The Heart Rate of a Mouse, Vol.2: Wolves vs. Hearts

— Вау, — выдыхает Шейн, суетясь, когда за нами закрываются двери лифта. — Ох, вау, — добавляет он, так сильно вцепившись в камеру, висящую на его шее, что у него побелели костяшки. Джон кривовато улыбается, поднося к губам бутылку Джек Дэниэлс. Old No.7, Tennessee Whiskey. Он передает бутылку Гейбу. Гейб никогда не был в успешных группах, в отличие от меня или Джона, но слава его всё равно не изумляет. Джона не очень часто узнают, и он никогда не был особо знаменит, но он привык к этому урагану и привык встречать важных людей. А Шейн — нет. Мы только что столкнулись с Джерри в холле — интересно, что он делает в Нью-Йорке, — и The Whiskeys и я уже отошли от этого, а вот Шейн, видимо, ещё не успокоился. Он побледнел и нервно смотрит вокруг расширенными глазами. — Значит, это... Вечеринка с... — говорит Шейн. А потом переходит к другой теме: — Бля, это же был Джерри Гарсия. — Он сказал это раз пять. А потом Шейн смотрит на меня, будто хочет добавить "Чёрт, я же тусуюсь с Райаном Россом. Бля, бля, бля". Гейб произносит: — Расслабься, Шейни! Расслабься! На, глотни! — Давай, — расслабленно позволяет Джон, что бывает не часто. У Джона есть видение нашей музыки. Он знает, к чему мы стремимся, чего он хочет от меня, чего ожидает от меня, и благодаря ему эта попытка создать музыку не оказалась провалом. Но даже он знает, когда стоит расслабиться, когда не нужно хмуриться из-за дурачества Гейба и всей фигни, в которую он меня втягивает, что обычно не очень хорошо сказывается на альбоме, который мы пытаемся создать. Вечеринка Лу Рида — как раз тот самый случай. — Мне не стоит пить. Я же работаю, — произносит Шейн. Такое ощущение, будто его вытащили из его зоны комфорта. Брендон всегда вел себя так, будто он владел любым помещением, в которое он входил — он мог очаровать любого, от Дэвида Боуи до меня. А у Шейна такой харизмы вовсе нет. Никогда не пойму, что вообще свело этих двоих вместе. Я говорю: — Ты практикуешься, а не работаешь. Глотни. Шейн смотрит на бутылку, которую ему предлагает Джон, и под влиянием давления — или, скорее, из-за моего повелительного тона — он берет бутылку и подносит её к губам. Сейчас вечер субботы. Когда Брендон вернется домой после утомительной смены в ресторане, его парень будет в центре города со мной. Шейн не будет сидеть дома и ждать. Вместо этого, тот самый парень, компания которого, по мнению Брендона, для Шейна не желательна, будет знакомить его с рок-н-роллом. Брендону не нужно переживать. Я не разболтаю его секреты, не стану спрашивать у Шейна, такая ли же на вкус сперма Брендона. Я держу рот на замке, а ключ от него я выкинул уже давно, выбросил его за спину на Кастро-стрит и никогда не оглядывался. Притворился, что не оглядывался. Мы добираемся до нужного этажа, и двери лифта открываются. Я поправляю куртку. — Райан, — произносит Гейб, а я молча киваю и позволяю ему выйти первым. Ни я, ни Гейб никогда этого не обсуждали, но всё же так получилось: Гейб — мой неофициальный телохранитель. Эта его позиция укреплялась, пока мы ходили на всякие вечеринки и устраивали беспорядки. Он не совсем телохранитель, поскольку, в первую очередь, он мой согруппник, он приходит пить, трахаться и тусить, и иногда я не вижу его где-то полночи, но он всегда присматривает за мной. Джон справлялся бы с этим лучше, если бы только он выражал желание таскаться за мной по Манхэттену каждую ночь, но он стал слишком домашним. Даже если сейчас он с нами, он всё равно планирует быть дома максимум к пяти, чтобы забраться в кровать к Кэсси. Суть в том, что Гейб разбирается в людях. Я полностью доверяю тому, как он считывает характер человека, и придурка он замечает издалека. Если он не под кайфом и не пьян, он может легко и быстро вытащить меня из неловкой ситуации. Это так же включает в себя его предварительный взгляд на клубы, бары и, в этот раз, на вечеринку. Шейн, кажется, не понимает этой системы, когда Джон и Гейб входят в квартиру, из которой доносится весь шум, а я отхожу в конец коридора и достаю сигарету, глядя в окно, на дорогу в двадцати этажах от меня, которая пестрит крышами желтых такси. — Мы не пойдем внутрь? — смущенно спрашивает меня Шейн, на его шее висит камера. Я бросаю на него пристальный взгляд, рассматриваю его поношенную кожаную куртку. Его каштановые волосы прикрывают его глаза. Он симпатичный, но никак не потрясающий. Он сообразительный, но точно не умный. Он наблюдательный, но не проницательный. Теперь я часто буду видеться с Шейном. Но это не значит, что я буду видеться с Брендоном, только с его предполагаемой лучшей половинкой. Наверное, я немного мазохист. — Не надо торопиться, — говорю я, а Шейн поднимает камеру и фотографирует, как я курю в коридоре. За его спиной из квартиры выглядывает Гейб. — Рай, — просто говорит он, но этого достаточно. В прошлом месяце я чуть не зашел на вечеринку, на которой был Джо, когда он приезжал в Нью-Йорк. Такого мы допустить не можем. Нет, точно не можем. — Расслабься, парень, и иди за мной, — говорю я, наверняка зная, что Шейн старше меня. Но он только кивает, ну конечно же. На этой вечеринке только элита музыкального мира, и он готов обосраться. Хорошо, что Патрик не поехал с нами, потому что с двумя новичками я бы вряд ли справился. Квартира набита представителями нью-йоркской сцены, стены и пол трудно разглядеть, потому что люди заняли каждый уголок, у некоторых в руках пиво, у кого-то — вино, у кого-то — виски. Запах пота, травки и сигарет ошеломляет, и я проскальзываю в толпу и мир приглушенного света, словно преступник — опустив плечи и надеясь, что никто меня не заметит. Конечно же, меня замечают все. Гейб показывает нам квартиру, указывая налево и направо со словами: — А вот тут можно попудрить носик, — и я киваю, не глядя, но Шейн бормочет "чёрт", и я предполагаю, что он заглянул внутрь и понял, что имеется в виду не только обычная пудра, но и другие порошки. В наше время все знают, что нельзя доверять человеку, который ничего не принимает. В мире нет ничего более ненадежного. — Оу, — потом произносит Гейб, останавливаясь и глядя на Шейна, стоящего за мной. — Вики же об этом упоминала? Когда ты будешь снимать всю эту документальную фигню. — Да, — отвечает Шейн нервным тоном. — Не снимать употребление наркотиков. Гейб широко улыбается. — Ну, удачи с этим. Мы оказываемся в спальне после того, как поздоровались с хозяином вечеринки. Лу, кажется, удивился, что я пришел. Я не часто прихожу. Я чувствую себя уютнее среди начинающих музыкантов и художников, чем среди этих рокеров, группиз и навязчивых фанатов. Я не любитель тусовок. Я не то, чем нужно привлекать людей. Но сегодня мне пришлось придти. Из-за Шейна. Потому что если бы он не был здесь, он был бы дома, а мне не нравится сценарий, который я вижу, когда закрываю глаза. Спальня играет роль дополнения к гостиной, потому что в квартире не хватает места; Джон и Шейн сидят на краю кровати, а я занял старое большое кресло в углу. Гейб стоит рядом, прислонившись к стене, ведя себя словно мой на удивление верный сторожевой пес. Он уйдет, как только заприметит симпатичную юбчонку. Джон и Гейб болтают, смеются и шутят. Шейн оглядывается вокруг, округлив глаза. В комнату, в которой мы находимся, постоянно приходят гости, и спальня становится ещё более набитой, чем когда мы только пришли. Со мной разговаривает девушка с большими блестящими глазами, когда я подзываю к себе Шейна пальцем. Он мгновенно подчиняется и подходит ко мне, в его плечах заметно напряжение. — Присаживайся, — говорю я ему, и кто-то быстро предлагает ему стул. Шейн убирает свои дурацкие непослушные волосы со лба, садясь поближе ко мне и наклоняясь, чтобы расслышать меня в шуме этой вечеринке. Я игнорирую все эти "Хей, Райан" от незнакомых мне людей и спрашиваю: — Ты в порядке, Шейн? — Да. В порядке. Конечно, — он слишком много кивает, а потом на его лице на мгновение появляется улыбка. — Раньше я жил в районе Кастро в Сан-Франциско. Я бывал на вечеринках. Оу. Так они познакомились в самой цитадели разврата. Романтично. — Гейские вечеринки отличаются от рок-вечеринок, — поправляю я, надеясь оскорбить его, потому что сейчас он в таком положении, что ему оставалось бы только смириться. Но тогда он скажет Брендону, что я вел себя как мудак, и тогда Брендон... Но Шейн, кажется, не обижается, он только кивает, мол, так и есть. Потом он сосредотачивает взгляд на дверном проеме, поднимает фотоаппарат и делает снимок. Что бы он там не заметил, оно уже исчезло, когда я смотрю в том же направлении. — Только плёнку перевел, — робко бормочет он, опуская камеру, будто он поспешил, а теперь жалеет об этом. — Дорогая. — Разве это не оплачивается? — спрашиваю я. Вики напряглась, хоть и выглядела довольной, когда я рассказал ей, что Шейн будет снимать документальный фильм о группе. The Beatles сняли бессмысленные фильмы — у меня уж наверняка получится сделать так, чтобы люди платили за то, чтобы посмотреть на меня в студии и в туре. Это именно то, что искала Вики, это идеально для тех, кто постоянно жалуется, что я такой неуловимый человек, что мне якобы неловко от своей славы. Теперь они смогут увидеть жизнь за кадром и наблюдать за моей жизнью, ведь им так нравится это делать. Встреча Шейна с Вики и её юристами длилась почти целый день. Опять-таки, Вики отметила, что она может заполучить для меня кого угодно, кого-то, кто уже известен, кого-то более опытного, но я хотел Шейна. По крайней мере, он не ожидает от меня таких денег, как те другие люди. По словам Вики, Шейн был ошеломлен, и, видимо, это пока не изменилось. Он хмурится, а потом смеется, смущенно говоря: — О. Да. Думаю, пленка оплачена. — Похоже, ему стыдно, он бормочет: — Всё это немного сбивает с толку. Я должен отправлять чеки бухгалтеру, должен придерживаться определенного бюджета, как настаивает Вики, и просто... Но... Я справлюсь. Я уже снимал документалки, просто они... состояли из интервью и всё такое. С ними легче разобраться, чем с этим. — Именно поэтому я позвал тебя с нами сегодня. Чтобы тебе было удобнее работать в этой среде, когда ты начнешь снимать документальный фильм, — объясняю я, указываю на заполненную шумную комнату. — Я могу взять только одно интервью у каждого члена команды, — обеспокоенно произносит Шейн. — Ты бы хотел заняться этим перед туром или после? Когда вообще будет тур? Когда вы пойдете в студию? Когда выходит альбом? — Шейн! — смеется Гейб рядом со мной. Хоть он и знает, что Шейн встречается с парнем, с которым я спал раньше и что я не очень-то этому рад, Шейн, кажется, действительно нравится Гейбу. Вообще-то, Шейн вроде бы ладит со всеми. Он приятный человек. С ним всё нормально, если не обращать внимания на тот мой воображаемый список, в котором двести тридцать пять пунктов. — Что? — спрашивает Шейн, хмуря брови. — Расслабься! Мы пойдем в студию тогда, когда нужно будет! И с туром так же! Всё будет! — Гейб вытирает нос тыльной стороной ладони и подрагивает. Я упустил, что же он там занюхнул. И всё это ради того, чтобы он защищал меня. — Блин, — произносит Гейб, глядя по сторонам. — Текила. Этой вечеринке нужна текила. И он выходит из комнаты, скорее всего, именно за напитком. — Вики сказала тебе, что я решаю, что попадет в документалку, так ведь? — спрашиваю я, и Шейн кивает. Кажется, для него это вообще не проблема. Шейн будет редактировать фильм снова и снова, пока не получит от меня полное одобрение. Мне плевать, что будет в фильме. Я знаю только то, что не хочу в нем быть. Я уже давно не был в туре, но если следующей весной я буду задыхаться в туалетах за кулисами, Шейну нельзя будет это снимать, чтобы это не увидел весь мир. Мы не снимаем историю — мы создаем продукт, который будет продаваться. По крайней мере, Пит научил меня хотя бы этому. — У меня есть несколько идей, — говорит Шейн. — Я бы с радостью обменялся ими с тобой, послушал бы, что ты скажешь. Я, э... Да, я бы с удовольствием, Райан. Если тебя это устраивает. Если у тебя есть время. Я знаю, что ты занятой человек, конечно, знаю. Я тоже занят, но ради этого я могу изменить свое расписание. — Ты ведь не уволился из магазина Эрика, правда? Эрик охренеть как разозлится на меня за это. — Нет, нет, — быстро отвечает Шейн. — Разрываюсь между работой в магазине пластинок, фотографией и несколькими заказами, а теперь ещё и это. Едва успеваю поспать. Я откидываюсь на спинку кресла, делая глубокий вдох. — Брендона это устраивает? — О да. Он классный. На этой неделе у него акустическое выступление, и я собирался пойти посмотреть, знаешь, поддержать его, но теперь у меня встреча в галерее, поэтому пришлось отменить планы, и... — Он замолкает, чтобы перевести дыхание, на его лице на секунду промелькнула боль, словно от неприятного воспоминания. Словно из-за ссоры или спора. Но потом он снова с обожанием улыбается. — Но Брендон понимает. Правда. Не знаю, что бы я без него делал. — Он осматривает помещение, эту выставку или фильм, который мы смотрим — нечто нереальное и непостижимое. Он посмеивается и поворачивается ко мне. — Полагаю, примерно так же выглядел обычный вечер в туре The Followers, да? Я равнодушно скольжу взглядом по людям, на них самая новая модная одежда, на их устах названия самых новых групп, в их венах циркулируют самые новые наркотики. — Иногда так и было, — признаю я. — Только пота побольше. — Я вспоминаю одну из самых вечеринок в том туре, вспоминаю, как Брендон обдолбался кокаином, как он подцепил того неизвестного парня, как он был вжат им в стену и целовался с ним... В нем было что-то такое необузданное. Дикое. Неконтролируемое. А теперь он связан узами с этим парнем, который сидит рядом со мной. Ну да, я бы позвал Шейна домой, познакомил бы его со своей семьей, если бы она у меня была, если бы пидорские отношения вообще можно было бы считать настоящими. Шейн как раз из тех парней, которые понравились бы родителям. Если бы родители Брендона не отреклись от своего сына, я мог бы представить Шейна в этом раю мормонов, как он говорит "Я бы не отказался от второй порции пюре, миссис Ури! Спасибо!" Шейн вписался бы туда намного лучше, чем сам Брендон. Я знаю. Глубоко в душе и Брендон знает об этом. А вот Шейн — нет. — Вечеринки The Followers были более сумасшедшими, чем эта, — говорю я. — Брендону нравились те вечеринки. — Не могу себе этого представить, — с изумлением смеется Шейн. — Он не из тех, кому нравятся вечеринки. — Он был таким, когда я знал его. — И хотя в моем тоне слышен вызов, Шейн не возражает и не говорит, что, ну, он наверняка знает Брендона лучше, чем я. Может быть. Но я знаю, кем он был. — Так когда вы познакомились? — спрашиваю я, идя наперекор своим инстинктам, словно я отчаянно хочу, чтобы он сделал мне ещё больнее. Шейн задумывается, его губы беззвучно шевелятся, словно он считает в уме. — Мы начали встречаться в начале 75-го, но познакомились за несколько месяцев до этого, так что... где-то года два назад или около того. Он работал в баре Кастро, — Шейн слегка улыбается, как улыбаются только влюбленные, будто его разум внезапно заполняют воспоминания, которые могут разделить только он и Брендон. Воспоминания за два года. Это много. Это куча времени, проведенного в компании друг друга. Это много утр, когда они просыпались вместе. — Значит, вы познакомились через несколько месяцев после того, как мы закончили тур, — говорю я. Я, должно быть... Я, должно быть, выбрасывал в окно вещи Жак и собирался в Лондон. Я был в порядке. Я был на вершине мира. Я ни от чего не бежал. Я бежал вперед. — Да, наверное, — соглашается Шейн. — Боже, когда он рассказал мне, что был в том туре с вами, моей первой мыслью было, что он наверняка был в том автобусе, который разбился. — В его тоне отчетливо слышно искреннее беспокойство, и оно внезапно вгрызается в меня, словно волчьи клыки. Он любит Брендона. Наверное. Скорее всего. Два года. Ты не останешься с кем-то на такой долгий срок, если не любишь этого человека. И Брендон тоже сказал это, прямо мне в лицо, что он любит Шейна, но такую любовь ты испытываешь к своей собаке. Это не та любовь. Но кому она вообще нужна? Она только усложняет идеальные отношения. Например, Жак и я. Без любви у нас всё было нормально. — На тот момент его больше не было с нами в туре, — грубо говорю я. Он выбрал остаться в Сан-Франциско. Он ушел. Просто так. Из-за дурацкой ссоры. Из-за недоразумения. Шейн улыбается. — Повезло, да? — Повезло. Шейн даже не представляет, насколько искаженную версию правды он знает. Я тушу сигарету о пепельницу, которую кто-то протягивает мне, и жалею о том, что вообще позвал с нами Шейна. — Ты сломал руку, правильно? — спрашивает он. Я вздрагиваю, бросаю на него короткий взгляд и киваю, обхватывая себя руками. — Какую? — интересуется он, рассматривая меня. Сердце неожиданно начинает биться быстрее, и это как-то неправильно. Я опускаю взгляд. Шейн не отступает. — А чем теперь занимается Спенсер? Он такой крутой барабанщик. Я прокашливаюсь. — Не знаю. — Не знаешь? Но ведь вы наверняка... — Шейн, — произносит Джон серьёзным тоном, перебивая Шейна. Боковым зрением я вижу, как тот опускает взгляд. Джон по-прежнему сидит на кровати перед нами. Какое-то время он болтал с людьми, будучи наиболее привлекательным для публики участником The Whiskeys. Гейб слишком безумен, а Патрик слишком неловкий. Джон хорошо подходит для этого. Он явно слышал, о чем мы говорили, и теперь он заткнул Шейна. Я мог бы заставить Шейна уйти лишь одним движением руки, заменить его кем-то, поговорить с другими людьми, но я этого не делаю. — Документальный фильм, — произношу я после длительного молчания, и Шейн вздрагивает, быстро поднимая взгляд. — Он об этой группе. Об этих парнях. — Да. Конечно. Так и будет. — Бездыханно. Обнадеживающе. Когда я больше ничего не говорю, он встает, хватаясь за камеру, словно за щит. — Я пойду сделаю ещё несколько снимков. Прочувствую всё это, как ты и сказал. Если ты не против. — Вперед, — отвечаю я, и он нервно улыбается мне, а потом выскальзывает из комнаты. Сбегает. Убегает подальше. Ему лучше не рассказывать об этом Брендону. Кто-то мгновенно занимает место Шейна. Кажется, тут уже выстроилась неофициальная очередь, чтобы посидеть рядом со мной, обменяться парой слов. — Райан, чувак, я всегда хотел спросить, Six in the Morning ведь о Вьетнаме, да? Она о войне, она... Я подзываю к себе Джона, и он встает, наклоняется ко мне, чтобы расслышать, а я повышаю голос, чтобы перекричать весь этот шум. — Шейн может остаться, но я не хочу его больше видеть сегодня. Гейб, может быть, и хороший телохранитель, единомышленник и всё такое, но когда он обдолбан и под кайфом, Джон тоже неплохо справляется с этой работой. Просто Джон с радостью не брал бы на себя эту ответственность, в то время как Гейб считает, что его это как-то утверждает. Джон смотрит Шейну вслед. — Конечно. — Он быстро сжимает мое плечо и выходит из комнаты за режиссером. Я откидываюсь на спинку кресла, не понимая, зачем всё это. Показать Шейну, что он упустил, показать ему, частью чего раньше был Брендон. Задурить ему голову. Надеяться, что он облажается и изменит своему парню с катастрофическими последствиями. Брендон, должно быть, был в ярости из-за документалки. Я не знаю точно, а Шейн ничего об этом не говорил, но Брендон наверняка очень злится. Из-за того, что теперь Шейн работает на меня. Что они будут покупать хлеб на деньги, которые они получили от меня. Шейн знает, что это хорошая сделка, но этого не достаточно, чтобы привести в восторг вторую часть этой парочки. Завоевать Шейна недостаточно, чтобы... Боже, Брендон такой упрямый мудак. Кто-то спрашивает меня, подумывал ли я о том, чтобы написать книгу.

***

Келти занята тем, что выступает на вечеринке в честь дня рождения какого-то богатенького парня, чей отец — миллионер, который пообещал для него The Rockettes. Кажется, этому парню исполняется семнадцать. Неплохой материал для дрочки: несколько полураздетых девушек, танцующих для него. Келти сказала, что оттуда поедет домой и заедет ко мне утром. Принесет круассаны. Она далеко от этого подвального бара на 4-ой улице. Все, кого я знаю, далеко от этого бара, и хотя я уже выучил эти улицы наизусть, я никогда здесь не был. В этом месте скудное освещение, сюда с трудом поместятся сто пятьдесят человек, но сейчас бар наполовину пуст; белые бетонные колонны придерживают потолок. Воздух заполнен сигаретным дымом, со сцены плавными волнами доносится музыка. Я резко вдыхаю. Я опоздал. Я натягиваю край шляпы на глаза, подходя к барной стойке, откуда на меня внезапно смотрит незанятой бармен. Мои пальцы постукивают по липкой поверхности стойки. — Виски. Бармен оглядывается через плечо на полки с бутылками, не скрывая своего безразличия. — Джонни Уокер сойдет? — Конечно, — я слегка улыбаюсь. Вчера мы начали писать новую песню. Одну из лучших на данный момент. Я всегда рад провести время с мистером Уокером. — Без льда. Он всё равно кладет лед. Я нахожу круглый поцарапанный и облитый пивом столик в углу. Я сижу слишком далеко, чтобы меня заметили при таком освещении — я провел много лет на сцене, поэтому я знаю. Группка из нескольких десятков человек собралась в небольшую толпу перед сценой, они смотрят на двух исполнителей. Зрители смотрят на группу, друг на друга, на свои напитки, беспокойно дергаясь, словно они не знают, в чем заключается их цель. Я не слышу почти ничего, кроме нескольких последних аккордов песни. Неуверенные выкрики, одиночные аплодисменты. Кто-то выпаливает пьяное "ДА!". Брендон подходит ближе к микрофону, на его губах видна мягкая улыбка. — И вам того же. Я смотрю на него. Он полон харизмы. Он практически излучает её. Тот безумный парень — Йен — поднимает руку, будто в качестве благодарности, и нервно хватается за свою гитару. Наверное, до них уже кто-то выступал. Сейчас уже одиннадцать вечера, так что это не худшее время, которое им могли дать. Но всё же, сегодня вторник, а это место сложно назвать центром рок-н-ролла, и после Брендона наверняка будет выступать кто-то ещё. Я видел Брендона на сцене бесчисленное количество раз: блестящая от пота кожа, расширенные от гула зрачки, покрасневшие щеки, с открытых губ срывается какой-то неразличимый крик. Толпа всегда перекрикивала всё остальное. Я видел, как он играл на басу и на клавишных Брента, на гитарах Джо, на моих гитарах, на ударных Спенсера. Я слышал, как он в шутку пел Crocodile Rock во время саундчека, но всё это было просто забавой, репетицией по сравнению с этим. Его собственная музыка. Его собственные слова. Я знаю, как это важно и серьёзно, но Брендон не нервничает. Это дерьмовый бар, дерьмовая публика, но он всё равно легко улыбается, будто он только что выиграл в лотерею. Если он и нервничает, то это не отображается в чертах его лица. Он отлично проводит время. — Ты в порядке? — спрашивает Брендон у Йена, который сейчас переключается с гитары на бас, и Брендон забирает у него гитару, откладывая двенадцатиструнную, на которой он играл, когда я вошел. Йен кивает, его каштановые волосы растрепались. — Хорошо, — говорит Брендон, микрофон улавливает его голос и разносит его по комнате. Он смотрит на гриф гитары, проводя пальцами по струнам. На нем узкие голубые джинсы с ремнем с большой пряжкой, красно-белая клетчатая рубашка, на которой расстегнуты три пуговицы, под ней видна белая футболка. Похоже, ему уютно на сцене, он легко говорит "раз, два, раз-два-три-четыре" и начинает играть новую песню. Музыка простенькая — ещё бы, всего лишь гитара и бас, — но её всё равно легко различить. Это не шум. Мелодия отчетливая, вокал Брендона звучит мягко и спокойно, а потом внезапно становится резким и низким. У него потрясающий вокальный диапазон, и он знает об этом и пользуется этим. Хорошо. Всегда нужно прилагать усилия и демонстрировать свои сильные стороны. Девушки в толпе покачиваются в такт музыке, кто-то в шутку поднял зажигалку. Я не смеюсь. Брендон закрывает глаза, переходя к припеву. Слова песни звучат словно сказка, они полны странных образов, которые я не могу расшифровать. Песня может быть о любви, о жизни, о смерти или о его утренней порции хлопьев. Что бы там ни было, Брендон уверенно поет таким голосом, который заставляет меня слушать. Хорошая музыка. Мне не нужно льстить ему. Мне не нужно притворяться, что она мне нравится. Если бы она была плохой, я бы сказал ему правду, а потом сказал бы, как это исправить. Несколько раз, пока они выступают, я понимаю, что не могу на него больше смотреть, и тогда я опускаю взгляд и смотрю в стакан, который постепенно опустошается. Я немного выпил дома перед уходом. Для храбрости. Пока я собирался, звонил телефон. Не знаю, кто это был. Гейб, Джон, Эрик, Патрик, Грета, Вики. Да кто угодно. Легко ускользнуть в ночь, сказать, что ты был в одном месте, хотя на самом деле ты был совершенно в другом. Этот город слишком большой, чтобы кто-то знал наверняка, и никто не будет проверять твои слова. В любом случае, правду никто не знает. Может, кто-то видел меня. Они не вспомнят. Когда Брендон объявляет, что это их последняя песня, я снова поднимаю взгляд и практически не моргаю три минуты, пока длится песня. Это более оживленная песня, и припев заедает у меня в голове, эхом отдаваясь от левого уха к правому, даже когда они уже уходят со сцены, махая полупустому помещению; Йен бормочет "Большое спасибо" в микрофон Брендона. Это нельзя назвать полноценным выступлением, но посетители всё равно расслабляются после их ухода. Будто теперь они могут сосредоточиться на чем-то, помимо Брендона, который буквально очаровал присутствующих, и они перестали обращать внимание на что-либо. Я встаю и снова подхожу к барной стойке с пустым стаканом. — Повтори, — говорю я. — Без льда. — И он снова кладет лед. Когда я поворачиваюсь лицом к помещению, я замечаю Брендона и Йена, оба с чехлами для инструментов. Они оставляют их у столика и начинают болтать с людьми, которые окружили их. Следующий исполнитель, девушка примерно двадцати лет, готовится на сцене. Брендон смеется над чем-то, что говорит ему парень постарше, он быстро кивает, поправляя каштановые волосы. Его губы растянуты в широкой улыбке. Я спокойно подношу стакан к губам. Не так уж и спокойно. Я подхожу, когда Брендон отходит от людей, достает из заднего кармана капу и кладет её в один из кармашков чехла. — Было довольно неплохо, — говорю я ему в спину. Он мгновенно разворачивается, услышав мой голос, чтобы поблагодарить, но потом он понимает, что это я. Он бледнеет, может быть, нельзя сказать точно из-за освещения, но он выглядит вообще бесцветным. Он удивленно поднимает брови, затем озадаченно опускает их, а потом натягивает почти нейтральное выражение лица. Каменное, вот. Итак, я оскорбил его. Нанял его парня на работу. А теперь я здесь. — Ну, то есть, — продолжаю я, — нужно сильнее стараться, чтобы вам на сцену кидали трусики, но начало хорошее. Он молчит довольно долго, что заставляет меня нервничать, но потом он приходит в себя. — Да. Наверное, — его улыбку даже нельзя назвать таковой, его губы просто холодно растягиваются. — Дай-ка угадаю. Ты случайно проходил мимо и тебе внезапно понадобилось зайти выпить и, о чудо... — Шейн рассказал мне, — перебиваю я его, а потом осматриваю помещение в поисках его второй, худшей, половинки. Я знаю, что его здесь нет. Брендон скорее всего знает, что я знаю. — Полагаю, твой парень слишком занят, чтобы придти посмотреть на тебя, — заключаю я. В моем тоне слышен только намек на издевательство, но серьёзно. Шейн строит из себя Пикассо направо и налево, и поэтому не может придти посмотреть на его выступление? — А у меня вот было свободное время, — объясняю я. — Ничего интересного ни по телевизору, ни на радио. Он сужает глаза, глядя на меня, но мне не хватает смелости посмотреть ему в глаза. Он вздрагивает. — А где остальная часть компании Росса? — Теперь уже издевается он. Он осматривается вокруг, словно ожидая увидеть The Whiskeys или ещё кого-то, но когда он никого не замечает, он снова смотрит на меня. — Здесь только я, — говорю я. Он немного расслабляет челюсть, он сбит с толку, будто он растерян, потеряв единственную ниточку злости, за которую он мог уцепиться. — Кстати, прости за то, что было на прошлой неделе, — произношу я, буквально выдавливая из себя эти слова. — Гейб всегда выпрашивает деньги. Я ничего такого не имел в виду. — Что-то ты всё-таки имел в виду. — Да, ну, — я почесываю шею, чувствуя себя неловко. — Ты отказался от моей помощи, так что это что-то стало ничем, вот и всё. Рядом с Брендоном возникает Йен. — Райан! — он широко улыбается, его взгляд слишком быстро порхает по моему лицу. Он немного вспотел, но вряд ли из-за сцены, и... Оу. Значит, он под чем-то. Пять минут назад он ещё был трезвым, я почти уверен, и Брендон, кажется, замечает то же самое, что его друг чем-то закинулся, когда они ушли со сцены. — Ты видел, как мы выступали? — спрашивает Йен, слишком часто моргая, убирая с глаз вьющиеся кудри. Я только киваю, и он улыбается ещё шире. — Бля! Бля, это круто! — он выдыхает. — Тебе понравилось? — я слегка киваю, немного подумав, и он снова в восторге. — Тебе понравилось! Чёрт, чувак. Бля. — Потенциал есть. — Потенциал! Блять! Потенциал, Брен! — восторгается он. — Я так рад, что не видел тебя в толпе, я бы обосрался просто! — он истерически смеется. Брендон злобно смотрит на него, но Йен этого не замечает. Мне нечего на это ответить. Йен всё ещё глазеет на меня, напоминая мне Грету, когда она теряется в своих собственных мирах. — Ты сегодня отлично выглядишь, — заявляет он, рассматривая мой коричневый вельветовый костюм, а потом снова возвращаясь взглядом к моему лицу. — Очень сексуально. — Его щеки краснеют. — Не знаю, зачем я это сказал, — нервно бормочет он и стеснительно покусывает нижнюю губу. — Позвольте мне угостить вас напитками, — предлагаю я, и обдолбанный Йен тут же оживляется. — Ром с колой? — Понял, — киваю я и смотрю на Брендона. — Хочешь чего-нибудь? Брендон выглядит так, будто понятия не имеет, что ему делать, его взгляд мечется между мной и Йеном, а потом его плечи немного опускаются. — Просто воду, — произносит он, сдавшись. Брендон отходит, чтобы отдать их инструменты какому-то их другу, а мы с Йеном идем к барной стойке. Йен объясняет, что они оставляют свои гитары у парня из Гринвича, потому что так им легче репетировать и выступать, ведь им не приходится тащить инструменты из Бруклина. У Брендона дома есть старая акустическая гитара, на которой он может репетировать. Йен рассказывает обо всем этом довольно подробно. Брендон садится за тот же столик в углу, который ранее занимал я, и он не смотрит на меня, когда я сажусь напротив него и ставлю перед ним стакан воды. Он курит, стряхивая пепел. Йен садится рядом со мной и говорит: — Я был бы рад, если бы ты дал мне какие-то советы, чувак. Насчет популярности, выступлений на сцене и всё такое. — Это может затянуться на всю ночь, — отвечаю я. Я шучу, но Йен этого не понимает. — Надеюсь, что нет, — говорит Брендон, откидываясь на спинку стула. Он делает затяжку, втягивая щеки. Он смотрит на мои руки на столе, а не на мое лицо. — Не могу сильно задерживаться. У меня смена начинается в полдень, — наши взгляды на мгновение встречаются. Он знает, что я думаю по этому поводу. Я всё сказал. Йен только кивает, мол, да, дела и всё такое. Его друзей нельзя назвать настоящими друзьями. В основном говорит Йен, жужжит словно пчела, у него расширены зрачки, он потеет, много жестикулирует. Брендон продолжает курить, согласно кивая иногда, когда Йен удачно отмечает, что музыка — это выражение души. Я в основном просто смотрю на Брендона, а он старается этого не замечать. Я пытаюсь не пялиться на него слишком много. Просто он красивый. Вот и всё. Две пряди волос спадают на его глаза шоколадного оттенка. На его лице видна щетина, которую он, несомненно, сбреет перед работой, по большей части она выросла над его верхней губой. Он мог бы отрастить усы, если бы хотел. Это было бы модно. Я целовался с ним только когда он был чисто выбритым или с щетиной, и всё. Я вообще никогда не целовал мужчин с настоящей бородой. Тогда я не смог бы притворяться, что не знаю, что это не женщина. Хотя с Брендоном притворяться всё равно никогда не получалось, несмотря на его бедра, за которые я так любил хвататься, когда мы занимались сексом. Мне нравилось всё: его огрубевшие кончики пальцев, выпирающие бедра, волосы на его ногах и руках, его толстый член и то, какой натянутой была кожа на его яичках, когда он очень сильно возбуждался. Его запах во время секса. Мне интересно, пахнет ли он так же и сейчас. — О, я кое-кого заметил! — объявляет Йен, его глаза сверкают, когда он заканчивает свой монолог, который он вел последние четыре минуты. — Сейчас вернусь. — Он встает и исчезает в толпе, выкрикивая чье-то имя. Когда Йен нас больше не отвлекает, Брендон напрягается ещё сильнее. Тишина затягивается. — Итак, — говорю я, а Брендон просто слегка пожимает плечами, поджав губы, и поднимает стакан воды. Потом он аккуратно ставит его обратно, большим пальцем поглаживая стекло. — Шейн очень взволнован из-за этого вашего документального фильма. — Как и все мы. — Он считает тебя странным. — Странным? — повторяю я, и Брендон кивает. Кажется, я запугал Шейна, хоть он и готов хлопнуться в обморок каждый раз, когда видит меня. Быть странным не плохо. Я залпом допиваю свой напиток. — Ты не против? — спрашиваю я, а Брендон вопросительно вскидывает бровь. — Что он работает с группой. Поедет с нами в тур следующей весной. — Я не в том положении, чтобы позволить себе быть против, — говорит он, стиснув зубы. — Он снимет фильм за половину цены, за которую его снял бы признанный режиссер. — Ну да, ты выбрал его именно поэтому, — с сарказмом отвечает он. Я смотрю на девушку на сцене, она роняет медиатор, нагибается, чтобы поднять его, чем зарабатывает восторженные возгласы от мужчин в толпе. — Так почему ты не рассказал Шейну о... Ну, ты знаешь. Сомневаюсь, что он хотел бы работать на меня, если бы знал, что я его опередил. Брендон изумленно улыбается, глядя на стакан, пока я смотрю на него. Ну да, не то чтобы это было каким-то соревнованием. Не то чтобы мы с Шейном были у него единственными. Но почему Брендон скрывает это? Он же любит Шейна, в конце концов. Ещё совсем недавно он чуть ли не кричал об этом. Так зачем врать? Стыд? Вина? Должна быть причина. — Для любых отношений нездорово рассказывать о своей прошлой сексуальной жизни, — отвечает он, заправляя волосы за ухо, а потом делает глоток воды. Не думаю, что когда-нибудь видел, чтобы он пил воду. Он нервно почесывает висок. — Кроме того, это было бы странно. Он подписал контракт. Ему будет лучше, если он не узнает, и это было бы просто... Бессмысленно, поэтому не вижу причин рассказывать ему. — Он замолкает, чтобы обдумать свои же слова, но потом решает замять эту тему. — Неважно. Шейн работает с вами. Это едва влияет на мою жизнь. Он будет много болтать об этом, но и мне будет что ему рассказать о своей работе. — Как и делают все парочки, — продолжаю я, хоть меня и заело на словах "это было бессмысленно". Так бессмысленно, что у него мурашки по коже каждый раз, когда мы видимся. Мне всё равно, что это может быть от неприязни, потому что в любом случае это не безразличие. Это не было бессмысленным. Если бы так и было, он рассказал бы об этом Шейну. — Да, точно. — Он тушит сигарету о пепельницу. — Сомневаюсь, что и твоя девушка знает точное число всех твоих интрижек. — Даже я не знаю этого. — Ага, — он ерзает на стуле. — Именно. Он осматривает помещение, смотрит на девушку, что плохо поет на сцене, на зрителей, на людей за барной стойкой, на одинокого парня в углу, который что-то царапает на салфетках, он немного похож на много о себе возомнившего поэта. Брендон вздыхает. — Куда пропал Йен? — Я тоже его нигде не вижу, и Брендон встает и поправляет свою рубашку. Джинсы плотно облегают его ноги, и я не смотрю на формы и контуры его тела, которые я когда-то исследовал. Теперь он меня и близко к себе не подпустит. — Я уверен, что Йен в порядке. — Я его нигде не вижу, и он не ушел бы просто так, — возражает Брендон. — Я вернусь через минуту. Он идет искать Йена, как сделал бы любой хороший друг. Коим он и является. Мне нечем заняться, я чувствую себя не в своей тарелке, и блять, я снова допил виски. Надо было сразу взять бутылку. Я снова иду к бару, мне снова кладут лед, и я опираюсь на липкую деревянную стойку и рассматриваю золотистое содержимое стакана и маленькие кубики льда в нем. Внезапно кто-то кладет руку мне на плечо. — Райан. — Я поворачиваю голову и смотрю на Брендона, а потом на его пальцы на моей куртке. На то, как его огрубевшие кончики пальцев вжимаются в мое костлявое плечо сквозь одежду. Они соскальзывают. — Я, эм... Йен под каким-то дерьмом. Он в туалете. Мне нужна помощь, — он нервничает. — Наши друзья уже ушли и... — Хорошо. Хватило бы и простого "Райан". Я иду за Брендоном в грязный и узкий мужской туалет, черная напольная плитка, оранжевые стены. Из-за этого я начинаю нервничать. Йен сидит на полу между двумя писсуарами, вытянув ноги, прислонившись спиной к стене. Его рот открыт, будто он сейчас испытывает блаженство, на самом же деле находясь среди мочи. — Йен, — говорит Брендон, подходя к нему и встряхивая. — Йен, нам пора уходить. — Но мы только пришли, чувак, — заявляет Йен, не в состоянии сосредоточить взгляд. Он смеется над чем-то у меня за спиной, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, что или кто там. Ничего, только туалетная кабинка. — Да он в дерьмо, — отмечаю я, и Брендон сердито смотрит на меня, ведь это очевидно, спасибо большое. Он сильно обдолбался, но это не опасно. Не о чем волноваться. — Помоги мне, — резко говорит Брендон. Мы вместе поднимаем Йена на ноги, пока он висит у нас на плечах. Он весит с тонну кирпичей, он громко смеется и бормочет что-то неразборчивое. Может, ЛСД? Кокаин? Сложно сказать. Он болтается между нами, и в какой-то момент мне в рот попадает куча его волос, когда он чуть ли не падает на меня. — Ему просто нужно подышать свежим воздухом, — говорит Брендон, когда мы выходим из туалета. Воздух. Ну да. Слыхали о таком. Тащить Йена вверх по ступенькам бара оказывается довольно больно, но мы справляемся и вскоре оказываемся на холодной улице. Брендон осознает, что Йен забыл свою куртку, и пока он идет за ней, я сажаю Йена на тротуар, прислоняя его спиной к закрытому магазину аренды костюмов, который находится недалеко от бара. Йен дрожит, но он, кажется, не обращает внимания на морозный декабрьский воздух. — Хорошо проводишь время, да? — спрашиваю я у Йена, доставая сигарету. Он не слышит, но внезапно сосредотачивает свой взгляд на мне. — Я гей, — говорит он. Ну да. Конечно. Я уже понял. Он смеется. — Я очень гейский гей, поэтому я всегда отлично провожу время. — Замечательно. Он улыбается, словно сумасшедший. — Я бы хотел, чтобы ты меня трахнул. Чтобы меня трахнул Райан Росс. Я смеюсь и прикуриваю. — Опять-таки, замечательно. Он закрывает глаза и просто дышит. Потом он немного склоняется в сторону и начинает блевать на тротуар. Я стою на безопасном от него расстоянии, но рефлекторно отступаю от этого бардака. Лучше ему проблеваться сейчас, а не лежа на спине. Нет, этого нам точно не нужно. Такая простая штука как гравитация уже убила несколько замечательных людей. — Ой, да твою же мать, — доносится до нас раздраженный голос Брендона, когда он возвращается. Он смотрит на Йена, который заканчивает свое импровизированное "украшение" тротуара. Уродливая коричневая куртка свисает с его рук. Вместо того, чтобы помочь Йену, он просто смотрит на своего друга. — Блять, ну и как я должен вести его домой? Он же заблюет всё метро и меня вместе с ним, и ходит он с трудом. — Возьми такси, — предлагаю я. Брендон смеется. — Ну да, будто у меня есть на это деньги. — Я открываю рот, но Брендон тут же говорит: — Не смей. — Я только хотел сказать, — медленно и спокойно произношу я, — что я живу неподалеку. Можно уложить Йена на мой диван на ночь. Утром я его выгоню. Брендон смотрит на улицу, которая поворачивает на запад. Ветер треплет его волосы. — Далеко? — С ним — пятнадцать минут ходьбы, — прикидываю я. — Просто нужно выйти на Томпсон-стрит, а потом на юг. Йен смеется над чем-то, совершенно не парясь, что его вырвало всего секунду назад. Брендон медлит, его взгляд мечется между мной и его другом. — Ты уверен, что тебе это будет удобно? — Гейб постоянно так делает, — вру я. Он медлит ещё секунду, а потом говорит: — Ну, думаю, что это будет легче, чем тащить его в Бруклин. — Такое ощущение, что он оправдывается, хоть ему и не нужно этого делать. Мы помогаем Йену встать, и Брендон умудряется надеть на него куртку и даже застегнуть её. Йен слишком дезориентирован, чтобы позволить ему идти самому, но через два квартала он немного приходит в себя, выскальзывает из нашей хватки и самостоятельно зигзагами передвигается по тротуару, пока мы за ним присматриваем. — Обычно он так себя не ведет, — говорит Брендон спустя какое-то время. Мы по очереди курим одну сигарету, которую я ему предложил. Йен обнимается с фонарным столбом. Брендон делает глубокую затяжку, кажется, ему стыдно. Его лучший друг — наркоман, а его парень вообще не пришел. — Наверное, кто-то предложил ему какую-то дешевую хрень. — Скорее всего. У него сейчас явно не лучший трип, — размышляю я, потому что Йен становится всё бледнее и бледнее, он дрожит. Но в больницу его везти не нужно. Он всё ещё помнит свое имя и знает, кто я такой. Когда он забудет и это, вот тогда можно будет начать волноваться. Мы выводим Йена на Томпсон-стрит. — Ещё четыре квартала, — говорю я, и мы идем мимо огромных зданий, по мощеной дороге проезжает такси. Брендон передает мне мою сигарету. Его холодные пальцы мимолетно касаются моих, пар от нашего дыхания вздымается вверх. Йен, спотыкаясь, медленно идет перед нами. — Мы больше не в Канзасе! — воет он, хихикая, а потом добавляет: — Кто это сказал?! — Он осматривается вокруг в замешательстве, паникуя и округлив глаза. — Он правда обычно себя так не ведет, — повторяет Брендон. Мы снова тащим Йена, когда у него заканчиваются силы, и когда мы переходим дорогу на Принц-стрит, мимо нас проходят двое коротко стриженных мужчин в коричневых робах, улыбаясь нам. — Мира тебе, Райан! — говорит один из них. — И тебе, Брат Джек, — отвечаю я, кивая, поскольку мои руки заняты Йеном. Он бесцельно размахивает руками и надвигает мою шляпу мне на глаза. Я ругаюсь себе под нос, и мы останавливаемся, пока я поправляю шляпу. Брендон смотрит вслед двум мужчинам, изогнув бровь, и я говорю: — Францисканские монахи. Живут в соседнем доме. — Брендон всё ещё пялится им вслед, Йен болтается между нами, его голова покачивается в такт нашим движениям, словно буёк на воде. — Эти братья — большие фанаты The Followers, — объясняю я, а Брендон изумленно смеется. У нас тут довольно разношерстный район, идеальное окружение, чтобы исчезнуть. Я киваю на здание из красного кирпича, рядом с которым мы стоим. — Пришли. Пожарная лестница извивается туда-сюда на фасаде дома, на третьем этаже кто-то курит. Мы поднимаемся по каменным ступенькам к парадной двери, я достаю ключи. — На каком этаже ты живешь? — спрашивает Брендон, изо всех сил стараясь удерживать Йена. — На шестом. Он последний. — Стоит ли надеяться, что у вас тут есть лифт? Я открываю дверь и ухмыляюсь Брендону. — Не-а. Йен падает лицом вниз в дверной проем. Брендон смотрит на спину своего друга. — Прекрасно. Тащить Йена на шестой этаж явно не входило в мои планы на сегодняшний вечер, но мы с Брендоном справляемся. Я беру Йена под руки, а Брендон хватает его за ноги. Брендон сильнее, чем кажется — я заметил это, ещё когда он был нашим роуди. У меня начинает болеть левый локоть, когда мы доходим до четвертого этажа, но я сжимаю зубы и ничего не говорю. Йен бормочет что-то неразборчивое, периодически пытаясь вырваться из наших рук, и мы почти роняем его на твердые ступеньки как минимум раз двенадцать. Когда мы доходим до последнего этажа, и Йен остается цел и не истекает кровью, я испытываю приятное удивление. Брендон выдохся, его волосы растрепались. Я снова достаю ключи и открываю дверь моей квартиры, а затем поднимаю Йена в последний раз. — Диван в гостиной, — говорю я, ведя нас и внося Йена в коридор, мы доходим до гостиной. Мы аккуратно проходим мимо полок с пластинками на стенах комнаты, и я ударяюсь голенью об угол кофейного столика, но у нас получается уложить Йена на диван. — Ай, — стонет он, видимо, это было слегка грубое приземление, но ему вроде бы удобно, он расслабляется на подушках. Я пытаюсь хоть немного перевести дыхание, расстегиваю куртку и бросаю её на свободный диван. — За ночь он оклемается, — говорю я, замечая торчащий из-под спины Йена пульт и вытаскивая его, чтобы положить на столик. — Ого, — произносит Брендон. Он смотрит не на Йена, а на обеденный стол в другом конце комнаты, рядом с входом на кухню. Вообще-то, та часть комнаты — это обеденный зал, но она не отделена стеной. Брендон осматривается вокруг в темноте, единственный источник света — фонарь за окном. — Это место где-то... в три раза больше, чем твоя старая квартира в Лос-Анджелесе. — Я продвинулся вперед, — объясняю я, но потом до меня доходит, что Брендон у меня дома, и я начинаю указывать по сторонам, как идиот. — Всё это раньше было одним большим помещением. Думаю, в 50-ых здесь шили обувь. Я купил его довольно дешево, здесь построили стены... Всем этим занимался архитектор. — А интерьером занималась Келти, — он замечает трусики на полу гостиной между нами. Белые, их легко заметить в темноте. Келти они нравятся. Я быстро поднимаю их, раздраженный тем, что они решили валяться здесь у всех на глазах. Я спешно засовываю их в карман брюк. — Я нанял кое-кого для интерьера. Мы с Келти не живем вместе. Брендон, похоже, действительно удивлен. — Хочешь сказать, у тебя... квартира на половину этажа, и ты живешь здесь один? — Ага. Брендон сначала кажется впечатленным, но потом он просто смеется. — Легко жить, наверное, когда у тебя дохрена денег. — Да не особо, — бормочу я, бросая шляпу поверх куртки и принимаясь за галстук. Рука Йена неловко свисает с дивана. — Райан, — бормочет он с дивана, глядя на меня полузакрытыми глазами. На его лице видна глупая гордая улыбка. — Ты светишься оранжевым и голубым. — Он растерянно тянет свою же рубашку. — Мы сейчас займемся сексом? — Йен, какого хрена? — шипит Брендон. Он не слышал предыдущего предложения на улице, но я не понимаю, почему он так удивлен. Йен вообще не в состоянии отвести от меня глаз. — Может быть, позже, — отвечаю я, и Йен выглядит разочарованным, но тут же забывает обо всем этом и устало сворачивается в клубок. — Господи, — произносит Брендон. — Не будь ты так строг к парню, — говорю я, когда мы снова выходим в коридор. Я включаю свет, наконец умудряясь разобраться с галстуком. Когда Брендон фыркает, я добавляю: — Довольно мило, что он запал на меня. — А то, что он заблевал всю 42-ую улицу — вообще не мило, — возражает он, замедляя шаг у полок с книгами и читая названия. Я открываю дверь в спальню и включаю свет и там, бросая галстук на незаправленную кровать. Он падает на пол на полпути к кровати. — Если он, ну, — говорит Брендон у меня за спиной, — встанет посреди ночи и начнет к тебе приставать, не стесняйся врезать ему. — Я не собираюсь с ним трахаться, раз уж ты переживаешь, — отвечаю я, замечая на кровати прямоугольный плоский сверток, который доставили ранее. Я быстро закрываю дверь, пока его не заметил Брендон. — Я не переживаю. Я быстро поправляю волосы, нервничая без какой-либо на то причины. Надо было хорошенько подумать перед тем, как приводить его сюда. Я прикрываю нервозность ухмылкой. — А говоришь так, будто переживаешь. — За него, может быть. Он же в говнище. — Ну, он не в моем вкусе, — раздраженно отвечаю я, расстегивая верхние пуговицы рубашки. Будто он серьёзно считает, что я решил бы воспользоваться беспомощностью его друга. — Хочешь выпить? — Нет, нет, мне пора идти. — Уже почти час ночи, и это сказывается на нем. У него уставшие глаза, черты его лица будто стали мягче, но он старается этого не показывать. Он пытается быть настолько жестким, насколько это возможно, твердым словно сталь. Бруклин слишком далеко, но он скорее сдохнет, чем признает это. — Шейн уже, наверное, тоже вернулся, и... — он замолкает на середине предложения, он внезапно выглядит полностью спокойным, хотя его глаза полны удивления. — Это мое. — Что? — На тебе. — Он смотрит на часть моей груди, которую теперь видно из-за расстегнутых пуговиц. Я опускаю взгляд и вижу только серебряную цепочку. — Это мое, — повторяет он. — Я дал её тебе однажды, — его голос звучит изучающе. Наши взгляды встречаются, и я чувствую, как меня прошибает холодный пот. — Во время той фотосессии на крыше. Я качаю головой и издаю короткий смешок. — Это другая цепочка. — А похожа на ту самую. — Но это не она. — Ты уверен? Там на застёжке были мои инициалы, и... — Это другая цепочка! — со злостью огрызаюсь я, и Брендон отступает назад, округлив глаза. Дурацкая цепочка. Дурацкий вечер. Дурацкая жизнь. Я быстро застегиваю рубашку, и теперь я не знаю, что сказать, какого хрена он хочет, чтобы я сказал. У него, кажется, тоже нет слов. Не знаю, почему я хотел, чтобы он зашел. Чтобы он увидел мою квартиру. Чтобы впечатлить его. Как убого. — Тебе лучше уйти. — Да. Ладно, — мрачно говорит он. — Я пойду. Я наблюдаю, как он подходит к двери, достает из кармана куртки коричневый шерстяной шарф и наматывает его на шею. Он переступает через порог, делает два шага, но потом быстро разворачивается. — Спасибо, кстати. Что присматриваешь за Йеном. Ты не должен был, ты же знаешь. — Без проблем. — Да, но... — он замолкает и слегка суетится, будто не уверен, что стоит делать в таких случаях. — Просто спасибо. Я ценю это. Я прислоняюсь к дверному косяку, скрестив руки. — Ого. Я заслужил нормальное английское спасибо. Он хмурит брови, а потом смеется. — Оу! — Его глаза на секунду сверкают, напоминая мне о том времени, которое уже давно прошло. Грудь болезненно сдавливает. — Я, эм, больше этого не делаю. — Он широко улыбается воспоминанию, его щеки слегка краснеют. Он никогда в жизни не выглядел так очаровательно. — Я осознал, что если это единственное, чем я могу заинтересовать, то это немного грустно, поэтому... Я перестал это делать. — Это не было грустно. Ты выделялся из-за этого, — я сосредотачиваю свое внимание на своих ногтях. — Этим ты мне нравился. Когда я поднимаю взгляд, его улыбка пропала. — Ну, доброй ночи, — тихо произносит он. Я касаюсь невидимой шляпы. — Бонжур. Он издает смешок и улыбается, и я не знаю, почему у меня вдруг появляется такое чувство, будто меня только что назначили королем Нью-Йорка за такое простое достижение. Брендон поднимает руку в знак прощания, улыбаясь, и я поднимаю руку в ответ. Он приподнимает воротник куртки, направляясь к лестнице, вскоре пропадая из виду, хотя до меня всё ещё доносятся его шаги. Я слушаю этот звук, пока шестью этажами ниже не открывается и закрывается дверь. Я наконец снимаю обувь, закрыв входную дверь. Йен громко храпит в гостиной, но я едва слышу его, когда закрываю за собой дверь в спальню. Кровать издает скрип, когда я сажусь на нее, и я беру в руки посылку. Коричневую плотную бумагу сложно порвать, но вскоре я уже держу в руках большой снимок в рамке. На меня смотрит размытая черно-белая улица Бруклина, но я игнорирую её, и вот оно, в углу, вот: лицо парня с мягкой улыбкой. Стеснительная улыбка. Опущенный взгляд. Растрепанные волосы. В одном дурацком снимке запечатлены счастье и любовь. Его губы на вид такие мягкие. Может, немного опухшие, будто его только что целовали, прежде чем они покинули свою квартиру. Я разворачиваю рамку и на обратной стороне вижу приклеенный маленький кусочек бумаги: "«Парень», Шейн Вальдес". Я снова разворачиваю её, второй раз смотрю на то, как улыбается Брендон, а затем быстро прячу рамку под кровать, убежденный, что мне не придется о ней думать, если я не буду её видеть. Я могу приходить на его выступления, нанять его парня на работу, заботиться о его придурковатом друге, но я ничего не могу сделать, чтобы склонить чашу весов в свою пользу, так какого хрена я продолжаю выставлять себя на посмешище в его глазах? Потому что он знает. Он знал с тех пор, как мы впервые встретились на той вечеринке, и он всё ещё... Из-за стены до меня доносится удар. Йен упал на пол. — Чёрт, — жалко смеюсь я и позволяю себе упасть на кровать. И хотя я не чувствую этого, застежка цепочки вжимает инициалы "Б.Б.У." в кожу на моей шее.