My Immortal

Привычный уклад жизни нефилимов рушит иллюзии, которые может позволить себе любой среднестатистический человек, до основания. Осознание того, что ты можешь умереть, не дожив и до тридцати, с треском крошит стёкла розовых очков ещё в возрасте семи-десяти лет. С самого детства тебе внушают, что пожертвовать собой во имя спасения мира отнюдь не страшно. Наверное, именно это понимание некой обречённости и давящее чувство, что выбор сделали за тебя давным-давно, заставляет каждого охотника сходить с ума по-своему, в надежде компенсировать то, что нельзя возместить в принципе. Свободу. Кто-то прикрывается непрошибаемым цинизмом, запирая сердце за семью замками. Кто-то ведёт разгульный образ жизни, насколько это возможно, когда практически каждый вечер полон испытаний на прочность и стойкость. Кто-то обороняется от всякого вторжения в зону личного комфорта, именуемого реальной жизнью, выпуская шипы. Все эти тяготы и лишения делают слуг Ангела совершенно беспомощными, когда речь идёт о делах сердечных. Не мудрено, что нефилимы заключают союзы в большинстве своём с себе подобными. Ведь мало кто захочет терпеть рядом с собой человека, у которого на первом месте долг и железные принципы, которые тот не нарушит ни при каких обстоятельствах. Эти прописные истины были знакомы Алеку и так. Но сердцу не прикажешь, сколь сильными ни были бы доводы рассудка. Ему действительно хотелось верить, что всё получится. Ему хотелось доказать самому себе, что время, проведённое вместе, не развеется пеплом по ветру. Ему хотелось обмануть Вселенную, которая и так слишком многого его лишала. Ему хотелось крикнуть до хрипа в горле «он мой, мы вместе, и вы у меня этого не отнимете». Горечь от того, что попытка пойти наперекор судьбе потерпела сокрушительное фиаско, разъедает его изнутри, оседая в лёгких, не давая дышать. Беспомощность, с которой Алек внезапно столкнулся после их с Магнусом расставания, застаёт его врасплох. Сильный, самодостаточный охотник, хороший воин и прирождённый лидер может морально быть готовым к войне, к революции, к самому настоящему апокалипсису. Разрыв же с любимым человеком расщепляет его на атомы. Вдохнув той самой свободы, которой ему чертовски не хватало на протяжении двадцати с лишним лет, Алек начинает без неё задыхаться уже на вторую неделю. Это не миллион порезов о бумагу, нет. Это насквозь продырявленное сердце и жжение в грудной клетке, которая всё ещё заполнена Магнусом до краёв. Это панические атаки, коим Алек, ради Ангела, не был подвержен никогда. Это мучительные воспоминания, которых слишком много, и они кроят ему сознание. Это запах сандалового дерева, запах, который стал для Лайтвуда чем-то вроде наркотика. Это изнуряющие тренировки, которые выматывают тело, но ни на секунду не выключают мысли. Но самое главное — это сны. Сны, в которых он тонет в чувствах, что захлёстывали его каждую секунду, которую ему посчастливилось провести с Магнусом. Сны, в которых Магнуса так много, что Алек предпочёл бы не просыпаться вообще, так и оставшись в царстве Морфея. Магнуса в его грёзах так непозволительно много. Он видит его каждую ночь. Янтарные глаза с кошачьими зрачками, красивее которых не сыщешь на всём белом свете. Шелковистые волосы, в которые он так любил зарываться пальцами по поводу и без. Карамельная кожа, светящаяся искорками в лучах утреннего солнца. И смех. Смех Магнуса, который был таким редким, и оттого невероятно ценным. Заливистый смех, который звучал только для него. Смех, которым он был очарован, поставив себе цель почаще Магнуса смешить. Алек видит его во снах каждую ночь. И каждую ночь просыпается со слезами на глазах, понимая, что Магнус от него ускользает. С Алека наивность содрали ещё в детстве, вырвали с мясом, погружая в суровую реальность. Он не верит в сказки об идеальном мире, потому что его жизнь похожа на сущий кошмар. Он верит только в то, что однажды они с Магнусом будут вместе, как прежде.