Яблоко раздора

      Изящные руки мисс Ли порхали по трепетным белоснежным колокольчикам ландыша, преподнесённого ранним утром заботливым братом, который не весть где достал эти первые цветы в поглощённой весенней распутицей Англии. Взгляд же девушки был отстраненным и мечтательным, однако ее мысли были направлены не на доброту и усердие Комуи, с которыми тот пытался порадовать свой бриллиант сердца. Перед ее взором рисовался иной образ, такой же трепетный и белоснежный, ранимый и молодой, но в то же время сильный и стойкий, как эти первоцветы, что ежегодно пробиваются сквозь ледяную толщу к свету. Томно вздохнув, леди оперлась ладонями о подоконник и выглянула в окно. Она не замечала хмурившегося неба, потоки талой воды, смешавшиеся с грунтом и превращавшие тропинки сада в непроходимые топи, сырой ветер, шкодливо терзавший оголенные ветви деревьев. Нет, ее мир пестрел другими красками: прозрачной синевой, что едва виднелась сквозь прорехи кучевых облаков, свежей зеленью первых листочков, скромно появлявшихся из почек, черным росчерком ласточек, со звонким чириканьем метавшихся под крышей замка. Ее душа пела, вбирая в себя увертюру весны. Очередной раз глубоко вздохнув, Линали нежно улыбнулась, легко оттолкнулась от подоконника и закружилась по небольшой комнатке, раскинув руки в стороны, словно собиралась то ли взлететь, подобно райской птице, то ли обнять весь мир. Под звонкий смех она плюхнулась на кровать, примяв разметавшиеся юбки платья. Запустив руку под подушку, достала маленький томик сонет, прижав его к груди, опустила веки и произнесла:

«Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты. Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой?»*

      Присев, мисс Ли приложила тонкие пальцы к губам​ и с расстановками прошептала:       — Миссис Линали Уолкер, — девушка довольно кивнула, а румянец незамедлительно залил ее щеки.       «Сегодня начинается новый виток в моей жизни, и никто не помешает мне и моему счастью. Ни gege, ни Канда, ни граф, ни тысячи акум. К черту нравоучения, к черту ваши приличия! Если Аллену не позволяет его воспитанность и благородство сделать первый шаг, то я подтолкну его к действиям, в конце концов, я — не кисейная принцесса в башне. Я — воин на тропе любви! И вы, сэр Уолкер, — мой трофей!» — мысленно решила леди, твердо вознамерившись изменить свою судьбу.       Господин Ривер обреченно вздохнул, перебирая бумаги с указами Его Высокопреосвященства, продолжавшего вносить свои изменения в устои ордена. Несмотря на то, что заместитель смотрителя был до корней соломенных волос праведным католиком, но и его порядком утомила деятельность посланника церкви. Очередным нововведением стала борьба за просвещение. На углу стола покоились две аккуратные стопки с рукописными отчетами, самих же экзорцистов-творцов этих отчетов австриец ожидал с минуты на минуту. Копошение и пыхтение за закрытыми дверями кабинета Венхама оповестило о прибытии подчиненных. Настолько хорошо Ривер знал визитеров, что ему не составило труда представить, что творилось за дубовой преградой. Молодые люди, спешившие на вызов руководства, непременно встретились перед дверями, и, конечно, гордо задрав головы, вели нешуточную битву за первенство переступания порога кабинета, отпихивая друг друга плечами и перехватывая занесенные над медной ручкой ладони. Под сдавленное шипение обоих «Мояши-Баканда», юноши, наконец, втиснулись в проем, проталкиваясь в помещение. Покачав головой, мужчина произнес:       — Присаживайтесь, джентльмены, — как только немного взъерошенные гости заняли места в уютных креслах перед столом начальства, он продолжил. — Как вы знаете, Его Высокопреосвященство очень старается навести порядок в деятельности нашего подразделения, также он озабочен вопросами просвещения орденцев, в которое входит искоренение безграмотности и улучшение культуры речи. Я думаю, после моего вступления вы поняли причины, по которым я вас собрал здесь.       Обведя взглядом гостей, Ривер наткнулся на скисшее лицо Канды, красноречиво говорившее, что в гробу он видел все эти нововведения, и стыдливый румянец на щеках Аллена.       — Итак, мистер Уолкер, мне прискорбно это сообщать, но с вашей необразованностью нужно что-то делать. Такое количество ошибок на квадратный дюйм текста в официальных отчетах недопустимо, — Венхам хлопнул ладонью по одной из стопок бумаг и перевел взгляд на азиата. — Мистер Канда, вам же я должен напомнить, что в написании отчета должен использоваться публицистический стиль, а не жаргон.       — Я вам не песец, чтоб басни слагать, — буркнул Юу. — Что вижу, то и докладываю.       — Писарь, — усмехнувшись, поправил подчиненного австриец. — Дело не в том, чтобы что-то выдумывать и приукрашивать, а в том, как это прилично доложить. Твоя культура речи, Канда, лишь немного превалирует над бранью портовых грузчиков. Однако у тебя врожденное чувство грамотности, которое прихрамывает на обе ноги у Аллена.       — Прошу прощение за доставленные неудобства, — смущенно пробубнил англичанин.       — Не нужно извиняться, это не твое упущение, а твоего учителя. А вот твоя речь достойна похвалы. Подведем итог, господа! Переписывать за вами отчеты для ордена — роскошь. Но все поправимо. Ваши недостатки могут быть исправлены вашими же достоинствами. Канда, ты подучишь с Алленом грамматику, а он в свою очередь проведет тебе курс риторики. И овцы целы, и волки сыты! — остановив взмахом руки готовые сорваться с губ юношей возмущения, Ривер припечатал. — Это приказ, а не просьба! Учитесь взаимодействовать не только на поле боя. Свободны!       Венхам подвинул бумажные возвышения к краю стола ближе к каждому из сидевших. Азиат резко встал, схватил стопку, стремительно развернулся и прежде чем выйти, бросил через плечо:       — За целость овцы ответственности не несу.       — Сам баран, — молниеносно нашелся с ответом соперник, сгребая в охапку свою партию листов и покидая кабинет.       — Надеюсь, это решение — не роковая ошибка, — вслед уходившим прошептал господин Ривер.       Оккупировав дальний читальный зал библиотеки, узники просвещения приступили к выполнению приказа, не видя смысла в отсрочке своих мучений. Разместившись в кресле и привычно закинув ногу на ногу, Канда совершал невольное путешествие в потоке грамматических ошибок, вчитываясь в отчеты, составленные Уолкером. Тот же оценивал свой масштаб трагедии, скользя взглядом по убористому и острому почерку, об который, казалось, можно было исколоть пальцы в кровь, также как и об его колючего обладателя.       — Бездарь, — подчас фыркал Юу, продолжая тонуть в безграмотности, чем вызывал скрежетание зубов англичанина. — Королевские шиллинги на школу пропивал Кросс?       — Какой ты проницательный, — процедил мальчишка.       — «Ананимное данисение», — язвительно процитировал азиат. — Данисение, видимо, — это процесс вручения дани. А слово «анонимно», по твоей логике, произошло не от выражения «нет имени», а от слова «анал» или еще черт знает от чего. Все у тебя через задницу, Мояши!       — Ты везде увидишь сортирную тему — «из-за дерьмовой дороги сломался обоз»? «Акума второго уровня отшвырнул искателя в сторону сарая, дерьмо смягчило его падение»? Это что вообще такое?!       — Дорога была дерьмовой, сарай был рядом с коровником, в нем было коровье дерьмо, — флегматично отчитался молодой человек.       — Господи, Канда, это читает руководство! Должен же быть предел твоему самодурству?! Для благозвучия есть эвфемизмы, — наставлял возмущенный юнец, — ухабистая дорога или разбитая дорога, навоз, экскременты, фекалии, в конце концов!       — Не вижу смысла в твоем благозвучии. Если дерьмо назвать экскрементами, оно не перестанет быть дерьмом, — отрезал своенравный юноша.       — Упрямство — плод слабости, и именно слабости ума, — тяжко выдохнул Аллен, сокрушенно покачав головой.       — Нашелся тут философ.       Не прошло и минуты, как ранее успокоившийся юный джентльмен распахнул в неподдельном удивлении глаза, нервно сжал листок бумаги и подскочил со стула, воскликнув:       — Седая немощь?! Ты…ты написал… это в отчете!       — Ну вот, а ты говорил, я не умею выражаться этими… как их… эвфемизмами, — со злорадной ухмылкой ответил деспот.       — Да я…да ты… я слов подобрать не могу, — неистовствовал оскорбленный.       — Вот и молчи, раз сказать нечего.       — Какие это эвфемизмы, черт тебя дери?!       — «Седая немощь» звучит более благородно, чем «вшивый рукожоп», не находишь? — сдерживая подступавший смех, спросил самодовольный наглец.       Побагровев от злости, Уолкер опустился на стул, сжал ладони в кулаки, сквозь зубы шепча, словно мантру: «Возлюби ближнего своего…». Пока униженный мальчишка пытался взять себя в руки и придерживаться наказа кардинала, Канда без дела не сидел, размашисто подчеркнув все слова с ошибками, встреченные им в письменах «темноты» Черного ордена, и покопавшись на полках с учебной литературой, водрузил несколько томов словарей и листы со своими заметками перед пыхтевшим юнцом.       — Переписывай все исковерканные тобой слова и запоминай их написание. Потом проверю твои манускрипты, — скомандовал грамотей.       Как бы Аллену ни хотелось отвесить тумаков высокомерному грубияну, но здравый смысл и желание оправдать возложенные на него надежды со стороны господина Ривера взяли верх над спесивостью. Потому, проглотив обиду, он принялся корпеть над книгами. Через четверть часа пытливого копошения в фолиантах под неусыпным хищным взглядом надзирателя, прожигавшим в его гордости едкие дыры, юный англичанин тайно мечтал о крохотном нападении акум на замок, которое вырвало бы его из этого заточения. Но небольшую передышку преподнесло появление в зале мисс Ли. Заметив непривычно притихших соперников, она немедленно направилась к ним.       — Доброго дня! Чем вы заняты? — мило улыбнувшись, поинтересовалась девушка.       — Кому он добрый, кому — не очень, — вставил свое замечание ворчун.       — Здравствуй, Линали! — ответно одарив улыбкой, поприветствовал Уолкер даму. — Мы занимаемся грамматикой, наставление сэра кардинала.       — Да-да, я что-то слышала сегодня об этом. Канда, я не знала, что у тебя проблемы с чистописанием?       — Не у меня, я несу свет знаний неучам, — азиат кивнул головой в сторону подопечного, на что тот виновато пожал плечами.       Девушка на секунду задумалась, а потом засияла.       — Аллен, я с удовольствием возьму шефство над тобой, вмиг исправим эту нелепую оплошность. Вот увидишь, из меня получится прекрасный педагог. Помнится, год назад я помогала старшей сестре милосердия присматривать за малышами в приходе, и там мы с ними изучали алфавит. Преподобный Отец похвалил мои старания, — с воодушевлением предложила китаянка.       Но энтузиазм мисс Ли произвел иной эффект на англичанина, дежурная улыбка мальчишки дрогнула и стала более натянутой, а пальцы нервно выстукивали чечетку по столу.       — Что ты, Линали?! Я не смею тебя обременять своими проблемами, не стоит утруждаться. Нам с Кандой, — взволнованный юноша выделил голосом имя напарника, а затем незаметно под столом ткнул того носком сапога в голень, — потребуется всего лишь пара занятий. Пустяк, право дело!       Азиат, почувствовав пинок, нахмурился на эту дерзость и незамедлительно метнул в оппонента полный неприкрытой злости взгляд. Девушка, казалось, не заметила безмолвного диалога двух соперников, она была полностью поглощена появившимся шансом — побыть наедине с объектом своих воздыханий под благочестивым предлогом.       — Ах, раз тебе требуется небольшая помощь, то я точно справлюсь не хуже неких смутьянов, — не отступала юная воительница.       Мальчишка настойчиво искал помощи в лазурном омуте глаз своего надзирателя, как заметил мелькнувшее удивление в их холодной глади. Юу даже невольно вздрогнул, он никак не ожидал нападения с тыла, но ему явно не померещился второй тычок, на этот раз от женского башмачка. Это уже ни в какие ворота не лезло!       — Довольно, я вам не мешок с требухой, чтоб по мне топтаться! — прорычал выведенный из себя старший экзорцист. — Хватит тратить мое время на бесполезную болтовню, у меня приказ! Мояши, уткнул нос в книгу!       Вмиг атмосфера накалилась до предела. Мальчишка сглотнул, но послушно опустил голову, действительно вперив взор в словарь, правда, не различая букв на странице. В тот момент он не знал, кого ему стоило опасаться больше: раздраконенного воина или застывшей Ли, от которой веяло замогильным холодом.       — Что ж не смею вас отвлекать, — сталь в голосе девушки разрезала повисшую тишину.       Гордо встряхнув темными локонами, китаянка развернулась на пятках и демонстративно покинула зал, не забыв громко хлопнуть дверью.       — Я поражаюсь твоей непосредственности, — отмер юнец. В нем боролись два чувства: облегчение от удачного разрешения сложного положения и стыд за то, что не заступился за даму, позволив Канде вновь проявить грубость.       Звонко цокая каблучками, мисс Ли торопливо вышагивала по коридорам ордена. Быстрая ходьба всегда помогала ей развеять чувство злости и негодование. Чеканя шаг, она пыталась унять клокотавшую в ней ярость. В этот миг китаянка безоговорочно была солидарна с половиной экзорцистов и, пожалуй, со всеми искателями центрального управления в желании удушить спесивого эгоиста голыми руками. Нет, ее злил не повышенный тон названного брата и не его резкость, к этому она привыкла с детства, ее гнев вызвали действия молодого человека. Юу стал преградой в достижении ее целей, и сделал он это намеренно то ли из-за врожденной вредности и желания перечить всему, что ему не по душе, то ли по указу смотрителя. В одном азиат просчитался — она не собиралась отступать так легко, в упрямстве и упорстве они еще смогут побороться.       Накопившаяся усталость и напряжение не притупили бдительность руководителя центрального управления. Ни потоп, ни землетрясение, ни открытые врата ада, ни Рувелье, грозивший докопаться до его махинаций, не могли отвлечь Комуи от главной задачи его жизни — трепетной заботы о драгоценной сестре. От его внимания не ускользнули ее мечтательные взгляды, томные вздохи и легкий румянец, разливавшийся на щеках девушки, стоило в поле ее зрения появиться некому джентльмену. Китаец хорошо относился к юному экзорцисту, ему импонировала отвага, воспитанность, добродетельность и послушность англичанина, но у Уолкера было смутное происхождение, пустые карманы, а главное, он был солдатом церкви, которому суждено однажды не вернуться из боя. Ли знал как никто другой о второй стороне этой медали. Он занимал должность смотрителя уже пятый год и каждый раз лично закрывал крышки гроба, украшенные серебряным крестом, над безвременно почившими подчиненными. Участи стать вдовой своей единственной сестре он не пожелал бы. Линали была слишком юна и прекрасна, чтобы примерять траур. И даже если она будет злиться на него за это, Комуи приложит все силы, чтобы затушить зарождавшийся огонь влюбленности, не давая перерасти ему в пламя жгучей любви. Это во благо им обоим, и ей, и Аллену. Пусть смотритель выглядел со стороны безумным собственником, приковавшим распустившийся цветок к себе золотой цепью, и пусть злые языки наговаривали о его чрезмерной, маниакальной привязанности к сестре, но в сердце тот лелеял самую чистую, отцовскую любовь к своей крошке. А в затаенном уголке его души притаился страх, что глодал ее ежеминутно, страх, пережитый мужчиной ранее, страх, заставлявший украдкой прокрадываться ночами в комнату девушки, чтобы убедиться в ее реальности, услышать мерное дыхание во сне, почувствовать родной запах ее волос. Страх, с которым он боролся каждый новый день, страх, который сковывал его кандалами, стоило младшей Ли покинуть обитель, страх, что он может никогда ее больше не увидеть. Ведь один раз Комуи едва ее не потерял. Он готов быть дураком перед людьми, лишь бы изо дня в день тонуть в омуте васильковых глаз. Конечно, смотритель не сомневался в хороших манерах мальчишки, что тот не позволит себе чего-то предосудительного в отношении его бриллианта. Но эта весна с ее флюидами и молодая кровь, бурлившая по венам, могли сослужить плохую службу. Да и влияние Канды привило Линали некую непокорность и упрямство. Оставлять все на самотек точно было нельзя!       Юу терял крупицы самообладания, снова и снова он вчитывался в ересь накаляканную нерадивым учеником, исправлял ошибки, царапая бумагу. В борьбе с непробиваемой безграмотностью мальчишки азиат измарал руки чернилами, сломал несколько ручек и истерзал не одну стопку листов. Аллен и сам бы рад закончить свою пытку, но как бы он ни старался никак не мог запомнить написание слов и правил, хоть заучивай, подобно молитве, да и крутой нрав ворчливого наставника не добавлял бодрости духа. Выслушивая вновь и вновь отборные эпитеты, повествовавшие о непроходимой глупости, которыми щедро наделял распалявшийся грамотей подопечного, юнец потирал уставшее лицо, стискивал зубы и в очередной раз нырял в болото непостижимой для него науки. С затаенной опаской он передавал на досмотр узурпатора новый лист с перечнем слов. С каждым разом почерк мальчишки становился все скованней и убористей, буквы жались друг к другу, словно стайка беззащитных птенцов, искавших спасения от хищных когтей зверя, но острый кончик чернильной ручки безжалостно рассекал слова, роняя на белое полотно бумаги густые капли пролитой буквенной крови. Уолкер же чувствовал себя загнанным в угол королем, отправлявшим на верную смерть своих подданных.       — Пишется «патлатый идИот», — прорычал азиат, наткнувшись на оскорбление в свой адрес, приписанное в конце листа. — Все, морковка кончилась!**       На этих словах старший экзорцист поднялся и стремительно вышел вон.       — Какая морковка? Где морковка? — обеспокоенно затараторил оставленный в неведении юнец.       Аллен нервно ерзал на стуле, даже не догадываясь, куда направился окончательно выведенный из себя воин. Но ожидание было недолгим. Не прошло и десяти минут, как дверь распахнулась, являя взору покинувшего его парня. В руках тот держал пучок свежесрезанных упругих обструганных от сучков ветвей, хранивших на себе капельки влаги с улицы. Глаза Уолкера округлились.       — Ты не посмеешь! — вскрикнул англичанин, подрываясь с места.       — Сейчас посмотрим, — недобро ухмыльнулся деспот, взмахнув розгами.       — Это не педагогично! Я буду защищаться!       Приглушенная ругань, шум и грохот заставили Книгочея ретиво броситься в дальний зал библиотеки. Толкнув дверь, старик замер на пороге. В комнате творился хаос: опрокинутая мебель, разбросанные книги, разлитые чернила на ворсе ковра, покривившиеся гардины, и, словно снег, украшали этот пейзаж разрухи скомканные листы бумаги. В центре бардака возвышались два юноши, заметно истрепанные. Аллен в измятом жилете, лишившемся нескольких пуговиц, одной рукой потирал то ли поясницу, то ли копчик, второй же размазывал черные капли по щекам. Канда, сдувая взъерошенные пряди волос с лица, пытался одернуть выбившуюся из брюк рубашку, попеременно поглаживая ладонью кисть другой руки, на которой красовался свежий кровавый отпечаток зубов.       — Картина маслом, — прищурившись, произнес старик.       Оба юноши сглотнули, ибо прекрасно знали, что не стоило злить историка. В этом иссушенном старостью тельце хранилась сила атланта, державшего на плечах земной шар. И это подтверждал его повеса-ученик, подчас сверкая синевой ссадин и оплеух, то тут, то там пестревших на его молодом и крепком теле. Однажды и самонадеянный Юу огреб по самый свой задранный нос в тренировочном бою от не по годам ушлого Книгочея. После чего историку в тайне стали поклоняться все искатели управления как экзотическому божеству.       — Урок окончен, — тихо оповестил азиат.       — Чтоб через пять минут тут был порядок, — требовательно проговорил старик, притворив за собой дверь и отрезая смутьянам путь к отступлению.       Юу плелся по коридору в направлении своей комнаты. Мало того, что он потратил практически весь день и все свои нервы на занятия с глупым Мояши, так ему еще пришлось провести полчаса, разбирая завалы их стычки в зале и ползая на коленках, оттирая ковер от въедливой черноты. Конечно, в четыре руки они управились достаточно быстро, даже не считая того, что то и дело вяло перебрасывались колкостями, на большее их сил уже не хватило. На том и разошлись. Юноша почесывал начавшую зарастать рану от укуса в надежде, что не подхватит бешенство или иную заразу от наглого мальчишки.       — Канда, — тихо прошелестел голос из темноты ниши коридора.       Только усилием воли азиат заставил себя не шарахнуться в сторону, но сердце предательски дрогнуло и бросилось в объятья желудка. Из мрака показалась худая невысокая фигура, что цепко схватила опешившего юношу за руку, увлекая в свое укрытие. Юу в нос ударил знакомый запах кофе и керосина.       — Шэньши, какого черта?       — Мне нужно с тобой поговорить с глазу на глаз, — объяснил свое таинственное появление китаец.       «Неужели мелочь или старик успели наябедничать?» — мелькнула мысль в черноволосой голове.       — Нельзя поговорить не в потемках?       — Нет, это деликатная тема не для лишних ушей, — настаивал смотритель. — Речь пойдет о Линали.       — Да что ж такое, — пробубнил под нос юноша.       — Понимаешь, ты что-то вроде…       — Евнуха в гареме, — цыкнув, перебил мужчину парень.       — Я хотел сказать мое доверительное лицо, но тебе виднее, какие у тебя проблемы на этом фронте, — поддев подопечного, продолжил Комуи. — Тебе известно, что в последнее время моя драгоценная Линали стала близко общаться с Алленом, тесно общаться. Меня это волнует. Ты хорошо знаешь Уолкера, какие мысли у него в голове?       — Не ссы кипятком. Мояши совсем зеленый, ни о чем подобном не думает. Предел его мечтаний — героически сдохнуть, а объект страсти — жратва. Так что расслабься.       — Фух, — облегченно выдохнул Ли. — Я так и предполагал, и рад, что ты развеял мои опасения. Но все же я хочу попросить тебя приглядеть за ними, чтобы те не наделали глупостей. Если что, то обязательно мне сообщи.       — Я не нанимался быть сиделкой. Тебе не кажется, что в последнее время у тебя слишком много просьб личного характера? — недовольно поинтересовался Канда.       — Ну не будь букой, — заканючил Комуи, — мне больше не на кого положиться, ты же лучший среди лучших. И вообще, не перечь начальству.       — Я могу уже идти? — ворчливо спросил молодой человек.       — Ты не находишь это таким завораживающим и волнующим? Мы, будто члены секретной ложи, обговариваем план операции под покровом тьмы, пока вокруг кипит жизнь. Люди в неведении торопятся по своим делам, а мы вершим их судьбы, — взволнованно шептал смотритель.       — Шэньши?! — укоризненно вскрикнул Канда, покидая место их тайной встречи. — Мужику тридцать лет.       — Эх, нет в тебе духа авантюризма, — посетовал вслед уходившему Ли.       Незаметно госпожа ночь окутала замок, скрывая под подолом своего платья, сотканного из мрака и безмолвия, суету прожитого дня. Утопая в перине, дремал китаец, тихонько приговаривая: «Десять фунтов и семь шиллингов… пять шиллингов и три пенса за обрез ткани… сущий пустяк, сэр Рувелье». В другом конце обители ерзал в кровати рыжий повеса, блаженно вздыхая: «Жаклин…», чем вызывал тихое бухтение старика, делившего с учеником одну комнату. В сновидениях некого мальчишки разгорался бой. Седой малец, увенчанный ослепительной короной, горько кричал вслед своим бегущим солдатам, бросавшим под ноги алые штандарты с вензелевой буквой W. Мечась по полю, юный властитель пытался призвать к чести жалких трусов, что улепетывали прочь, оставляя короля без защиты. И вот на горизонте появился враг — рыцарь в черных доспехах на огромном вороном коне, каждый стук копыта которого оставлял на голой земле чернильный след, а вокруг исполина, ревностно хлопая страницами, хищно порхали книги. Несчастный король выхватил меч из ножен в желании умереть достойно, но неожиданно орудие стало терять вес в руках растерянного юнца, превращаясь в тонкую сухую ветвь. Над полем разнесся дьявольский, леденящий душу смех. Аллен взметнулся в постели, судорожно пробуждаясь. Переводя дыхание, прошептал: «Из-за голода кошмары снятся, надо поесть». Гася лампу и раскидывая по подушке темные локоны, мисс Ли сладко зевнула, повернулась на бок и, засыпая, проговорила: «Завтра будет новый день и новая битва. Ну, погоди, вредный Канда!». Укутавшись по самую макушку одеялом, на кровати мерно вздрагивал молодой человек. Резко сев, Юу скинул одеяло, сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Стискивая зубы, он пытался как можно дольше не дышать. Легкие сжались, требуя живительного кислорода, но азиат настойчиво терпел, пока инстинкт не взял верх. Шумно выдохнув, экзорцист самодовольно кивнул, но вдруг тело вновь сотрясла дрожь.       — Чум-а на оба ваших дом-а, черти, — рыкнул терзаемый икотой длинноволосый брюзга.