Scars and Sweets

— Это случилось во время взрыва ускорителя частиц. Это… это не был сам взрыв. То есть это он и был, но… — Барри разочарованно зарычал, злясь на самого себя. — Не спешите, — помогал ему спокойный голос доктора Конрад. — Никто вас не торопит. Просто преодолевайте по одному предложению за другим. Барри поднял взгляд и встретился с ледяными глазами Лена, пристально за ним наблюдавшего. Это сотворило настоящее чудо, укрепив решимость Барри. Он хотел это сделать. Хотел поделиться. Хотел вернуть этим людям хотя бы часть того, что они дали ему. Но в особенности он хотел, чтобы Лен знал. Он заслужил узнать правду до того момента, как у них появятся какие бы то ни было планы после собрания… или не появятся, если Лен не захочет видеться после всего, что Барри следовало рассказать. — Я работал в С.Т.А.Р. Лабс. Вот, что я должен сказать прежде всего, — снова начал Барри. — Я понимаю, если это заставит вас всех меня ненавидеть. Но мы… мы пытались сделать что-то хорошее. Я знаю, вышло ужасно, и я несу ответственность за то, что принимал в этом участие. Но наши намерения действительно были благими. Мы правда думали, что все безопасно. Но… очевидно, было не так. Барри заметил, что несколько людей напряглись, когда он признался, где когда-то работал. И этого он и ожидал. Но к счастью, Лен к их числу не принадлежал. И даже те, кто отреагировал на его признание, все ещё слушали его. Барри вдруг стало интересно, были бы они настолько же всепрощающими, если бы он не собирался целую вечность щеголять с лицом, красноречиво свидетельствующим о том, что произошло. — Я работал той ночью, когда это случилось. Но не сам взрыв… изуродовал меня. Это…ударная волна встряхнула контейнеры с химикатами на полках, один открылся и выплеснулся… мне на лицо. Это была кислота, которая… ну, моё лицо теперь все время будет выглядеть вот так. — Я… люди погибли той ночью. Много людей. Хороших людей. Я знаю об этом, я… Я тогда потерял отца. Он пришёл в лабораторию, потому что я там работал. Он так гордился мной. Он… если бы он остался дома с моей мамой… Она простудилась и не смогла пойти. Если бы он только остался дома с ней, возможно, он был бы жив. Но он не остался. Он умер. Умер из-за меня. Огромное количество людей погибло из-за меня. — Моя мама и мой доктор… они продолжают говорить, что я почти не виноват. И правда, я не входил в команду разработчиков главного ускорителя. Но я был там. Работал. Приложил руку к этому. К смерти собственного отца. К смертям десятков других людей. Так что… как я вообще могу переживать из-за шрамов на моем лице, когда люди погибли?! Что я за монстр, если все ещё хочу вернуть своё лицо, в то время как люди потеряли свои жизни?! Все. Он хотел сказать куда больше, но это все, что он смог выдержать. Барри чувствовал слезы, бегущие вниз по его разным щекам, но он даже не пытался остановить рыдания. Он ждал подтверждения того, что он и так уже знал. Он был монстром в большей степени, чем выглядел. Его не должно было заботить лицо, не тогда, когда люди потеряли свои жизни. И все же его заботило. — Мне жаль, Барри, но горе так не работает, — доктор Конрад говорила мягко, но ее голос легко разносился по комнате. — Люди так не устроены. Мы не можем выбирать, как нам горевать. Это не данные, которые мы можем рассчитать и печалиться лишь о тех, что наиболее болезненные. Мы не можем заставлять себя расстраиваться только от наиболее ужасных вещей. То, что ты расстраиваешься из-за своего лица не значит, что ты не оплакиваешь своего отца и каждого, кто погиб. Это не значит, что о них ты заботишься меньше, чем о себе. С тобой произошло ужасное. И с этим тебе придется прожить остаток своей жизни. И быть расстроенным этим нормально. Нормально хотеть, чтобы этого никогда не произошло или мечтать это изменить. Это не делает тебя монстром. Это делает тебя человеком. Куратор какое-то время продолжала говорить, рекомендуя специализированную литературу о вине выживших. Барри не был уверен, что понимал все, что она рассказывает. Но он попытался выслушать. В конце концов, его слезы высохли, и он сделал несколько вдохов. Вскоре доктор поблагодарила Барри за то, что тот поделился своей историей, и предложила группе взять пятиминутный перерыв. Никто на него не кричал. Никто из группы ни в чем не обвинял Барри, хоть он и был убежден, что большинство из них знали кого-то, кто пострадал или погиб, когда ускоритель взорвался. Некоторые рядом с ним выглядели напряженно. Некоторые смотрели на него с теплом в глазах. Но никто не сказал и слова против. И Барри снова задумался, была бы разница, если бы свидетельство его собственной боли не заклеймило его лицо так явно. Но поделать с этим ничего было нельзя. Барри все откладывал возможность посмотреть в сторону Леонарда с того самого момента, как он закончил говорить. Но больше откладывать было невозможно. Когда он наконец встретился глазами с мужчиной, Лен расценил это как сигнал, чтобы встать с места и приблизиться к Барри. Сейчас в глазах Лена было сочувствие. Но этого можно было ожидать. Не было давления, не было жалости, как случалось с другими людьми, когда те узнавали, что случилось. Никакого отвращения. Никакой злости. Ни толики разочарования. Принятие, которое Лен всегда предлагал, никуда не исчезло. — Барри, — сказал Лен тем голосом, который всегда умудрялся затронуть что-то глубоко внутри Барри. — Я бы очень сильно хотел обнять тебя сейчас, если это как-то поможет. Без раздумий Барри сорвался со своего стула прямо в руки Лена. Надо отдать Лену должное, он умудрился не позволить Барри сбить себя с ног, хотя они были на волоске от падения. Руки Лена вокруг него ощущались ещё лучше, чем прежде, когда он спас Барри от неловкого общения с тем ребенком. Барри хотел, чтобы его никогда не отпускали. Кто-то рассмеялся. У Барри осталось достаточно достоинства и гордости, чтобы почувствовать себя чуточку обиженным, хотя он и знал, что они устроили что-то вроде сцены посреди комнаты. Сеансы терапии должны быть нормальным местом, чтобы предлагать и получать в ответ объятия, поэтому Барри нахмурился. Может, он слишком сильно расклеился из-за всей эмоциональной разгрузки, осознал он запоздало. — Заткнись, Мик, — огрызнулся Лен. — Я вообще ничего не сказал, босс. Барри узнал голос Мика, и большую руку, грубовато поглаживавшую его спину, он принял тоже за руку Мика. — Ты отличную работу проделал, малыш, — добавил Мик. — Я все гадал, раскроешь ты когда-нибудь карты или нет. Но теперь я понимаю, почему это заняло столько времени. Это не твоя вина. Даже если ты не готов услышать, я все равно это скажу. Если кто-то доставляет тебе проблемы из-за того, что ты работал в С.Т.А.Р. Лабс, дай мне знать, и я с большим удовольствием всыплю им по первое число. Мик снова сильно хлопнул его по спине, а затем ушел к столику с закусками. Барри моргнул, глядя на его удаляющуюся фигуру. Мик был последним человеком, от которого Барри ожидал протянутой руки помощи. Он не был… страшным, точно. Но определенно был пугающим. У Мика по всем рукам, сверху донизу, тянулись шрамы от огня, которым сам себя и поджег. У него были некоторые психические расстройства. И все же Мик не выглядел так, будто мог намеренно ранить здесь кого-то. Но и помощь он не предлагал кому-либо так уж часто. — Мику тоже не очень хорошо даются разговоры, — добавил Лен, все еще обнимая Барри. — Но он действительно слушает. И понимает куда больше, чем показывает. — Я и не знал, что вы двое общаетесь за пределами группы, — Барри постарался затолкнуть вглубь себя чувство ревности, родившееся от новости. — Да. Мы знаем друг друга с малолет… с подросткового возраста, — исправился Лен после короткой заминки. — Мы убедили друг друга прийти сюда. Было нетрудно догадаться, что Лен хотел сказать. Нетрудно догадаться, учитывая все, что известно о детстве Лена, что он отбыл срок в колонии для несовершеннолетних. Барри понятия не имел, как Лен или Мик, зарабатывали деньги теперь. Он даже мимолетом задумался, должно ли его это тревожить, и решил, что нет, вообще. Барри крепче сжал Лена, и Лен крепче стиснул его в ответ. Они отстранились друг от друга лишь тогда, когда доктор позвала группу снова на занятие.