Старая эльфийская сказка

Ни за что не полезли бы мы в заброшенную старую шахту, эту черную дыру, пропахшую гнилой мертвой водой, если б не пошел дождь. Костер наш погас, и я проснулся оттого, что мокрая куртка неприятно облепила мои плечи. Мы вынуждены были искать убежища в темноте. Спешно перенесли мы туда дрова, пока они не намокли окончательно, и остатки нехитрой снеди, которой поделились с нами эльфы. В шахте оказалось на удивление сухо. Наш вновь разожженный костер осветил сухие стены ровный песчаный пол, и темный тоннель, уходящий дальше, вглубь шахты. Костер быстро нагрел маленькое пространство, и мы, довольные, уселись к нему поближе, протягивая к пламени озябшие руки, чтобы просушиться и согреться как следует. Странно, но тогда мне показалось, что ветер, не на шутку разыгравшийся снаружи, как будто бы боится даже заглянуть к нам. Быстро согревшись и насытившись тем нехитрым угощением, что дали нам эльфы, я уснул, сидя у костра, а Гурка осталась коротать время и следить, чтобы пламя не погасло. Проснулся я от испуганных всхлипываний Гурки. Это был нудный звук, как капание воды о камень. — Снова ты ревешь, — недовольно пробормотал я, и уселся торчком, потому что плач сменился вдруг зловредным мерзким хихиканьем. У костра, скрючившись в три погибели, сидело нечто — странное существо, лишь отдалено похожее на человека. — Ты кто? — резко и громко спросил я, но странный человек не ответил мне. Протягивая к костру замерзшие костлявые руки с ногтями такой длины, что пальцы казались вдвое длиннее пальцев любого человека, от удовольствия суча грязными ногами, странное существо напевало себе под нос песенку, иногда переходя на истерический странный хохот. На существе вместо одежды было намотано неимоверное количество тряпок, рваных, протертых до состояния ячеистых сеток. В этих серых, лишенных всякого вида тканях запутались какие-то сухие травы, репьи скатали в комья подол этого жуткого одеяния. Длинные нечесаные волосы свисали до самой земли, и казалось, что в них запуталось половина леса. Были там и листья, и мелкие сучки, и перья птиц. — Мусорная гора, — невольно вырывалось у меня. Признаться, я испытал некое отвращение к этому странному грязному существу. Кто, достойный и опрятный, станет жить в вонючей пещере и шариться по лесу, в кучах лесного прелого валежника, присыпанного прошлогодней черной листвой? Существо захихикало, глядя на меня единственным глазом, черным и безумным. Вместо второго глаза зияла дыра, старая, плохо затянувшаяся рана. — Терновник не менее уродлив, чем я, — пропищала Мусорная гора противным голосом. — Твое лицо состоит из сплетения шипастых веток, а рот ухмыляется кособоко. — Зато я чище, — зло ответил я, — и от меня не воняет тухлой рыбой. — Ты кто? Зачем сюда явилось? — Явилось, — повторило существо, хихикнув. Видимо, безумие начало сильнее терзать его несчастный разум, и оно принялось раскачиваться из стороны в сторону, словно это помогло бы вытрясти из головы гнетущие его голоса и мысли. — Приходят незваные, коптят жилье, наполняя его смрадом и дымом, и говорят хозяевам, а что вам тут нужно? Да, давненько я не грелась у костра, так светло, что глаза режет. В лесной чаще, в буреломе, легко потеряться, но если ведут... они знают, о чем говорят, ха-ха-ха! Звезды — не люди, им можно верить; звезды — не Эльфы, им нет дела ни до кого... слушай их, и пропадешь, исчезнешь, а вместо тебя... — О чем ты там бормочешь? — перебил я странный шепот Мусорной Горы. — Своими глупостями ты пугаешь Гурку. Прекрати бормотать! Пусть это твой дом, но это — наш костер, и ты у него греешься. Да и хлеб наш, ты, кажется, сожрала. Так что помолчи. — Пугаю Гурку! — каркнула Мусорная Гора обиженно. — Как напугать того, кто сам является ужасом? Ужас ее сущность, она все заражает страхом, и мне страшно, страшно, страшно! — Замолчи! — прикрикнул я на Мусорную Гору. — Откуда тебе знать, что является её сущностью? — Поймешь, поймешь со временем... топтать огонь ногами, он жжется, он воняет гарью! Все провоняет дымом, хи-хи-хи... — Это и правда твой дом? — удивился я, поняв, что странное существо никуда не собирается уходить. — Дом, дом! Кто с ключом, того и дом. — Но Эльфы мне про тебя ничего не говорили про тебя. Ты кто? Странное существо вновь захихикало, потирая когтистые лапы. — Эльфы. В их глазах сто лет как один день. Они думают, раз вчера тут никого не было, так и сегодня никого не будет... — Так ты двести лет тут живешь? — изумился я. — Ты тоже Эльф? Полукровка? Но что с тобой стало? Мусорная гора жалобно захныкала, когтистыми лапами размазывая по лицу слезы. — Я рассказывала, а мне не верили и смеялись, — жалобно пищала она, — а потом сказали... сказали... что это я накликала беды. Меня били и щипали-и-и... — Да какие беды? — Горе и несчастья, — бормотала она, — и лес поглотил города... и не стало Империи людей! — Так ты предсказательница, — осенило меня. — Гадина! — завизжала Гурка, выскакивая из темного спасительного угла. — Это все она! Она навлекла на нас беду! Это из-за нее стали ненавидеть и убивать полукровок! Только что родившихся детей кидали на пики! Гадина! Она с кулаками накинулась на Мусорную Гору и повалила ее на землю. Я, подоспев, насилу оттащил ее от пищащей старухи. — Не слушай её, — зло рычала Гурка, вырываясь из моих рук с такой силой, что я только диву давался, как в таком тощеньком тельце может быть столько силы. — Не слушай! Её слова несут только горе! Кто слышит ее разговоры, тот бывает проклят во веки вечные! — Не правда! Не правда! — пищала Мусорная Гора, загораживая лицо когтистыми лапами. — Я говорю только о том, что несет радость, а люди и эльфы превращают это в горе! — Твои слова несут смерть! — выкрикнула Гурка. — Ты сказала, что города людей падут и исчезнут, и после этого началась война! Как из этого сделать счастье? — А что, что мешало вам, Эльфам и людям, объединиться в один народ? — пищала Мусорная Куча. — И выстроить общие города! Теперь этого не будет никогда. — Кто же согласился бы любить человека, заранее зная, что век его недолог и он умрет, когда чувства эльфа только-только созреют?! — А кто мешал вам верить? — Верить во что? — встрял я. — В свой жизненный путь! — крикнула Мусорная Гора. — В то, что все, что происходит — это еще не конец, а лишь ступень! И обязательно к лучшему!