Солист Лунного Театра

      Маска была невзрачной.       Обычно мимы старались как-то изменить их, обклеить, украсить, раскрасить — вложить немного индивидуальности. Так им было проще узнавать друг друга в разгар эпидемии, а теперь превратилось в моду. А эта — эта осталась базовой. Просто фильтр и фиксатор на лицо. Ничего интересного.       Особенность у неё была всего одна: я забрал её из дома артиста, ушедшего за кулисы по моей вине.       В то время я был неопытен в обращении с Бутафорией. Не знал радиуса полёта лезвия, и небольшая ошибка в расчётах привела к гибели ни в чём не повинного парня. Он был хорошим. Смелым, решительным. Одним из первых, кто добровольно собрался в отряд.       Безусловно, я ценил и уважал всех, кто прикрывал мою спину. Но первые были особенными, потому что предложили поддержку сами, желая быть хоть немного полезными в сражении с Землёй. В то время ещё не было ни иерархии, ни Партитуры, Дирижёр проверял границы своих возможностей и искал способы спасти колонию. Никакого плана. Никаких идей. Только отчаяние и желание жить.       Первые артисты знали меня в лицо. Всего из девяти их осталось пятеро, но я был уверен в каждом — общий враг сближает, как ничто иное. Даже не пересекаясь в обычное время, мы стали семьёй, и я старался оберегать их по-своему, как мог.       Этого — не уберёг. Этого — убил сам. Случайно, да.       Но боль и обида от этого меньше не стали. Как и Сожаление...       Не знаю, зачем мне понадобилась его маска. Я часто поступал необдуманно, когда дело касалось эмоций. Но в результате она всё-таки пригодилась.       Какое-то время я потратил на выкапывание из блока-хранилища самой изношенной одежды, одновременно жуя субстратный батончик и мучая себя угрызениями совести по поводу нарушения Партитуры. Нельзя нам притворяться мимами, никак нельзя. Но что делать, если надо? Просто так информацию о палёной пудре никто не выдаст. Солисту под страхом смерти — может быть, но напяливать броню и лишний раз Бутафорию, не зная толком ничего, всё-таки затея глупая.       Так что к моменту смены программы неба на день я был образцовым непримечательным мимом. И, на всякий случай захватив пару пайков, выдвинулся в зону восемь.       Иногда мы называли её крайней или чёрной зоной — последняя лапа театрального паука, ограничивающая зону, потеряла цифру. Почему-то именно она полюбилась лунной пыли настолько, что та сняла краску подчистую.       Безжизненные окна лаборатории ярко контрастировали с тёплым, жизнерадостным светом Гидропоники. По зданию, изогнутому, словно развевающийся флаг, глаза скользили легко и приятно. Разглядывая копошащиеся в узких прямоугольниках тени мимов-лаборантов, я вдруг подумал, что, будь на Луне полный порядок, мне здесь не нашлось бы места.       Я взял от своих родителей чудовищно мало хорошего.       Они были невероятными. В детстве мне казалось, что у мамы в мозг вшита виртуаль — она знала о Земле абсолютно всё и рассказывала что-то новое при каждом удобном случае. Хотя сама родилась на Луне, Земля для неё была божеством.       Места, полные чудес, жизни и тайн, манили с чудовищной силой, но она так ни разу и не решилась покинуть Паноптик. Зато неугасимая любовь к голубой планете развивала Гидропонику ударными темпами. При моей матери наконец-то появились первые настоящие фрукты.       Отец же был сердцем Обсерватории. Он пропадал там целыми неделями, но я всё равно гордился им — особенно видя результаты работы. Наткнувшись на что-то неизученное, как в случае с доказательством существования лайман-альфа леса, отец был чертовски взбудоражен.       Для своего времени они были светилами науки. Яркими, полными азарта. А я... я с детства искал своё место и предназначение, неприкаянной душой слоняясь по выученным до последнего сантиметра улочкам Паноптика. Всё это: Луна, наука, красота космоса — казалось чужим. И я мог бы обратиться к Земле, но и виртуаль, показывающая мне розовые закаты, зелёные леса и комаров, вызывала только чувство дискомфорта. Хотя там было здорово и красиво. Но тоже — не моё...       Ничего не изменилось до сих пор. Забери у меня Бутафорию и маску Солиста — я стану безликой седой тенью, которой не найти покоя ни здесь, ни где-либо ещё.       Небо завивалось стаей собак. Чёрная зона была чёрной потому, что на стенах блочных домов не осталось свободного места. Всё было изрисовано, исписано, разукрашено единственным доступным цветом. Сперва тут жили дети, пережившие эпидемию. Потом их переселили ближе к медложе, а зону отдали мимам.       Я остановился у небольшого спуска в одну из местных забегаловок. Называлась она незатейливо — «Сход». Если кто-то пытался найти какую-то информацию, то первым делом стоило заглянуть именно сюда, так что я, недолго думая, нырнул в узкий проход.       «Сход» представлял из себя несколько больших кубов-столовых. Стены, естественно, были разрисованы — не виднелось ни одного белого ломтя. Проходы расширены, насколько хватило сил и терпения. Залов всего получилось четыре.       Где-то жрали, где-то обменивались новостями, где-то залипали в виртуаль и пили какую-то дикую смесь медицинского спирта, гелевых протеинов с разводным соком и водой. Редкие световые капли максимально экономили энергию, так что атмосфера царила таинственная, как в предсказательной Дирижёра.       С утра тут ошивались те, кто «тусил» всю ночь, и те, кто притащился с пайком, чтобы поесть с кем-нибудь за компанию. Я отправился к ночным гостям и к импровизированному игровому столу. Пришлось побродить-покружить неподалёку, чтобы ребята привыкли. Они со скрипом воспринимали капюшоны: мимы обычно не носили такого, но я прятал седину, по которой меня выпалил бы любой сонный дурак.       Сделав ещё один круг, я внезапно зацепился взглядом за знакомую линию плеч и с раздражением узнал Реджи — он скучающе разглядывал окружение и, слегка сдвинув маску на бок, потягивал какую-то муть из узкого стакана с трубочкой. Хорошо, что я заметил его до того, как начал изображать любопытствующего дурачка: не уверен, что он не вычислил бы меня по голосу.       Пусть общались мы недолго, но умственные способности Реджи не на шутку настораживали. Он добрался до Театра через наивного Солиста, нашёл мою квартиру среди сотен брошенок, явно таскал мешком опыт смотрителя, а значит, всегда, постоянно запоминал всё, что видит.       А впрочем, почему бы не…       Стоп-стоп-стоп.       Сай, Саймур, Саюшка, ты совсем сбрендил? Доверять кому-то безоговорочно не в твоём стиле, помнишь? С какой стати ты решил, что он на твоей стороне?       Так и не разобравшись в своих чувствах, я отправился в соседний зал, надеясь наткнуться хоть на какую-то полезную информацию, и тихо обалдел, когда запястье вдруг оказалось в тисках, а тело безвольно мотнулось в сторону. Едва не споткнувшись о собственную ногу, я оказался в небольшой нише, которая в идеале предназначалась для обслуживающих коммуникаций, но в нашем случае пустовала.       — У тебя волосы торчат, — зашептал низкий бархатистый голос, и меня окунуло в жар, как после прогулки по взломанным порно-программам виртуали.       Прохладные пальцы медленно скользнули по шее и втолкнули волосы под тень капюшона. Было щекотно, и я хихикнул, как последний идиот, вместо того чтобы высказать всё, что думаю о таких резких сменах положения в пространстве. Маска Реджи была сдвинута, поэтому я мог видеть его губы и излом хитроватой полуулыбки.       — Что ты тут делаешь, Сай? — спросил он, зачем-то поправив мою маску вместо своей. — В таком-то виде?       Ситуация резко усложнилась сразу по нескольким причинам.       Во-первых, я нарушал правила, и Реджи имел полное право прополоскать меня всерьёз, оттащив к Диру на поклон и обрекая на наказание или многочасовую нудную лекцию о правилах поведения в колонии.       Во-вторых, этим своим порывом он сделал благое дело: заметь эту чёртову прядь кто-то другой, всё могло кончиться просто ужасно.       В-третьих, он опять вёл себя неподобающе. Гад же, ну… гад. Ещё больше нравилось то, что Реджи смог меня распознать, хотя это же до чёртиков пугало.       Оглушённый эмоциями, я пытался родить мысль не меньше минуты — пауза затянулась, ладонь холодила шею, было неловко, но как-то…       Реджи спокойно ждал, когда я справлюсь с собой, с любопытством заглядывая в прорези моей маски через свою. И я впервые остро ощутил, что у нас есть нечто общее — это можно назвать интуитивным любопытством, но куда больше подходило другое определение.       Мы искали приключений и безошибочно их находили. Мы были… рисковыми.       — Есть дело, — наконец, доверительно сказал я, надеясь на то, что мои театральные уступки сделали нас корешами. — Прикроешь?       — Цель? — тихо поинтересовался он, сразу догадавшись, что я не просто так расхаживаю тут под маской.       — Надо найти распространителя ядовитой пудры. Я должен спасти людей, пока не отравился кто-то ещё.       Реджи чуть-чуть отступил. Лицо изменилось, стало жёстким и серьёзным.       — Что нужно?       — Попробуй опросить местных, возможно кто-то что-то знает. Только… ненавязчиво.       Кивнув и водрузив свою маску на место, внезапный помощник дал мне возможность прийти в себя и отправился на поиски информации.       Я остался стоять в нише, дыша так загнанно и устало, словно только что вернулся с тренировки. Казалось, ледяной пластик вот-вот схлопнется и зажмёт меня в себе навечно. Но тот оставался недвижим, и ничего жуткого не происходило, а мне… было тяжело.       …всё сложнее и сложнее игнорировать тоску — хотелось ходить за Реджи, следить за ним, прикасаться к нему, оберегать его.       Хотелось заполучить Реджи целиком — не только как артиста, не только как лицо, которому можно доверить «секретную» миссию.       Себе, всего.       Совсем.       — Два квартала от «Схода», на стыке с зоной один есть старый пункт смотрителей. Там можно приобрести пудру, — через пятнадцать минут Реджи склонился над столом, за которым я решил отсидеться. От нечего делать я мешал то, что осталось от его коктейля, и превратил цветные слои геля в болотные сопли.       Он забрал стакан у меня из рук и зачем-то отставил на другой край стола.       — Пойдём. Я провожу.       Мы выкарабкались из «Схода» и пошли к зоне один, замедляя шаг, насколько это было возможно. Так я убедился, что желание провести побольше времени друг с другом у нас взаимное.       — Пункт смотрителей, значит… — задумчиво протянул я. — Я видел запись боя с последней сцены, Реджи. Скажи-ка, ты случайно не один из них?       — Хочешь побольше узнать обо мне? — в его голосе проклюнулась ехидная улыбка.       — Хочу. Я помог тебе — интересно, чем это грозит Театру.       — Что ж, ты прав. Я был смотрителем. Но первый бой сравнял нас, сделав преступниками абсолютно всех без исключений: и тех, кто служил Земле, и тех, кто на неё работал. Скажу больше — в отряде Солиста нас таких несколько.       Я усмехнулся. Хорошо, что он не мог этого увидеть, иначе мой «простодушный» образ был бы уничтожен.       — Ты как будто… поопытнее будешь?       — Я проходил специальную подготовку.       — Почему не пришёл в отряд раньше?       — Мне казалось, что моя жизнь закончена. Я ничего не хотел… тем более кого-то спасать. Я похоронил родных и просто существовал.       — Как и многие из нас. И всё же?       — Не все настолько сильные, как Солист.       Хорошо, что за время разговора мы успели подойти к пункту: я начинал злиться, и в голове созрели грязные мыслишки, что, будь он более устойчивым психически, многих смертей в рядах артистов можно было бы избежать. С другой стороны, человечная часть меня пыталась его оправдать.       Над вышкой прыгали голографические белые лисы. Они были занятными, так что я позволил себе минутку насладиться представлением.       — Что ты должен сделать — найти это место или ликвидировать его?       — В идеале разведать обстановку. Так… слушай. Сейчас мы попытаемся купить пудру. Я должен убедиться, что мы не ошиблись, прежде чем докладывать Солисту об этом месте. Поможешь мне ещё раз?       — Хорошо.       Мы проскользнули в дверной проём, раздвинув плечами фиолетовые противопыльные клеёнки. Холл вышки встретил тишиной и полумраком. Он был серым, невзрачным и тёмным. Каждый шаг отзывался холодным эхом. Между прочим, непозволительно глупая растрата пространства.       — Назовите причину визита, — надломленным сухим голосом предложил центр обращений — небольшая круглая платформа, на которой возвышался цилиндрический чёрный терминал.       Я обошёл его по кругу. Давненько не видел таких. Мне казалось, все подобные ещё год назад разобрали на детальки и сувениры.       — Пудра? — тихо спросил Реджи.       Терминал не выдал «неверный запрос», и я догадался: перепрограммировали. Хитрые сволочи.       — Третий этаж, — после долгой паузы заявил терминал и отключился.       Я пошёл к лестнице, Реджи — за мной, невидимой тенью. Если честно, с такой охраной было как-то спокойнее, чем одному.       На третьем этаже располагалась ещё одна небольшая тусовочная зона. Все мимы были без масок и сидели на диванах, нагромоздив на голову виртуаль-шлемы. Только двое из них вышли, чтобы встретить нас.       Протерев красные от перенапряжения глаза и отодвинув ладонью ворох полупрозрачных упаковок от батончиков, один из них деловито ссыпал на стол горстку пудры. Я сразу обратил внимание, что она другого цвета — не розоватая, а персиковая.       Кроме того, ребята, похоже, сидели в виртуали уже не меньше недели.       — Сколько? — спросил Реджи.       — Шарик — паёк или коктейль, — лениво бросил мим. Глаза у него были неприятные — взгляд налипал и скользил медленно, неосознанно.       Реджи повернул голову ко мне. Я вытащил два припасённых пайка и сунул ему. Он уже собрался сделать шаг, как внезапно оживился второй мим, до этого момента молчаливо нас разглядывающий.       — Маски-то снимите.       Я напрягся. Понял — его насторожил капюшон. Реджи остановился и встал странно, полубоком, вытянув руку, будто собираясь прикрывать меня, если это потребуется.       Раздались глухие вздохи-ахи, и остальные мимы стащили с голов виртуаль-шлемы.       — Так-так, — игриво протянул внимательный второй мим, поднимаясь на ноги. — Кто тут у нас? Девочки Примы или Фокусника?       Я отступил на шаг, незаметно осматривая пространство вокруг — оно было усыпано всяким дерьмом, но как назло ничего из хлама не подходило в качестве оружия.       — Передадите блядским театралам, что скоро всё изменится, — сплюнул один из парней, только что вышедших из виртуали.       Да уж, неприятная ситуация. Я мог бы составить список причин, но больше всего мне не нравилось, что я оказался загнан в угол: если в одиночку ещё мог развернуться в бою и надавать пиздячек, то в паре с Реджи следовало держать ухо востро и изображать слабака.       Потасовка началась резко. Бросок, глухой удар. В полумраке было сложно оценить, насколько всё печально, так что я избрал тактику коротких перебежек и хитрых атак исподтишка. Ребята после виртуали были немного расшатанными, у них кружилась голова, а моя привычка вальсировать и рефлексы давали преимущество в скорости. Двоих я выбил из строя быстро, разбив плохо зажившие раны на руке, третьего потащил ближе к выходу, чтобы Реджи не мог ничего увидеть, но тому явно было не до меня — его зажимали сразу шестеро.       Лёгкая тревога, вспыхнувшая в моём сердце, всё и решила.       Этот третий, мудак эдакий, оказался шустрым и, пока я переживал за Реджи, дотянулся до маски. Звонко щёлкнули крепления, слетел капюшон, в лицо ударили лучи рассеянного света. Я поморщился и попробовал прикрыться, но было, естественно, поздно.       — Это… театрал! — заорал мой шустрый противник. — Здесь театрал!       Возня в другой части помещения прекратилась. В полглаза я увидел, что Реджи позиций не сдавал, но и не побеждал. Мимы общими силами отпихнули его в центр комнаты, шокировано уставились в мою сторону, и я выпрямился, демонстративно смахивая со старой безрукавки невидимую пыль.       А что?       Бесполезно уже корячиться.       — Это нарушение Партитуры, — злорадно выдал один из них. — Хотите видеть методы Театра — пожалуйста. Саймур. Под маской мима.       Я хмыкнул. Надо же, даже имя запомнил.       — Меня отправили разобраться с пудрой. Вам повезло, что меня, а не Солиста. Но если это не прекратится, сами напроситесь.       На последнем слове я понизил голос так, что все синхронно сжались. Что поделать, нравилось мне пугать некоторых идиотов самим собой.       О Солисте в кругах мимов ходили слухи, максимально доведённые до идиотизма, — о поедании младенцев, кровавых ритуалах и роботах-убийцах. Артисты первое время так усугубляли, отводя стрелки от моей полысевшей от контакта с Бутафорией персоны, что немного перестарались, и одно позывное — Игнис — вызывало у некоторых несчастных истерику. Особенно тех, кто во время нападений предпочитал прятаться в самые глубокие норы.       — Он обратится против своих же?       — Тот, кто продаёт палёную пудру, покушаясь на жизни людей, не свой.       Реджи незаметно переместился поближе ко мне.       — Ты — театрал, — рявкнул другой мим, бледный и худой до ломоты. — Объяснишь, какого чёрта творится? Двух пайков в день — мало. Лекарств нет. Больничные блоки закрыты.       Я промолчал, разглядывая скуластое злое лицо. Если они сами не понимают, что запасы еды и медикаментов на Луне не бесконечны, мои объяснения ничего, кроме паники, не дадут. Про больницы вообще желательно не заикаться, потому что Дирижёр уверен, что может начаться вторая вспышка и тогда деваться всем нам будет совсем некуда.       — Почему только мы должны носить маски? — ещё злее добавил он. — А, Саймур?! Отвечай!       — Только театралы находятся под присмотром медицинского модуля, — спокойно, насколько это возможно, объяснил я. — Вы успели забыть про эпидемию?       — Она закончилась!       — Уверены?       — Тогда почему не обеспечить безопасность всем?!       — Это невозможно. В колонии десять тысяч человек. Уследить за всеми с нашими ресурсами нереально, ясно? Театралы — обязательны, без них всё остановится!       — Да неужели?!       — Хочешь пойти на сцену вместо Солиста?! — вспылил я, делая два шага вперёд. Реджи слегка приостановил меня, положив ладонь на грудь, и я упёрся в неё, буксуя. — Хочешь убивать? Хочешь вытаскивать из складов припасы на своём горбу?! Хочешь сутками сидеть в Электроцентре и следить за датчиками?! Хочешь вырезать себе кусок мозга, чтобы вставить туда модуль управления Театром, твою мать?!       — Саймур, — тихо позвал Реджи. Я зыркнул на него и выдохнул, отступая.       Рука ужасно ныла. С пальцев капало, и кровь не останавливалась.       Увы, злость кипела не только во мне. Несмотря на то, что мимы явно были шокированы этими всплесками ярости, они пребывали в отчаянии, я чувствовал это, но ничего не мог поделать.       Я привык защищать, уничтожая. И только так.       — Раз ты не можешь ничего изменить… — равнодушно протянул тот, что стоял в самом дальнем углу. — Мы продолжим делать то, что делали.       — Только вы двое знаете об этом месте. Солист не придёт, если вы не вернётесь.       Толпа слегка оживилась и стала медленно растекаться по комнате. Я настороженно обвёл присутствующих взглядом, посмотрел в сторону выхода — путь к нему прикрыли в первую очередь, ублюдки.       Тут-то из тени выскользнул Реджи и, без реверансов толкнув меня к стене, рванул в гущу событий.       И оказалось, что до этого момента он сдерживался.       Такого я не видел даже на сценах, наблюдая за наёмниками, — он мастерски отправил первый ряд мимов отдыхать всего несколькими точными, прямыми ударами. Выглядело это чудесно, так что я стоял и по-бараньи любовался, как там говорят… «на новые ворота».       Ребята просто не учли, что со мной притащился артист Солиста — увы и плак.       А вообще…       Как же этот подонок всё-таки хорош. Подобные движения складываются только из талантов, умения молниеносно анализировать и генетической предрасположенности к сражениям. В играх виртуали бойцов, вроде Реджи, называют танками. Только там они выглядят совсем иначе — как груды мышц в доспехах.       Конечно, на руку ему сыграло то, что распространители пудры только-только выбрались из виртуали. Если бы не потерянность в пространстве, они могли бы нанести ему серьёзный вред. Но расклад был на нашей стороне. И потому моё вмешательство не требовалось.       Я закрыл глаза и просто слушал, как он расправляется с мимами. Душу охватило сожаление напополам с усталостью. Через несколько минут всё закончилось. Ребята лежали в отключке, и я понятия не имел, что с ними, с идиотами, делать.       Тяжело и надсадно дыша, Реджи подошёл в упор. Я оживился и посмотрел в его сторону. Взгляд был очень нехороший. Реджи хотел что-то сказать, но внезапно раздалась громкая, низкая сирена. Я мгновенно пришёл в себя и на рефлексах Солиста мотнулся к выходу, но на полпути замер, вслушиваясь.       Сирена была не гравикупольная, не из Театра. Я точно знал, что этот раскатистый, низкий звук — тревога другого здания, но не мог вспомнить, какого именно. В последний раз я слышал её сотню лет назад.       — Что это? — тихо спросил Реджи.       Я кусал губу и вспоминал, лихорадочно напрягая извилины. Что же, что случилось? Саймур, Сай, не дури — надо думать от обратного. Оповещения есть у четырёх жизненно важных зданий. У Инумбры, Театра, Электроцентра и…       Когда дошло, сердце от страха упало куда-то в почки. Я, наверное, сравнялся оттенком с собственными волосами — настолько шокировало осознание происходящего.       — Это Обсерватория, — выдохнул я и, не дожидаясь реакции, стартанул на лестницу. Плевать на историю с пудрой — если кто-то влез в Обсерваторию, это может закончиться много хуже. Если системы будут нарушены и отключена защита, то в следующий залёт земных войск станет ясно, что «слепое пятно» больше не работает.       И тогда на Луне можно будет снова стрелять из программируемого оружия и запускать ракеты. Пороховое меня не волновало — оно давно было не в ходу. В тот единственный раз, когда сюда притащили древние пистолеты, оказалось, что от моей брони металл отскакивает, как вода от эмали. Но программируемое мне не остановить — мы проиграем мгновенно. Из-за каких-то мудаков!       Выскочив на улицу, я замер от удивления. Гравиполе было красным. Как есть, ядовито, пугающе, кроваво-красным. Я понятия не имел, что тревога Обсерватории может менять программу Театра. И это в очередной раз доказывает, какую тупость делают эти… стоп, может, просто случился сбой?       Лишь на аллее, приостановившись отдышаться, я заметил, что Реджи следует по пятам. Он забрал мою слетевшую маску и махнул ею, словно каким-то пропуском.       — Сай, я могу пойти с тобой?       Какой-никакой шанс, что в Обсерваторию влезли, всё же был, так что я кивнул. Правда, зайти пришлось через главный вход, воспользовавшись сканером сетчатки: тайный спуск при Реджи я использовать не мог.       Миновав холл со стеллой и длинный коридор, мы оказались в зале рефлектора.       Это было огромное бетонное поле, простирающееся на сотни метров, усыпанное зеркалами и, собственно, почти под завязку занятое самим Грандау-1. Свет показался мне странным, но думать над происходящим времени не было.       Я хотел было бежать дальше и искать нарушителей, но с недоумением затормозил, едва не вперившись лицом в маленький мерцающий шар. Реджи остановился позади, и мы стали вертеть головами, пытаясь охватить взглядом развернувшееся… нечто.       Впрочем, нет, я сразу узнал Это. Но какое-то время просто не мог поверить в то, что вижу…       — Карта вселенной, — тихо прошептал я. Из-за сирены мой голос расслышать было тяжело, но Реджи понял.       — Почему сработала тревога?       — Обсерваторию взломали удалённо, — догадался я. — Эту карту не открыть без допуска четвёртого уровня. Я не смог.       Мне пришлось прогуляться к пультам и угомонить сирену. Пока я это делал, Реджи блуждал по помещению и глазел по сторонам, как потерянный ребёнок. Стоило мне отключить тревогу, в динамиках ближайшего терминала раздался голос Дирижёра.       — Саймур.       Я вздрогнул от неожиданности и поблагодарил мир за то, что Дир не был идиотом и не обращался ко мне «Солист» через посторонние передатчики. Впрочем, наверняка он следил через камеры и видел Реджи.       — Да, я тут.       — Что случилось?       — В Обсерваторию влезли удалённо. Они обошли допуск четвёртого уровня.       — Это плохо.       — Да, чертовски, — я упёрся руками в прохладный пластик терминала и попытался унять колотящееся сердце. Увы, не помогло.       — Что искали?       — Пока не знаю, не успел проверить запросы. Они открыли карту вселенной, которая использовалась для определения координат направления.       — «Небесная кулиса», — вдруг сказал Реджи. — Тут высвечено.       — «Небесная кулиса», — повторил я для Дирижера. — Знаешь что-нибудь?       Дир замолчал, и я напрягся. Это было очень необычно, странно.       — Проверю, — натянуто сказал он. Я впервые слышал в его безэмоциональном голосе яркие, человеческие эмоции. Мне казалось, что его организм полностью контролирует модуль. Оказалось, что казалось.       Дирижёр отключился. Я поднял голову и уставился на голографическую вереницу звёзд над головой.       Это было удивительное зрелище. Весь наш мир, все галактики — близкие, понятные и доступные. Млечный путь — всего лишь маленькая белая точка.       — Я думал, телескоп работает как фотоаппарат, — задумчиво сказал Реджи.       — Да, так и есть, — прошептал я. — Это лишь координатная трёхмерная карта. Чтобы знать, куда направлять телескоп. Вон там, где сероватая линия, — закрытая от Грандау зона. Она изменяется с вращением Луны вокруг Земли.       Пока я рассматривал россыпи звёзд, взгляд невольно зацепился за разноцветные точки. Большая их часть была синего цвета, но некоторые имели красную метку. В глубине проглядывались тонкие длинные зеленоватые линии.       — Смотри, это лайман-альфа лес. Мой отец изучил траектории и высчитал точное протяжение…       — Что? Лайман-лес?       — Космические струны, слышал о таких?       — Слышал.       Я опустил взгляд и замер. Глаза Реджи чарующе светились в бликах звёздной карты. На губах гуляла необычайная, тёплая улыбка. Он был таким красивым в эту секунду, что перехватил всё моё внимание. При том, что вокруг развернулся целый космос — аномалия, не иначе.       — Что же такое… эта «небесная кулиса»?       Я вернулся к монитору, на котором всё ещё горел запрос хакера. Что-то медленно и неуклюже ворочалось в памяти. Но никакой конкретики. Рваные разговоры, мимолётные упоминания.       — Интересно…       Усевшись на рабочий стул, я аккуратно вышел из программы в систему. Так и есть, у меня был допуск четвёртого уровня. И появилась возможность влезть в первую попавшуюся секретную папку, обозначенную четвёркой. Правда, прежде чем тыкнуть пальцем в сенсор, я постарался аккуратно стереть кровавую корочку от разбитых в драке костяшек.       «Тёмная звезда — Аура-13». Координаты, подробные описания. Я тыкнул на поле «найти на карте».       Внезапно Грандау-1 натужно скрипнул. Этот мерзкий звук ударил по ушам и разнёсся таким чудовищным эхом, что его, кажется, услышал весь Паноптик. На экране выскочила ошибка.       «Наблюдение запрещено».        Оповещение не на шутку меня озадачило.       — В чём дело? — поинтересовался Реджи.       — Запрещённый к наблюдению объект… странно. Четвёртый уровень — высший. У учёного с четвёркой должен быть доступ ко всем...       Реджи заинтересовался и наклонился, вглядываясь в экран.       — Тут есть «изменить статус».       — Хм. Наверное… сперва надо попробовать разобраться в причинах. Вдруг это сделано с какой-то целью.       Внезапно терминал, через который со мной связывался Дирижёр, снова ожил.       — Саймур, у Грандау-1 недопустимые уровни растраты энергии. Сделай с этим что-нибудь.       Пришлось повозиться, но спустя десять минут мы отключили карту. Помещение вновь стало серым и жутким, бесконечным в своей необъятности. Будто огромный, колоссальных размеров титан, успевший сделать последний вдох, прежде чем умереть окончательно.       — Реджи… ты сегодня очень мне помог, — сказал я, устало прислонившись к терминалу. — Театр этого не забудет. И я тоже.       — Ерунда.       Повисла тишина. Глубокая и какая-то всеобъемлющая. Она давила на мозг и затапливала всё вокруг. Из неё хотелось выбраться, как из удушливого кокона, но, увы, бежать было некуда.       Реджи приблизился. Протянул руку и медленно коснулся моего лица. На этот раз я не брыкался, а пытался прочувствовать и понять — зачем так. Зачем тянуть, зачем долго входить в близость, зачем трогать со спокойной ленцой, давая время на реакции. Гораздо проще заломить. Он был сильнее меня физически, так что особых противоречий я не испытывал. Лёгкое негодование — и только.       Но в остальном волочило так, будто я — маленький спутник или глупая комета, залетевшая не туда, а Реджи обрёл собственную гравитацию.       Его рука описала линию моего лица, забралась под ухо, в чувствительное тёплое место, совсем как в «Сходе». Я вздрогнул и с удвоенным напряжением стал ждать... чего-то.       Ладно, стоит признать, эти странные касания были приятными. Они переключили мой разум со злобной паники на простейшие мысли вроде «что дальше» или «как это вообще понимать».       Неожиданно он наклонился и вгляделся в мои глаза. Полумрак огромного пустого зала не смог погасить их цвет, несмотря на то, что ядовитую токсичность радужек раздвинули широкие пятна зрачков.       — Сай, — позвал Реджи. Я почувствовал: отвечать бессмысленно. Нас уже переклинило.       Как говорят, поздно кланяться, когда ушёл за кулисы.       Горячий язык плавно скользнул по губам, и я потянулся к яркому ощущению, одновременно цепляясь за Реджи. Он тоже подхватил — тёплыми ладонями под лопатки, слегка опрокидывая на терминал, уверенно, но без давления. Я повёл подбородком, наглядно демонстрируя, что его физическое превосходство несколько бесит. А пока всё это происходило снаружи, внутри творилась какая-то бесовщина — сердце прыгало, мысли смешались, и не было никакой возможности подумать о том, а нахрена нам это.       За время существования в статусе Солиста, я перепихивался с кем хотел. Мне повезло с внешностью, так что убалтывать партнёров было несложно. Стандартное, быстрое и мрачное туда-сюда в темноте блоков стало настолько привычным, что моё тело, кажется, в этот миг поломалось от обилия ощущений. И начало глючить после двух минут нахождения в объятиях Реджи.       Такой отдачи я не получал ни от кого и никогда. И это ещё при том, что мы обошлись без дырок — Реджи всего лишь приласкал меня рукой, и в этом тоже было нечто необъяснимое. Как может быть приятно просто подрочить?       Секс я знал и использовал как антистрессовую кнопочку. Понапихал кому-нибудь — на следующую сцену пойдёшь свежим и собранным.       А с этим — с этим получилась какая-то жесть. Он высосал мою душу через шею, серьёзно, она вся покрылась пятнами. Руки едва не свело судорогой от напряжения, и по спине лилось как во время тренировки. Губы опухли, а мозг, наоборот, ссохся в точку. Оргазм чуть не сломал моё тело пополам. Это было так, словно Бутафория вдруг стала человеком и начала перестраивать каждую молекулу моего несчастного организма под себя…       Я забыл нафиг о запретах и был готов рассказать всё. Что я Солист, что он мой артист и вообще мой, что Театр — это робот, а Дирижёр — человек, что запасов еды хватит всего на семь лет. Что мне надоело, смертельно надоело сражаться, а ещё рука болит до сих пор. Что я, наверное, умираю и разрушает меня то, что спасает остальных.       Но Реджи не спросил. Поцеловал ещё раз и, нацепив Мою маску, смылся.       Какое-то время после его ухода я сидел на полу у терминала и безоблачно тупил, разглядывая белёсые капли собственной спермы на полу.       Кажется, настало время погрузиться в виртуаль. К чёрту — вот это вот всё. И Реджи тоже к чёрту.       Хотя, кого я обманываю? Кто ж его теперь отпустит?       Кто угодно, но точно не я. Не-а.       Сам напросился.       Артист хренов.