускает взгляд. Он знает, что я прав. Он обязан знать, что чем бы он сейчас ни занимался в жизни — это пустая трата времени. Конечно, Шейн, может, чего-то и добьется, но Брендону не стоит отдавать себя в рабство, чтобы продвигать его посредственность. — Ты не поймешь. Ты не понимаешь. Мы команда, Шейн и я. Мы работаем вместе, — сообщает он мне. Ну да, потому что это работает. Пусть спросит у Сонни и Шер. — Любовь — это жертва, — говорит он. — Нет. Это не так. — Он, кажется, тут же теряется, и я стою с опущенными руками, но мне так хочется встряхнуть его, чтобы он поумнел. Ему ещё столькому нужно научиться. Вместо этого я вздыхаю. — Тебе нужны деньги? — Что? — Если тебе нужны деньги, просто попроси. Я получаю не ту реакцию, которую ожидал. Совсем не ту. — Какого хуя? — тихо спрашивает он, и каждый слог словно пропитан ядом. — Я не... Я не хочу твоих денег! Нам не нужны твои деньги. Господи! Он хочет пройти мимо меня к двери, но я торможу его. — Почему ты так злишься на меня? Я пытаюсь быть хорошим. — Будто ты когда-либо был хорошим, — огрызается он, слова ранят сильнее, чем должны. — Что ты делаешь, Райан? Стараешься ослепить нас своим богатством и славой? Понятия не имею, что за игры ты тут затеял, но я люблю Шейна, и я не... — он с вызовом смотрит мне за плечо. Он такой. Будет бороться до последнего. — Я не возьму у тебя деньги. — Господи, ты по-прежнему слишком горд, что тебе не на пользу. — Да, может быть. Может, я всего лишь официант в дерьмовом итальянском ресторанчике, вкалываю там, пока ты купаешься в деньгах вместе со своими относительно знаменитыми друзьями, но у меня больше достоинства, чем у вас всех вместе взятых. Знаешь, что у тебя вон там? — спрашивает он, кивая на дверь. — Группка подхалимов, твои обожающие фанаты, которые смотрят на тебя, как на бога: Патрик, Гейб, Келти, Йен... — Шейн. Он напрягает челюсть. — Да. И Шейн тоже. Так в чем же дело? Они тебе нужны, чтобы ты лучше себя чувствовал? Чтобы ты занимался благотворительностью, показывал, какой ты замечательный парень? Думаю, что так и есть. Но не удивляйся, что я к ним в этом не присоединюсь, что ты не сможешь меня подкупить. Я не попрошайка, и от тебя мне ничего не нужно. Всё это звучит заученно, будто он готовил эту речь, наверное, в течение прошлых нескольких часов. Что он думает о моей жизни. Он снова пытается пройти мимо, но я хватаю его за руку, останавливая его рядом с собой. Делаю глубокий вдох и шепчу: — Брен, прекрати. — Он слишком бурно реагирует. Он опускает взгляд, отказываясь смотреть на меня. Я же не прошу его принять тысячу баксов, я просто хочу помочь. Пятьдесят баксов. Сто. Пятьсот. Ну и что, что все они просто подхалимы? Он думает, что я этого не знаю? — Отвали, — шипит он, но не слишком уверенно. Он выходит из туалета, оставляя дверь открытой. Я забыл, какой у него темперамент. Потрясающий в постели, заноза в заднице во всех остальных случаях. Я отливаю, а потом возвращаюсь к своей компании, и когда я вхожу, я прошу Шейна поменяться местами с Гейбом. Шейн встает ещё до того, как я заканчиваю предложение, а Брендон, кажется, нервничает, но мы оба знаем, что он ничего не скажет по этому поводу. Кэсси снова болтает о пилатесе — она постоянно говорит, что однажды он станет популярным, правда, однажды вся Америка будет им заниматься. Я думаю, что американцы с большей вероятностью перестанут мастурбировать. Однако Келти заинтересована — как и всегда, — и девушки сильно заняты разговором, когда Шейн подсаживается ко мне с полу-пустым бокалом красного вина в руке. Я подливаю ему и прошу его рассказать мне о его работе. Он тут же начинает, будто я задал тот конкретный вопрос, на тему которого он может разговаривать вечно. Я не совсем уверен, кто чем занимается. Патрик, Йен и Гейб болтают между собой, Гейб дружится с незнакомцами, как может только он, а Патрик с ужасом спрашивает: — Как ты можешь утверждать, что "Съешь документ" — шедевр по сравнению с "Не оглядывайся"?**, — и Гейб отвечает, глубоко вдохнув: — Ну... Брендон разговаривает с Джоном, обоим, кажется, неудобно. Джон что-то спрашивает; Брендон пожимает плечами и покусывает нижнюю губу. Он потрясающий. Шейн рассказывает об одном из короткометражных фильмов, что он снял. Вики нужен взрыв. Что-то, чего я ещё не делал. Что-то, что заново представит меня людям. — Шейн, — говорю я, перебивая его. — Я хочу, чтобы ты снял документальный фильм обо мне и парнях. Шейн так и сидит с открытым ртом, но остальные за столом продолжают разговаривать, вселенная продолжает вращаться, а кусочки паззла складываются воедино. Брендон нервно рвет салфетку на мелкие кусочки. Ему не нужно волноваться. Я обо всем позабочусь.