Смирение
Смиренных возвышает Господь, а нечестивых унижает до земли.
Небольшая часовня при штабе ордена не могла ранее похвастаться такой популярностью среди обитателей. Комуи Ли, заступив на должность смотрителя, не стал требовать от своих подчиненных повального причащения, считая общение с Господом личным делом каждого. Сам же он больше веровал в свои силы и силы науки, чем в благодатное проведение. Однако за благополучие сестры готов был стирать колени в кровь перед любым алтарем. Под сводами капеллы собрался весь состав Европейского подразделения. Разместившись вдоль лавок, орденцы смиренно опустили головы, внимая проповеди кардинала. Его твердый голос витал над божьими детьми, вызывая у кого-то трепет, у кого-то покорность, у кого-то затаенный страх. Убранство молельни было настолько скромным, что яркая мантия милорда ослепляла прихожан. В задних рядах, укрывшись за спинами собратьев от глаз руководства, стояла троица приятелей. В руках каждого покоилась Библия, по ее состоянию можно было понять о взаимоотношениях экзорцистов с Всевышним. Потертая книга Аллена говорила о том, что мальчишка часто к ней обращался, хотя никогда не молил за себя, считая недостойным взгляда Создателя. А вот о спасении и здоровье ближних украдкой юнец просил Деву Марию. Никогда не знавший материнской любви, он искренне верил, что именно Она, земная мать Христа, способна на всеобъемлющую заботу о неразумных детях. Книга в крепком кожаном переплете с загнутыми страничками, которые кое-где были испачканы капельками чернил, сообщала об интересе хозяина к ее содержанию. Лави как истинный летописец питал к Библии помимо духовного любопытства, еще и любознательность мастера своего дела. Найдя ее занятным образцом человеческой мысли, он прочел этот труд от корки до корки, пытаясь отделить исторические события от религиозных вымыслов. Нельзя сказать, что ученик историка был атеистом, скорее разумным верующим, который не тревожил Творца по пустякам, полагаясь исключительно на себя, но в то же время откровенно не богохульствовал, надеясь, что Отец взирает на его неправедные деяния сквозь пальцы. Аккуратный, чистый и свежий томик в руках азиата говорил не о стремлении к порядку его обладателя, а о нежелании им пользоваться. Да, отношения Канды и Всевышнего носили нейтралитет. Юу не поминал худым словом, на его взгляд, холодного и равнодушного к жестокости Создателя, предпочитая, чтобы тот его также не трогал святыми дланями, напрочь забыв о существовании хмурого раба в Своей вотчине.Pater noster, qui ts in caelis, Sanctriticetur nomen Tuum.
Неожиданное урчание огласило задние ряды, вливаясь в общий хор голосов. — Нам и органа не надо, когда тут такой вой подбитого кита, — тихо проговорил длинноволосый ворчун. — Ты не мог промолчать? — также тихо возмутился покрасневший англичанин. — Я голоден, ничего не могу поделать. — А когда ты не голоден, проглот? — задал риторический вопрос оппонент. — У тебя не чрево, а бездонная яма. — Я много ем потому, что расту! — пыхтел уязвлённый мальчишка. — Куда ж еще?! — театрально удивился повеса, стоявший между спорщиками. — Смилуйся над несчастными дамами, пища явно идет не в тот рост. — Лави! — достаточно громко вскрикнул Аллен, ошарашенный шуткой бесстыдника. После чего сразу последовало шипение Линали, призывавшее незамедлительно прекратить болтовню в храме Господнем. Смерив всех троих укоризненным взглядом, девушка отвернулась, возвращаясь к прерванной молитве.Panem nostrum quotidianum da nobis hodie. Et dimitte nobis debita nostra, sicut et nos dimittimus debitoribus nostris.*
— Столь быстрый обмен веществ не может быть вызван просто взрослением, — с умным видом прошептал ученик историка. — Не в коня корм, — поддакнул ему Канда. Уолкер закатил глаза, мысленно пытаясь заставить свой желудок прекратить издавать любовные серенады творениям Джери. — Как вы думаете, коллега, — продолжил потешаться рыжий «профессор», — может ли чрезмерный голод при астеничном телосложении быть вызван неизученным заболеванием? — Я всегда говорил, что он нажил себе солитера, — припечатал Юу. — Нет у меня глистов! — воскликнул потерявший терпение юнец. Очередное шипение разъяренной кобры и убийственный взгляд васильковых глаз пригвоздили троицу к месту. Китаянка поджала губы, медленно вдыхая и выдыхая, весь ее воинственный облик не предвещал ничего хорошего возмутителям спокойствия. — Amen, — синхронно обронили юноши, утыкаясь в книги и напуская на себя крайне смиренный вид. Тем временем речь господина кардинала подошла к своему концу, и многоголосый хор орденцев, молившихся вместе с ним, затих. Лави, резво захлопнув Библию, толкнул в бок, еще сопевшего от обиды на измывательства над его персоной, англичанина и быстро проговорил: — Господа, предлагаю незамедлительно отступить перед лицом непобедимого врага. Они уже двинулись к выходу из часовни, как дерзкий мальчишка язвительно поинтересовался: — Баканда, неужели и ты трусливо бежишь с поля битвы? — Лучший бой — это бой, который не состоялся, — философски ответил соперник, ловко обгоняя других прихожан. Поблагодарив Его Высокопреосвященство за одухотворенную проповедь, мисс Ли собиралась совершить акт возмездия, но оглядев толпу, не смогла найти ни белоснежную, ни медную, ни угольную макушку. — Как сквозь землю провалились, черти, — негодующе вымолвила китаянка, затем, спохватившись, где именно она находилась, перекрестилась. Смирение постигал и Комуи, уже третьи сутки, стиснув зубы и отринув гордость, выносил он присутствие Рувелье в своем кабинете. Тот же вполне по-хозяйски занял стол руководителя центрального управления, попивал «Эрл Грей» из личных закромов Ривера и дотошно копошился в казначейских книгах. Ли вздыхал, мысленно посылал на голову оккупанта проклятья, но стоически терпел ухмылки Малкольма, которыми тот награждал китайца на каждый его протяжный вдох. Инспектор подчас отрывал очи от цифр, поглаживал усы, произносил сакральное «Так-так» и делал пометки в своем блокноте. В эти моменты смотритель обливался холодным потом, а кремовый галстук, украшавший его шею по случаю официального приема гостей, казался ничем иным, как удавкой. Нет, ужас молодой управляющий испытывал не перед нелицеприятной персоной. Рувелье хоть не отличался благодушием, но и не был настроен четвертовать ученого на месте. Страшился же мужчина скрупулёзности и усердия, с которыми принялся за проверку визитатор. Хитрый китаец не был чист на руку, а зная репутацию британца, как преданного пса Ватикана, у него не было причин не бояться, что его махинации могут разоблачить. Комуи не слыл ни убийцей, ни предателем, ни похотливым осквернителем благородных жен, посему считал мелкое воровство не таким уж тяжелым грехом, за который непременно ему было бы суждено гореть в огненной Геенне. Все что он делал, он делал ради единственного дорогого человека. Ли не витал в облаках, не питал необоснованных надежд, наоборот, он был реалистом и трезво смотрел на свое шаткое положение. В один прекрасный день удача могла отвернуться от их семьи, и рука что кормила, поила и давала кров, могла с той же легкостью стереть их с лица земли. Тогда им придётся бежать, возможно, в Новый Свет, ища спасения. Чтобы закрывать рты и открывать двери потребуются средства, на церковное жалование особо не развернешься. Поэтому смотритель подделывал отчеты, уводя из содержания ордена небольшие суммы, чем, конечно, не гордился, но этого требовали обстоятельства. Он больше не подведет сестру. Если с ним что-то случится, то у Линали будет и приданое, и защита. Опасения истончали нервы мужчины, еще и отсутствие любимого напитка переполняло чашу отчаяния, грозившую перелиться через край. Младшая Ли наотрез отказалась пересекать порог комнаты, пока в ней обосновался инспектор, поэтому о бесподобном кофе, который готовила эта нимфа, брат мог только мечтать. Дойдя до изнеможения, граничащего с обмороком, Комуи нашел предлог в виде закончившейся воды в графине и поспешил покинуть кабинет. Смотритель понимал, что поступает противоречиво и не совсем честно по отношению к Юу, но ему позарез необходимо было сбить запал ревизора, а другого выхода, как подсунуть под нос бульдогу совета его проступок, китаец не видел. Он был очень благодарен и обязан Канде за то, что тот, по сути, заменил его малышке опору, которой должен был быть он, пока она взрослела в стенах управления. И теперь он вновь собирался прибегнуть к помощи азиата, как-нибудь в будущем он с ним непременно сочтется. Канда был смирен. Он безропотно выполнял приказ начальства, помогая разбирать документы в кабинете шэньши. Он промолчал, когда Комуи вызвал его и, встретив перед дверями, сбивчиво попросил побыть рядом, он молчал, когда они вместе зашли в помещение и заняли диван, он молчал, когда Малкольм со звоном поставил чашку на блюдце, едва ее не разбив, он молчал, когда мелко подрагивавшие руки китайца передавали ему бумаги, он молчал, осознавая себя клинком между молотом и наковальней. Нет, его богатый на ругательства словарный запас вмиг не оскудел, просто экзорцист вопреки мнению одного вшивого седого джентльмена не был тугодумом. Что ж, ранее он был щитом сестры от Рувелье, теперь к его услугам прибег и брат. С легкой иронией юноша отметил про себя, что в обоих Ли все же течет одна кровь. Смотритель спускал с рук вспыльчивому воину его крутой нрав, а также их с Уолкером несдержанность в выяснениях отношений, которые порой заканчивалась прорехами в содержании ордена. То соперники в горячке спора снесли перегородки, то вышибли пару дверей, то порезали портьеры, то перебили посуду, — всячески наносили урон имуществу церкви похуже термитов, постоянно пожиравших деревянный настил в часовне. Поэтому Юу изнемогал от тоски, но с прямой спиной и гордо поднятой головой продолжал бездумно раскладывать листы по папкам. Не видать ему миссии до завершения ревизии как своих ушей.Покаяние
Услышав сие, Иисус говорит им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию.
Господин кардинал не представлял, какое не паханое поле деятельности перед ним раскинулось. Решив возложить на себя обязанность исповедника, он, целый день не покидая часовни, выслушивал грехи орденцев, а людской реке конца и края было не видно. Прихожане каялись в мелких прегрешениях, пагубных мыслях, унынии и отчаянии, охватившем их, в потере веры в уготованный путь. С благодатной одухотворенностью Шефре находил слова утешения для каждого заблудшего во мраке земной жизни. После обеда под своды капеллы шагнул совсем еще юный экзорцист с посеребренной головой. Мальчик тихонько, словно крадучись, скользнул в исповедальню, преклонил колени, вздохнул и робко вымолвил: — In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.** — Господь да будет в сердце твоем, чтобы искренно исповедовать свои грехи от последней исповеди, — произнес ласково кардинал, подбадривая мальчика. — Моя последняя исповедь была полгода назад. С тех пор мои грехи таковы: я сквернословлю, иногда очень злые слова слетают с моих губ, за что мне стыдно и тягостно. Я позволяю себе страшные мысли — желать злоключений на голову одному человеку. Мы не можем найти общий язык, он задирает меня, я отвечаю, даже сам его подначиваю. Он не плохой человек, но со скверным характером, ко всему придерется. Порой я теряю контроль и грежу, как убиваю его, — осекся экзорцист, осеняя себя крестным знамением. — Ты искренне желаешь смерти этому человеку? — Нет, что вы, Преподобный Отец! — испуганно вскрикнул юнец. — Дьявол искушает тебя, подталкивая душу к гневу. А в нем, дитя, можно потерять частицу света. Чем вызвана твоя ненависть к нему? — Он, он… — тяжело вздохнул кающийся. — Он напыщенный самовлюбленный индюк, для него я букашка, об которую можно ноги вытирать. То он вечно фыркает на меня, то вообще не замечает, будто я пустое место. Я просто не могу снести подобного обращения от него, готов нос ему утереть, гордецу этому. Возомнил о себе невесть что. Подумаешь, он лучше владеет мечом, подумаешь, у него больше опыта, подумаешь, он старше, подумаешь, краше, подумаешь, он чаще оказывается прав, поду-ма-ешь… — все тише и тише звучал звонкий голос, теряя запал. — Это я гордец. — Видишь, сын мой, лукавые мысли тебя терзают, заставляя затмевать разум гордыней. Не ненависть ты питаешь, а зависть кормишь в своей душе. Отринь жажду перенять чужие блага, ибо не знаешь ты, чем заслужил он их, и какой крест несет тот человек. Возлюби ближнего своего как самого себя. Очистив душу от скверны, ты постигнешь покой. И именно он поможет тебе идти своим путем, не оглядываясь на чужой, развивать свои навыки. Тогда и тот человек найдет тебя равным себе, примет тебя как друга. — Это будет тяжелый путь сквозь тернии. — Есть еще что-то, в чем ты готов покаяться? — О, Преподобный Отец, я очень грешен, и мой тяжкий грех — чревоугодие, — проскулил юноша, утыкаясь лбом в ладони. — Эта сильная страсть имеет опору в нашей природе. То, что ты осознаешь свой грех — половина пути. Противостоять чревоугодию, как и всякой другой страсти, нужно всяческим противлением ей. Страсть умоляется только по мере сопротивления ей. По мере уступок она растет и крепнет в человеке. — Господи, помилуй меня грешного. — Бог, Отец милосердия, смертью и воскрешением Сына своего примиривший мир с Собою и ниспославший Духа Святого для отпущения грехов, посредством Церкви Своей пусть дарует тебе прощение и мир. И я отпускаю тебе грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — совершив крестное знамение, кардинал продолжил. — Иди с миром и служи Господу. — Благодарение Богу, — шепнул юноша, покидая исповедальню. «Обилие благ земных распускает даже столь юных созданий, отвлекая от благ духовных. Необходима твердая рука и решительные меры, чтоб вернуть на путь истинный детей», — подумал Его Высокопреосвященство, обтирая уставшее лицо платком. — In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen,** — нарушил тишину исповедальни новый прихожанин. — Преподобный Отец, я очень давно не исповедовался, и у меня накопился большой должок перед Господом. — Говори, сын мой, никогда не поздно покаяться в своих прегрешениях. — Даже не знаю с чего начать, — виновато проговорил парень. — Пожалуй, сначала. Когда я был совсем сопливым, то уронил в кадку с водой книгу старика, а когда он меня спросил, кто это сделал, то, конечно же, я соврал, сказав, что понятия не имею, как она туда плюхнулась, и он сам виноват, что положил ее плохо. Мне тогда от старика еще как влетело, даже сидеть больно было, но это, наверное, не считается Божьим наказанием за ложь. Да? А через месяца два я стащил у него из кошеля пару монет, из вредности, ну знаете, в отместку, так сказать. А потом и потерял их, вот такой я неудачник, — раздался натянутый смех посетителя за занавесом. — Ой, а один раз старик повел меня в одно поместье, где нам нужно было вести записи приема важных господ. Знаете, там так все сияло чистотой, везде позолота, всякие картины дорогущие. Мне старик строго велел, вообще ничего не трогать и рта не разевать, никому не досаждать. А меня нужда скрутила, по малому. Я и постеснялся кого-то из вышколенных слуг спросить, думал, сам найду. Ну, вышел в сад, а там этот кустовой лабиринт, клумбы с цветами, дорожки с гравием, только павлинов не хватало. Я, наверное, с полчаса по этой ухоженной территории метался, как пчелой ужаленный, а в центре этого зеленого великолепия — фонтан, ну я и не выдержал, и туда, ну, справил нужду. А в том фонтане какие-то диковинные карпы плавали, и они, как давай, пузом кверху всплывать. Я так труханул… «Да, вечер обещает быть долгим», — мелькнула страдальческая мысль в голове кардинала. Мистер Ли нервно покусывал уголки губ, то и дело отхлебывая горький напиток из чашки. Усталость и напряжение настолько вымотали мужчину, что только кофе мог хоть как-то держать его на ногах, и пусть даже приготовленный заботливыми руками повара, а не нежными ручками его милой сестры. Под шорох бумаг, в которых копошился инспектор за столом и Канда, занявший диван, смотритель бездумно вглядывался в окно, не различая пейзажа за ним. Мелкий дождь прокладывал мокрые дорожки на мутных стеклах. Сам не осознавая этого, Комуи стал следить за синим пятном, медленно скользившим по весенней распутице сада, что раскинулся перед замком. По мере концентрации взгляда пятно начало приобретать очертания купола зонта и двух фигур, укрывшихся под его синью. Фигуры, тесно прижавшиеся под защитой зонта, принадлежали юноше и девушке. «Да уж, только истинные романтики могли покинуть кров в такое ненастье», — легкая улыбка коснулась искусанных губ. В ту минуту Ли даже позавидовал безмятежности юных душ. Хотел бы и он сейчас забыться в первых любовных страстях, а не чахнуть в оковах бюрократии. Неожиданно порыв ветра качнул купол, приоткрывая загадку персон таинственной парочки. Ветер-негодник взъерошил белоснежные прядки волос юноши и игриво взметнул лиловые ленты в темных локонах девушки. Доля секунды, и мальчишка крепче перехватил ручку зонта, вновь скрывая под его синью себя и свою спутницу от любопытных глаз. Но и этого краткого мига китайцу хватило, чтоб узнать гулявших под дождем. Поперхнувшись кофе, смотритель резво обернулся к своим гостям. — Не пора ли нам устроить пятичасовое чаепитие и немного передохнуть? — бодро поинтересовался он. — Пойду, распоряжусь, подать чай, молоко и десерт. Что-нибудь особенное желаете, господа? «Яду», — мысленно простонал Юу. Рувелье лишь удивленно приподнял брови. — Что ж, я мигом, — улыбнулся Ли и опрометью покинул помещение. «Куда это он так прытко ретировался?» — задался вопросом инспектор. Он даже хотел пошутить над неожиданной расторопностью хозяина кабинета, которого будто блохи искусали, но наткнувшись на непробиваемое лицо молодого экзорциста, понял, что юмор будет не оценен. Повисла гнетущая тишина. Присутствие сосредоточенного парня тягостно довлело над Рувелье, заставляя того отвлекаться от документов. Этот китайский прохвост знал, чем его стращать — грехом, взятым на душу. Грехом, что не будет ему отпущен, как бы тот не каялся. Грехом более тяжким, чем смертоубийство. Грехом, поправшим незыблемость величия Господа и Его деяний. Ибо только Создатель способен вдыхать жизнь в детей своих, только Творец распоряжается душами. Отец — созидатель всего сущего на земле, а человек лишь ничтожный исполнитель Его воли. Род Рувелье, испокон веков присягнувший церкви, с молчаливого одобрения совета совершил святотатство, используя дьявольские знания еретиков-некромантов. Веками ради священной войны его семья не жалела своих отпрысков для опытов, а затем и чужих детей. Они пытались продлевать жизни гибнувших воинов, лечить смертельные раны, воскрешать мертвых экзорцистов, насильно приживить осколки чистой силы простым смертным. В надежде сохранить редеющее войско Ватикана, его предки далеко шагнули за границы дозволенного. Как у лекарей, у каждого из праотцов было свое кладбище за спиной, в котором покоились сгинувшие в муках сотни испытуемых. Его личное кладбище пока не имело столь внушительных размеров, но в нем нашли свое пристанище двое его сыновей, так и не ставших новыми экзорцистами. Сила, не принадлежавшая им, так и не приняла юношей как носителей, отринула прочь их тела, уничтожив души. Но судьба вознаградила Малкольма, а может, прокляла, посулив призрачную удачу. По его протекции проект «Второй экзорцист» возглавила семья Чанов. Тесная работа с древним китайским родом ученых дала два плода — один, сгнивший изнутри и канувший в Лету, другой же выживший вопреки всему. И этот плод, взращенный в застенках подземелья Азиатского подразделения и возмужавший в стенах обители Черного ордена, был тем яблоком от древа познания, вкусив которое инспектор закрыл перед собой врата рая навечно. Ибо было это яблоко еще одним первородным грехом всего человечества, запретным знанием Господа. Детище — не рожденное, не благословлённое дланью Творца, а созданное Его рабом. Вглядываясь в бездну синевы глаз Канды, Рувелье в очередной раз размышлял, удалось ли им соткать бессмертную душу юноши, либо их познаний хватило только на бренную оболочку. А может, они и сами не ведают, кого сотворили своими руками. — Domine lesu Christe, Fili Dei, miserere mei, peccatoris, *** — беззвучно прошептали губы инспектора. Уолкер развешивал намокший под дождем плащ на спинке стула, как его прервал стук в дверь. — Да, войдите, — произнес юный англичанин. На пороге его комнаты показался смотритель. — Аллен, доброго вечера! Не отвлекаю? Мальчик помотал головой, удивленно рассматривая нежданного визитера. Затем спохватившись, что ведет себя невежливо, он приглашающе указал на гостевой стул. — Не беспокойся, я вот зачем заглянул. Ты не мог бы мне оказать любезность — немного помочь? — Конечно, господин Ли! — с энтузиазмом подтвердил мальчишка. Руководитель центрального управления в сопровождении юного экзорциста прошли по закоулкам обители, завернули в крыло, где располагались кабинеты научного отдела. В дальнем углу одного из них под столом нашлись два ящика, плотно прикрытых досками. Именно за этими ящиками пришли мужчина и мальчик. Каждый из них подхватил по таинственной таре, и снова спутники пустились в путь по коридорам замка. Аллен мысленно гадал, что же скрывается в столь увесистой ноше. Смотритель шествовал впереди, увлекая мальчика за собой. Они спустились по винтовой лестнице на нижние нежилые этажи. Замок был стар и за свою долгую историю претерпел ряд перестроек, превращаясь в лабиринт Минотавра. Каждый из хозяев вносил свои изменения во внешнее и внутренне убранство здания, а также пристраивал новые крылья к старой башне. Поговаривали, что под замком раскинулась целая система туннелей и шпионских ходов, которая использовалась жильцами во время осад цитадели врагами в средневековье. Но обитатели ордена туда не спускались, страшась заплутать в них. И англичанин даже не представлял себе, что привело сюда главу Европейского подразделения. — Господин Ли, а можно поинтересоваться, куда мы следуем? — не выдержал и спросил юноша. — Понимаешь, Венхам очень озабочен тем, что в его лаборатории разбросаны детали для моих изобретений. И если они попадутся на глаза сэру кардиналу, это может пагубно отразится на результатах проверки. Хотя я не понимаю его опасений, будто я чем-то преступным занимаюсь, а не наукой, — искренне недоумевал ученый. — Вот улучив момент, я и решил, поддавшись его уговорам, на время их припрятать. Аллен, припомнив, к каким последствиям приводили эти изобретения ученого, понимающе хмыкнул. А вспомнить было что: то эти чудо техники едва не искалечили и так раненых искателей в лазарете, а должны были помогать сестрам милосердия, то чуть не обрушили крышу на головы несчастных обитателей, а должны были латать ее, то чуть не вызвали пожар, когда чистили дымоходы, а едва не испортили все продовольствие, когда травили крыс. Прока от них было куда меньше, чем урона. Но смотритель горячо любил своих детищ и всей душой верил в то, что все его изыскания обретут успех, непременно облегчив жизнь человечества. Вот только прототипы постоянно выходили из строя, грозясь кого-нибудь убить, на худой конец покалечить. Но, по мнению Ли, таков тернистый путь науки, так сказать, издержки прогресса. Поэтому орденцы в суеверном страхе крестились, когда Комуи вновь скрывался в лаборатории, подобно Виктору Франкенштейну, творя новых монстров. — Никто не понимает моего стремления. Хотя нет, генерал Кросс не раз разделял мое мнение, — продолжал сетовать на тяжелую судьбу местный гений. — Боюсь спросить, учитель поддерживал вас до того, как просил занять ему фунт другой, или после? Сократ ему друг, но фунт дороже. — Не могу не согласиться, — усмехнулся Ли, остановившись перед массивной деревянной дверью с проржавевшими петлями. — Подсоби. Мужчина и мальчик дружно налегли плечами на дверь, та со скрипом поддалась. Из помещения сразу дохнуло затхлостью и сыростью. Никаких источников света в комнате не было, чтобы разогнать кромешную тьму. — Минуточку, — проговорил китаец, поставив на порог свою ношу и достав из ящика керосиновую лампу. Чиркнув спичкой, смотритель аккуратно поджег фитиль. Бледный огонек затеплился в недрах лампы, едва освещая пространство на расстоянии вытянутой руки. Комуи прошел в комнату, водрузив свой ящик на грубо сколоченный стол. Затем и мальчик шагнул в помещение, практически на ощупь опустил ношу на какую-то лавку. Разминая уставшие руки, Аллен пытался разглядеть, где он находился. Тени от пламени плясали на каменных сводах. Тусклый свет выхватывал из темноты очертания столов, стульев, жаровни, каких-то клеток и цепей, отсыревших факелов в кольцах, ввинченных в стены. Взгляд мальчишки упал на стул, стоявший в нескольких футах от него. Это был массивный, добротный деревянный стул со спинкой и с подлокотниками, правда, и там, и там виднелись металлические обручи, покрытые ржавчиной. По мере разглядывания этого предмета мебели глаза Уолкера округлялись. — Да, не самый приятный интерьер, — подтвердил смотритель, заметив состояние спутника. — Это пыточная. Давно пора от всего этого избавиться, да вот руки не доходят. Много дел навалилось как-то, да еще и эта проверка. Ну что ж, мои комуринчики, побудьте здесь. Папочка за вами вернется, — на этих словах Ли любовно похлопал ладонью по крышке ящика. Будь воля Аллена, он бы замуровал здесь этих чудовищ вместе с орудиями людской жестокости. Мальчик отступил от жуткого стула, к которому когда-то давно приковывали несчастных неугодных церкви, чтобы потом часами истязать, заставляя признаться во всех смертных грехах. Но неожиданно англичанин спиной уперся во что-то холодное и высокое. Он оглянулся, за спиной мальчика возвышался саркофаг, смотревший на него ликом женщины. Отпрыгнув от «железной девы» как от огня, он чуть не сбил с ног мужчину. Комуи приобнял юного экзорциста за плечи и разрушил гнетущую тишину: — Инквизиторы были те еще затейники и место удачное подобрали. Здесь люди могли сутками мучительно кричать, но звуки терялись в подземелье, не беспокоя хозяев замка, — почувствовав, как тело мальчика под его руками вздрогнуло, он поспешил разъяснить свою мысль. — Их бы рвение да в правильное русло. Я не разделяю подобных взглядов и считаю, что это самые темные времена истории. Вдруг ты не так истолкуешь мои слова. Наслушаешься баек Венхама о том, что я тут пытаю до смерти ухажеров Линали, — сухо усмехнулся смотритель и подтолкнул спутника к выходу. — Пойдем. К огромному облегчению Уолкера они покинули страшную комнату и захлопнули тяжелую дверь, отгораживаясь от отголосков карнавала смерти, когда-то царившего в пыточной. Ли снова возглавил их шествие, быстро и уверенно шагая по сумрачным туннелям. — Аллен, смотри не отставай, а то заблудишься в этих коридорах навечно, и через десятилетия мы найдем твои истлевшие кости, — обронил Комуи, заворачивая за угол, лишь фалды белого халата мелькнули. «Каюсь, внял, уразумел!» — с ужасом подумал мальчик, догоняя начальника.Борьба со страстями
Порабощенный низкими страстями плоти походит на возницу, который упал с колесницы и влечется по земле вожжами, опутавшими его.
Новый день встретил орденцев новыми правилами, введенными сердобольным кардиналом, стремившимся взять под свое крыло порабощённых страстями неразумных детей. Поняв, что излишние блага развращают души паствы, он взялся за сокращение расходов, на его взгляд, в праздных статьях. Тело нужно держать в ежовых рукавицах, думать о покаянии и смирении, заботиться о духовном росте, а не земных наслаждениях. Искоренение пороков задело и небезызвестную троицу экзорцистов. Обреченность легла на чело юного англичанина, когда он лицом к лицу столкнулся с тяжестью бытия. Направившись в благодушном состоянии в храм блаженства, который представляла собой столовая для мальчика, Аллен горько разочаровался. — Прости, птенчик мой, — развел руками повар Джери, — но порадовать тебя кулинарными изысками я не могу. Трапеза отныне будет постной и без излишеств, таков приказ свыше. Овсянки? Я так уж и быть, пока никто не видит, кину тебе в мисочку кусочек масла. — Пять тарелок и воды… графин, — словно приказ о своей казни, поникшим голосом произнес побледневший юнец. В уныние впал всегда радостный повеса Лави. Подперев голову ладонью, он тяжко вздыхал, оставлял кляксы на листах, за что получал упреки от учителя. — Хватит уже киснуть, займись делом, — сетовал старик. — Панда, совсем-совсем никого не выпустят из замка на выходных? В городе же ярмарка, дамы в парадных платьицах прогуливаются, юбочки шуршат, ленточки колышутся. Ну хотя бы одним глазком, одним шажком? — Нет, велено никому не покидать обитель без указа кардинала. Никаких тебе шатаний по городу. Наведи порядок уже в походных записях, — разбил вдребезги крохотную надежду рыжего балагура Книгочей. Воздев руку ввысь, будущий историк трепетно продекламировал:«И заточен в потемках кабинета, Я всей душой унылой впить готов. Последний луч рассеянного света, Последний запах сохнущих цветов. Прелестница-Весна не слышит зова: О где ты, чародейка юных лет? Взываю и рыдаю — и ни слова, Ни слова не доносится в ответ!»****
— Не паясничай, страдалец, — припечатал черствый старик, подкладывая ученику все новые и новые записи для разбора. На другом конце замка Канда пребывал в гневе. Вознамерившись поддаться своей маленькой слабости — понежиться в ванне, в спокойствии полениться, расслабиться, позабыв дневную суету, и как следует промыть длинные волосы в отваре трав — азиат наткнулся на запертую на увесистый замок дверь купальни. Чертыхаясь себе под нос, Юу отправился к смотрителю с яростным вопросом: «Какого черта?». На что шэньши ободряюще похлопал юношу по плечу и произнес: «Сожалею, но волею наших высокопоставленных гостей мы перешли в режим экономии как водных, так и угольных ресурсов. Только душевая. Мужайся». Встретившись в библиотеке, приятели думали каждый о своем. — Жаркое, запеканка, ростбиф, яблочный пирог… — мечтательно вздыхал Уолкер, то и дело отправляя в рот белые кубики сахара из своих тайных запасов. — Духовно сыт не будешь. — Агата, Лесси, Мадлин… — горестно сетовал Лави. — Скупердяи, — обиженно пыхтел Юу. — Что Баканда, и на тебя управа нашлась? Нашу русалку вышвырнули на берег, — поддел соперника голодный, оттого и недовольный мальчишка. — Помалкивай, бледная поганка! Тебе слова не давали, — нашелся сразу с ответом не менее недовольный недруг. — А я должен еще у тебя и разрешение спрашивать, чтобы что-то говорить? Не слишком ли ты о себе высокого мнения? — Но явно не ровня всякой сопливой ребятне. — Ах так! — завелся англичанин. — Это я не опущусь до общения со всяким сбродом! — Тоже мне, благородная особа нашлась местного подзаборного замеса, — сверкнул глазами вмиг подобравшийся и готовый к схватке азиат. — Лави, — гордо вздернув голову, мальчик обратился к помалкивавшему другу, сидевшему в кресле между оппонентами. — Передай этому гордецу, что наличие узкого разреза глаз и умение махать мечом не делает его потомственным самураем. — Усаги, сообщи этому выскочке, что времена короля Артура и круглого стола закончились, и в рыцари его никто не посвятит. Пусть не пыжится! — Погодите! Я вам что телеграф?! Тогда извольте платить, господа, — возмутился ученик историка. — Ну же! Юный англичанин цыкнул и покопался в карманах брюк, выудив оттуда горсть монет. — Уж лучше я буду устаревшим и непризнанным рыцарем, чем признанным грубияном, — высказался юнец, бросив десяток пенсов в распахнутую ладонь рыжего приятеля. — Многоуважаемый мистер Канда, вам телеграмма, — с шутовским поклоном торжественно сообщил Лави. — Смотри не лопни от напыщенности, сэр мисок и поварешек, — отчеканил азиат, в свою очередь швырнув в подставленные ладони балагура несколько звонких монет. — Мистер Уолкер, получите телеграмму, — улыбаясь, произнес летописец. — Куда мне до вашего высокомерия?! Будете так задирать нос, ненароком споткнетесь и познакомите вашу драгоценную физиономию с брусчаткой, — под звон монет парировал мальчишка. — Мистер Канда. — Чего ждать? Я могу хоть прямо сейчас познакомить чью-то наглую рожу со столешницей. — Это уже габаритная посылка. С вас три шиллинга и четыре пенса, — призадумавшись, сказал повеса. — У тебя иудеев в роду не было? — в один голос изумились спорщики. — Как быстро вы, однако, находите общий язык, — прижимая к груди кулаки с заработанными пенсами, бросил через плечо рыжий плут и быстро ретировался из библиотеки. Несколько минут молодым людям понадобилось, чтобы понять, что их бесчестно обокрали средь белого дня. Переглянувшись, два воина молниеносно бросились за скрывшимся жуликом. Перед Книгочеем, спокойно шествовавшим в библиотеку, сначала пролетел его ученик огненным всполохом, затем, едва не задев, пронесся бело-черный ураган. — Замри, проклятый Усаги! — Покайся, сребролюбец! Отскочив с прохода, старик подбоченился и прокряхтел: — Александр Македонский, будучи чуть старше этих балбесов, Фивы и Персию покорил, а они, как дети малые, в салочки не наигрались. O tempora! O mores! *****