***
Эта студия не так давно появилась в Нижнем Ист-Сайде, на её счету уже несколько синглов и альбомов. Она была забронирована для записи первого альбома Райана Росса и The Whiskeys на неопределенный срок, хотя Джон показал мне график записи, который он набросал. Думаю, он переживает, что, если он не будет всё контролировать, то этого не сделает никто. Кажется, он забывает об удивительном существовании Вики. Она сказала группе придти в студию в полдень, но мне — главному музыканту — можно придти попозже. Мы с Келти приходим в студию ближе к пяти. Мы входим в маленький, но довольно деловой вестибюль с рецепцией и надежного вида дверью слева. Вики разговаривает с девушкой на рецепции, и она отлично выглядит в узкой кожаной юбке и белой отделанной оборками блузке. Она сразу же замечает нас. — Как раз вовремя! — говорит она, хоть она и просила меня придти к двум. В её голосе слышен восторг, а её глаза сияют так, словно это будет её альбом, а не мой. Блондинка на рецепции, кажется, напугана и вообще жалеет о своем существовании — Вики явно уже ввела правило "Беспокоить мистера Росса только в случае абсолютной необходимости". — Келти, — произносит потом Вики, удивление в её тоне выражено ровно настолько, чтобы это не показалось грубостью. — Келти хотела взглянуть на студию, — объясняю я, прежде чем мой менеджер подумает, что я собираюсь регулярно приводить сюда свою девушку. Такого у меня в планах нет. — Ах, понятно. — Я хотела увидеть, чем занимается мой парень, — говорит Келти, сильнее сжимая мою руку. Чем я занимаюсь, чем занимаюсь... Ей позволено видеть только отдельные фрагменты моей жизни. Я говорю: — Итак... Можно взглянуть на студию? Мы идем за Вики к тяжелой металлической двери, ведущей нас в широкий коридор. Она говорит, что только у нескольких человек есть ключ от студии, и отдает мне мой. — У Гейба нет ключа, — говорит она. — Он бы и свою бабушку потерял, если бы это было возможно. — Она смахивает с лица прядь каштановых волос и добавляет: — Пока что ваши фанаты не знают, что вы здесь. Но скоро узнают. Не переживай, мы поставим охранников у входа, чтобы сдерживать сумасшедших фанатов. — Разве они не все сумасшедшие? — парирую я. Она смеется, но не отвечает. Студия находится в конце коридора, она состоит из нескольких помещений: комната для записи с отдельными кабинками для записи вокала и ударных, контрольная комната с несколькими диванами напротив микшерного пульта, уютная на вид комната отдыха и хранилище. В нашей репетиционной только хранилище и гостиная, в которой вокруг двух оранжевых диванов стоят чехлы: большую часть помещения занимают гитары, усилители, басы и тенор-укулеле Джона. В комнате отдыха есть стол и пять стульев, рядом с которыми стоит маленький холодильник 60-ых годов. Эта комната — неплохой способ спастись от стресса, если мы будем уставать в студии. Нигде нет окон. Это хорошо. Мы в основном будем записывать треки ночью, поскольку мы совы. Большинство чехлов отмечены моими инициалами, несколько подписаны "Canadian History", ещё несколько — "The Followers"; есть даже один с инициалами "С. Дж. С.", но я отталкиваю подальше мысли о Спенсере и о том, что его нет рядом. Вместо этого я сосредотачиваюсь на нескольких коробках в дальнем углу с незнакомыми мне инициалами "Ш. В." Вики тут же проясняет ситуацию. — Это всё вещи Шейна. В определенные дни он сможет приходить сюда и снимать вас. — Он сейчас здесь? — Должен быть где-то здесь. — Она ведет нас в контрольную комнату, где сидят Боб и Рой, оба встают, чтобы пожать мне руку. У меня была возможность выбрать продюсера, поэтому Боб на время приехал в Нью-Йорк. Я хотел именно его, хоть мы никогда и не работали вместе, но у Боба Джонстона есть опыт работы с разными видами музыки. Я из группы, которая играла прогрессивный рок. На счету Боба несколько альбомов Леонарда Коэна. Это должно быть очень интересно. Рой же работал с нашим альбомом Her House в 72-ом, и он один из тех немногих людей, с которыми наши взгляды на музыку совпадают, если не считать Спенсера и Джона. Боб привел с собой какого-то помощника, но этот паренек даже не пытается заговорить со мной. Опять-таки, это действие Того Самого Правила. Я машу своим согруппникам за стеклом в комнате для записи. Все участники The Whiskeys радостно улыбаются, возле их инструментов выставлены микрофоны. — Тут так много кнопок, — смеется Келти, рассматривая микшерный пульт. — Да, музыка — это не просто что-то, под что можно потанцевать, — говорит Вики, обращаясь к Келти. — Кстати, — она поворачивается ко мне, слишком высоко вскидывая аккуратно выщипанную бровь. — Слышала, что ты на днях встретил Скотти. Как он поживает? — У Скотти всё отлично. Всё ещё страдает лунатизмом. — Значит, всё по-прежнему, — отвечает она, не настолько естественно, как мне хотелось бы. Она заправляет волосы за ухо, возможно, думая, достаточно ли хороши её актерские способности для этой работы. Ну так себе. — Что ж, — произносит она. — Может, начнете записывать альбом, знаменующий твое возвращение? — Ага. Я достаю старый блокнот — сборку пометок и наблюдений, изначально нацарапанных на салфетках и чеках. Вот оно — всё, что я хочу сказать в этом альбоме. Джо всегда хотел рок-н-ролл, веселье, что-то захватывающее, что-то тяжелое. Ему было плевать на слова, которые я пел. Джону не всё равно. Это не то, что Джон сказал бы, о чем он подумал бы или поведал бы миру, но наш партнерский союз неравноценен, и однажды он сказал, что миру нужно рассказывать и о мрачных вещах тоже. Ещё в блокноте есть список двадцати пяти песен, которые я хочу записать, и я смотрю на него, чтобы напомнить себе, что я должен делать. Нам нужно с чего-то начать, и это первый альбом, в котором мне не придется идти на компромиссы или подстраиваться под желания других. Эта музыка уже несколько месяцев живет у меня в голове. Нужно просто правильно её сыграть и записать. Келти начинает собираться на выступление после быстрой экскурсии, и я целую её на прощание, стараясь вложить в этот поцелуй "увидимся позже" и "уже скучаю". Ей, кажется, нравится студия. — Я знаю, что вы создадите шедевр. Я уже это чувствую. — Она приглаживает мои волосы, улыбаясь с обожанием, и я испытываю легкую гордость. Возможно, она права. Когда Келти уходит, Вики говорит ей вслед: — Удачи на выступлении! — Она машет, натянуто улыбаясь, а потрясенная Келти быстро уходит, её шаги отдаются эхом. К счастью, все члены записывающей команды уже в комнате для записи вместе с группой, поэтому они видят, как мои девочки ссорятся. — Вики, я же просил тебя вести себя хорошо. — Я и так... — Нет. Ты снова вела себя, как сучка. Вики усмехается. — Ну, я и есть сучка. — Я пристально смотрю на нее, и она закатывает глаза. — Может, я бы и вела себя нормально, если бы она не сверлила меня взглядом. — В этом Вики несомненно права. — В любом случае, — произносит она, снова поступая как профессионал, — студия готова, твой воображаемый друг Скотти существует, и у тебя полно песен. Кажется, всё на своих местах! — Насчет этого... — Мне не обязательно это знать, — она вскидывает руку. — Моя работа — приглядывать за тобой. Поверь мне, я всё равно ради тебя вру каждый день. — Она прокашливается. — И, раз уж мы об этом заговорили, это первый раз, когда ты попросил меня о чем-то подобном, и если ты считаешь, что твой менеджер должен знать, в чем дело... — Нет. — Вот и всё, что мне нужно знать. — Она улыбается, но ей меня не обмануть. Ей интересно. Я присоединяюсь к группе в комнате записи. Командный дух буквально осязаем, Джон сжимает мое плечо, улыбаясь, а у Патрика и вовсе мечтательный вид. — Студия просто потрясающая! — восторгается бывший работник книжного магазина. — Всё такое современное! — Ну разве не круто быть нами, — ухмыляется Гейб. Мы очень долго устраиваемся, Вики несколько раз говорит Гейбу, чтобы он успокоился и сосредоточился. Я выбираю случайную песню — Piccadilly Women, — чтобы начать хотя бы с чего-нибудь и разобраться со всеми отдельными дорожками: вокал, ударные, гитары, хлопки, бас, вступления укулеле и так далее. Мы пытаемся найти общее звучание с помощью навыков Боба и нашего видения, когда внезапно открывается дверь, и внутрь входит Шейн, спотыкаясь и неся огромную коробку. — Привет. Извините, — выдавливает он, неуклюже ставя коробку. — Дополнительные камеры и освещение, — объясняет он, пытаясь перевести дыхание. Он выглядит взволнованным и уставшим, и, как мне кажется, не имеет совершенно никакого понятия. Я не считаю, что превзошел его, хотя в каком-то роде так и есть: я сплю с его парнем. Мне никогда особо не нравился Шейн. Раз уж на то пошло, он мне не нравится. Как он может не замечать? Допустим, Брендон — потрясающий лжец и актер, настолько, что это немного пугает. Но он занимался этим всю жизнь. Притворялся тем, кем он не являлся: хороший сын-мормон, покорный официант. Но, на месте Шейна, если бы я был на его месте, я бы почувствовал это. Я бы заметил запах другого мужчины на нежной коже Брендона, почувствовал бы присутствие кого-то ещё в его улыбке. Шейн же наверняка думает, что это всё из-за него. Ну да, из-за Шейна, конечно. — Кажется, у тебя полно вещей, — говорю я ему так, словно мы в одной команде. Он больше не составляет для меня конкуренцию, но я хочу, чтобы он не путался у меня под ногами. Тогда я буду доволен. — Да. Хотя в фургоне уже почти ничего не осталось. Гейб, который смотрит на уставшее лицо Шейна с некоторым беспокойством, говорит: — Pobrecito***. Тебе нужны какие-нибудь помощники или световики, чувак. Ты же не можешь в одиночку снять весь документальный фильм. — Он и так не один, — возражает Вики, стоящая у окна между студией и контрольной комнатой. — Теперь, когда начинаются настоящие съёмки, мы наймем ему целую команду. Настоящая съёмочная группа. Но у Шейна не станет больше свободного времени из-за этого: наоборот, он будет ещё более занят, управляя всем этим и разбираясь с новым материалом. Шейн кажется весьма довольным, когда заходит разговор о съёмочной группе, и это вполне логично. Он ведь женат на своей работе. О, он же профессионал. Сраный профессионал. Брендон соврал Шейну о работе официанта, о том, что его уволили в декабре. Брендон рассказал мне об этом, когда мы снова встретились. Он доверился мне. Он сказал Шейну, что ушел из ресторана, но на тот момент он уже получил работу бармена в довольно сомнительном клубе в Чайна-тауне, к счастью, совсем недалеко от моего дома. Не думаю, что Брендон выбрал этот клуб из-за меня. Ему правда хотелось найти работу, прежде чем его парень узнает, что его уволили, но мне нравится думать, что он специально искал работу в Нижнем Манхэттене. Брендон не может быть собой, когда он с Шейном. Это не его вина, это вина Шейна. Но Брендон может быть собой рядом со мной. Мы начинаем готовиться, чтобы попробовать сыграть Piccadilly Women, а Шейн готовится снимать "Официальное Начало Записи Пока Что Безымянного Альбома". Гейб придумал это легко запоминающееся название и, кажется, вполне этим доволен. Шейн устанавливает свое оборудование рядом со мной, явно собираясь снимать меня как можно больше. Я стою на месте, на моем худощавом торсе висит гитара. Шейн накачаннее меня. Мускулистее. Я всё такой же худой, словно веточка, но я выше него. Вполне очевидно, какой тип телосложения предпочитает Брендон. — Итак, — говорю я, настраивая гитару в двух шагах от него, наблюдая, как Шейн с трудом разбирается с тяжелой на вид видеокамерой. — По каким дням ты будешь нас снимать? — Зависит от того, как долго вы будете записывать альбом, но на этой и следующей неделях я буду приходить во вторник, четверг и субботу. — Здорово. Мысли несутся с бешеной скоростью. Брендон работает по выходным, но он точно свободен по вторникам. Сойдет. В следующий вторник мне нужно будет проспать, забыть придти, потому что я внезапно познаю какую-нибудь тайну жизни или ещё по какой-нибудь псевдотворческой причине, и тогда ко мне придет Брендон, и я буду трахать его часами, пока Шейн будет снимать, как Патрик пытается вести себя круто. — Но мне нужно будет уйти пораньше в следующий четверг, — добавляет Шейн, — поэтому тогда мы, наверное, будем снимать только полночи. — Собираешься куда-то? Может, в Бермудский треугольник? — Нет, просто... — Он замолкает и робко улыбается. — У нас с Брендоном будет наша вторая годовщина. Он закончит пораньше в клубе, чтобы мы могли хоть немного это отметить. — А. Мило. — Я настраиваю третью струну. — Поздравляю. — Спасибо. — Он говорит это с гордостью, будто это достижение. Так и есть. Кто-то вроде него умудрился удерживать при себе Брендона целых два года. Это точно достижение. Я сам продержался всего несколько месяцев. Но в этот раз всё по-другому. С Брендоном всегда было хорошо, но я не помню, чтобы нам когда-нибудь было так легко. Знать, что в этот раз нас не поймают. Это всё те же тайные встречи, но теперь я не мешкаю. Я знаю, чего хочу. И Шейн может думать, что Брендон с ним, но это не так. Он со мной. Энтузиазм Шейна из-за их годовщины мог бы быть ироничным, если бы это не было так печально. Празднование чего-то, что существует только в твоем воображении. — Но, знаешь, это не так уж и важно, — размышляет Шейн. — Ведь отношения измеряются не в днях. — О да, — киваю я. — Тут ты прав. Они измеряются во времени, которое Брендон проводит в моей постели.***
Он смеется, его мышцы слегка вибрируют под его блестящей от пота кожей. Я немного царапаю низ его живота, надеясь, что он прекратит, но это не срабатывает. Я приглушенно мычу в знак протеста. Он, слегка задыхаясь, говорит: — Прости, чёрт, прости. — Его руки путаются в моих волосах, и я стараюсь дышать носом, сосредоточиться на том, чтобы сосать и при этом не кусать, и я медленно, медленно пытаюсь сделать так, чтобы произошло что-то волшебное, но мой язык — словно бревно, а из-за слюны всё становится только хуже. Не давиться, не давиться, нельзя подавиться снова, а он всё смеется, бормоча: — Прости, боже, я не специально... Я отстраняюсь с влажным звуком, к счастью для моей затекшей челюсти. Я сажусь на колени между его разведенных ног и сердито смотрю на него. — Ну и что именно в этой попытке сделать минет кажется тебе смешным? — требовательно спрашиваю я. Он продолжает смеяться, чуть ли не задыхаясь. — Да пошел ты, Брендон. Господи, иди нахрен. Я пытаюсь встать и уйти, но он хватает меня за запястье. — Эй, ладно тебе! — Он притягивает меня к себе, но я отказываюсь шевелиться или смотреть на него, сосредоточив свой взгляд в окне и на вечернем свете, который пробивается через жалюзи в моей спальне. Мне вообще необязательно здесь находиться, чтобы надо мной смеялись. Я вообще мог бы сейчас трахаться с сотней группиз. — Ставлю тебе пятерку за старания, — соблазнительно произносит он, поглаживая мою ногу. Он обнажен, божественен, такой теплый, уже оттраханный, и надо было мне на этом и остановиться — делать то, в чем я хорош, а не пытаться исследовать неизведанные мной территории. Это мне отсасывают. А не наоборот. Вот только я хотел попробовать сделать это, а ещё мне однозначно нужно лечиться, поскольку это не вызывает у меня рвотного рефлекса. О, хотя погодите-ка. Вызывает. — Поверить не могу, — вздыхаю я, обнимая его за талию и прижимаясь лбом к его плечу. — Ты хоть знаешь, сколько раз мне отсасывали? Много. Дохрена раз. — Угу, — отвечает он, кусая мочку моего уха, его стояк касается моего живота, оставляя после себя влажный след из моей слюны и, надеюсь, его предэякулята, но это вряд ли. Это скорее сочувственный стояк, чем что-то из разряда "Райан, у тебя такой потрясающий рот". Я провожу языком по нёбу и щекам, чувствуя незнакомый привкус. Он хорош на вкус. Его член хорош на вкус, и мне хочется снова спуститься туда и отсасывать ему, пока он начнет молить о пощаде, или просто поиграть языком с его яичками, посмотреть, к чему это нас приведет. Если бы только он перестал смеяться. — Мне отсасывали сотни раз сотни разных людей. И у них всех это просто получалось, некоторые давились, конечно, из-за чего я только сильнее трахал их в рот, потому что мне нравилось вести себя, как мудак, но я думал, что это умение у людей от природы. Типа как умение дышать — что-то, что ты просто делаешь. — Угу. — Он оставляет влажные поцелуи на моей шее, и я зарываюсь носом в его волосы, вдыхаю его, чувствуя внезапный прилив какой-то горечи. — Не могу поверить, что у меня не получается. — Я чувствую, как он беззвучно смеется, подрагивая, прижимаясь ко мне, и я рычу и отталкиваю его от себя. Он падает обратно на матрас с тихим ударом, но продолжает озорно мне улыбаться. — Посмотрим, как тебе будет весело, когда я тебя за член укушу, — ворчу я. — Из-за всех этих группиз у тебя нереалистичный взгляд на секс, — просто говорит он, потягиваясь на кровати, раздвинув ноги, и на мгновение я вижу его растянутую дырочку, и меня переполняет желание. — Кроме того, ты хорош во многих других вещах. — Он смотрит на меня, подергав бровями, и я показываю ему средний палец, с некоторой похотью рассматривая его красивый возбужденный член. — Знаешь, может, дело не во мне. Может, дело в тебе и твоем, блять, огромном члене. Об этом ты не думал? — Твой член больше моего, поэтому... нет. — Он говорит это с таким самодовольством. — То, что ты раньше никогда не делал минет, довольно сексуально. Ну, я имею в виду, что заметил, что у тебя теперь гораздо больше опыта в сексе с мужчинами. — О, заметил, значит? — скептически спрашиваю я, хотя да. Он наверняка заметил. Я кое-чему научился. Могу найти простату в рекордные сроки. Теперь у меня больше поз в запасе. — Трахаться — это одно, а это — совсем другое. Ну, я не собираюсь отсасывать кому попало, — возражаю я. Унижаться перед кем попало. Хотя это нельзя назвать унижением, когда я делаю это для него. Ведь это он. — Тебе и не стоит. С твоими-то замечательными навыками минета, ты просто травмируешь человека на всю жизнь... — Иди. Нахуй. Он снова смеется, опустив взгляд. — Может, мне стоит... провести для тебя демонстрацию. В которой я буду сосать твой охренительный член, а ты будешь стонать мое имя, кончая мне в глотку, — его голос звучит намного ниже. Он смотрит на будильник на прикроватной тумбочке. — У нас есть пятнадцать минут, прежде чем мне нужно будет уходить на работу, а мне не хотелось бы оставлять тебя с таким стояком. — А что насчет твоего? — спрашиваю я, ложась на него. Наши члены соприкасаются, когда я прижимаюсь к нему, и его дыхание очаровательно сбивается. Его открытые губы касаются моих. — Я подрочу себе, пока буду делать тебе минет. — Господи, — выдыхаю я, мой разум заполняется воображаемыми картинками того, как он ласкает себя, с моим членом во рту, и ему нравится это, это сводит его с ума. Я жадно целую его, безумно желая его, хотя я буквально только что имел его, но он вызывает привыкание. Он — единственная моя зависимость, которая, как мне кажется, не происходит от укоренившегося во мне пристрастия к саморазрушению. — Я чувствую свой вкус у тебя на губах, — стонет он мне в рот, который всё ещё кажется немного онемевшим из-за попыток отсосать ему. — Чёрт, это так заводит. — Он дважды целует меня так жестко, будто хочется распробовать этот вкус, и пока я таю от всего этого, он переворачивает нас. Наши колени сталкиваются, но потом всё встает на свои места. С нами так всегда, мы как два кусочка паззла, грудь к груди, живот к животу, ноги переплетаются. Он разрывает поцелуй с хитрой ухмылкой. — Знаешь, что нужно для хорошего минета? — Он оставляет влажный поцелуй на линии моей челюсти и начинает спускаться вниз, целуя меня так, словно он хочет меня поглотить. — Отсутствие рвотного рефлекса? — предполагаю я, пока он посасывает мой сосок. Я подавляю стон. — Практика, — поправляет он меня, опустив руку и поглаживая мой член. — Сильно в этом сомневаюсь, — говорю я, стараясь дышать, хотя у меня кружится голова — он трогает мой член, огрубевшие кончики его пальцев порхают по горящей коже. Его язык погружается во впадинку моего пупка, и это не должно заводить меня так сильно. Я немного ёрзаю под ним. Совсем немного. Я пытаюсь продолжить свою мысль. — Некоторые девушки делали мне минет впервые в своей жизни, и у них получалось взять в рот почти весь член. — У тебя получилось где-то на треть, — он улыбается, прижимаясь губами к моему бедру, дразня меня мимолетными поцелуями. — Я точно взял половину твоего члена. Как минимум. Он поднимает взгляд, его зрачки расширились, а губы блестят. — Видимо, ты не такой жадный, как я. — Он кладет руку на основание моего члена и берет его в рот одним чертовски быстрым и развратным движением. Я издаю громкий стон, вскидывая бедра и хватая его за волосы. О боже. Его губы растягиваются вокруг всей длины, каждый дюйм исчезает в его горячем бархатистом рту, как будто это так просто, совсем легко. Я матерюсь и сжимаю в кулаках простыни. Он отсасывает мне, издавая развратные стоны, как и во время каждого минета, мелкий любитель членов. Я ничего не могу сделать, я только издаю громкие вздохи, пока по моему позвоночнику проходят разряды удовольствия. Так влажно, горячо и хорошо, его язык, его губы, боже, он так хорош в этом, и то, что вытворяет своим ртом, что он делает со мной... Он отстраняется, и его волшебный рот исчезает. Я неуклюже тянусь к нему, пытаясь притянуть его обратно вниз за плечо. Я пылко бормочу: — Нет, нет, демонстрация ещё не окончена, давай... — Главный секрет, — говорит он, его язык порхает вокруг головки моего члена, и всё мое тело просто содрогается, — это желание доставить удовольствие. — Он снова отстраняется с задумчивым выражением лица. — И, думаю, даже самая невинная фанатка The Followers хотела доставить тебе удовольствие, когда вставала перед тобой на колени. — Он опять нагибается и жадно целует головку опухшими губами, его язык проходится по уретре, откуда уже сочится смазка. Чёрт, чёрт, чёрт. — Ты на вкус как леденец, — возбужденно стонет он, на его нижней губе красуется смазка. Я смеюсь в ответ, потому что это наверняка не так. Он на вкус был горьким, немного кислым, и это заводило меня даже сильнее. Мне понравился его вкус. Это одна из тех... тех многих вещей. Между тем, что у нас было тогда, и тем, что у нас есть сейчас... Тур, разрыв, потом просто ничего, совсем ничего, и у меня было время подумать о нем, и я сидел в поезде, следовавшем в Манчестер, страдая от похмелья и кокаиновой ломки, когда мне в голову пришла мысль, что я никогда не делал ему минет, никогда не брал в рот его член, и скорее всего никогда так и не попробую, и я подумал тогда, что это довольно печально. И мне было интересно, каков он на вкус и запах, каково стоять перед ним на коленях с членом во рту, да так глубоко, что мой нос касался бы его лобковых волос, моя слюна стекала бы по его яичкам, всё было бы так грязно и по-настоящему, ни больше, ни меньше. Отсосать ему. Другому мужчине. Член Брендона. Чтобы он тянул меня за волосы и трахал мой рот, и у меня так и не вышло попробовать и никогда не выйдет, потому что он ушел, ушел, ушел, и я включил это в дохрена длинный список вещей, которые я никогда с ним не сделаю. И вот спустя два года, не в том английском поезде, а в моей квартире в Нью-Йорке, он приходит ко мне перед работой, чтобы потрахаться, и я наконец попробовал сделать это. Я вычеркиваю это из списка, хотя... всё пошло немного не по плану. Приятно знать, что я удовлетворяю его в постели. Это хорошо. Правда. — Я хочу доставить тебе удовольствие, — лениво возражаю я, потому что он снова отсасывает мне, его голова опускается и поднимается, пока он терзает мой член своим божественным ртом. Я смотрю, как мой покрасневший член исчезает и снова появляется между его пухлыми красными губами. Он втягивает щеки, и у меня закрываются глаза, пока я толкаюсь в его рот. Твою же мать. — Боже, Брен, вот так. Чёрт, не останавливайся, ты так хорош в этом, ты так... Нет, нет, что именно во фразе "не останавливайся" тебе не понятно? — разочарованно рычу я, и он улыбается, лениво проводя языком по всей длине. — Думаю, что ты хочешь доставить удовольствие только своему мозгу, который считает, что ты от природы бог секса. — Ну, так и есть. У меня две божественных способности: гениальный музыкальный талант и богоподобные навыки в сексе. — Он фыркает. Фыркает! — Мне напомнить тебе, что было на прошлой неделе? Я заставил тебя кончить три раза, Брендон. Три раза ты кончил и снова возбудился, прежде чем я кончил сам, а я могу часами этим заниматься, не кончая, я могу... Ох, ох, Брен, чёрт, чёртчёрт. — Его рот снова вернулся к моему члену, и он ласкает рукой мои яички, слегка оттягивая их именно так, как мне нравится. Он стонет, и я знаю, что он дрочит себе другой рукой, и я... — Блять, я сейчас кончу, Брендон, блять. — Я хватаю его за волосы обеими руками, толкаясь в его рот, и я испытываю внезапный оргазм, и он позволяет мне, не давится, сглатывает, из-за чего ощущение только обостряется. Мои разум и тело взрываются удовольствием, волна оргазма накрывает меня, пронизывая меня до костей, и это он, боже, это всё он, глотает мою сперму, хочет меня, удовлетворяет меня, и он здесь рядом со мной. Он отстраняется, когда я наконец заканчиваю, мой член выскальзывает из его рта. Господи, блять, боже. Его опухшие губы прижимаются к моему бедру, когда он кусает меня, лихорадочно постанывая. Он вздрагивает, и на внутреннюю часть моего бедра попадает его сперма. Я поглаживаю его шею, приходя в себя, поддерживая его, во имя взаимных оргазмов и теплого и мутного чувства удовлетворения, разливающегося во мне. Он переворачивается и ложится рядом со мной на смятые простыни, тяжело дыша. — Ну, — он медленно и пошло облизывает губы. — Ты там что-то говорил о своей невероятной выдержке. — Будто ты лучше, — говорю я, пытаясь избавиться от тумана в голове. — Я просто не хотел, чтобы ты опоздал на работу. — Как заботливо. Я протягиваю руку и касаюсь его мягких волос, желая притянуть его к себе и целоваться часами, хоть я и знаю, что не получится. — Я джентльмен, малыш. Он смеется. — Ты нереальный, вот что я тебе скажу. — Ах, спасибо, — я стараюсь звучать самодовольно. Он смотрит на меня, в его глазах виден смех, когда он убирает мою руку. Он встает с кровати, его член всё ещё наполовину стоит. Мне лень шевелиться или чем-то прикрываться. Он выглядит так прекрасно, ходя по моей комнате без ничего, с покрытой потом кожей... — Эй. Райан. — Теплая рука трясет мое плечо, и я открываю глаза, пытаясь проснуться от окутавшей меня после секса дремоты. Он склонился надо мной, уже полностью одетый. — Останься, — выдавливаю я. Сейчас наше время. Шейн работает у Эрика, Келти репетирует, а он и я, живущие в основном по ночам, мы свободны. Я сейчас не нужен в студии, а он не работает днем, так что никто не знает, где мы, чем мы занимаемся. Мы могли бы украсть ещё часок. Он мог бы немного опоздать. — Не могу, — отвечает он, нагибаясь, чтобы поцеловать меня. — Я позвоню тебе. — Да уж, пожалуйста. Он звонит мне, поскольку я живу один, но я редко бываю дома, поэтому чтобы договориться о встрече, нужно до раздражения много времени. Он не хочет, чтобы я звонил к нему домой, потому что трубку может взять Шейн. На такие случаи я мог бы придумать что-то, связанное с работой, какое-нибудь оправдание. Но он этого не хочет, и я понимаю его, даже если считаю, что это уже паранойя с его стороны. — Что насчет четверга? — сонно спрашиваю я. — У меня дела перед работой. — После работы. — Занят. Прости. — Он снова целует меня, его рука скользит по моей груди и останавливается на сердце. Как будто он знает. — Скоро. — Будешь скучать по мне? Он улыбается мне в рот. — Безмерно. — Хорошо. Когда он уходит, я всё ещё ощущаю его вкус на своих губах.