Старая эльфийская сказка

Теперь Гурка, нежная Гурка с тонкими зелеными лозами, украшающими ее розовую кожу, уже не была так беспомощна и напугана как когда-то. По утрам, когда засыпал Ночной Терновник, Светлячок откидывала одеяло и тихонько, чтобы не разбудить его, спускала ноги с постели. Минутку она прислушивалась, а потом смело прыгала на пол и неслась к своим сокровищам, которые в избытке дарил ей любимый. Светлячок стала красивой дамой; кто бы узнал теперь в тонкой эльфийке с темными миндалевидными глазами прежнего деревенского заморыша? Ее волосы отросли и вились, закручиваясь на висках тонкими золотистыми пружинками. Ее кожа излечилась от царапин и синяков, а от свежего мяса и молока, которыми потчевали ее теперь, на ее лице заиграл здоровый румянец. Однако ее красота, и драгоценности, которые в избытке были у нее, не приносили ей покоя. И, рассматривая свое отражение в тонком зеркальце в серебряной оправе, она хмурилась. И не радовали ее новые серьги с прозрачными изумрудами, и тонкий серебряный венец в золотых волосах тускнел, когда она вспоминала своего Ночного Терновника. В краткие минуты свиданий Светлячок замечала что на его теле становится все больше и больше шрамов, и он становится все темнее, словно мрак разливался в его душе все глубже и глубже. Ей его уродство было безразлично, она любила его и таким, но раны эти... Светлячок понимала, что Терновник хочет убить себя, и не могла этого допустить. Поэтому она решила сделать следующее: однажды, проснувшись по своему обыкновению утром, она не стала, как обычно, долго прихорашиваться перед зеркалом, а наспех одевшись, натянув новые красные сафьяновые сапожки и подпоясавшись тонким пояском, она обшарила карманы Терновника, в которых он обычно хранил золото, и тихонько вышла из комнаты. Нужно сказать, она уже не первый раз выходила из дому одна. То, на что раньше она ни за что не отважилась бы, теперь ее не страшило. С удовольствием, она прогуливалась по городу в своих бархатных зеленых платьях, вышитых узорами ее народа, и всяк ее приветствовал почтительно. Она поднималась в Сады, растущие у Высоких Чертогов, и там отдыхала в тени зеленого кружева деревьев, и местные красавицы, эльфийки и полукровки, перешептывались, спрашивая друг друга, кто эта незнакомая девушка. И они смотрели на нее как на равную, и она ничем им не уступала. Местные юнцы заглядывались на нее с восторгом, раскрыв рты, а люди постарше отвешивали мальчишкам неизменные затрещины — "Ишь, на кого позарился! А с ее господином нет ли охоты познакомиться? Если есть, то только скажи!" — и шепотом называлось имя, от которого самый храбрый воздыхатель бледнел и терялся. Это не могло не нравиться простодушной в общем-то Гурке-Светлячку. Ее окутывал теперь ореол таинственности, и за спиной ее маячил грозный образ мрачного Терновника. Что может больше тронуть девичье сердце, чем восторженные взгляды, обращенные в ее сторону, несмотря на страх? Однако в тот день Гурка не хотела ни восторженных взглядов, ни прохлады Садов. Она твердо решила найти хорошего мастера и у него купить лук для Ночного Терновника. Он не посмеет отказать ей, он не посмеет не взять ее подарка! С луком в лесу будет сподручнее. А на псарне, неподалеку от Сада, она уже давно приглядела славного пса для Терновника. Белый зверь с гладкой, как шелк, шкурой, длинноногий, с широкой грудью, верный помощник в охоте! В указанной ей любезными подсказчикам оружейной лавке торговец с поклоном показал ей лучший товар, но всем она оставалась недовольна. Всяк она опробовала (к немалому удивлению торговца, хрупкая эльфийка в одеждах изнеженной богатой госпожи обладала крепким тренированными руками), и не нашла ни одного, достойного, по ее мнению, ее обожаемого Терновника. — А этот? — сказала она, увидев еще один лук. В отличие от прочих, его торговец не выставил напоказ, а, напротив, спрятал. Лук был сделан из белого-белого дерева, славившегося своей крепостью и упругостью. Тонкие желтоватые разводы, подобно причудливым узорам, оплетали его, и выкованные самым искусным мастером стальные наконечники,блестящие, как звезды, украшали его. — Почему ты не дал его мне? Он прекрасен, как оленьи рога! Я хочу его. Торговец почтительно поклонился, прижимая руки к груди: — Сожалею, прекрасная госпожа, но я не могу продать его тебе. Он сделан на заказ, по руке и по вкусу господина Короля. В любой другой день Гурка, наверное, спасовала бы и отступила. Но в этот раз в нее словно бес вселился, или орк какой укусил. Сурово сдвинула она тонкие бровки на переносице и строптиво топнула ножкой: — Я хочу именно этот лук! Что ты за торговец, раз отказываешь покупателю? Если он заказан кем-то еще, сделай такой же! Шутка ли дело — сделай! Легко сказать... Торговец приседал от страха. С одной стороны Король, с другой стороны нелюдимый Ночной Терновник. Кто знает, от кого достанется больше, от рассерженного Короля, не получившего свой заказ, или от Терновника, подруга которого вдруг раскапризничалась? Поразмыслив немного, торговец все-таки решил, что опаснее ссориться с Королем. Что Терновник? Говорят, он и стрелять-то не умеет. И торговец отказал Гурке. От обиды у нее из глаз слезы хлынули градом, и губка затряслась. Она сердито топнула ножкой, чем ввергла торговца в панику, а зашедшего покупателя насмешила чуть не до колик. — Да у тебя сердце каменное, негодяй, — весело произнес эльф (а пришедший был точно эльф), утирая глаза тонким батистовым платком. — Как можно отказывать такой прекрасной даме, которая так горячо просит?! Да будь заказчиком хоть сам Бог Северной Звезды, я не смог бы отказать ей! Торговец мигом повеселел. Он учтиво поклонился прибывшему, затем с не меньшим почтением Гурке, и со всех ног бросился исполнять ее просьбу. — Утешьтесь, дитя мое, — весело произнес эльф, предлагая зареванной Гурке свой платок. — Думаю, Король не сможет заплатить цену большую, чем ваши слезы! Эльф, вступившийся за Гурку, был из племени Зеленых эльфов, из тех, чьи тела отличались тяжеловесностью и украшались самой природой рисунками лапчатых листьев. У него была светлая кожа, веселые прозрачно-голубые глаза и каштановые темные волосы, как кора дерева. Одет он был в серую, ладно на нем сидящую простую куртку. — Кто ты, дитя мое? — спросил Эльф, когда Гурка вытерла мокрые глаза и вернула ему его платок. — Я раньше не видел тебя здесь. Ты недавно в Городе? — Госпожа — подруга Ночного Терновника, — встрял торговец, услужливо подав Гурке выторгованный ее слезами лук. Эльф с удивлением и интересом оглядел ее. — Того самого Ночного Терновника? — переспросил он. Торговец с жаром закивал. — Так ты ему покупаешь этот лук? Гурка лишь кивнула, склонив низко голову. — Ты так любишь его? — спросил Король. — Лук и в самом деле очень хорош. Выбрать такую прекрасную вещь может лишь тот, кто хочет вместе с подарком отдать и часть сердца своего. — Я люблю его ровно как и себя, — тихо ответила Гурка. — Так сильно? — Еще больше! Я люблю его, как любит цветок своего верного друга-мотылька, я люблю его, как любит утренний луч водную чистую гладь, которая отразит его и родит радугу. — А как зовут тебя, милое дитя? — продолжал допытываться незнакомец. Это раздосадовало Гурку; она никак не рассчитывала на случайное знакомство, и настойчивость незнакомого мужчины ее раздражала. Меж тем незнакомец вел себя так, как тот, кто привык ко всеобщему послушанию и вниманию. Он не оставлял своей цели разузнать имя Гурки, которое, было ясно, ему интересно не столько из-за красоты ее, сколько из-за любопытства и многих сплетен и слухов, которые гуляли по городу. Ведь о Ночном Терновнике знали много, а о той, ради которой он вел такую суровую жизнь, ничего. Это немного обидело Гурку и уязвило ее самолюбие. Незнакомец был хорош собою, и отчего бы ему было не увлечься ею? У эльфов это часто случается. Чувства вспыхивают в их сердцах мгновенно и внезапно, заставляя писать стихи и петь сонеты своим возлюбленным. Однако, это был не тот случай. В веселых глазах незнакомца Гурка не увидела и следа от того восхищения, которое обычно замечала в глазах молоденьких юношей. И она решила немного отомстить ему. Комариный укус, детская обида! — Я не скажу тебе своего имени, господин, — дерзко ответила она, снова вызывая у него улыбку. — У моего Ночного Терновника прекрасные синие глаза, как ночное бархатное небо. А если он начнет ревновать, они потемнеют, и их цвет станет не такой красивый. Нет, не будем знакомиться и вызывать его ревность! Тут торговец вовсе струхнул и чуть ли не сел на пол, чтобы его не так видно было из-под прилавка, если господин начнет метать громы и молнии. Однако, против ожиданий, эльф не рассердился. Когда Гурка, забрав свою покупку, ушла, гордо задрав остренький подбородок, он расхохотался так, что у входа деревья вздрогнули. Торговец, ободренный его смехом, вылез из-под прилавка, и позволил себе хихикнуть пару раз, поддерживая развеселившегося Эльфа. — Она не знает вашу милость, — сказал торговец, провожая взглядом Гурку. Король (а это был именно он) согласно кивнул и усмехнулся снова. Давно так смело не дерзили ему! И давно так метко и коварно не кусали... Что Король? О Короле можно было сказать только хорошее. Это был славный воин, смелый и сильный, добрый и справедливый монарх и верный супруг. У него была его прекрасная королева и Вольный Город, а так же весь нескончаемый лес от этого края и дальше, до владений Ночных Эльфов. Этого было достаточно, чтобы жить в довольстве и думать, что имеешь все, ну, или почти все, что только возможно. Однако, все же кое-чего у Короля не было. Юности не было у Короля, тонкой и нежной, горячей юности. Сколько ему было лет? Достаточно для того, чтобы пыл молодости был вытеснен из его груди неподвижностью мудрости и всепонимания. Он любил, но его любовь была как спокойное течение реки в тени леса. И потому Гуркина речь, полная нежности и пыла, произвела на него впечатление. Не ее красота — что красота! Видел он эльфиек и прекраснее Гурки, — и не ее наряды. Короля не удивить украшениями. Но ее весенняя, нежная, чистая и простая, как проснувшийся ландыш, юность привлекла его, и ему вдруг нестерпимо захотелось отпить глоток из этой весенней хмельной чаши. Вот ведь горе-то какое! Возможно, окажись Гурка более тщеславной или более легкомысленной, то вся история закончилась бы, так и не успев начаться. Если бы Король сорвал бы с ее губ этот запретный поцелуй, возможно, эта победа удовлетворила бы его, и он отступил бы. Но Гурка оказалась вовсе не так наивна, как полагал король, и в сердце ее порхало меньше бабочек-однодневок, из тех, что рождаются каждое утро, и умирают вечером, уснув, унося с собою память о своих маленьких грехах. Почуяв опасность, даже не угрозу ее жизни, нет, а всего лишь дуновение ветра, потревожившего гладь спокойной воды, она перестала ходить близ чертогов Правящих. Напрасно Король поджидал ее у приветливо распахнутых дверей лавочек, торгующих такими завлекательными для юных девушек товарами. Она не появлялась. И в тенистых садах Эльфийских Холмов ее тоже не было. Она как сквозь землю провалилась. Признаться, Король был обескуражен этим странным обстоятельством. Много ли девиц, хоть из Эльфов, хоть из людей, сумеет вот так запросто отвергнуть внимание Короля? Гурка не знала, что он Король? Что же, наверняка ей сказали потом, кто с нею разговаривал в лавке. Но она не поспешила появиться перед ним снова! День ото дня напрасно он гулял по тенистым рощам, где так любил бывать когда-то. И день ото дня он все больше и больше ощущал себя дураком, разодетым в пух и прах, когда не находил той, которую старался отыскать взглядом. Вся эта ситуация не могла остаться незамеченной для Королевы. И она, признаться, страдала больше всех. Каждый новый день она начинала с того, что просила у Солнца и Неба красоты для своего нежного лица. Ветер разглаживал ее волосы, и прохладная вода освежала ее тонкие веки. Королева расчесывала свои шелковистые волосы частым гребнем, и окропляла их тремя каплями драгоценных духов. Затем она надевала серебряные драгоценности, тонкие, как лунный свет, и шелковое платье, нежное, как лепестки роз. И уж потом шла к своему супругу, пожелать ему доброго утра. Но каждое утро оказывалось, что Король уже встал, и даже ушел из своих покоев. Конюхи разводили руками, отвечая Королеве, что Король уже уехал в своей раззолоченной карете, и в этой карете не нашлось места для нее. Это угнетало Королеву настолько, что она даже подурнела, и красота ее увяла. Но Королю до того дела не было. Он изо дня в день просыпался чуть свет, и спешил на поиски своей возлюбленной. Он объездил весь Эльфийский Холм, затем начал спускаться ниже, заглядывая в дома и сады людей. И, наконец, нашел ее. Гурка, одетая мальчиком (возможно, поэтому никто не узнавал ее, и потому не докладывал Королю), стреляла по мишеням в Охотничьем Саду. Мастерски натягивая тетиву, она спускала ее с выдохом, и та летела словно с дыханием полуэльфа, и вонзалась с чпоканьем прямо в середину мишени, в самое яблочко. Иногда, озорничая, Гурка отправляла следующую стрелу прямо в оперение предыдущей, расщепляя ее, и этим метким выстрелам мог позавидовать любой Эльф. Поначалу Король молча наблюдал, как Гурка целилась, как оттягивала тугую тетивы, ту самую, что мастер делал ему, по его руке и силе. Но когда Гурка поразила мишень и раз, и два, и три, Король не стерпел. — Вы прекрасная охотница! — сказал он, подходя ближе; Гурка обернулась, щуря глаза на ярком солнце. — Я рождена ею, — дерзко ответила она, оправляя нарядную новую курточку, ловко сидящую на ее тонком теле. — А вы что тут делаете? Королю это не понравилось. Вольное обращение с ним Гурки показало ему, что он по-прежнему ей неизвестен. И, более того, она им не интересуется, и даже не хочет узнать имени настойчивого собеседника. — Я? — переспросил Король, подходя ближе. — Я обхожу свои владения. Любуюсь своими охотничьими угодьями, и своим городом. Дозволите? Глазки Гурки стали круглые, как монетки. Король, вопили ее изумленные глаза, это Король?! Однако, она не стушевалась. — Ваше величество, — она церемонно поклонилась и даже опустив перед ним одно колено в траву — так кланялись перед Королем дамы при дворе. — Извините мне мою дерзость. Но и только. Раскланявшись с Королем, как того требовал этикет, она вернулась к своему занятию. — Ты хочешь стать лучшей охотницей в Городе? — спросил ее Король, наблюдая, как ее стрела поражает в десятый раз мишень. — Нет, вовсе нет, — ответила она, опуская лук. — Я хочу уйти к Священному Источнику, и там испросить его благословения и помощи. От одного упоминания об Источнике Король отпрянул на шаг. — И ты... ты не боишься? — произнес он. В отличие от Гурки, он знал, что Источник, Душа Богов, вовсе не добр, как того можно было ожидать. И просьбу кого бы то ни было исполняет по-своему. И так же он и не догадывался даже, что с Гуркой Источник уже сыграл свою злую шутку, и терять ей действительно нечего. — Чего мне бояться? — горько усмехнулась та, ощущая сонное дыхание Терновника в себе. — Тот, кто боится, так и останется ни с чем. — А что ты хотела бы получить? Чего ты лишена? — вкрадчиво поинтересовался Король. — С вашего позволения, — гордо ответила Гурка, опустив королевский лук, — я лишена права быть вместе с моим возлюбленным. Мы разлучены с ним так крепко и надежно, что никто — даже вы, силой своего указа, — не сможет нам помочь воссоединиться. Нам выставлено непростое условие; я долго размышляла над ним, и, наконец, поняла, как его соблюсти. Но сделать это нужно именно у источника. Для того я хочу отправиться в путь. Вмиг Король сообразил, что к чему. Конечно, он не знал всего, и даже не догадывался, но то, что Ночной Терновник ему не соперник, он сообразил сразу, как и то, что некая непреодолимая сила удерживает Гурку от воссоединения с ее любимым — кем бы он ни был. — А если, — произнес Король, — священный Источник потребует от тебя твоей жизни? — Что же, — вздохнула Гурка тяжело, — я прожила среди людей долгий век. Я знаю, что жизни многих из них обрываются гораздо раньше, чем эльфийский долгий век. Но и за это короткое время они успевают влюбляться и стать счастливыми. Я тоже хочу счастья — хотя бы на краткий миг! Смелость Гурки, словно горячее красное вино, ударила в голову Короля. Возможно, он и сам хотел сходить к Священному Источнику и спросить, не ошибается ли он в жизни своей. Но у него не доставало смелости. Слишком много у него было в жизни, и многое должно было случиться, и слишком много он мог потерять: свой город и свое золото; своих подданных и свой дом — богатый и большой. И, наконец, свою королеву — с удивлением вспомнил он о том, что она у него есть, его прекрасная королева, которую он когда-то любил больше чистого утра, больше глотка воздуха. Но что-то произошло — наверное это тоже было недобрым колдовством Источника, наделившего Гурку странной, колдовской прелестью, — и Королева уже не волновала сердца короля. Он ощутил холод в своей душе, и ненависть к ней, словно она была в чем-то перед ним виновата. Виновата в том, что он провел с ней долгий век; виновата в том, что он не свободен; виновата в том, что никого прежде он не видел, кроме нее. — Дитя мое, — вкрадчиво произнес Король, — а ты знаешь, что все, чего бы ты не попросила у Источника — все сбудется? Только нужно подарить ему кровь. Кровь существа, убитого тобою. Молодого оленя, например. — Вот как? — Гурка в восторге потрясла луком. — Вот как?! Значит, я все смогу исправить?! Все?!