Из Сибири и снова в Сибирь - вторая сестра.

Решив, что лучше контролировать ситуацию полностью, Игорь Георгиевич начал забирать Люду домой после работы. Поэтому, в один прекрасный день, войдя в пекарню и, увидев сквозь незапертую дверь полуголую Люду в объятиях одного из парней. - Чего лезешь к замужней даме? – возмутился Игорь Георгиевич, - Одевайся и чтобы я тебя здесь больше не видел. Когда в пекарне кроме Люды никого не оставалось, Игорь Георгиевич сказал дочери: - Слов нет, мужу изменять собралась. Не нравится тебе Арсений, не хочешь с ним жить – уходи, а зачем вот так прыгать в постель к другим? Придя домой, распустив метлу и наказав Люду, Игорь Георгиевич сказал дочери: - Все, с пекарней справится и помощница, а ты будешь до возвращения мужа дома сидеть. Так уж и быть, Аресению ничего говорить не буду. Прошло некоторое время. В феврале 1899 года Толя, наслушавшись вестей и обсуждений о том, что в Москве и Петербурге происходит всплеск революционной деятельности, убедила Люду в том, что им надо срочно ехать в столицу. - Люда, без нас там все проходит, нам надо ехать! – сказала Толя, - Поехали, нас жандармы вычислить не должны, то, что мы уезжали. Прибыв в столицу, вскоре выйдя на нужных людей и договорившись о вознаграждении на счет в банке, Толя и Люда приняли участие в покушении на одного человека, который мешал проводить революционные действия. Сев на поезд до Томска и успокоившись, что их никто не арестовал в столице, Толя совершенно не ожидала того, что их уже на вокзале будет ждать тюремная карета и жандармы. И снова начались длительные допросы, выяснение всех обстоятельств. - Капитолина Игоревна, да, я доказать не могу, что это вы с Людмилой Александровной бросили бомбу в господина N, но как минимум связь с революционерами и факт получения от них денег уже практически доказан, несмотря на то, что вы отказались давать показания. Скорый суд, прошедший в Томске, приговорил Толю и Люду к шести месяцам каторги в Томске. Снова закованная в кандалы, в халате с бубновым тузом на спине, Толя сказала полицмейстеру: - Василий Савватьевич, ладно, меня не жалко, но не могли вы по-родственному Людмиле помочь? Внук же без матери остался. - По-родственному суд к вам гуманно отнесся и на Карийскую каторгу снова не отправил, - сказал полицмейстер, - Так что, дочки, допрыгались вы снова, до третьей судимости. И мужья вам спасибо за это не скажут, и детей жалко, и вы сейчас будете кандалами греметь, до осени. Кстати, Капитолина Игоревна, вас в больнице согласились ждать, не увольняют. Радуйтесь хотя бы этому. - Толенька, держись, - сказала на свидании с сестрой Зоя, - Сама помню, воспоминания никуда не ушли, Томская каторга как-то получше, Забайкальской, хотя все это, конечно, ужасно… За Ксанкой с Никифором мама с папой присмотрят, тебе не так уж и долго терпеть осталось. Только, Толенька, пожалуйста, прошу тебя, не повторяй мамочкиных ошибок, родной нашей тети Дуси, и моих, помни, ты замужем, не уединяйся ни с кем, что бы тебе ни пообещали… - Обижаешь, Зоя, - ответила Толя и даже улыбнулась, - Я так не могу, я в Забайкалье такого себе не позволяла и здесь не позволю. Поревев на свидании с родителями, обняв Колю и услышав в который раз, что он даже не думает о разводе, Толя с огромной грустью в душе, вместе с Людой, пошла к каторжанам. - Людка, снова мы с тобой на каторге, - с грустью сказала Толя, - Это же снова начнется, работа, скандалы с жандармами, лавка, плети, работа, и так по кругу… Вот знаешь, была бы я уверена, что нас бы за деньги отпустили, заплатила бы, сколько надо… Но ведь сама понимаешь, а вдруг не возьмут деньги? Вдруг еще срок добавят? Так что ждать нам надо, терпеть, сколько положено…