Солист Лунного Театра

      Это пробуждение я бы назвал скорее ритуальным воскрешением.       Есть в фольклоре Земли такие выдуманные существа — вампиры. Они якобы мертвы, но при этом живы и каждый раз не просыпаются, а восстают из могилы. Так вот, я был одним из таких гадов, и я воскрес на диванчике Дирижёра, когда он сам нависал надо мной беззвучно что-то нашёптывая. Спустя несколько секунд я понял: звуки всё-таки есть, просто я не сразу смог их воспринимать.       Сначала я услышал гравипольную сирену. В животе что-то перевернулось, но страх так и не появился. Наверное, я был на грани — притом всего сразу. На грани смерти, жизни. На грани себя.       — Саймур, нас атакуют…       Дирижёр был так близко. Он почти касался моего носа своим, придерживая голову, вглядываясь в глаза. Я протянул руку и осторожно убрал волнистые пряди с его лба.       — Мне жаль, — сказал Дирджест. — Мне очень жаль, Саймур. Я не хочу отправлять тебя туда, но выбора нет. Если бы я мог…       — Тише, — усмехнулся я. — Ты должен присматривать за нами, помнишь? Мы так решили.       Он кивнул и выпрямился. Всего за какое-то торопливое движение Пай снова стал собой — холодным и серьёзным Дирижёром, готовым в очередной раз спасать Паноптик от зачистки.       — Корифей забрал твою броню и Бутафорию. Он скоро будет здесь.       — Если его увидят, то окончательно решат, что он Солист… — я вдруг рассмеялся и сам удивился. Надо же, ещё могу улыбаться. — От него все девчонки будут убегать.       Дирижёр не ответил. Он поворачивал камеры, рассматривая через гравипольные фильтры маленькие далёкие точки в лунном небе.       — Челноков десять. Больше, чем когда-либо.       — Снова тюремные?       — Нет, не похоже… пока трудно что-то сказать. И сколько внутри врагов — тоже. Это странно, будь осторожен. Возможно, они попытаются вымотать вас не долгим боем…       — Додумались, наконец?       — Такую стратегию уже использовали на седьмой раз. Они должны знать, что скопления людей только упрощают тебе задачу… Не понимаю.       Дверь открылась. В предсказательную зашёл запыхавшийся Лиман с моими драгоценностями — тщательно собранной и перевязанной верёвками бронёй и Бутафорией.       — Саймур… ты готов?       — Да, — усмехнулся я, неловко поднимаясь. — Спасибо, Корифей.       Он посмотрел на меня необычным взглядом. С теплотой. Так мог бы смотреть, например, старший брат на неуклюжего младшего. И, если честно, только благодаря этому я смог собрать себя в кучу.       Ведь у меня всё ещё было что защищать.       — Челноки нового типа, — предупредил Дирижёр в динамик, когда я выбирался из тайного коридора к Инумбре. — Будь осторожен.       Как я мог быть осторожным, если мои внутренности скручивало от бессильной ярости на людей, допустивших этот конфликт? Нет, я не мог. Я собирался выдавить силу, которая во мне осталась, — пусть это будет последняя сцена, плевать. Если я гожусь только на убийство людей, значит, я сын своего отца до мозга костей. Осторожность — это не о нас, не о Брадфордах, готовых пожертвовать всем, включая себя, ради убеждений и тёмной веры в идею.       Но, стоило мне увидеть Реджи, злоба унялась. Это было так, словно разъярённый виртуальный хищник нарвался на прутья клетки, — попробуй вырвись, когда перед носом то, что ты не способен понять.       Я не мог предать разумную часть себя, если за спиной были мои ребята. Артисты. Люди, которые шли в пекло просто потому, что не могли сидеть сложа руки. Оберегать их — вот моя задача. Не ради себя, не ради Паноптика, не ради мести… ради жизни тех, кто доверился.       Я приблизился к артистам под налипающей тяжестью взглядов, полных уважения, трепета, страха и чего-то ещё, непознаваемого. Знали бы они, как сильно я был обескуражен, неслабо бы удивились, но чёрная сверхлёгкая броня-скорлупа, шлем и маска прятали всё. Прятали меня.       И я был рад этому, как никогда.       Впереди раскрывался гравипольный карман. Пыль дыбилась уродливыми волнами, словно борясь с гравитацией. Обычно организация сцены происходила до моего появления, но не в этот раз.       Челноки зависли наверху. Странно: они скучковались вместе, но, судя по всему, не собирались давить числом, как опасался Дирижёр. Тактика действительно изменилась, потому что они ждали чего-то. Наконец, два челнока стали снижаться, преодолевая зону доступа гравиполя, и мы тоже двинулись вперёд, к полностью сформированному загону для битвы.       Дирижёр пожелал удачи и пропустил нас.       Ноющая отупелость в теле, контролируемом Бутафорией, пульсация разгоняющейся крови и силуэты врагов, почти обесцвеченные линзами маски, вернули мне решимость. С той секунды, как я пересёк разорванную границу гравиполя, всё стало проще. Вот я. Вот мои союзники. Вот мои враги. И ничего больше.       Даже полный уверенности взгляд, который бросил Реджи, сыграл на руку — если я, как Саймур, был ему больше не нужен, Солисту он верил. Всё шло обычно до тех пор, пока из первого челнока не высыпались бойцы.       Я замешкался. Это снова были заключённые, притом какие-то странные. Они шатались из стороны в сторону и тряслись от страха. При этом второй челнок остался закрытым. Что происходит?       Спустя несколько секунд безоружные всё же направились в нашу сторону, навстречу верной смерти, срываясь на неуклюжий бег и крик…       Дальнейшее произошло стремительно.       Я не стал рваться вперёд и дождался, пока они окажутся на середине сцены, в зоне доступности лезвия. И разделался с ними за секунды. Лезвие описало смертоносный полукруг, кровь брызнула во все стороны и быстро впиталась в прибитую гравитацией, уплотнившуюся лунную пыль, превращая её в чёрную кашу. Не намереваясь рисковать артистами, я двинулся дальше, подозвав оружие к себе. Из второго челнока выбрались полностью экипированные военные, с которыми я обычно имел дело.       Раненые остались позади. Как и звуки: их предсмертные крики, хрипы, но…       Внезапно раздался странный хлопок, не похожий ни на что. Он был громким, давящим, наполненным высокочастотным писком. От неожиданности я встал на месте. Звук повторился.       Вперёд вылетели осколки моей брони. Маленькие чёрные зеркальные щепки рассыпались под ногами, жуткая, режущая боль ввинтилась под рёбра. Я взмахнул рукой, словно пытаясь ухватиться за что-то, но это, естественно, не помогло удержаться на ногах. И, упав, уткнулся маской в белоснежную пыль.       Боль была чудовищная. Сильнее любой, что когда-либо испытывало моё тело. Купирующий импульс, повторившийся несколько раз, усугубил её. Бутафория не смогла взять рану под контроль — лишь заглушить мои мучения, внезапно обрубив чувствительность нервов. Шевелиться я ещё мог, но не весь, только левой стороной.       Кое-как извернувшись, я поднял голову. Военные шли уверенными, резкими шагами. Они меня не тревожили: я чувствовал, что это конец, поэтому обернулся к артистам… и… лучше бы я умер до того, как что-то разглядел.       Рядом с трупом одного из заключённых лежал Бран. Над ним возвышался Реджи. В его руках мерцало устройство, напоминающее пистолет, но нагромождённое техникой, с двумя тонкими шипами под дулом. С оружия капала кровь. Я опустил глаза и рассмотрел на животе заключённого зияющую рану, которую… не наносил.       Факты текли, не задевая моего разума. Теперь, кажется, я сам отрубил себе чувствительность. Заключённый. Его рана. Окровавленное оружие. Бран без сознания.       Реджи.       Реджи. Реджи.       Реджи, выстреливший в спину.       Голос одного из военных заставил вновь шевелиться. Не меня — оболочку, вокруг которой что-то происходило. Я уже испарился. Я умирал.       Испуганный голос Дирижёра немного мешал, тем более я всё равно не разбирал слов. Вокруг остались только образы и картинки, чисто события.       Вот военный снимает шлем. Под ним — мужчина лет сорока, с крючковатым носом, седыми висками и жёсткими серыми глазами. Он не смотрит на меня, усмехается и обращается к кому-то…       Другому.       Я продрался сквозь глухоту и услышал:       — Всё кончено, Вильхелмо. Хватит.       Вильхелмо. Вильхелмо. Кто?       На этот раз я обернулся, чтобы посмотреть на артистов. Они выглядели совершенно потерянными и просто переводили мрачные взгляды туда-сюда. С челноков на меня, с меня на военных, с них — на Реджи и Брана.       Подняв голову, Реджи вдруг выпрямился, как пружина, потерявшая напряжение. И сорвался с места, почти на той же скорости, которую я мог развить с Бутафорией. Только я, двигаясь так, ломал кости. А он — свободной рукой что-то вытащил из кармана. Оказавшись рядом со мной, Реджи вытянул этот предмет вперёд.       — Посмотрим.       Гравиполе дрогнуло. Кристальная прозрачность купола превратилась в ярко-алую пелену, но плотную и неожиданно податливую, будто ткань. Прорезались обычно скрытые ячейки — их углы повернулись в сторону Реджи. По гравиполю медленно прокатилась волна.       А затем граница кармана жутковатым скачком сместилась, обрубая военным доступ к нам и фактически выбрасывая их в открытый космос вместе с повисшими наверху челноками. Каким-то чудом и давление, и гравитация на нашей стороне остались пригодными для жизни.       Я закрыл глаза. Секунда показалась вечностью, в которую уместилась целая судьба.       Вопросов стало слишком много, а моя битва — проиграна. Своего тела я не чувствовал, сердца тоже.       Чужие руки вдруг стащили маску, затем попытались снять шлем. Я был безучастен, пока не услышал:       — Саймур!       Резко, будто кто-то включил тумблер второго дыхания на полную мощность, я пришёл в себя. Но только для того, чтобы поднять лезвие. Успел, как раз когда Реджи стащил шлем.       Мы замерли так — я, из последних жалких сил держа жизнь на кончике острия, он — открыто выставив руки. Внимательные токсичные глаза прошивали насквозь.       Он знал.       Всё это время.       Он знал, что Солист — это я.       — Кто ты такой… — прошипел я, не чувствуя ни слёз, ни боли. — Кто ты, сука?! Отвечай!       — Я объясню. Всё, что ты захочешь, но позволь… сначала помочь. Оружие распада способно убить, даже едва зацепив. Саймур…       — Не смей звать по имени, урод! — рявкнул я, бесполезно пытаясь хоть немного отодвинуться.       Во мне хватало желания убить его. Больше — кажется, я был жив только благодаря тому, что всё хорошее: любовь, нежность и надежда — обратилось чёрным ядом, спалившим меня дотла.       Я был готов убить его. Разумом — точно.       Но лезвие не двигалось с места. Оно висело у подбородка, возле шеи, перемещалось вместе с Реджи, если он менял положение, но не проходило сквозь чёртову мембрану кожи.       Даже сейчас, чёрт…       Даже сейчас я не мог. Не мог… сердцем.       Я позволил ему стать якорем, центром, жизнью, и теперь, как бы сильно я ни хотел убить, это означало…       Я застонал.       Ну конечно! Что может быть проще, а, Саймур?       Лезвие плавно повернулось и направилось в другую сторону. С этим я справился быстро: себя, после всего, я ненавидел в разы сильнее. Увы, когда лезвие Бутафории воткнулось в моё горло самым остриём, лишь рассекая кожу, оно остановилось.       Реджи держал его, перебарывая колоссальную силу поля. Как ему это удавалось — было выше моего понимания, но, впрочем, он сотворил уже столько всякого невозможного дерьма, что удивиться не получилось.       Эмоция исказилась. Яркая боль прорезала красивое лицо, будто трещина.       — Я отрежу тебе пальцы.       — Дай мне всё… объяснить. Прошу… Сай, — он сжал зубы, почувствовав усиление порыва лезвия. О, я был очень старателен.       На шею ускоряющимся потоком лилась тёплая кровь из его руки. Приятно — ранить хотя бы так.       — Не делай… этого, — попросил Реджи. — Ты нужен нам. Нужен мне. Умоляю… тебя…       Он сказал что-то ещё, но меня внезапно захлестнула волна тишины. Последний удар сердца, который я смог почувствовать, разнёс по телу тоску.       Выходит, даже тогда… я сожалел?       Это был странный сон.       Я мальчишка. Мне исполнилось пятнадцать. Мои волосы ещё тёмные, а на руках нет шрамов. Мама протягивает что-то на мокрой ладони — она говорит, что эта красная штуковина называется клубника. Её вкус поражает до такой степени, что я выпрашиваю ещё одну и убегаю из дома, чтобы удивить Дирджеста.       Пай ждёт у тренировочной площадки: мы собираемся прогулять уроки. Спрятаться от всевидящих глаз его папаши не так-то просто, но мы знаем места, где камеры нас не заметят. По дороге мы встречаем Лимана с его подругой. Подругу зовут Мэри, у неё невероятные синие глаза.       Дальше мы натыкаемся на Хоута. Он кричит, что мы идиоты. Мы огрызаемся в ответ. Последним на нашем пути оказывается Тайрин. Он почему-то злится. Ему не нравится, что мы с Паем так много времени проводим вдвоём.       Тайрину вообще многое не нравится. Он очень вредный.       Внезапно свет гравиполя меняется. Я оглядываюсь — вокруг уже не дети, а испуганные до смерти подростки. В моих руках что-то, что отец перед смертью попросил забрать из общего сейфа. Странная перчатка и кусок металла, от которых никакого проку…       Погодите-ка.       Всё верно.       Он сам оставил мне оружие.       — Саймур, — прошептал кто-то. — Пожалуйста…       Боль врезалась в мой сон, превращая его в пыль. Фрагменты маленьких воспоминаний рассеялись, и мысль безвозвратно ускользнула.       — Саймур, — снова позвал Реджи.       И я проснулся. Я проснулся — зачем?       В глаза ударил тёплый свет кабинета с медицинскими модулями. Один из них был подключен ко мне. Синяя гелевая голова, возникшая с правой стороны, жизнерадостно улыбнулась. Весь мой бок оказался покрыт каким-то составом и исполосован швами. От мышц и кожи будто оттяпали целый кусок.       — Не волнуйтесь. Не переживайте. Не могли бы вы перечислить симптомы? — улыбнулся модуль, сияя голубыми зрачками.       — Саймур, — Реджи оказался с другой стороны, я растерянно повернулся на звук голоса.       И наткнулся на взгляд, полный искреннего страха.       — Ты же в меня стрелял, — прохрипел я. — Ты же, мразь…       — Не я. Это был Бран. Мне пришлось забрать у него оружие, — торопливым шёпотом пояснил Реджи. — Я не знаю, как с ним связались «Лэнсед», но он сделал свой выбор.       Тугое кольцо боли слегка ослабло. Но лишь слегка.       — Я покажу тебе запись с камер, если ты мне не веришь, — продолжил Реджи.       — Лучше начинай отвечать на вопросы. Кто ты?       Он выпрямился, положил ладони по обе стороны от моей головы и начал рассказывать.       — Я… биомех класса учёный-воин. Меня зовут Кристофер Вильхелмо. Я являюсь динамичной копией человека, который спроектировал Театр примерно сто шестьдесят лет назад. У меня его память, знания и личность, но я не могу действовать как человек со свободной волей. Мой разум ограничен назначением. Задачей. Я был отправлен на Луну разобраться в принципе работы Бутафории и защитить тебя.       Я сжал зубы, неверяще вглядываясь в яркие глаза. Внезапно недостающие детали встали на место и сложились в полную картину. Он так много знал не потому, что им это рассказывали на лекциях смотрителей, о нет... он сам… он говорил «щит». Щит, а не гравиполе! Как и искусственный интеллект Театра, когда случился саботаж… А сила?       Реакция, внимательность?       У тебя же всё было прямо перед носом, Саймур!       — Что значит «динамичная копия»?       — Не первая. Я… участвовал не только в создании Театра.       Реджи положил ладонь на голову медицинского модуля.       — Я создал технологии копирования и подавления разума. Ещё будучи локализированным в машине сохранения сознания, виртуальном коннектоме.       Реджи… или Кристофер? Всё же мне было привычнее думать о нём, как о Реджи, — слегка отодвинулся. Я попробовал сесть, но он удержал меня от лишних телодвижений, слегка прижав к гидрогелевой подложке койки.       — Тогда кто такой Реджинальд Тимарейн?       — Он был смотрителем, который погиб во время эпидемии. Мне пришлось взять его личность и изменить данные внешности.       — Но это невозможно… ты обманул Дирижёра?       — Я знаю, как работает сетевое пространство Театра и все его слабости. Нельзя добавить новых людей, если они не зарегистрированы в системе. Я лишь немного изменил досье Реджинальда. Доступ можно получить из Театра, так что...       — Я сам привёл тебя...       Я снова ослаб.       — Да. Саймур… пожалуйста, пойми, что вы живы до сих пор лишь по одной причине. Право на использование копии моего сознания есть только у «Немезиды». Она не желает вам зла. Как и я.       — Как ты вообще проник в Паноптик?       — В этом теле я способен снижать уровень деятельности организма до минимальных показателей. Я пробрался в челнок. Сканер Дирижёра зарегистрировал меня как терминал. После мне осталось лишь попасть под купол щита, но, благо, это не составляет труда тому, кто его создал.       Мысли лихорадочно метались в голове. Вопросов было не меньше тысячи, когда, наконец, дошло, что рядом со мной, здесь и сейчас, тот, из-за кого всё началось. Зачинщик. Корень. Учёный, разработавший Театр.       Я испуганно уставился на него, и Реджи отреагировал моментально.       — Нет-нет, Саймур, не надо бояться. Давай я просто начну с начала? Чтобы ты понял…       Он сделал глубокий вдох.       — Есть две организации, которые конфликтуют друг с другом на Земле: научное объединение «Немезида» и «Лэнсед». И у тех, и у других есть доступ к Лунным разработкам. Первые пытаются решить проблему миром. Вторые сделали всё, лишь бы ситуация с атакой скрытого мира не повторилась. Им не нужен Грандау-1 и Театр. Это они внедрили вирус, который должен был убить всё население колонии. Просчётом в плане стало то, что иммунитет двадцати процентов жителей смог его победить.       — Стой, погоди, ты сказал, что тебя отправили из-за Бутафории, но… как ты узнал обо мне?       Реджи потёр лоб пальцами. Это движение было неожиданным, очень человеческим — я вздрогнул.       — Каждый год Театр отправляет заснятую с камер информацию на Землю. Когда мы получили новый пакет, в нём был ты. «Немезида» решила, что Каптис… Бутафория — важнее всего. Пока «Лэнсед» пытались пробиться через ваш отряд, мы изучали.       Я хмыкнул и скривился.       — Прости. Я знал, что ты Солист с самого начала. Только ты подходил по физиологическим показателям. Кроме того, твой дедушка, Лойд Брадфорд, из «Немезиды» и он работал над созданием устройства полей захвата. В то время у него была лишь идея и ложные показания испытаний из-за помех магнитного поля Земли.       — Выходит… — я коснулся языком зубов. — Пирсинг?       — Там был наножучок. Я следил за тобой.       — Но я же выбрал сам!       — Да. Я изучал тебя. И наблюдал какое-то время. Когда узнал, что ты искал человека, который может сделать операцию, — он потрогал свои серьги, — мне пришлось выйти из тени. Это был хороший шанс получить образец твоей крови, внедрить жучок и заинтересовать тебя, я не мог его упустить.       — Какой же ты ублюдок… значит, всё это — задание. Я — задание.       — Сначала так и было, — вполголоса добавил он. — Но… я… не могу отрицать, что понаделал ошибок. Я не знаю, с кем связались «Лэнсед», как они добрались до Брана, и я… сблизился с тобой.       — Ошибка, значит? Чувства — ошибка?       Реджи вновь наклонился ко мне, нависая. Теперь от одного его вида кидало в дрожь: я относился к нему с такой беспечностью, иногда не воспринимал всерьёз, а он оказался выше всех. На сотню уровней.       — Я не знаю, что именно случилось, — с тихими угрожающими нотками сказал Реджи. — Это ещё предстоит выяснить.       Он обвёл мой бок, не касаясь раны. И сразу же убрал забинтованные пальцы, заметно мрачнея.       — Тебя ранили из-за моей ошибки. «Лэнсед» наверняка потратили уйму денег, чтобы сделать уменьшенную копию оружия распада и настроить его на помехи слепого пятна. Это заняло так много времени… я должен был справиться раньше.       — Справиться с чем?       Реджи посмотрел куда-то на мою шею. Я вспомнил про нелепую попытку самоубийства. Вот же… трусливый идиот. Из-за какого-то ублюдка, возомнившего себя центром вселенной!       — С Бутафорией и с тобой. С вашими общими тайнами. Я сканировал твоё тело, пока ты был без сознания. И кое-что обнаружил.       — Удиви.       — Ты не человек. У здорового или больного организма не может быть таких повреждений. Из человеческого в тебе только генный материал, органы и кровь. Но баланс веществ совсем другой. Как насчёт того, что ты почти не испытываешь голода? Или того, что раны на твоём теле заживают в десятки раз быстрее?       — Они… не быстрее!       — Ты ничего о себе не знаешь. И ни под одни медицинские данные не подходишь. Более того, я уверен — это устройство, Бутафория, опасно для обычных людей. Тем не менее, человек, собравший её, — гениален. Мне удалось описать все составляющие, но я не смог до конца понять связь. Биоэлектричество, поля захвата… и то, что меня действительно пугает, — тёмные волны.       — Что?       — Твои тёмные волны, Саймур. Поля захвата входят в резонанс с магнитосферой, а излучение, которое ты получал, — смертельно опасно для человека. Я изучал твою кровь. Это тело не способно к жизни, но процессы продолжаются. Все процессы. Даже выбросы гормонов.       Его глаза загорелись восхищением, любопытством и чёрт знает, чем ещё. Но быстро погасли, когда он вспомнил, где мы и почему.       — «Лэнсед» смогли исказить гравиполе и захватили космодром. Они собираются создать свой щит, который подавит щит Театра.       — Я должен вернуться в Театр, — спихнув руку Реджи, я умудрился сесть. Медицинский модуль тут же попытался убедить принять «безопасное положение», и меня перекосило от знакомых сюсюкающих интонаций, словно через него со мной говорил Дирижёр.       — Я не могу позволить тебе уйти, — сказал Реджи.       — И что ты сделаешь? Убьёшь меня? Или опять вырубишь?       Мрачное торжество вспыхнуло в моей душе. Я мог управлять им — всё ещё мог. Используя его задание против него же.       Кроме того, Бутафория была на мне. Неподалёку на столике нашлось и лезвие — Реджи забрал его со сцены. Как мило.       — Нет, я не могу тебя убить. Это против моего назначения. Я должен пойти с тобой.       — Нет. Ты не пойдёшь.       Он сглотнул.       — Тогда меня переназначат.       — Чего?       — В моих ограничениях есть последовательность. Одно назначение сменится другим, и… я могу стать даже твоим врагом.       Лезвие кувыркнулось в воздухе, чтобы повиснуть у его шеи. Снова мы вернулись к этому моменту, не так ли?       Реджи… Кристофер. Да, Кристофер. Я должен смириться с тем, кто он на самом деле. И всё. Тогда убить будет проще, правда?       Нет.       Не будет.       — Да двигайся же! — отчаянно зарычал я.       Но оно всё так же висело рядом. И только. Опустив глаза, я отозвал лезвие в крепление.       — Я не хочу тебя видеть и за себя не ручаюсь, если ты пойдёшь следом.       Кристофер грустно улыбнулся. Затем он торопливо осмотрел мою ужасную, запаянную синей плёнкой рану.       — Хорошо. Иди.       Я медленно соскользнул с койки. Боль тут же вгрызлась в бок, но на этот раз Бутафория справилась с ней и успешно купировала. Было бы прекрасно, если бы она могла так же легко отсечь от тела мою страдающую душу.       — Саймур, — позвал Кристофер, как только я схватился за дверную ручку. — Я рад, что встретил и узнал тебя. Время, проведённое с тобой, было лучшим в моей долгой жизни… если это можно назвать жизнью.       — Почему?..       — Я был… счастлив. Да, именно так. Счастлив.       — О чём ты сожалеешь больше всего? — спросил я, всеми силами стараясь сдержать наплывшие на глаза слёзы слабости. Как же я ненавидел его сейчас.       Его — источник всех бед.       Его, создавшего Театр и тем самым позволившего ощутить власть людям вроде моего отца, ублюдков-учёных, ни во что не ставящих человеческую жизнь.       Его — разработавшего технологию подавления сознания, жертвой которой стал мой единственный друг, порабощённый искусственным интеллектом Театра.       Его — гениального человека, который стал жертвой собственных разработок и теперь вынужденного влачить существование в теле биомеха, ограниченного «назначением».       Его — заставившего меня узнать, что такое любовь и настоящая, всепоглощающая душевная боль.       Я так ненавидел сейчас… так же сильно, как хотел шагнуть назад, отбросить свои принципы и принять его. Со всеми потрохами. Таким. Простить хотя бы перед смертью, потому что на самом деле плевать мне, кто он есть и сколько существует.       — Сожалею, что воплотил мечту, — сказал Реджи. — Мой Театр.       Не зря говорят, будьте осторожны со своими желаниями, так?       Я фыркнул, зло стёр влагу с лица и перешагнул через порог. И не обернулся. Потому что, если бы я увидел, что из его ненастоящих глаз могут идти слёзы, я бы сошёл с ума. Как и в том случае, если бы увидел в них равнодушие.       Я ушёл защищать руины.       Хотя бы на это я мог сгодиться…