Чужой (родной) сын

- Это что? – Йонду пристально рассматривает изображение, висящее в коридоре. - Картина, - Мередит отвечает неохотно, перехватив поудобней тяжёлую коробку с материалами для семинарского занятия. Если бы у этого мерзавца хватило такта, то он, конечно же, помог бы ей донести материалы до машины, но надеяться не стоит. - А выглядит так, будто кого-то стошнило ринколом. Дважды, - он наклоняет голову, а у Мередит просыпается просто невыносимое желание уронить коробку ему на ноги. А потом поднять и снова уронить. Дважды. Йонду вообще у неё вызывает постоянное раздражение – он груб, не так как Дракс, который зачастую не понимает, почему на самые его невинные замечания о такой понятной и естественной сфере жизни, как размножение, краснеют извращённые земляне. О нет! Йонду прекрасно понимает, что можно говорить, что нельзя, но не собирается следовать правилам просто ради комфорта окружающих! Он уверен в собственном превосходстве, не собирается придерживаться хоть каких-то правил этикета. Мужлан и хам! - А мясо будет? – Удонта пренебрежительно, даже как-то брезгливо, растаскивает на пропечённые слои кабачковую запеканку. – Запомни, дамочка, мужчины должны есть мясо. Ей немного обидно, что никто не встаёт на защиту кулинарного шедевра, но заметив едва согласный кивок Питера, печальный вздох Дракса и вялое чавканье Ракеты, Мередит смиряется, что вегетарианкой в доме может быть только она сама. На следующий день она жарит отбивные – они беспощадно пригорают, потому что она совсем разучилась готовить мясо, но на этом никто не акцентирует внимание. Но это не делает Йонду более приятным в общении. Особенно она злится, когда тот рассказывает о детстве Питера, лишний раз напоминая, что это он был рядом с растущим сыном, он помогал ему преодолевать препятствия, учил чему-то важному. От этих рассказов Мередит всегда больно. А ещё хочется огреть пирата по самодовольной физиономии. Питер задевает огромную уродливую икебану, которая уже давно была подарена Мередит одной из студенток, отчего странная разлапистая конструкция обрушивается на пол – осыпаются высохшие цветы, бьётся ваза. Ваза с запасом собачьего печенья?! Мередит лишь выдыхает, удержавшись от осуждающего взгляда в сторону Ракеты – он же, наверное, не виноват, просто инстинкт делать запасы был сильнее доводов разума. - Мало я тебя порол, - недовольно бросает Йонду, прикладываясь к своей вечной фляжке. – Сколько раз говорил тебе, чтобы ходил осторожней. Вот из-за твоего раздолбайства тебя и ловили на воровстве. - Не смей трогать моего сына! – слова вырываются раньше, чем успевает оформиться мысль. Недалеко она ушла от енота, если так посмотреть. Он, подчиняясь инстинкту, прячет по всему дому еду, она – бросается на защиту взрослого и, уж это точно, не беззащитного сына. - Да ладно, ма, - Питер вообще не чувствует ни страха, ни недовольства из-за комментариев Удонта. Её даже злит это равнодушное отношение к жестокости, что направлена в его сторону. Естественно, после этого, Йонду раздражает её ещё больше. И он пялится на её задницу! Мередит знает, что, в целом, не так уж плохо выглядит – здоровое питание, систематические занятия йогой, хорошая наследственность и замечательный косметолог (которая, правда, в последнее время всё чаще намекает на возможность пластической хирургии, но об этом Мередит помнить не хочется). Но это не даёт никакого права смотреть на неё, будто она бегает раздетой. В борделе. С табличкой «бесплатно». Она с удовольствием роняет коробку, надеясь, что переломает кости стопы этого отвратительного бандита. - Помочь донести? – с наигранной заботой уточняет он, ловко подхватив тяжёлый короб. – Вперёд, дамочка. Она уверена, что он пропустил её вперёд не из-за мифической вежливости, но потому что он снова на неё пялится. Раздражение выплёскивается вечером, когда она, вернувшись с работы, намучившись со своими студентами-бездарями, ставит во дворе раскладной мольберт. Мередит не рисовала очень давно. Синяя краска ложится на холст сочными мощными мазками. - Мне нравится, когда ты рисуешь, - умиротворённо замечает Питер, уткнувшись ей в макушку. Счастье, тёплой искристостью переполняет её, словно пузырьки от розового шампанского. Она помнит – последний курс художественной академии, несданные работы, что даже ещё не начаты, противный запах дешёвых красок, ночные посиделки на кухне, потому что днём вечно некогда. Питер приходил к ней заспанный, в смешной фланелевой пижаме, садился рядом и сонно смотрел на то, как она рисует. Тогда он говорил то же самое. Тонкая кисточка проводит чёткую белую борозду. - Не злись на него, - Питер не уточняет про кого говорит, хотя, теоретически, Мередит могла найти достаточно гневных поводов в адрес любого пришельца. – Он хороший, правда, ма. Он не умеет это показывать, знаю, но он такая же часть моей семьи, как и ты. Ну, менее красивая часть, если объективно. - Это уж точно, - соглашается она, разбрызгивая с жёсткого ворса кисти бордово-коричневые пятна. – Мне кажется, что он на меня всё время смотрит, - слова звучат немного жалобно, ей бы не хотелось, чтобы сын решил, будто она трусиха, но по-другому не выходит. - Ты восхитительная. А у Йонду всегда была слабость к гуманоидным женщинам. Но, если ты хочешь, я с ним серьёзно поговорю. - Не нужно. Я и сама могу справиться с одним обнаглевшим нахалом, который, к тому же, бил тебя! - Влетало за дело, - Питер насмешливо фыркает. – Однажды, я устроил пальбу на технической палубе, начался пожар, был повреждён генератор, отвечающий за искусственную гравитацию. Её не могли починить почти целые сутки, а потом ещё сутки я прятался за ящиками с грузом. Йонду решил, что я погиб во время взрыва, заставил всю команду искать моё тело, хотя они были против, считали, что легче будет найти труп через несколько дней, когда он начнёт вонять. Он был расстроен, очень расстроен, а когда я сам пришёл к нему с повинной – сначала убедился, что я не пострадал, а лишь за тем перегнул меня через колено. Зато я на всю жизнь запомнил, что нельзя нарушать технику безопасности даже на пиратском корабле. Особенно – на пиратском корабле. У Мередит сжимается сердце от испуга – Питер говорит о произошедшем весело, как о забавном приключении. Подумаешь, маленький мальчик имел доступ к смертельно опасному оружию, подумаешь – устроил пожар, подумаешь – всем было плевать, что он погиб. Мелочи! Повседневность. Красные капли медленно стекают по почти завершённой картине. - Как тебе? – Мередит не знает, что нужно отвечать, поэтому уводит разговор от неудобной темы. Она подумает над его словами завтра. Завтра, конечно, не приносит однозначного ответа. Как и всегда. Но какой-то ответ ею найден точно, потому что она тратит половину дня для того чтобы закрепить вчерашнюю картину, оформить в рамку и повесить на стену. - Кого-то стошнило ринколом третий раз? – уточняет Йонду, паскудно разглядывая Мередит, что с некоторым трудом удерживает равновесие на колченогой стремянке, что уже который год не вытаскивалась из гаража. - Ровно? – она решает не отвечать на его дурацкое замечание, слишком сосредоточенная чтобы не слететь с этой неустойчивой конструкции. - Да там уже без особой разницы, намалёвано-то криво, - он делает широкий шаг, придерживает лестницу и – Мередит делает вид, что ничего не заметила – её бедро, помогая спуститься. - Ничего ты в искусстве не понимаешь, - Питер подходит тихо, выглядит отчего-то довольным, а Ракета заинтересованно выглядывает в коридор. Енот с сомнением смотрит сначала на картины, потом на самого Питера. - Ты болен, Квилл, - скорбно заключает он. - Да ладно вам! Классные портреты же вышли! Вот на этом, - он указывает на первое полотно. – Я в шесть лет. А это портрет Йонду, ма его вчера нарисовала. - Ага, - Удонта задумчиво вгляделся в картину. – Я значит. - Цветом похож, - неловко попытался вывернуться Ракета, но Мередит лишь обречённо махнула в его сторону рукой. - Я рисую в направлении абстракционизм, но вам, кажется, это не понять. Она не стала говорить, что вообще-то планировала нарисовать портреты со всей команды.