***
В одночасье они стали теперь, как чужие. Стайлз заметил перемену в Дереке, но, честно, ему было все равно. Возвращаться обратно, на миллион лет назад в свои теплые, уютные отношения он не собирался, пусть и идти дальше было теперь совершенно некуда. Не к кому. Лидия счастливо смеялась. Её обнаженное плечо терлось о грубую ткань пиджака Питера, так близко к нему она сидела. Потом Хейл снял его, оказавшись в бледно-голубой рубашке под тон своих ярких глаз, и чертовка притиснулась еще ближе, откровенно наслаждаясь близостью, хищно раздувая ноздри и втягивая аромат своего мужчины. Она терлась о него, а Стайлз крошил зубы в пыль. Он, стремительно повзрослев за один день, воспитанный не уроками своего парня, а скорее свершившейся несчастливой судьбой, решительно смотрел прямиком на жениха, в его обманчиво-безмятежные глаза. Питер взгляды замечал и продержался аж до десерта, а потом резко начавшийся их молчаливый диалог пресек. "Нам надо поговорить наедине", - сказал ему Стайлз беззвучно губами, даже не сомневаясь, что его поймут. "Нам - не надо", - ответил Питер кратко и для эффекта покачал головой. Он будто бы понимал, будто знал о кипящей внутри него темной любовной магии, что без разбора заставляла поклоняться ему мальчиков, девочек, Лидию, Стайлза... Кейт... "Я тоже бы спалил этот дом к чертовой матери!" - подумал Стайлз с невидимыми слезами на глазах, зная, что если уж поджигать, то сегодня - завтра будет поздно. Но вот беда - сегодня, пережив прощание с прошлой любовью, обретя новую, он до смешного быстро капитулировал, выкинув белый флаг, лишившись от счастья и адреналинового шока сил на злобу и ненависть: зажигалка бы просто вывалилась из рук, даже без попытки высечь первую искру. "Я люблю Питера Хейла" равнялось "Я люблю целый мир". "Я ненавижу Питера Хейла" означало, что вся сила этого чувства должна была обрушиться через каких-то двенадцать часов на голову одного мужчины. Что Стайлз не собирается размениваться и делиться этой ненавистью с кем-либо, определив её - всю, без остатка - неслучившемуся любимому. Кора не была так молчаливо покорна, как Дерек. Она столкнулась со Стайлзом на кухне (младшие убирают со стола, ясно, дети?) и снова сделала большие страшные глаза. - Ты знаешь, Стайлзи, Дерек разозлится. Очень, - важно прошипела она ему, намекая на злостный флирт с чужим женихом. Но Дерек странно не сердился. Стайлз понимал, что он понимает. Он видит его стремительное падение и невозмутимостью своей благодарит за непубличность чувств. Стайлз был уверен, что после, Хейл обязательно поставит его на место, и выскажется о приличиях, которых они придержались. Хотя хотелось орать. Хотелось скинуть руку своего парня с плеча, бунтуя против одинаковой позы, которую зеркально повторяли Питер и Лидс. Хотелось встать, ткнуть пальцем в мужчину напротив - ну кто, кто такой ненавидящий Стайлза, посадил их прямо в двух метрах напротив друг друга, лишив, впрочем, из-за внушительной ширины стола возможности прикосновений? Хотелось, с этой обличающей рукой, упершейся почти что в грудь жениха, не того, не своего Хейла, пафосно известить мир и самого Питера: "Ты задолжал мне себя!" А потом быть забитым камнями, первый из которых, он знал, наверняка кинет Талия. Она ворковала над нежной мисс Мартин, подкладывая ей сочные кусочки в тарелку. Она заботливо интересовалась, какой отель для брачной ночи выбрала Лидс. Она гладила её по руке, немного сочувственно, на взгляд Стайлза, и строго смотрела на своего брата, который всего лишь своими пронзительно-бирюзовыми взглядами мог запросто заставить кого-то пойти поджигать дома. "И где же ожоги?" - подумалось совсем не к месту, так ярко в гостиной сияли лампы, впервые предательски обрисовывая каждую морщинку немолодого мужчины. Ожогов не было, и Стайлз отвел глаза, припомнив, что таращиться неприлично. - Мне нужно тебе кое-что сказать, - прозвучало слева, оттуда, где сидел Дерек, и Стайлз обернулся к нему, снимая наблюдательный пост за женихом и его невестой. - Что? - он снова повернулся в сторону Питера, в панике наблюдая, как тот, извинившись перед Лидс и всеми, удаляется на террасу, мелькая на ней неясным пятном. Пока Стайлз держал в поле зрения это пятно, он мог осмысленно воспринимать фразы своего парня. Дерек говорил что-то о подарке, сюрпризе, каком-то знаке внимания, решив, что именно сегодня, накануне чужой свадьбы было бы закономерно (и давно пора) преподнести Стайлзу... это. "Ужасно символично бы вышло, детка..." - Что? Что? - у Стайлза почти не осталось времени на раздражающе неторопливого Дерека. Питер мелькнул за бликующим стеклом террасы, растворяясь в темноте вечера. Лидс выскочила на прохладу, как есть, с обнаженными плечами, в своем розово-сиреневом облаке дизайнерского платья. Талия нахмурилась и с досадой вздохнула. - Сюрприз. Тебе. Потом узнаешь, позже. Сейчас принесут десерт, - сумбурно произнес Дерек, напряженно всматриваясь в происходящую на их глазах рокировку фигур. Взял жестко Стайлза за локоть. "Пусти! Пусти! Пусти, тиран! - орал Стайлз мысленно. - Не смей держать меня, когда я так глупо теряю свою последнюю надежду! У меня еще есть несколько часов до завтра! Мне надо! Надо, понимаешь? Быть с ним, говорить с ним, дышать с ним!!! Мне нужен, нужен этот плохой парень! Мне нужен этот невозможный Питер Хейл!!!" Дерек держал крепко. Лидия, кутаясь в пиджак Питера, снова появилась за столом - немного задумчивая и все такая же нежная, розовая, не успевшая остыть на прохладе ночи. Стайлз же, выдернув из ослабевшего захвата свой локоть, вскочил, чуть не опрокинув стул, и выбежал, меняясь с ней местами, на опустевшую террасу, в тщетной попытке найти там своё счастье, неясным силуэтом тонущее в белой пене черемухи. Никто из гостей не обратил внимание на это бегство. Лишь Талия посмотрела на дернувшегося, как от последней, смертельной пули, сына, и снова вздохнула.***
Стайлз совсем потерялся в буране лепестков, что обрушили на него в темноте качающиеся деревья молодого сада. Запах пьянил - черемуха пахла сладко. Пьянило чувство полной вседозволенности, как и разрешение Дерека, который, почуяв сопротивление, как-то безвольно сразу дал запрошенную свободу. Отпустил, разжав пальцы. Пьянила собственная храбрость, которой до этого момента Стилински не обладал, прячась за своими опостылевшими отношениями. Дерек дал ему много. Всё. Кроме чувства полета, которым дышал сейчас Стайлз, даже зная, что полет этот будет прерванным. Даже зная, что он не извинит его вопиющую безответственность ни капли, и все вокруг только и будут вспоминать: "...это тот самый бесстыжий гей, который прилюдно флиртовал с женихом Лидс за день до свадьбы. Ужас, правда?" И никого волновать не будет, что позже он, бесстыжий и гадкий, разобьет вдребезги свое сердце о новую правду жизни, проиграв тоненькой, слабой девушке в битве за свое счастье. Как бы там ни было, ненавидеть себя потом всю жизнь за неиспользованный шанс Стайлз не хотел. Шанс этот был крохотный, да и вряд ли существующий; затерянный среди летящего белого великолепия почти безнадежно. Питер стоял среди цветущих деревьев, даже не делая вид, что занят чем-то. Он стоял и ждал Стайлза. Но определенно не для того, чтобы нежничать. - Зачем ты пошел за мной, мальчик? - спросил с обидным равнодушием. Боже. Не убивай меня, Питер. Не сейчас. - Мне показалось, что ты... вы... Мне нужно было пойти за вами, - Стайлз потерялся в местоимениях абсолютно. - Да вы же сами... позвали... меня. Последнюю фразу получилось сказать нелепым вопросительно-заискивающим тоном. Наверно, потому, что Стайлзу действительно показалось. Питер поднял бровь. - Тебе показалось, - подтвердил он, стряхнув маленький сугробик лепестков, поселившихся на его плече. - Я просто шел к месту своего ночлега. Видишь ли, мальчик, мне в этой семье определен весьма отдаленный угол для уединения. - Меня зовут Стайлз, - угрюмо и обиженно произнесли накусанные губы и только потом Стайлз вдумался в сказанное. - Что? Угол? В лесу? Питер засмеялся. Чёртов смех. - Здесь год назад построили гостевой домик, - проинформировал он. - Вполне уютный. Стоящий так далеко от основного дома, как это было нужно его хозяйке. Ну, чтобы прятать там неугодных гостей. Стайлз непонимающе таращился - ему мешали мелькающие лепестки, которые ветер гнал и гнал беспощадно. Питер же хмыкнул: - Забавно, мальчик Стайлз, - задумчиво произнес он, как будто о чем-то догадываясь. О чем-то важном, чего не понимал Стилински о семействе Хейл. - Тебя, оказывается, приглашали сюда еще реже, чем... - Я был здесь!!! - выкрикнул Стайлз зло, соревнуясь с Питером с степени их нон-грата и однозначно выигрывая. - Был! И тихо, почти неслышно добавил: - Четыре года назад. Срок был приличный. Доказывающий, что Стайлза здесь не любили больше, чем плохого парня Питера Хейла. Что, возможно, это единственная их общность, но и она грела, когда больше было нечему. - Ты вроде парень моего племянника Дерека? Да? - Питер прищурился. И Стайлз фыркнул: племянник обнимал его за столом, не скрываясь. Он делал это на глазах у всех в двух метрах от самого Питера. Да он же сам ему об этом сказал! И вдруг понял - они разговаривают сейчас не о том, ловко уведенные умным собеседником к другим, не таким опасным, темам. - Нас с Дереком больше нет, - торжественно провозгласил тогда Стилински, внутренне сжимаясь. Прозвучало слишком театрально и не к месту, но Питер уловил изменившуюся тональность в голосе, придавшую фразе трагическое звучание. Еле видимо покачал головой. - Жаль. Вы очень красивая пара. Сочувственный вздох, снова. И понимающее: - Поверь, Стайлз, тебе не нужно из-за меня... - Нужно! - Стилински наконец-то облегченно заорал, перекрикивая усиливающийся ветер, чувствуя, как в горло забиваются мелкие лепестки сорванных стихией цветов. - Мне нужно поговорить, сказать вам, объяснить!!! Да я же там, на том дворе, когда увидел... вас... Я же не знал! Не знал, что свадьба - ваша... Я понял, что уже не смогу... обратно... Понял и не мог сказать! Я не знал - как!!! Стайлз выдохся, замолкнув, а Питер поежился, подумав наверно о пиджаке, отданном Лидии. Пожал плечами: - Теперь знаешь? - Теперь - да. - Ну так я слушаю тебя, мальчик. Лишенный имени, лишенный воли, под взглядом голубых глаз Стайлз только и смог, что подчиниться.***
Легко сказать "Я в вас влюбился". Сложнее аргументировать. У Стайлза не получилось. Он запнулся еще на том месте своего отчаянного монолога, в котором рассказывал, как Питер ему улыбался. Целый день. - Я главный виновник торжества, мне положено, - легко и смешливо оправдался Хейл. Добил: - Я улыбался всем. "Ты улыбался мне по-особенному" "Ты улыбался мне, обещая" "Ты улыбался, а я думал, что признаёшься в ответной любви"... Стайлз не успел произнести эти глупые фразы, и пауза дала Питеру возможность смягчить приговор: - Ладно, признаю, что улыбаться тебе было несколько приятней, чем мистеру как-его-там... Но ты же не думаешь, мальчик, что именно в этот день, или уже вечер, мы можем обсуждать... эмм... Не время и не место, прости. - Да это единственный день, когда я могу сказать вам!!! - чуть не заорал Стайлз обиженно на такое непонимание. - Сказать что? - мягко спросил Питер. Так мягко, как, наверно, даже врачи в психушке не спрашивают пациентов, зачем им несуществующие крылья, имея которые, все равно разбиваешься об асфальт... "... сказать, что завтра твоя свадьба, Питер. Что, если бы я знал это тогда, когда увидел тебя под сенью проклятой, ядовитой черемухи, то... никогда бы! Я никогда бы не стал мечтать о тебе! Вру... Я все равно бы влюбился, несмотря ни на что. Влюбился в тебя, предав остальных Хейлов. И вот теперь, эта свадьба, она разъединит нас окончательно. Она конец всему, знаешь..." Других вариантов развития сюжета правильный Стайлз не видел. Он попросту их не знал, воспитанный самой благопристойностью и безмятежной взаимностью, дарованной ему Дереком Хейлом. - Да почему же? - с искренним недоумением поднял брови Питер, будто бы ему было смешно и непонятно, как может какой-то ритуал, осененный крестом, отрезать для Стайлза Стилински все пути к счастливой, безоблачной любви. Стайлз пораженно молчал. Он мысленно силился выискать в мелькающих перед глазами версиях своего будущего какую-то одну, пристойную. Но все они, с участием Питера, были порочными, грязными, порицаемыми. Он не хотел для себя такого будущего. Того, в котором будут его называть тайным любовником женатого гетеросексуала. И, если подумать, он не хотел сейчас будущего вообще, решив, что купаясь в любовной безмятежности целую пятилетку, сегодня может позволить себе не такую счастливую любовь, срок жизни которой, подобно ночной бабочке, продлится лишь до рассвета. Пылающее лицо Стайлза отразило его переживания больше, чем он думал. Питер, глядя на его потуги, смягчил взгляд. Убрал из синевы заинтересованную ярость, прибавил отеческого понимания и сразу превратился в немолодого, но очень любимого всеми учениками преподавателя, которому только и жаловаться на сложную подростковую жизнь, включая интимные откровения. - Просто скажи, чего ты хочешь, - немного грустно подсказал, явно пожалев. И Стайлз выдохнул в лепестки: "Тебя. Я очень хочу тебя, Питер". Фамильярность обращения смела налет неловкости от сказанной откровенности, так уверенно Стайлз это произнес, перейдя на "ты" в правильный, нужный момент. Но Питер вдруг хищно прищурился. - Нет, мальчик, не хочешь, - с заметной провокацией в голосе произнес он. Будто хотел проверить - остановит ли это его маленького, влюбленного визави. - Хочу, - сглотнув ком в горле, тихо и очень твердо шепнул Стайлз, зная уже, чувствуя - Питера он не получит. Его получит Лидия Мартин, а он останется один. Но все равно повторил, уверенный в своем желании до жути: - Хочу. Иной раз шепот убедительнее крика. И Питер, наклонив голову, с пониманием рассматривая немного растрепанного двадцатилетнего мальчишку, предавшего свои устои и прошлую любовь ради него, молча и очень медленно развел в стороны руки, будто крылья расправил. "Бери, - сказал немного ироничным, да почти клоунским жестом, - кто я такой, чтобы отказывать юности?" Была лишь секунда на собственное решение. Стайлз сделал два шага, оказавшись рядом, но, поддавшись своей подростковой нерешительности, эту секунду упустил. Питер тогда вздохнул, скорчил смешную рожицу старого сатира и неожиданно жестко схватил Стайлза за руку: "Ладно. Пошли." Он грубо потащил его в чащу черемуховых зарослей, будто украденную нимфу, а Стайлз, некрасиво распахнув рот, еле успевал перебирать ногами, так сильна оказалась рука у его возлюбленного. "Да что же это... Что же это такое!?" - терялся в мыслях Стилински. Было что-то неправильное в насильственном захвате его руки, в покорной вялости обалдевшего от неожиданного абордажа собственного организма. И Стайлз взбрыкнул, резко затормозил ногами, поняв, что если не переломит ситуацию сейчас, Питер его действительно сожрет. С потрохами. А косточки выплюнет. Он вырвался из захвата прямо у порога маленького домика, куда его дотащили. И на довольную - и отчего бы? - ухмылку мужчины, перехватил его руку своей. Сжал до боли, клеймя отпечатками до синевы, и, не церемонясь, как только что делали это с ним, втолкнул Питера в его же жилище. Тот, немного запнувшись о порог, жестко впечатался спиной в стену. "Ого, мальчик". - Я не... не мальчик! - выкрикнул прямо в губы ему Стайлз. - Да что ты вообще понимаешь? Питер и был бы рад ответить, так забавляла его эта ситуация. Но Стайлз ткнулся в него лбом, ища губы и оцарапав свои о золотистую щетину, а найдя наконец, залепил поцелуем. У Питера были по-хейловски жесткие губы, Стайлз инстинктивно сравнил. И утонул в блаженстве, почувствовав, как спустя одну нескончаемую секунду ему отвечают, а затылок накрывает теплая ладонь. Когда целуешь правильного человека, становишься самим собой. Но Стайлз, новый, агрессивный Стайлз не хотел и знать себя прошлого. Он продержался тигром аж до постели, которая белела в глубине спальни-гостиной светлым квадратом. Он грубо тащил к ней несопротивляющегося Питера все три метра, пока тому под коленки не ударил бортик и он не упал, такой идеальный в своем костюме, что тошно было, на прохладное покрывало. Только тогда ошалелый Стайлз, втянув носом воздух, пропитанный стократно усиленным запахом своего хозяина, понял, что самовольничает на чужой территории. Что он в логове настоящего зверя. Что пропадает, тает, сдается под натиском собственной натуры, напрочь лишенной агрессии, но все еще желающий доказать - себе, Питеру, миру, что он настоящий самец. Посмотрите, как бьется и выцарапывает он свое счастье, готовое сгинуть в чужом браке! Питер как почуял. Он аккуратно завел руку Стайлза за спину, обездвиживая, меняя их ролями. Он подхватил его, легонького, под ягодицы, приподнимая и укладывая под себя. Он ловкими пальцами расстегнул ему рубашку, в которой Стайлз явился на ужин примерным мальчиком. Он запустил ладонь под ремень брюк, одним отточенным жестом найдя в перекрученном белье, так ерзал Стайлз на стуле, желанное напряжение. Он сделал так, что Стайлзу уже не хотелось ничего доказывать, а хотелось стонать. Он превратил его в настоящего себя - немного женственного, нежного мальчика, который до сих пор краснел от слова "клизма". Рефлексы взяли свое, и Стайлз вдруг вскинулся под Питером, шепча околесицу на ухо: - Пусти, пусти, я не готовился... Питер! Шальные голубые глаза блеснули совсем рядом, и тихий смешок пощекотал щеку: - О чем ты, мальчик? - и губы вниз по шее: влажно, мокро, собирая пот и соль, и предвкушая совсем другую солёность, другого места, где пахнет гуще и многократно стыднее... - Я? Господи! Да пусть горит оно огнём!!! - Я? Ни о чем... Питер, подгоняемый самим временем, разделся мгновенно. И Стайлз завис, впиваясь взглядом в тело до боли знакомое, абрисом своим идеально совпавшее с мечтами. У Питера оказался большой член. Питер был белокож, был озолочен волосками. Питер был дьявольски красив. Трахал он Стайлза молча, положив под себя в миссионерскую позицию. Смотрел в глаза, не отрываясь, дышал прямо в губы. Не делал ничего, чтобы поразить. На пятой минуте монотонных фрикций он грубо выскользнул из нерастянутой задницы, которая уже болела, переместился на узкую мальчишескую грудь, сжав её мощными ляжками. Толкнул влажный член в губы: - Возьми его, поласкай ртом. Стайлз взял, не смея перечить. Он ощущал, как вымазан ствол в уже засыхающей, гадко пахнущей резиной смазке презерватива, только что сорванного торопливой рукой. Как пахнет от головки, проникнув внутрь даже через преграду латекса, чем-то мясным - его нутром. Как вкус на самой вершине - солоновато-пряный, а у яиц - воняет собственной задницей. И эта грязь, такая физиологически честная, она гнала по венам похоть, и заставляла Стайлза брать глубже, сосать усерднее, растягивая лицо в смешной гримасе. Свое удовольствие Стайлз похоронил минуту назад, морщась от жжения в заднем проходе, но Питер, смотря на него своими голубыми, потемневшими до грозового облака глазами, неведомым образом заставил мальчишку кончить под собой без рук, всего лишь тараня членом его распухшее старательное горло. Капитуляцией мальчишеского тела Питер впечатлился. Шепнул незнакомо-нежно, отойдя от собственного оргазма: - Ты прелесть, мальчик. Ты... сокровище. Стайлз... Пока Стилински отплевывался и полоскал горло в тесной ванной комнатке, Питер ждал его в темноте спальни, не думая принимать душ, явив себя Стайлзу восхитительным грязнулей. Вполне возможно, что наконец настало время для разговора, но он, словив голого мальчишку рукой, опрокинул на себя снова, уже заново возбужденного, показав вполне неплохой результат для своего преклонного возраста. Стайлз не подсчитывал, сколько раз за ночь они занимались любовью. Его задница пошло потекла спермой Питера, когда у них закончились презервативы. Губы вспухли от нескольких минетов. Соски болели, накусанные в кровь. - Они просвечивали, - аргументировал свою жестокость смеющийся Питер, - сильно. Он не был серьезным ни на секунду в постели. С ним было легко. С его размером было немного больно. - Хочу, чтобы ты взял... поимел... нет - выебал меня еще сильнее, - выпрашивал Стайлз новую порцию этой боли, сучкой выгибаясь на постели. Так быстро и незнакомо для себя выучившись под Питером говорить непристойности. - Трахни меня еще раз. Я не хочу завтра уметь ходить... - Завтра... - немного хмуро, будто припомнив что-то не очень приятное, произнес Питер. И повторил слова Дерека: - Завтра будет тяжелый день. Стайлз, пошло заталкивая член Питера за щеку, уже не мог ничего ответить. Да и что было отвечать? Мысли были сумбуром. Но позже, когда он наконец-то смог нормально дышать, весь этот сумбур материализовался в виде отрывочных, лишенных последовательности фраз. Ничьи укоризненные взгляды не прерывали потока откровений и, надо же, никто не смеялся над его скупыми мужскими слезами, когда на очередном оргазме Стайлза сорвало в истеричные рыдания от счастья; от странно зудящей щекотки в пустых яйцах, силящихся выдавить из себя остатки эякулята под умелыми ласками опытного партнера. - Боже, ты плачешь, - склонился к его заплаканному лицу Питер, - ты просто чудо, мальчик Стайлз! Ты просто... У Питера не находилось слов. Поэтому он замолкал и придвигал любовника лицом к себе поближе. Чтобы спустя минуту любоваться на нем своей выплеснувшейся спермой вперемешку с бриллиантами слез... Сперма подсыхала и немного мешала говорить. ... - я как увидел тебя там, вместо Коры, на наших креслах, так сразу... Знаешь, Питер, ты должен знать, что так бывает в жизни - без слов, без прикосновений ты понимаешь, что наконец-то нашел то самое, настоящее. Всё моё прошлое не важно стало, а ты, помнишь, прогнал меня? Но так смотрел потом целый день... Стайлз делал передышку на вдох, и Питер комментировал сказанное: - И было на что. На бешенство Талии, например. Ты, мальчик, очень расстроил мою сестру. - Моей неуместной футболкой? - догадливо спрашивал Стайлз. - Твоей неуместно соблазнительной футболкой, - серьезно подтверждал Питер. И так же серьезно говорил задумчивое: - А белое тебе идёт необычайно... Ты знал, что на такие футболки мастурбируют? - Ты бы стал? - игриво улыбался Стилински. - Определенно - да, - признавался Питер. Они возились на постели снова и снова, не в силах оторваться друг от друга, так идиллически совпав темпераментами. И Стайлз, юный, сильный, влюбленный, совсем не хотел замечать, как клонит уставшего Питера в сон и он немного запинается во фразах... Лежит без стеснения голым на спине, размеренно дыша и так же ритмично поглаживая упругую ягодицу прильнувшего к нему Стайлза. Опавший член покоится на сильной ляжке, прикрытый крайней плотью розового цвета, а яйца прячутся в вялой мошонке, спокойно растёкшейся в ложбинке между ног... - А где?.. - Стайлз смущенно отвел глаза от самой середины тела Питера, завороженный простой картиной мужских гениталий и абсолютно не в силах любоваться чем-то другим. - Где - что? - непонимающе переспросил Питер. - Ну, это, следы... - Стайлз окончательно смутился, осознав, что они еле знакомы, что этот обнаженный мужчина рядом с ним - он все еще чужак, который только-только собирается стать родным. Что видит он перед собой участника трагической истории, о которой не принято говорить вслух. - Следы ожогов, ты имеешь в виду? - совсем, кажется, не смутился Питер. - Да, они, - вынужден был признаться Стайлз. - Их больше нет, - слишком спокойно и ровно ответили ему. Где Питер - там пожар. Да только тот, давний-давний, Стайлза не касался. Но Питер принял его любопытство с легкой ноткой снисходительности. Слегка улыбнулся: срок давности позволял. - Тебе действительно интересна эта история? - спросил и потрепал по голове, как школьника. Стайлз кивнул с сомнением. Вдруг понял, что уже не очень хочет знать подробности. Ожоги, знаете ли, они бывают не только от огня... - Я обязательно тебе об этом расскажу когда-нибудь потом, - пообещали теплые губы прямо в ухо. Потом. Волшебное слово, обозначавшее будущее. Когда-нибудь они будут лежать вместе на одной кровати снова, голые и уже не такие голодные. Когда-нибудь Питер будет спокойно рассказывать о самом сокровенном. Поделится, например, историей первой любви. Когда-нибудь они будут вспоминать и эту весну, как совместное прошлое, улыбаясь. А сейчас будущее, стремительно превращающееся в настоящее, существовало для Стайлза лишь в единственно возможном варианте. Он даже не представлял, что может случится иначе. Он, хуже того, начинал в это искренне верить. - Питер, давай сбежим. - Обязательно, мой резвый мальчик, обязательно... - Да я серьезно, чёрт! - Серьезность тебе не к лицу. Я вот что думаю - где же тебя носило всю мою жизнь, а? Милого, мягкого, отзывчивого мальчишку? Приятный, смущающий комплимент вынуждал прижиматься сильнее, доказывая Питеру - вот же я, теперь здесь, с тобой! И Стайлз тянулся к губам, скрепляя связь их извечной физикой, но Питер почему-то портил момент, уворачиваясь. - А, кстати, как же Де... - пытался выяснить он со слишком озабоченным, а оттого смешным видом. - Да прекрати! - перебивал его Стайлз, даже не думая задать встречный вопрос о бедной Лидии. - Не надо о нём. Не сейчас. Ты должен знать, что я в тебя... Что я - тебя... - Я знаю. - Теперь все будет по-другому, да? - Конечно, детка. Для тебя - по-другому. - Тогда она должна узнать. Лидия. Ты должен сказать ей, что... встретил меня. - Она, мне кажется, уже догадалась. - Убьёт тебя? - Надеюсь, нет... Влюбившись, не распознаешь предупреждающих нюансов. Не слышишь, не приемлешь сомневающийся тон. Не ощущаешь гаденького "но". Не примеряешь реальность на себя, а создаешь свои вселенные. И в них ты счастлив, ты паришь, совсем не осознавая, насколько они иллюзорны. И Стайлз парил. ... - мне нужно будет сказать Дереку, что я больше не... не... с ним. Я же с тобой? Правда? Это же не просто секс. Да секс вообще не главное. Я вовсе не хотел, вот так, сразу. Я... не такой. Я не хотел, это так гадко, обманывать кого-то... Ты скажешь Лидии завтра, да? Такой скандал будет. Потом мы сядем и уедем... Не знаю, куда-нибудь. Сбежим. Мы же сбежим? Восторженный Стайлз заглядывал в спящее умиротворенное лицо своего любовника, жениха прелестной Лидии Мартин, боясь тормошить его и лишь баюкая своими вслух проговариваемыми мечтами. Питер сквозь сон взгляды чуял. Рукой пытался обнимать бессонного мальчишку и шептать ласковое, невнятное: - Сбежим, сбежим... Давай-ка спать, мальчик...***
Если б мы только могли знать, что последняя минута счастья - действительно последняя! Стайлз, оставив спящего Питера в летящем сквозь вихрь лепестков доме, кажущимся оторванном от земли тоже, шел через рассветный сад к особняку. Утренняя дымка скрывала его силуэт, прятала, не давая из окон разглядеть - кто же там спозаранку бродит в деревьях, среди ненастоящего снега? Всё было белым, задекорированным самой природой для готовящегося торжества, и Стайлз вдруг ясно понял - свадьбы не будет. Она не случится. Не случатся злые глаза Талии, которые она будет прятать от него весь день, делая вид, будто ничего не знает про эту ночь, поворотную в судьбе своих героев, которая назло ей была, она существовала. У Талии случится катастрофа похуже. Да что там - худшая на её памяти! Но Стайлз уже не будет свидетелем её крика, который обрушит она на голову сына, ругая последними словами его маленького, красивого педика, опозорившего семью. Опальный дядя не в счет. Не случится пощечин от самого Дерека, которыми тот обозначит место Стайлза в их мире. Хотя нет, пощечины будут, и сильные. Только вот ничего они не изменят. Свадьбы. Не. Будет. Если Питера Хейла называют плохим парнем, то что мешает стать ему плохим женихом? Сбежавшим со своим юным возлюбленным с собственного венчания? Не будет свадьбы. Лидию жаль. Только. Но перешедший на темную сторону Стайлз, примерный мальчик не только с хорошей кредитной историей, но и примитивной, да почти скучной любовной, не знавший ранее ничьих объятий, кроме как Дерека, больше никого не собирался жалеть. Он дошел до дома и тихо поднялся в комнату для очень серьезного и, вероятно, последнего разговора со своим Хейлом. А на горизонте, туманя четкую линию, чуть видимую из-за деревьев, клубилось причудливое черное облачко, обещая намоленную метеорологами первую майскую грозу.