Яблоко раздора

      Шорох и хлопки, доносившиеся из закоулков между шкафами библиотеки, заставили Лави прервать осточертевшее, методичное переписывание эпоса, отложить перо, закрыть крышку чернильницы и проследовать на звук. Источником шума оказался юный товарищ, который дергал в соответствии с ему одному ведомым принципом за корешки книги, заглядывал на обложки, а затем с щелчком отправлял запыленных пленниц обратно в стройные ряды. Наблюдая со спины за варварскими действиями Уолкера, рыжий пройдоха кривил лицо и цыкал языком, привитая трепетность к фолиантам тревожила душу.       — Ты что-то конкретное ищешь? Помощь нужна?       — У нас есть справочники по технике дрессуры экзотических тварей? — не оборачиваясь, поинтересовался Аллен.       — Ты решил укрощать хищников или стать заклинателем?       — Да, есть тут один гремучий змий, — процедил англичанин, хлопая ладонью по очередной невинной страдалице, — которого собой не корми, дай только повыделоваться показательными выступлениями с обязательным членовредительством.       — Опять с Кандой поцапался, — усмехнулся ученик историка, подходя к другу и разворачивая того к себе, тем самым прекращая измывательства над букинистикой. — Ва! Живописно, однако!       Едва сдерживая улыбку, Лави разглядывал наливавшийся синевой ушиб на лбу мальчишки вкупе с разбухшим носом, украшенным вставленными в ноздри тканевыми жгутиками, подобно бивням моржа. Морж в свою очередь не разделял веселья балагура, воинственно шмыгая и буравя того недобрым взглядом.       — Ну полно, полно, — доброжелательно похлопал летописец по плечу подростка. — Не так страшен черт, как его малюют. Юу просто необычный человек, к нему нужен особый подход, и я к этому близок.       — К чему? К смертному одру? — гундосил юнец. — Я запомню. Когда этот индивид с тонкой душевной организацией, скованной в натуре закоренелого флибустьера, будет с практичностью мясника делать из тебя отбивную за то, что снова на него не так посмотрели, или «о, боже, ты дышишь слишком громко моим кислородом!», я не буду останавливать осатаневшего пса и мешать тебе постигать тонкости сего подхода.       — Раньше ты так болезненно не реагировал на его выпады.       — Раньше — это раньше, до того как… — запнулся разгоряченный экзорцист, — в общем, что было — то было. Я не обладаю ангельским терпением вечно сносить издевки, не собираюсь подставлять другую щеку.       — Таким обозленным я тебя видел, когда из-за неудачной миссии в глуши нам пришлось голодать три дня. Или, может, ты в другом плане голоден, оттого и взвинчен? — заговорщицки подвигал бровями хитрец.       Возмущенно фыркнув, Уолкер вновь отвернулся к полкам, увлеченно порхая пальцами по корешкам с вензелевыми буквами, старательно пряча лицо от проницательного взгляда друга.       — Чего скуксился как ученик воскресной школы?! Слушай. Если у мужчины в доме нет верной подруги, готовой его накормить, он отправляется подкрепиться в таверну. Ежели у него пусты карманы для оплаты снеди, то ничего другого не остается, как приготовить самому. И волки сыты, и овцы целы. Добро пожаловать в джентльменский клуб! — хихикнул Лави.       — Отстань от ребенка, займись делом, лентяй! — сотряс зал окрик старика.       — Иду, — обреченно пробурчал своему учителю будущий хронист, оставляя приятеля наедине. — Панда, ты стар, память уже подводит, но я должен тебе напомнить, что мы живем в просвещенное время. Боже, храни короля Эдуарда седьмого! А рабство отменили в одна тысяча восемьсот тридцать восьмом году!       — Поговори мне еще, паяц!       Под разлетавшиеся по библиотеке пререкания историков Аллен облегченно выдохнул, прикладываясь многострадальным лбом к дубовой полке.       — Какой стыд, — проскулил он.       — Все хорошо? — уточнил, откуда ни возьмись появившийся, Книгочей.       Вздрогнув и прекратив истязательства, подросток схватил первую попавшуюся под руку книгу и поспешил ретироваться, попутно рассыпаясь в любезностях:       — Все просто замечательно, благодарю! Доброго вечера! Хорошо потрудиться!       Не желая испытывать судьбу на новые «приятные» события дня, младший экзорцист решил пропустить ужин (на просторах североамериканского континента скончалась еще одна особь вымиравшего вида вересковых тетеревов) и самовольно заточился в своей комнате в обнимку с изречениями древнего китайского мыслителя, что скрывались в настолько же ветхом издании, впопыхах плененном при отступлении из чертогов знаний. Балансируя на грани нервного срыва и отчетливо осознавая, что более не выдержал бы ни одной реплики строптивого эгоиста, Уолкер не хотел окончательно озвереть на глазах всего честного народа и потерять человеческую личину. Обезумевшим дикарем, наплевав на все манеры, под отборную ругань он бы вцепился в холеную гриву восточного осла и вырывал бы зубами смачный шмоток его прогорклой плоти. Что вредный Канда непременно имел вкус прокисшего молока, Аллен ни на йоту не сомневался. Чем бы окончательно и бесповоротно опорочил свою репутацию благовоспитанного юноши и уподобился бы самодуру.       Но требовательный желудок воспринял эту весть в штыки и не счел нужным идти на поводу чести и достоинства хозяина. О чем беспрекословно заявил спазмами и громогласным урчанием. Извертевшись до полуночи в кровати и доведя себя до готовности уничтожения заветов философа в утробе, англичанин сдался и на цыпочках выбрался из комнаты. Тихой сапой он крался по темным коридорам, влекомый притягательными запахами еды, еще не успевшими развеяться сквозняком. В ту безлунную ночь еще одного человека мучила бессонница. Проклиная воображение и разум, что никак не отправлялся в царство Морфея, а предпочитал размышлять над бренностью бытия homo sapiens, юноша решительно отправился навстречу мраку замка. Рассекая прохладный воздух, путник стремительно продвигался к водопою, влекомый жаждой. Как заверял баснописец Лафонтен: «Все дороги ведут в Рим», так и в стенах штаба звучало слегка измененное: «Все коридоры ведут в столовую».       — Обжираешь втихаря весь орден, саранча? — хриплый голос нарушил романтичность обстановки кухни, где под пляшущими тенями в свете одинокой свечи в блаженстве пребывал мальчишка.       Аллен уже было распахнул губы, чтобы произнести речь достойную самого лучшего представителя адвокатской палаты Британии, но неопровержимые доказательства в лице сжатого в страстных объятьях котелка, застывшей в воздухе занесенной ложки в его руке и перепачканной в восхитительном рагу мордашки (повар индус Джери — посланник небес и личный идол юнца) говорили сами за себя. То ли благодарность бездонного желудка за ночную трапезу, отдававшаяся приятной негой в каждой клеточке тела, то ли необычный домашний образ азиата, — растрепанные волосы, плавно спадавшие на плечи мерцающим пологом чёрного шелка, тёплая кофта грубой вязки, свободно укутавшая фигуру, простые льняные брюки, мягкие мокасины с витиеватыми узорами (подарок дотошного учителя, прихваченный из путешествия по стране бизонов и индейцев) вместо тяжёлых сапог обитых металлом, неясный свет сгладил черты уставшего лица и плясал игривыми всполохами в глубинах синевы глаз, — привели подростка к близости душевной гармонии, успокоив нервы. Посему, задушив в зародыше привычку отвечать тому исключительно в язвительной манере, Уолкер почти мирно спросил:       — Ты за мной следишь? Меня уже настораживает этот нездоровый интерес к моей скромной персоне. Может, пора тебе наведаться в лазарет?       — Сдался ты мне! Много о себе возомнил, недомерок! Я за водой пришёл. Кто ж знал, что тебе мало днём жрать за целый полк, так ещё и по ночам харя не треснула брюхо набивать за казенный счёт, — стоило Канде открыть рот, как вся полуночная магия бесследно рассеялась.       — Ты водички пришёл попить?! Вот и пей! Молча! Приятно захлебнуться! — попытка установления шаткого перемирия провалилась в тартарары.       — Горошину забыл спросить, что мне делать! Приятно обосраться! Чтоб тебя разорвало от обжорства, — с этим «благим» напутствием ближнему Юу схватил кувшин и скрылся в темноте.       — Пусть тебя баргест* напугает до потери речи, — словно заклинание проговорил мальчишка, махнув ложкой вслед неприятелю, будто волшебной палочкой.