Солист Лунного Театра

      До эпидемии праздники в Паноптике не проводились по нескольким причинам. Во-первых, учёные не желали отрываться от исследований и тратить драгоценное время на бессмысленное, на их взгляд, копошение. Во-вторых, не было места, где могло бы собраться более пятидесяти тысяч человек. В-третьих… сам по себе процесс празднования гораздо проще перенести в виртуаль, чтобы прочувствовать, как оно должно быть по-настоящему. Так было здесь, но…       Из фильмов и книг я знал, что на Земле праздников сотни, чуть ли не ежедневно, и каждый раз удивлялся — зачем столько-то? Лишь после болезни, скосившей старшее поколение, стало ясно, что свободные от забот дни просто помогают почувствовать друг друга. Дарят повод улыбнуться и расслабиться, забыть о суете, повеселиться, увидеться. В сложное время такие дни просто необходимы.       Театралы во главе с Дирижёром решили, что у всех должна быть возможность иногда отвлечься от режима выживания. Целый день проходить без маски, заняться чем-то бессмысленным. Поговорить — открыто, с кем угодно. В этот день, нулевой день, раз в три месяца, все вылезали из муравейников на аллею перед Театром.       Девушки и парни откапывали красивую одежду, приводили себя в порядок. Дирижёр включал через колонки оповещений какую-нибудь музыку и менял программу гравиполя на цветную, из-за чего вся поверхность базы покрывалась яркими пятнами.       После попытки взлома Обсерватории и сбоя Дирижёр решил было, что праздник нужно отменить, но Прима и Корифей настояли на его проведении. Забавно, но при этом они оба на мероприятия соваться не спешили из-за личных проблем.       Приму донимали поклонники. Для большинства выживших она была кумиром, потому что делала важнейшее, на их взгляд, дело. Кроме того, Прима — единственный «открытый» театрал, все знали, кто она и чем занимается. Некоторым ещё и её красота не давала покоя.       Корифей же, благодаря грубой внешности, телосложению и суровому виду, был по дефолту наречён мимами Солистом. Лимана опасались, и раньше мне было стыдно, но однажды он меня даже поблагодарил: Корифей не любил шумные сборища и предпочитал посидеть дома с книгой, так что созданный мной ореол опасности упрощал ему жизнь.       Лучшее в данной ситуации то, что я, наоборот, пользовался какой-никакой популярностью. Это веселило даже Дирижёра, считающего, что люди судят слишком поверхностно и неоправданно доверяют своим глазам.       Короче говоря, праздник отменять не стали. Я выбрался на аллею, когда он был уже в разгаре, и двинулся к пункту Фокусника, лениво перекатывая на языке шарик пудры — теперь я принимал её регулярно. Особых улучшений не чувствовал, но хотя бы дрых спокойно, без кошмаров…       Дел накопилась целая гора: найти документы о «небесной кулисе», выкопать мима со шрамом, сходить в медложе к нормальному сканеру и провериться, но… мне следовало отдохнуть. Так сказал Реджи, и я его слушал.       Тайрин нашёлся возле пункта. Он расхаживал кругами, засунув руки глубоко в карманы длинной накидки. Как всегда, весь чёрный, с фиолетовыми губами, но внезапно без линз. Я успел забыть его настоящие, нервные, светло-карие глаза и сначала даже немного растерялся.       — Привет, Сай. Я недавно открыл контейнер, — сказал Тайрин, всунув мне в руку какую-то маленькую фигулину в обёртке. — Попробуй. Это вкусно.       Я развернул фантик и вытащил небольшой полупрозрачный зелёный кубик. Проглотив пудру, сунул его в рот.       — Ой… сладко.       — Ага. Это жевательные конфеты. Как самочувствие?       — Лучше. Кошмары прекратились.       — Можешь увеличить дозу, если пудра помогает. Ещё нужно?       — Пока нет. Слушай, а те ребята уже бросили свою… деятельность?       — Да, всё утихло. Думаю, теперь они боятся визита Солиста и не рискуют.       Мы немного помолчали. Тайрин был странно напряжён, но явно не готов делиться переживаниями. Лезть ему в душу я не торопился.       — Ты узнал что-нибудь про Реджи? — наконец, сказал он.       — Всё с ним нормально.       Фокусник криво усмехнулся, но спорить не стал.       Какое-то время мы просто стояли, припав к стене и наблюдая за водоворотом жизни на аллее. Некоторые мимы продавали за пайки самодельные безделушки, хорошую одежду, полезную мелочь. Все болтали, иногда покачиваясь под ненавязчивый мотивчик, льющийся из колонок. В отдалённых уголках разворачивались маленькие представления — кто-то рисовал на людях остатками красок, кто-то рассказывал истории в лицах. Чем-то это неуловимо напоминало земную деревенскую ярмарку из самых старых фильмов.       Мне быстро надоело топтаться на месте, и я побрёл в сторону Театра, пристально вглядываясь в лица людей. Где же он… ведь должен быть где-то здесь. Судя по поведению, повстанец ищет встречи с театралами. И наверняка понимает, что сейчас, сегодня, никто не станет на него нападать.       Просто поговорить. Я хочу поговорить и понять, что ему нужно. Желательно до того, как пересекусь с Реджи. Не хотелось бы впутывать его в эту историю ещё сильнее.       Пока я размышлял, оглядывая небольшие группы мимов, непривычно радостных и счастливых, кто-то подкрался со спины и зацепил моё запястье. Сперва показалось, что Тайрин, но это был Бран — один из моих особо приближённых артистов. Мужиковатый парень, которого при всём желании не принять за подростка. Он выглядел существенно старше своих лет. Аж завидно: мне, по сравнению с ним, досталась абсолютно невзрачная тушка.       — Саймур, — немного осторожничая, он растянул губы в некрасивой прохладной улыбке. — Я хотел с тобой переговорить, если ты не против.       — Чего?       — Ходят слухи, что ты был ранен, — он прекратил тянуть лыбу и стал выглядеть в разы симпатичнее. — Серьёзная травма?       — Нет, — я отмахнулся, высвобождая руку. — Слухи? Откуда?       — Ну… ты же знаешь, в Паноптике нет секретов.       «К сожалению, их просто дохрена», — хотел было сказать я, но возникший из пустоты Тайрин меня перебил.       — Ну-ну, Сай, стоит мне отвернуться, ты уже с кем-то флиртуешь. Давайте не будем сегодня говорить о плохом! Нулевой день же!       Положив руку на моё здоровое плечо, Фокусник рассмеялся. Я отвык от этого зрелища: когда мы оставались наедине, он вёл себя сдержанно. Внезапно во мне тоже вспыхнуло веселье, и я не стал скидывать его ладонь.       Состояние ощущалось неестественным. Излишне приятным. Бран сделал шаг вперёд и чуть наклонился, будто собираясь рассказать какую-то тайну. Я засмотрелся на плавное мельтешение его порезанной снизу длинной зелёной майки. Полоски расползались вокруг бёдер и ног в плотных чёрных штанах.       — О плохом говорить не хочется, — сказал он тихо. — Но что если нападение произойдёт прямо сейчас? Сегодня? Разве у нас не должно быть плана «Б»?       — Я могу… — подняв взгляд, я обнаружил, что он слишком близко. Фокусник не дал мне отстраниться, и я оказался между ними, зажатый в фантомной ловушке. — Я могу сражаться. Поэтому плана «Б» нет и не будет, пока я жив.       Тайрин тронул мою шею небрежным поцелуем. Я покосился на него, но вновь ничего не предпринял. Почему-то…       Не хотелось.       — Знаешь, на самом деле я дал тебе не обычную конфетку, — горячо зашептал он. — Тебе надо как следует сегодня оттянуться, Саймур… ты пиздецки задолбался, и я могу помочь.       — Хренов урод, — вздохнул я, впрочем, без какого-либо раздражения. Раньше, когда справиться с потерей близких другими способами не удавалось, он частенько подгонял мне наркоту. Сейчас я обошёлся бы без химии. Но поздно.       Рука Брана оказалась в моих волосах. Фон, дома, смеющиеся мимы — всё внезапно стёрлось, и кто-то набросил на нас троих непроницаемую серую пелену, уменьшенную версию гравиполя. Мне стало хорошо, действительно хорошо. Ничего и нигде не болело, хотелось повеселиться. И я мог бы, наверное, уйти с этими двумя, если бы не одно «но».       «Но» размашистым уверенным шагом пересекало аллею. Я даже не удивился — оно находило меня где угодно, словно только выслеживанием всю жизнь и занималось. Пока я наблюдал за Реджи, выражение его красивого лица поменялось несколько раз. Сперва было безразличие, потом удивление. Затем мрачное раздражение и после — холодная злость. Злость оказалась самой великолепной.       Я слегка покачнулся, потому что Фокусник, заметив его, убрал руки и опоры не осталось, а в голове уже набирал силу наркотический ветер. Бран тоже отступил и обернулся.       — Сай? — позвал Реджи, порывисто подхватывая качающегося меня под локти. — В чём дело?       — Сегодня праздник и мы расслабляемся, — очень нетипичным, полным ярости голосом сказал Тайрин. — Ты не вовремя, артист.       — Тот самый, — встрял Бран. — Это тебя взяли без отбора, так?       Реджи позволил мне приклеиться к нему. На разговоре я особо не сосредотачивался — слушал краем уха. Впрочем, припизднутое состояние не помешало почувствовать напряжение, моментально возникшее между этими тремя.       Куда больше их разборок меня интересовала холодная ладонь Реджи. Я стал согревать её дыханием, медленно обводя пальцами красивые линии сгибов кожи.       — Так решил Солист, — морозным тоном ответил Реджи. Я улыбнулся.       — Странно, если вспомнить, с какой строгостью отнеслись к нам, — эти слова, естественно, были адресованы мне, но я только посмеялся — никому не следует забывать, что это театрал придумывает Партитуру для своих артистов, и он же может изменить её в любой момент. — Театр такой Театр. Учитывая недавний сбой, я бы повременил с праздниками.       Возмущённый ядовитый голос принадлежал Брану. Странно, обычно он не срывался без причины.       — Это был не сбой, — с неожиданной серьёзностью сказал Реджи. — Это был саботаж. Театр обладает подрезервными системами, которые перехватывают управление при ошибках программ. Сбой — неверное название. Были введены команды передислокации и изменения уровня давления. Вручную.       Я поднял голову и изумлённо уставился на Реджи, всё ещё придерживая его ладонь. Даже наркотическое опьянение не помешало мне охереть до глубины души. Но он не обратил внимания — он смотрел на Брана. Так, будто тот сказал самую огромную чушь на свете.       — Правда, что ли?       — Это сделал кто-то, у кого был доступ к чертежам и информации.       Фокусник злобно рассмеялся.       — Ты какой-то слишком умный, Реджи. Если бы ты вылез из своей норы пораньше, мог бы стать театралом.       — Я вылез, когда смог.       — Это заняло у тебя многовато времени, правда?       Повернувшись, Реджи бегло коснулся моих волос. Я подставился, словно кошка в программе виртуали, затяжным лёгким движением. Мне было плевать, как это выглядит со стороны, пусть нелепо, пусть глупо или недостойно. Сегодня праздник. Я тоже хочу побыть идиотом.       — Тебе плохо?       — Нет, мне заебись, — вполголоса отозвался я, даже не пытаясь согнать наваждение. — Я говорил, какой ты классный?       — Теперь сказал, — усмехнулся Реджи, и его глаза впервые за время разговора перестали напоминать звериные. — Пойдём отсюда?       — Мы с Саем не договорили.       Реджи бросил взгляд на Тайрина и произнёс всего одно слово, но таким тоном, что у меня волосы на теле встали ершом:       — Договорили.       Спокойно развернувшись, он подставил мне спину. Я раздумывать не стал и, неловко запрыгнув сверху, с удовольствием втянул запах его кожи в ямочке под волосами. Я сделал выбор.       Если бы я только мог предположить, насколько роковой была эта на первый взгляд несуразная ситуация…       Несмотря на то что всю работу делал Реджи, рулить снова довелось мне. Раз мои планы по поиску мима обломались вместе с праздничным настроением, я направил наш вектор к Обсерватории, где мог заняться хоть чем-то полезным. Так себе идея, учитывая эйфорию, но на тот момент решение показалось логичным.       — Он подсунул мне какую-то дурь, — вздохнул я, прижимаясь щекой к напряжённому плечу. Мир болтался вместе с шагами Реджи, будто на качелях. В какой-то момент я расслышал странный звук — глубокий неестественный гул, но не придал этому значения. — Тайрин иногда такая сволочь… Дирижёра на него нет. Кстати, откуда ты знаешь про саботаж?       — Нам многое рассказывали об устройстве Театра.       Я позволил себе порадоваться тому, насколько изменился голос Реджи. Теперь он звучал совсем по-другому. Нежно и спокойно.       — Что, например?       — В частности, о передислокации. В обязанности смотрителей входило предупреждение разрушения Лунного пространства Паноптика астероидами. Мы знали, что нужно делать в случае приближения космического объекта. Лапы Театра сделаны не для красоты, он способен перемещаться, чтобы менять форму гравиполя, так как у него есть предел.       — Получается, если астероид летит в базу, Театр может… отойти?       — Наоборот. Подставиться. Гравиполе просто воспользуется кинетической энергией столкновения для уничтожения космического мусора. Намного опаснее падение астероида за его пределы и в районы уязвимости.       — Если честно, я почти ничего не понял.       Реджи рассмеялся, и я едва не растаял от его непринуждённого смеха.       — Нам говорили, что границы щита — это как сердце человека. Полноценная атака по ним гарантирует смерть. Что-то вроде удара ножом. Но наёмники не способны создать такие взрывы без пушек, а те бесполезны из-за «слепого пятна».       Реджи сказал «щита», и я на миг задумался, пытаясь вспомнить что-то важное. Увы, мозг был слишком текучим, чтобы зацепиться за мысль, и скоро я плюнул на эти бессмысленные попытки.       — Ты много знаешь.       Я почувствовал, что он улыбнулся, но ответа не последовало.       Когда мы добрались до Обсерватории, мне пришлось покинуть тёплое местечко на широкой спине. Я быстро справился с защитами, периодически косясь на зевак-мимов, и скоро оказался под куполом Грандау-1. В единственном месте, где не звучала музыка и стояла строгая рабочая тишина.       В одном из коридоров я прицепился к информационной панели. Пришлось махать камерам Дирижёра, чтобы он соизволил подключиться.       — Саймур?       — Как использовать слепок Брадфорда для открытия сейфа?       — Я создал тебе копию ключа на основном компьютере, её нужно загрузить в носитель. Будь осторожен, она не должна попасть к постороннему. Четвёртый уровень в слепке заблокирован, я работаю над этим. Но для сейфа того, что есть, достаточно. Понимаешь?       — Да, понимаю. Спасибо.       Я тронул панель открытия двери и, слегка вихляя, на ходу вытащил носитель из ящика. Реджи просто молча преследовал, наблюдая из тени.       Всунув носитель в специальную выемку машины, я скопировал ключ — слепок биометрики моего отца. Следить за загрузкой было настолько не по себе, что я аж слегка «протрезвел», а подёргивающееся цветастое марево эйфории растеклось в стороны.       Будто прикасаюсь к прошлому, которому по-хорошему давно пора кануть в небытие…       — Что ты хочешь найти? — наконец, не выдержал Реджи.       — Я собираюсь открыть сейфы моего отца. Раз уж ты увязался и знаешь предысторию, пойдёшь со мной. Будем искать информацию.       Реджи не ответил, и я поднял на него осоловелый взгляд.       — Или ты не хочешь?       — Спрашиваешь? Конечно, хочу. Но ещё я хочу знать, чем заслужил такое доверие.       — Долго перечислять, — я пожал плечами, вытаскивая носитель. — Поэтому не спрашивай.       Я двинулся к лестнице, ведущей в кабинеты. Реджи молча пошёл следом. Миновав подъёмы и зал, квалифицирующийся как «рабочая зона один», мы добрались до нужного места. На табличке было написано «сводный архив», и именно отсюда я притащил кучу документов к себе домой, чтобы хоть немного познакомиться с наработками учёных. Раньше мимы могли блуждать даже здесь, но я закрыл Обсерваторию, осознав, что это бессмысленно. Во-первых, они мешали, когда я перенёс броню и Бутафорию сюда, во-вторых, тупо тусили, вместо того чтобы читать и изучать.       Сейфы, закрытые моим отцом, стояли в разных углах просторной светлой комнаты-хранилища, заставленной шкафами с устройствами — сборниками. Сами сборники были разделены по темам. Астрофизика, космохимия и другие науки… в каждом сотни книг.       Я невольно вспомнил, что отец всегда носил один такой. Личный сборник с доступом ко всем материалам хранилища. Он ел с ним, ходил с ним, даже спал иногда... если возвращался домой.       В детстве мне казалось, что эта штука и есть источник знаний, будто артефакт, эдакий скипетр величия. И однажды я стащил его. Рассевшись на полу, попытался углубиться в чтение, но не понял ни слова. Когда отец проснулся, он растрепал мои волосы и мягко отобрал сборник. Больше я на его артефакты не покушался…       Сейф заговорил знакомым женским голосом.       — Пароль.       Чуть подрагивающей рукой я вдавил кнопку носителя и подставил пластинку к датчикам.       — Минотавр, — ровно произнёс голос отца. Я вздрогнул.       Всего одного слова оказалось достаточно, чтобы воспоминания понеслись перед глазами. Те немногие, которые он успел мне подарить, прежде чем…       — Пароль принят. Подтвердите доступ.       Серое застывшее лицо, покрытое жутковатыми красными пятнами, всплыло в памяти.       Сглотнув ком в горле, я нажал на другую кнопку. Носитель создал в окошке сканера сетчатки голографическую копию глаза.       — Доступ разрешён. С возвращением, Реган.       Механизм начал зловеще гудеть, ворочая тяжёлые замки. Реджи подошёл ко мне.       — Ты… чего?       Я потёр глаза. Блядские слёзы. Видимо, влияние наркотика.       — Давненько я не слышал этого голоса.       — Ты был близок с отцом?       — Нет, не то чтобы… Даже не знаю. Я им восхищался. Но его участия в моей жизни было слишком мало, чтобы я мог до конца понять свои чувства.       Реджи успокаивающе погладил меня по спине. Он хотел что-то сказать, но лишь вздохнул, так и не подобрав слов. Я глянул на него с благодарностью.       В первом, верхнем, отсеке сейфа нашлось несколько крупных папок с документами. Рядом лежали какие-то устройства, сразу не разобрать, для чего. А во втором, нижнем, отделе скрывалось кое-что интересное…       Присев на корточки, я вытащил из темноты красивую фигурную бутылку. Кажется, так выглядели напитки в фильмах с Земли. Внутри бултыхалась бордовая жидкость, надписи на полоске бумаги, приклеенной к стеклу, я прочитать не смог — они были написаны на другом, отличном от единого, языке.       — А это что?       — Дай-ка, — попросил Реджи.       Забрав у меня бутылку, он присел рядом на пол. Я тоже уронил зад на прохладный пластик и стал вытаскивать бумаги. Эта информация не имела электронной копии, а значит, была секретной. Текст на листах написан от руки.       Пока я перебирал информационные сокровища, Реджи возился с бутылкой. В горлышке, под слоем металлического листочка, была какая-то пломба, и он вдавил её внутрь пальцем.       Я невольно заинтересовался.       — Что? Чем пахнет?       — На, — как-то странно, загадочно улыбаясь, он сунул её мне. Я втянул запах из отверстия и отпрянул.       — Чем-то кислым… может, испортилось?       — Не думаю. Возможно, это алкоголь.       — Алкоголь?! Настоящий? В смысле…       — Да, как в фильмах. Скорее всего, это вино. Тут нарисован виноград…       — Виноград?       — Я видел что-то подобное в виртуали. Попробуешь или страшно?       Нашёл кого брать на слабо, гад. Обхватив тяжёлое тёмное стекло поудобнее, я сделал осторожный глоток. Что-то непонятно-горьковатое обожгло язык. Я поморщился, но всё-таки проглотил. Как только жидкости во рту не осталось — появился вкус, кисло-сладкий, необычный и терпкий. Пожалуй, он был интересный. Я задумался, вспоминая, как герои фильмов с драками хлещут эту гадость, аж по щекам стекает, и вернул бутылку Реджи. Он посмеивался, видимо, наслаждаясь калейдоскопом эмоций на моём лице.       — Дрянь редкостная.       Он хлебнул тоже, но даже не поморщился.       — Лучше, чем витаминные коктейли смотрителей.       Я решил оставить его наедине с напитком и чуть не вскочил на ноги от радости, наткнувшись на папку с пометкой «НК».       — Тут написано об изучении тёмных звёзд в районе Великого Аттрактора.       — Который центр притяжения?       — Да. В созвездии Наугольник… Это тот период, когда Грандау-1 смог преодолеть «зону избегания». Информация про звёзды и скопления. Но почему на бумаге?..       Я стал листать дальше и зацепился за необычную страницу. Она была исписана другим почерком, вернее, тем же, но каким-то неровным, резким.       — «Произошёл выброс Вещества со стороны центра тяжести Наугольника», — зачитал я вслух. — «Грандау-1 вышел из строя, волна повлияла на Театр и вызвала сбой. Причины неизвестны».       Реджи поставил бутылку рядом с моей ногой и взял какую-то папку.       — Скорее всего, вот это уже действительно был сбой.       Азартно перелистнув лист, я продолжил читать вслух:       — «Предполагаемая причина — наблюдение за Тёмной звездой класса «Кальпида». Штабом научного объединения «Немезиды» отдан приказ о прекращении наблюдений, инициирующих активность скрытого мира».       Я задумался. Было сложно — мысли разбегались, не желая со мной сотрудничать. Хоть и воздействие наркотика медленно сходило на нет, голова до сих пор кружилась.       — Поэтому, видимо, та звезда была помечена как запрещённый для наблюдения объект…       Реджи тоже выглядел озадаченным.       — Что вообще значит «активность скрытого мира»? — продолжил вопрошать я, разглядывая нервные строчки. Пояснений в документе не было. Следующие несколько страниц оказались заполнены непонятным списком цифр, и на этом папка заканчивалась.       Отложив её, я полез искать ещё что-то. К своему облегчению, нашёл.       — «Проект «Небесная кулиса» получил секретный статус, цифровая документация уничтожена. Вычисление точных координат сигнала привели к обнаружению нового созвездия. Объём скрытой массы указывает на наличие в пределах гигантской Тёмной звезды. Профессор Мэйсин требует от «Немезиды» продолжения исследований. Данные сообщают, что волна выброса привела к нарушениям работы некоторых устройств и гибели части органики Земли. Влияние на другие планеты Солнечной системы не установлено».       Я нервно поклацал пирсингом.       — Что это значит?       — То, что изучение Тёмной звезды в Наугольнике с помощью Грандау-1 вызвало реакцию… космоса, — сказал Реджи. — Случился выброс, который и привёл к катастрофе.       — «Активность скрытого мира»? Это была какая-то… атака?       — Да, видимо. Исследования прекратились, — он помахал своей папкой. — Здесь есть информация о некоем… сигнале. Запись должна быть среди засекреченных материалов.       Я вытащил из первого отсека сейфа чёрные ступенчатые пластинки. Реджи взял одну из них.       — Похоже, это носители. Но нужно проверить и второй сейф, может быть, есть ещё что-то.       Недолго думая, я рванул открывать его, но далеко не ушёл и припал спиной к стеллажу со сборниками. В глазах потемнело, в руках вдруг возникла жуткая тяжесть. Я едва не выронил носитель слепка из пальцев.       — Ты в порядке? — заволновался Реджи, поднимаясь на ноги. Я мотнул головой и почти сразу оказался в его осторожных объятиях.       — Не совсем… чёрт, это уже не похоже на наркотик. Из-за алкоголя?       — Наверное, твоему организму много и не надо. Либо усугубилось. Не напрягайся так.       — Погоди, что значит, «много не надо»? Разве…       — Саймур, не будь таким рассеянным, — фыркнул Реджи.       Я потянулся к его губам. Он слегка приостановил меня. Лишь придержал. Ничего страшного не случилось, но мы смотрели друг другу в глаза долгую минуту, может быть, самую долгую в моей жизни. Серьёзные и напряжённые до последней мышцы в теле. А потом Реджи отодвинулся и сделал шаг назад.       Что-то внутри меня оборвалось. Не так уж и важно, что Реджи решил сохранять дистанцию, куда хуже то, что без близости с ним плохо было мне. Всего небольшой отказ вызвал недоумение, негодование и раздражение. Столько незнакомых чувств, несравнимых даже с моей ненавистью к Земле-суке.       — Прости, я… сейчас не время. И… не место.       Он замолчал.       Мне потребовалось огромное усилие, чтобы подавить все свои эмоции. Благо, я умел это делать. Иначе я не был бы театралом, никто не доверил бы мне жизни людей.       Саймур, давай-ка кое-что вспомним. Ты — Солист. Между тобой и Реджи всегда будет пропасть, сколько мостов ни построй. Как бы сильно ты ни хотел быть на равных, как бы сильно ни хотел создать особую связь… это напрасно. Потому что ты другой.       Вроде бы нет ничего сложного. Вроде бы одинаковые, почти на одной ступени, театрал и его артист, но куда сложнее — человек ума, явно пытливого, явно голодающего. И человек силы. Обычной. Разрушительной. Реджи сделал какие-то выводы. Может быть, он тёрся рядом всё это время только из любопытства, желая получить информацию из первых рук.       А ты — просто придаток. Средство достижения какой-никакой цели.       Смирись.       В ответ на эту идею в моей душе поднялся бунт, но я подавил и его тоже. Отвернулся почти легко. Почти легко выпрямился. Если он исчезнет с горизонта после нулевого дня, я не удивлюсь, это верно…       Будет больно, намного больнее, чем сейчас, но никакого изумления не последует. Так даже лучше. Всё вернётся на круги своя.       — Саймур…       — Давай продолжим.       Я пошёл дальше, к собственному удовольствию, ведомый лишь личным интересом. Посмотрим, какой наркотик мне понадобится в следующий раз, чтобы оклематься.       Может быть, Тайрин поможет?