Танец с дьяволом

— Вот только ты забыла мои слова. Убивать — не значит быть убийцей — говорит он со сладостной улыбкой, а затем вонзает в тело Тео клинок. Все последующее происходит как в замедленной съемке. Вот Тео задерживает дыхание, слишком медленно опуская взгляд к пропитывающейся кровью ткани его рубашки. Вот он руками касается зияющей раны посреди живота, и Лидия буквально на секунду вспоминает, как этот же клинок Стайлз вонзал в Кору. Кровь тонкой струей течет изо рта Тео, и он переводит взгляд на Лидию. Словами точно не передать, как сложно ей в этот момент сохранять самообладание и не рухнуть на колени, хватая руками волосы и крича от ужаса. Будь она в чуть меньшем шоке, так бы и произошло. Ей кажется, что он смотрит на нее с таким презрением, но на самом-то деле всего лишь с разочарованием. Когда Тео падает на пол, в ушах начинает звенеть. И, честно говоря, Лидии становится совсем плохо. Но, невзирая на тошноту и головокружение, она продолжает стоять на месте, словно приросла ногами к поверхности. Она не слышит, что говорит Стайлз, обращаясь явно не к ней, но зато прекрасно слышит, как кровь со стула капает в кровавую лужу. Этот звук эхом отдается в ее подсознании, отпечатываясь на ее пошатанной психике. Она прекрасно знает, что Стайлзу не жаль, не жаль Тео ни капли. Прекрасно знает и то, что он безмерно счастлив в глубине души каждой клеточкой своего тела, ведь он наконец-то отомстил. А вот Лидии жаль. Жаль, что она смела надеяться, что в Стайлзе можно отыскать хоть что-то хорошее и какой-то глупой болтовней переубедить его. И, наверное, это так глупо сейчас стоять все там же и наблюдать, как некогда чистая рубашка медленно окрашивается в бордовый цвет, прилипая к телу. Наблюдать, как жизнь постепенно покидает тело Тео. И решение не говорить сейчас ничего кажется таким правильным и единственным, но Лидия просто не может так. Постепенно приходя в себя, Лидия желает лишь закричать во все горло, но она слишком слабая для этого. Она не может выпустить свои эмоции в чьем либо присутствии. Поэтому, повинуясь каким-то внутренним инстинктам и руководствуясь лишь желанием забыть обо всем, включая собственное имя, Лидия уходит. Невидящим взглядом глядя перед собой, она практически бесшумно передвигается по комнате, и лишь скрип сгоревших и прогнивших половиц говорит о том, что она не осталась стоять там. Но Стайлзу ведь плевать. Он ясно дал это понять, когда сделал ровно то, чего она так просила не делать. Проходит, может пять минут, а может — целая вечность, прежде чем она понимает, что продолжает идти в неизвестном направление быстрым шагом. Она почти бежит, но остановиться не может. Да и не хочет, наверное. На улице совсем темно, нет домов, нет машин, нет людей, нет ни одной живой души в этом чертовом месте. Лидия даже начинает сомневаться, что на этом клочке Земли есть хоть кто-то живой, помимо Стайлза и ее. Вдоль нескончаемой дороги даже фонари не горят. Единственное, что хоть как-то подсвечивает ей путь — немного скрытая тучами луна, на бескрайнем небе, окруженном миллиардами звезд. Когда Лидия понимает, что она уже устала так идти, а быстрое сердцебиение вместе со сбитым дыханием перемешиваются в голове, она останавливается посреди дороги. Осматривается вокруг себя, убеждаясь в полном одиночестве и просто ложится на холодный асфальт. Осматривалась она не из-за боязни встретиться телом с машиной, и уж точно не из-за страха заметить Стайлза, нет. Она делала это скорее рефлекторно, на подсознательных инстинктах. Сейчас ей вообще ничего не важно. Ей просто нужно побыть одной. Наверное, именно поэтому Стайлз и не двинулся за ней, прекрасно понимая, чего бы ей хотелось. Когда Стайлз на ее глазах убил Эрику, Лидия не испытывала ничего такого. Да, ей было мерзко находится рядом с ним, ей было страшно, а внутри она чувствовала какое-то опустошение. С Эрикой подругами они никогда не были, но это не отменяло того факта, что ей ее жаль. Сейчас все совсем не так. Сейчас — в разы хуже. Хотя Лидия понадеялась бы на обратный эффект. С Тео она была не знакома совсем. Они друзьями не были, но от его смерти ей намного больнее. И поначалу Лидия совсем не понимает, почему все именно так. Не хочет понимать, в упор не замечая самого главного, пытаясь обмануть саму себя. Вот только от правды не сбежать. Она всегда настигнет, даже если это самый неподходящий момент. Ей совсем не хочется признавать, что она привязалась к Стайлзу, ведь это кажется таким неправильным. Она в него не влюбилась, не влюбилась сто процентов, потому что это невозможно. Слишком много плохого, о котором сейчас думать ну очень не хочется. И это такое паршивое чувство — осознавать, что сделал то, чего делать не должен был в принципе. Лидия не должна была привязываться. Лидия лежит сейчас на асфальте, невзирая на дискомфорт от впивающихся в тело мелких камушков. Совсем одна в окружении лишь собственных мыслей, терзающих изнутри. Когда она стала поступать так опрометчиво? Уж точно задолго до того, как позволила Стайлзу целовать себя. И слишком неправильно было отвечать ему, слишком необдуманно. Это даже притяжением назвать нельзя, потому что это ложь. Нереальный бред. Но, если говорить об этом поцелуе начистоту — он почти возглавляет список вещей, которые она не должна была делать. Так же как и доверять. В какой-то степени Лидия даже жалеет. Когда ты стала такой хрупкой? Прикрывает глаза, чтобы полностью погрузиться в этот затягивающий омут раздумий. Могло ли быть что-то по-другому, если бы Лидия не согласилась на провокации Эллисон и они остались дома? Или, например, что было бы, если бы Эллисон спас не Стайлз, а, например, другой дьявол или даже обычный человек. Чтобы было бы, если бы все было нормально? Вся эта чертова жизнь, перевернутая с ног на голову лишь после одного события. Так ведь не бывает, это же реальность, а не, допустим, сказка. Хотя сложно сравнивать происходящее со сказкой, ведь в них, как правило, в конце все бывает хорошо. Здесь же исход другой, это очевидно. Если бы сейчас Лидия заметила падающую звезду, она бы не применено загадала вернуть свою прежнюю жизнь. Да, раньше она не особо ею восхищалась, но Лидия бы многое отдала, чтобы вернуться в те дни, где она спорила с друзьями, сидя у камина и попивая горячий шоколад. Загадала бы, пускай даже и не верит. Ради этого она бы поверила. И, должно быть, глупо было полагать, что все вот так и закончится — здесь и сейчас. Что она останется здесь подольше, чтобы насладиться этим сладостным ощущением мнимой свободы. Глупо. Потому что это не входит в планы Стайлза. Если бы у Лидии спросили, что она сейчас чувствует, она бы без задней мысли ответила — гнев, горечь, разочарование. Лидия не привыкла чувствовать гнев. Чувствовать, как он заполняет тебя изнутри, отчего все тело кажется тяжелее, чем обычно. Словно оно наполняется свинцом. А вкус у гнева резкий, горький, непривычный. И она даже точно не уверена, чувствовала ли она его прежде. Но в том, что это именно гнев она уверена точно. Да и Стайлз все прекрасно видит сам, когда подходит к ней и выжидающе протягивает руку. Он прекрасно понимает, что не услышать его шагов она не могла. Но, возможно, он ожидает, что она примет его ладонь. Что же, этого не будет. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Он потерял право на ее доверие, когда убил Тео. Лидия открывает глаза и оценивающим взглядом смотрит на руку Стайлза. Смотрит секунд десять, прежде чем переводит взгляд на самого Стайлза. Грудь равномерно вздымается, словно Лидия в порядке, словно все хорошо и ее ничего не тревожит, но ничего не в порядке. Губы ее не шевелятся, но Стайлз уверен, что глаза ее говорят «Этого не будет». Почти слышит презрительные нотки, сказанные ее голосом, хоть она и молчит. Но точно так думает. Спустя несколько мгновений Лидия все же поднимается и отряхивается от песка и мелких камней. Не обращает внимания на Стайлза, зная, что он сейчас смотрит. Но она рада, что он ничего не говорит. Потому что слушать или даже слышать его голос сейчас она бы просто не смогла. С какой-то стороны это даже смешно. С самой маленькой и незаметной стороны. Она направляется в ту сторону, откуда и пришла, явно уловив его неозвученную мысль. Пора сваливать отсюда. Вот только куда? Домой? А где же этот дом? Где-то место, в котором тебя всегда ждут? Где-то место, где всегда тепло и уютно? Где, черт возьми, то место, где всегда спокойно и можно чувствовать себя в безопасности? В этом мире для Лидии Мартин такого места нет. По крайней мере, теперь его нет. Лидия идет медленно, совсем не различая ничего в этой темноте. Дорога не ровная, так что Лидии приходится прилагать немало усилий, чтобы не упасть, в очередной раз спотыкаясь. Почти подходя к машине, Лидия замечает, что фары у нее горят, и возле них летает большое количество разной мошкары. По телу пробегают мурашки, когда дует ветер, и она обхватывает плечи руками, непроизвольно стуча зубами. — Может, возьмешь мою куртку? — вдруг спрашивает Стайлз, почему-то решив, что Лидия станет слушать. Он впихивает руки в карманы джинсов, выжидающе глядя на ее спину. — Нет, — зло бросает она, садясь в машину и посильнее хлопая дверью. — Ладно, — под нос бормочет Стайлз, понимая, что Лидия вряд ли услышит. Оно и к лучшему. Стайлз поправляет воротник куртки, после чего напоследок оглядывает дом, который ему так хотелось сжечь. Может, именно это и стоило сделать, но тогда это привлекло бы много лишнего внимания. Он мысленно дает себе обещание, что уедет и не вернется, что оставит эту часть своей жизни в прошлом. Что все изменится, потому что он сделал то, чего хотел — он отомстил. Он садится в машину, даже не глядя на Лидию, ведь она-то в любом случае на него не посмотрит. Наверное, сейчас лучше молчать, не говорить ни слова, вообще ничего не делать, потому что усугублять ситуацию — последнее, что нужно Стайлзу. Он никогда не сможет сказать, что не хотел, потому что это будет ложью. Еще как хотел. Он никогда не сможет сказать, что ему жаль, потому что и это будет ложью. Ему понравилось. И он никогда не сможет искупить вину за содеянное. Не перед Тео, перед ней. На Тео ему плевать уже давно стало. И лишь из принципов он не откинул план о мести. Он бы с радостью начал жизнь с самого начала, но как это сделать, когда прошлое не отпускает? Когда чертово прошлое вонзило свои когти и пустило внутри корни, по которым тьма как яд сочилась в душу. Он не такой жизни хотел, но изменить ее нужно. Он не желает, привык, но понимает, так правильно будет. Не для себя самого, для нее. Пересекая черту этого злосчастного города, Стайлз испытывает какое-то облегчение, потому что впервые начинает чувствовать, что действительно отпустил. Отпустил все, как и нужно было сделать изначально. Не нужно жить прошлым, от будущего никуда не деться в любом случае. И оно обязательно будет лучше. Когда-нибудь. В памяти все останется, ведь бежать от прошлого, пытаться его забыть — также глупо. Остается только жить. Жить по-настоящему, отрываясь по полной, ибо есть не так много времени, чтобы наслаждаться какими-то моментами. Неожиданно даже для самого себя Стайлз понимает, что обязан сейчас поговорить с Лидией. Или хотя бы попытаться сказать ей те фразы, что вертятся в голове, не позволяя ясно мыслить. И это очень мешает продолжать путь. — Я должен был это сделать, — молчание и правда очень затянулось, так как слова эти среди тишины, прерываемой лишь ревом мотора звучат громко. Я пропускаю мимо ушей все, что ты говоришь. Стайлз, конечно, знает, что Лидия точно услышала его, но она даже ухом не ведет, наплевательски относясь к его словам. Но, в принципе, ему и не нужно, чтобы она что-то говорила. Главное, чтобы слышала. — Должен был, иначе Тео мог бы сделать что-то, чтобы навредить тебе, — не нужно быть гением, чтобы догадаться, что даже Лидии, презирающей Стайлза всеми фибрами души, стало интересно. Она, безусловно, вида старается не подавать, но делать это трудно. Почему его волнует судьба какой-то девчонки, которая служит ему просто развлечением, чтобы не быть одиноким. Так, вещью, чтобы попользоваться. Игрушкой. Что стало с тем дьяволом, ради удовольствия убивающим других? Он научился притворяться? — Тео, прекрасно зная, как я к тебе отношусь, сделал бы все, чтобы отомстить мне за то, чего я не делал, — продолжает он, отрывая взгляд от дороги. — Это была его вина. — А как ты ко мне относишься? — гневно спрашивает она, после чего добавляет: — Как к игрушке, которую можно и трахнуть, и ударить? А она ведь права. Права на все проценты, потому что за все то время, что она провела в его компании, если это можно так назвать, он относился к ней издевательски. Причинял боль, практически уничтожая изнутри. Вот только позабыл он, что она человек. Человек, черт возьми, а не кукла. И он дурак, считавший иначе. — Ты начала нравиться мне, — говорит так, словно делает ей чертово одолжение. И Лидия считает, что он поступает эгоистично, говоря эти слова сейчас, когда уже слишком поздно что-то менять. Черту он уже пересек, ничего не исправить. Хотя и Лидия далеко не ангел. И мысли у нее далеко не святые, напротив, они тоже эгоистичные. Наверное, они стоят друг друга. Ей бы хотелось вернуть тот момент, когда она резала свои вены, лежа в наполненной ванной. Ей бы хотелось завершить все это, поставив точку на том моменте. Просто уйти и не думать сейчас ни о чем. Сдаться. — И я бы хотел… — Прости, но это не взаимно, — вдруг перебивает его Лидия. Иди к черту, ради всего святого! Нельзя сказать, что Стайлз не ожидал чего-то подобного, потому что это будет неправдой. Еще как ожидал. И, честно сказать, даже немного надеялся. Лидия хорошая, именно хорошая, а он испортил ей жизнь. И, по сравнению с другими, он настоящий монстр, потому что так издевался над ней из-за собственных прихотей. Он не достоин ни секунды ее внимания, так что она правильно поступает, говоря ему это. По сути, он даже знал, каков будет ее ответ. Потому что если собрать в кучу все плохие поступки по отношению к ней — он никогда не расплатится. Никогда не замолит собственные грехи и не добьется искреннего прощения. Таким людям, как она не место среди таких, как он. И хоть раз за всю эту гребаную жизнь, где нет места человечным поступкам, он должен поступить правильно. И даже не в изменениях дело, совсем нет. Он просто должен. Обязан. Не обращая внимания на непонятное чувство, причиняющее легкую боль внутри, Стайлз все понимает. Он заслужил.

***

Когда Стайлз останавливается, Лидия продолжает спать крепким сном. Из-за всего произошедшего за этот день она сильно вымоталась, как и физически, так и душевно. И ему совсем не хочется ее будить, позволить ей выспаться, но он прекрасно знает, что сделать у нее это не получится. Не здесь, не рядом с ним. Кое-как собравшись с мыслями, Стайлз принимается будить Лидию. Он даже, кажется, волнуется немного. Как подросток, ей богу. Хорошо хоть ладони не начали потеть. Он слегка тормошит ее за плечо, дожидаясь, пока она откроет глаза. Она даже не осматривается по сторонам, вероятно ожидая, что они вновь в очередном мотеле. — Выходи, — голос звучит строго, даже, наверное, властно. Лидия глядит на него ничего не выражающим взглядом, затем поворачивается к окну и замирает, не успевая поднести ладонь к ручке. Должно быть, она все еще спит, да, точно, спит, потому что реальность не такая. Это, скорее всего, просто хороший сон, который обернется ужасным кошмаром. Они все еще в дороге, они все еще едут, они никак не могут стоять напротив дома Эллисон. Придя в себя, Лидия судорожно открывает чертову дверцу, поспешно выходя из машины. Стайлз делает тоже самое, но намного спокойнее. — Зачем мы здесь? В ее голосе отчетливо слышится страх, а голова наполняется пугающими мыслями. А что, если он привез ее сюда, чтобы убить и Эллисон на ее глазах, чтобы проучить за попытки спасти Тео? Нет, такого Лидия точно не переживет. Такого она точно не выдержит. И никогда и ни за что не простит его. Стайлз устало вздыхает. — Послушай, — начинает он, делая паузу, наверняка обдумывая, что должен сказать. — каждый раз, когда ты говорила мне, что я монстр — ты была права. Права, потому что я — самый настоящий монстр, — слова даются ему не очень легко, потому как проще говорить плохое о других, нежели правду о себе, но Стайлз старается. — Я совершал поступки, которыми не стоит гордиться, поэтому, — замолкает, нервно теребя край куртки, а потом продолжает: — я должен сделать то, что будет самым правильным. Лидия слушает его, слушает, не обращая ни на что внимания. Внимательно следит за тем, как двигаются его губы, когда он произносит следующее: — Я отпускаю тебя. Всего лишь каких-то три слова, сказанные с такой легкостью, и у Стайлза на душе, кажется, становится немного легче. Он даже почти улыбается. Лидия молчит долго, смотрит на него, не моргая, боясь даже шелохнуться, чтобы все это не оказалось фантомом ее воображения, который она может спугнуть. Несмотря на то, что вроде бы сейчас должно быть все хорошо, Лидия плачет. Как и внутри, так и снаружи она совсем не спокойна, ее даже начинает трясти. Она закрывает рот ладонью, чтобы не издавать громких всхлипов, потому что держаться она сейчас не особо может. — Но ты же говорил, что она не помнит, — успокоившись, спустя несколько минут говорит Лидия. — Я солгал, — говорит спокойно, не волнуясь ни о чем. — А сейчас, — делает шаг в ее сторону, — самое время войти в ту дверь и обнять свою подругу. Сердце слишком быстро колотится, наверняка намереваясь разбиться о ребра. Происходящее здесь и сейчас — это слишком сложно. Лидия не думала, что такое вообще возможно. Стайлз делает еще несколько мелких шагов в ее сторону, после чего осторожно берет ее за подбородок одной рукой, а другую на талию кладет, притягивая к себе. Лидия не сопротивляется вообще. То ли нет сил на это, то ли желания. В любом случае она просто продолжает стоять, чувствуя, как ее губы накрывают чужие. Целует медленно, практически к губам не прикасаясь. Вкладывая в этот поцелуй все то, что сказать не успел или просто не сумел. И Лидия вроде бы пытается отвечать на этот невинно-девственный поцелуй, который также внезапно и заканчивается, как и начался. Стайлз прислоняется своим лбом к ее, глаз не открывая, из хватки не выпуская. — Будь счастлива, Лидия, — шепчет эти слова, а затем уходит. Уходит насовсем, с этой улицы, из этого города, из ее жизни. Он просто растворяется в ночной темноте, словно его и вовсе никогда не было. А эти воспоминания, оставленные после себя, возможно, и вовсе будут считаться сном. Лидия становится напротив входной двери, освещаемой лишь тусклым светильником, и подносит руку к двери, чтобы постучать. Она слишком долго ждала этого момента.