Кто подставил Дина Винчестера?

Коридор погружён во тьму, хотя солнце штурмует огромные окна изо всех своих веснячих сил. Воздух вязнет в лёгких, шаги беззвучны. Идти за Винчестером – словно проталкиваться сквозь толщу воды под пристальные, бесстыдные взгляды, так и норовящие содрать кожу и таки узнать, что же внутри. Джимми смотрит прямо перед собой и видит топоры, торчащие из спины, затянутой в чёрный металлический шёлк. И думает, что Дин, наверное, ещё не переодевался с пятницы. Ладони сухие. Изжога. Поворот, лестница, отдалённый гул голосов. Выросшая за спиной тень. – Эй, Винчестер, куда путь держишь? Погоди, задержись! Расскажи, как тебе жизнь за решёткой? Это правда, что тебя там каждую ночь пускали по кругу? Джимми просто отталкивают, стена врезается в плечо, звон в голове. Наверное, из-за кофе. Крупный чернокожий загораживает вид. Из-под лестницы выходят ещё, один за другим – их лица серьёзны, плечи напряжены. – Так это был ты? Знакомый тон – спокойный, почти скучающий. Гордон даже не успевает ответить, его отбрасывает назад, на Джимми. А Дин уже снова стоит в расслабленной стойке. Для боксёра он слишком мускулист, но сейчас – это ведь был прямой в челюсть. После такого, если словить, очень тяжко подняться. Но Гордон пытается. Садится, сплевывает кровь. – Стой, никуда не уходи. Указательный палец смотрит на вжавшегося в стену Джимми, во взгляде Дина предостережение. Мол, «не рассчитывай, что эта шушера сможет меня отвлечь». – Даже и не собирался. Неровные брови дёргаются, лоб выразительно прорезают складки. – Эй, – окрик с пола заставляет Дина перевести взгляд на главаря правого крыла. – Я вас не отвлекаю? – Да вроде нет. Но я смотрю, одного ответа тебе недостаточно, хочешь ещё? Джимми не видно лица Гордона, но не сложно заметить, как тот кивает своему подельнику, зашедшему Дину за спину. Ровно секунду не происходит ничего. Потом Дин делает шаг в сторону, ловя метящую ему по почкам руку в захват и дёргает вперёд, без замаха лягая в подставившееся брюхо. И почти тут же на него бросаются слева и справа. Дин ныряет вниз, выбрасывает подножку и поднимается уже позади вцепившихся друг в друга, чтобы не упасть, напавших. Показалось, он просто присел и встал. Но на том месте, где он только что был – уже куча мала. – Что вы, как маленькие? Давайте по одному, хоть мешать друг другу не будете. Один из чернокожих, обесцветивший короткий ёжик волос до белизны, бросает кепку на пол и молча кидается вперёд. Дин тенью уходит на полшага назад, локоть правой руки прижимается к рёбрам и тут же выстреливает. Обесцвеченный сгибается, пятится, силясь вздохнуть, но его место тут же занимает следующий доброволец. И Джимми уже не видит, что там конкретно происходит. К тому же на ноги поднимается Гордон. Косится на него, то ли предупреждая, то ли оценивая. И вдруг кидается к Дину, разбрасывая своих подельников, как котят – за шкирки. Хотя кто-то отлетает вполне самостоятельно, поймав кулак или пинок невезучей частью тела. Но Гордон зол, как сто чертей. Несколько ударов он просто пропускает. И припирает Дина спиной к двери. И тогда Джимми вспоминает, что забыл взять с собой телефон. Сейчас бы записать эту эпичную сцену… Вот кулак несётся прямо Винчестеру в лицо. И с грохотом врезается в пластик в том самом месте, где только что была голова, ведь теперь она на дюжину сантиметров левее и ухмыляется. А Гордон стоит, не двигаясь, и кулак его остаётся прижатым к двери, но ноги… подгибаются? Если присмотреться, то можно увидеть, что мотня его штанов смята и вжата в пах. – Это не честно! Вот, ещё один наблюдательный нашёлся. – А семеро на одного – прямо-таки пример честности. Дин больше не улыбается. Вернув взгляд на Гордона, он бьёт его локтем по лицу, не разжимая кулака внизу. Места у двери мало для замаха всей рукой, а вот для локтя – в самый раз. Удар, удар, ещё. Голова Гордона дёргается не переставая. Но он словно парализован. Кажется, хочет сделать шаг назад, но передумывает. Видимо, это связано с тщательно дозируемой силой захвата его яичек. Но вот Дин разжимает пальцы и бьёт локтем в последний раз – похоже, сильнее, чем все предыдущие, потому что Гордона отбрасывает. Всё, больше желающих испытать на себе удачу нет. Дин закусывает нижнюю губу, и медленно, с чувством выпускает из плена ровных и, кажется, острых зубов. Двигает плечами, разминая. – И это всё? Что так слабо, ребята? Где ваш энтузиазм? – Пошёл ты… Дин неодобрительно мотает головой. И вслепую нащупывает ручку двери за спиной, нажимает. Отступая внутрь, кивает Джимми. И Джимми приходится перешагнуть через вытянутые ноги злобно пялящегося вслед Винчестеру Гордона. Надо же, так и не отключился. Или Дин слабо бил? Как бьют щенка, чтобы наказать, но не со зла? А за дверью раздевалка. Серые стены узких металлических шкафчиков. Непроницаемая зелень за единственным окном. И на её фоне сложивший руки на груди кумир, которого так и хочется отправить на пару лет в кутузку. К зекам, соскучившимся по нежному, но сопротивляющемуся мясу. Интересно, надолго ли Дина хватит? И ведь там точно будет кто-то поопытнее Гордона и его шестёрок. Прикрывая за собой дверь, Джимми чувствует, что улыбается. И ловит на себе удивлённый взгляд. – Какой-то ты подозрительно довольный, Дженни. – Эта шутка изжила себя. Да, он смел, как никогда. Сейчас у него на руках все карты, и если Дин хотя бы на наполовину умён так же, как о нём некоторые думают, то не станет глупить. И примет его условия. И всё же, какие у него выразительные глаза… И эти брови с кокетливым изломом, словно созданные стилистом. Ну как тут смириться с тем, что он натурал? Натуралы так за собой не следят. – Кто тут шутит? Слуховые галлюцинации? – Дин. Зачем ты меня позвал? Нижние веки Винчестера вздрагивают, желваки медленно начинают двигаться, перемалывая камни. – А ты, кажется, уверен, - голова склоняется на плечо, и в голос возвращается ленивая насмешка, – что я ничего тебе не сделаю… Джимми мотает головой. Потом косится на дверь за спиной. – Если бы тебя волновало что-то подобное, те парни добились бы своего. И если честно, я думаю, тебе стоило позволить им начистить себе морду. – С какой стати? – Ну, может, наверное, чтобы к твоему делу не добавили обвинение в ещё одном избиении? Дин усмехается. Вновь облизывает губы. И уже смеется. Только вот, откуда это веселье, Джимми не понимает. – У тебя стокгольмский синдром, или что? – наконец, спрашивает Винчестер, отдышавшись. – Какое тебе до меня дело? – Вот мы и дошли до главного. Джимми тоже закусывает и облизывает нижнюю губу. И тоже сплетает руки на груди. Улыбается. – Можешь даже не начинать, – выставляет перед собой ладонь Дин, роняя подбородок на грудь. – Уверен, ты очень хорошо обдумал свои требования. За эти три дня. Но нет. – Почему «нет»? Ты даже не знаешь, что я предлагаю. – Своё молчание, что же ещё? Сейчас у Дина одна бровь поднята вверх, а вторая опущена – снова хочется сгонять за телефоном, оставшимся в рюкзаке. – А этого мало? Знаешь, если ты исчезнешь, моя жизнь станет совсем не чуточку проще. И не только у меня. – Уверен? В вопросе явно скрыто больше, чем просто понт. Словно он должен поверить, что Дина волнует что-то кроме собственной задницы, которой в тюрьме вряд ли понравится. Хотя что там Гордон говорил? Винчестер провёл три ночи за решёткой? Разве подозреваемых держат не в одиночных камерах в участке? – Я уверен, что предпочту испытать судьбу и провести оставшийся год под аккомпанемент войны за власть… если ты откажешься от моих условий. – Смело. Дин отталкивается от подоконника и идёт к нему. Приближается. Чуть склонив голову, смотрит в глаза. Джимми не знает, куда девать руки – если так и оставить сложенными на груди, то как защититься? Они с Винчестером почти одного роста. И Дин зачем-то задирает подбородок, режет косым взглядом. – Ты продолжай, продолжай. Джимми чувствует, как зелёные глаза прожигают борозду на щеке, и кусает губы. В книге по манипулированию, что он читал, почему-то забыли упомянуть, как сохранять спокойствие, применяя тщательно описанные там приемы. И как не получить за них в глаз, если уже пытался и получил в нос. – Я думаю… – Уже хорошо. Дальше. – …что всем будет только лучше, если ничего… не изменится. Если всё останется по-прежнему. И тебе. И мне. И остальным. – Очень хорошая мысль. Мне нравится. Продолжай. – И раз уж так вышло… что копам нужны мои показания… Джимми рубит предложения на равные отрезки и внимательно следит за реакцией, не начиная следующего, пока не уверен, что за предыдущий ему не сделают больно. – Не тяни резину моего терпения. – Эм… Странное выражение. Почему нельзя тянуть, если оно резиновое? Но лучше, наверное, не искушать судьбу и не переспрашивать. – Мы можем договориться. И я ничего им не расскажу. Ни про ужасные пытки и издевательства, которые мне приходилось терпеть все эти годы… Ни про проституцию, которую вы организовали, ни про торговлю наркотиками… органами, детьми… Дин слушает и тихонько кивает. – В сказочники не думал податься? – Уверен, стоит мне заговорить, найдутся и те, кто поддержит. – Мда-а, – вздох. – А ведь ты прав. Но знаешь что? Если ты внезапно пропадёшь, то тоже никому ничего не расскажешь. А все подумают, что ты просто бросил колледж, решив, что путешествия – твоя судьба. – Если я пропаду, те, кто очень хочет упрятать тебя за решётку, так просто этого не оставят. – И кто бы это мог быть? Дин делает один небольшой шаг и оказывается так близко, что их сплетённые на груди руки почти касаются друг друга. Сегодня от него не пахнет ничем посторонним, и запах очень напоминает тот, что шёл от покрывала. Джимми тут же выдыхает обратно. Но поздно. Мысли уже разбежались по углам, словно перепуганные кошки. – Не я, – отводит взгляд, стараясь дышать через раз. – Так что, если согласишься на небольшое условие, я тебе помогу. – Ты? – смешок. – Мне? И? Чего ты хочешь? – Тебя. Ну вот, он сделал это. И даже не зажмурился, хоть это и стоило просто титанических усилий. Проходит секунда, вторая. Джимми набирается смелости взглянуть Дину в глаза. Честно говоря, кажется, что Винчестера поставили на паузу. Он не моргает, и кажется, даже не дышит. Застывший взгляд бросает в дрожь. Наконец губы оживают: – В каком смысле? Если бы Джимми не боялся пошевелиться, влепил бы себе фэйспалм. – Чтобы пожарить и съесть… Ну выебать, естественно! А вот и она, отвисающая челюсть. А вот и он, удар под дых. Так как Дин и не подумал отойти, Джимми согнуло и боднуло головой в его грудь. При этом в волосы вцепились пальцы и вынудили тут же разогнуться. – А повторить это сможешь? – Не… прямо сейчас. Воздух упрямо не желает проталкиваться в лёгкие, а второй удар и вовсе лишает всякого желания пытаться вздохнуть. Потому что больно. Потому что под рёбрами расцветает цветок из колючей проволоки и рвёт внутренности. – Попробуй загадать другое желание, малыш, – шепчет на ухо почти нежный голос. – Я… я помогу… – Что? – Пом-м-могу найти тех, кто… подставил. Вместо голоса – какой-то жалкий писк на последнем запасе кислорода. Но волосы отпускают. И отступают. Упав на пол, Джимми прижимает руки к животу и хватает воздух ртом. И постепенно пожирающий внутренности зверь успокаивается. Но кажется, стоит шевельнуться, и он тут же взбесится вновь. – Спасибо. Обойдусь. – Л-л-ладно. Хорошо… Можем мы… хотя бы… сменить наши отношения на более… равноправные? – Предлагаешь забыть про твою поганую шутку? Как там было? …дай-ка вспомнить… «кто кого поёбывает – ты брата или он тебя»? – Признаю. Идиот. Исправлюсь. – Ладно, – Дин опускается на корточки, щёлкает языком. – Если будешь молчать, будешь жить спокойно. Мои ребята тебя не побеспокоят. Джимми мотает головой: – Нет. – А ты упорный. Зачем тебе это всё? …ах, да, хочешь меня… На этот раз удар прилетает сбоку, почти под подмышку. Джимми выгибает в обратную сторону, из глаз брызгают слёзы. Чёрт, он же мужик, а не какая-то там плаксивая бабёнка! Но больно-то как! – Делай… что хочешь. Это… моё условие! Он готов к новой порции ударов и даже пинков. Но ничего не происходит, Дин просто поднимается и смотрит на него сверху вниз. – Знаешь, раньше мне было достаточно просто вслух сказать, что человек мне не интересен – и он отставал. А если нет, то пара ударов уж точно освобождала от назойливого внимания… Джимми и сам не может поверить, что так упёрся. Но вот, прямо перед ним, шанс. Шанс добиться своего, пусть и не сразу, но попутно отомстив за всё – за собственное унижение, за обманутые три года назад надежды. За до сих пор терзающие чувства. – Чего Конкретно Ты Хочешь? Пол холодный. Но разгибаться и вставать на ноги нет никакого желания. Поэтому Джимми, отдышавшись, лишь прижимается затылком к двери и щурится. А потом, морщась, усаживается чуть удобнее и вытягивает ноги. – Сходи со мной на свидание. Клянусь, никто не узнает. – Нет. Джимми закрывает глаза. Когда-то ему дали прозвище «Ангел Четверга» за то, что всегда берёт семинары по психологии и философии, проходящие в этот день недели, на себя. А ещё за ангельское терпение. Но кажется, сейчас оно подошло к концу.