Без крыльев, в белых халатах

      Травму скрыть не удаётся. К утру нога опухает настолько, что Юра едва может наступить на неё. Мила громко ругается и уже собирается лично везти его на кресле в рентген-отделение, но он отвоёвывает право добраться туда самому, хоть и с чужой помощью. После снимка, не показавшего ничего серьёзного, ему переделывают повязку, и он хромает обратно до раздевалки, собираясь домой. От больничного Юра отказывается, решив, что два дня отлежаться дома вполне хватит, и он будет в порядке. А чтобы избежать объяснительных перед Фельцманом и разбирательств со страховой компанией, решает скрыть производственную травму. Юра знает, как ебут мозги за несоблюдение техники безопасности. Никто и не посмотрит, что они все вчера едва не убились, спасая жизни.       Он уже переодевается и решает ехать домой на такси, оставляя у приёмника машину. Но в итоге никого не отпускает Мила, решившая всё-таки спасти свой день рождения. Она снова потрясающе свежо выглядит, как будто только из салона. Накрывает на стол и собирает весь коллектив и кое-кого с других отделений, так что комнатка отдыха набивается до отказа. И Мила слышать ничего не хочет о том, что им всем надо отдохнуть после тяжёлой смены.       — Наоборот, после вчерашнего надо расслабиться, — настаивает она, вытаскивая переодевшегося Юру из раздевалки. — Потом все отдохнёте.       Вчерашняя именинница усаживает его на почётное место рядом с собой, во главе стола, а на самом деле для того, чтобы он мог вытянуть и положить повреждённую ногу на табуретку. Несмотря на то, что пара салатов вчера была наполовину уничтожена, у Милы ещё много чего принесено вкусного. Она обалденно готовит, а её фирменный печёночный торт обожают все. Купленный Юрой букет реанимирован и поставлен в красивую вазу на видном месте. Девчонки делают себе коктейли с мартини, соком и шампанским, Гоша притаскивает вискарь, Женя — коньяк. Вытащен старый магнитофон, и под бодрые хиты лав-радио настроение потихоньку поднимается. И даже нога уже не так сильно болит.       После пары глотков шампанского на голодный желудок у Юры сразу зашумело в голове, и он прислоняется плечом к стене, прислушиваясь к разговорам за столом. Все сначала бурно обсуждают прошедшую смену. Юра интересуется, что с тем мальчиком, чьих родителей не могли найти. От детского хирурга Вячеслава Анатольевича, сидящего по другую сторону стола, узнаёт, что у него сотрясение и ушибы головы, но родителей нашли. Из новостей по телевизору узнают, что в общей сложности в аварии погибло шестеро, в тяжёлом состоянии — ещё трое. Молча выпивают, не чокаясь.       А потом Мила бодро говорит, что хватит грустить, и выключает телевизор, врубая музыку громче. Подливает всем алкоголя, суетится с закуской, заводит всех позитивом. Заглянувший поздравить Яков Семёнович не отказывается от предложенного виски, но потом строго напоминает, что там за стеной люди ждут приёма. И в тысячный раз напоминает об аттестационной работе Юре, вовремя успевшему спрятать покалеченную ногу под стол, чтобы не возникло вопросов. Людей на приём, слава богу, немного, и с ними пока справляется новенький ординатор из травмы Антон. Мила пытается и его затащить потом на свой праздник в перерыв, но тот или стесняется, или боится оставить пост.       — Пускай работает, — говорит повеселевший Евгений Владимирович, на пару с Гошей раздавивший уже пол-бутылки коньяка. — Мы вчера перевыполнили план.       Уж кто-кто переработал вчера, так это Отабек, думает Юра, ковыряясь в салате на тарелке. Двое суток отпахать — это не шутки. И ведь никто ему не заплатит за сверхурочные, лишь отгул заработал себе. Только он думает об этом, как Мила кричит:       — Отабек, родной, заходи! — и начинает пробираться через стол к выходу.       Юра вздрагивает и поднимает глаза к двери, где стоит Отабек, уставший, но явно закинувшийся кофе. С букетом в руке и смущённой улыбкой, растянувшей тронутые щетиной щёки, здоровается со всеми, а потом находит глазами Юру и кивает ему. А тот смотрит на его штаны защитного цвета, в которых тот работал вчера, и думает, был ли Отабек вообще дома и спал ли после двух суток?       — Привет, красавица, с наступившим, — говорит тот, сердечно заключая кинувшуюся к нему девушку в объятия. — Извини, не успел переодеться.       — Ничего страшного, — отвечает Мила, принимая букет, — молодец, что пришёл. Ты почти не опоздал, проходи, садись к нашему доктору Хаусу.       Наобнимавшись, она бежит ставить цветы в другую вазу. И так как мест больше нет, Юре, к которому так и прилипает это имя, приходится освободить табурет, где он располагает свою ногу, чтобы не отекала. Та уже вроде не ноет так сильно. Но добравшись до места и сев, Отабек берёт его ногу и кладёт на свои колени с таким видом, словно само собой разумеющееся. Никто вроде бы не обращает на это внимания, а Юра так удивлён, что слова не может сказать, и молчит, делая вид, что ему норм. Отабеку наливают штрафную, а тот безапелляционно заявляет, что за рулём, и наливает себе сок.       — Ну хотя бы глоточек, за меня, — канючит Мила, но Отабек неумолим. Зато произносит такой тост, на время вставая и опуская ногу Юры на пол, что все рты раскрывают, а Мила вытирает пьяные слёзы и кидается снова обниматься. Юра оказывается зажат между ними, когда она перегибается через него к Отабеку и чуть не падает всем весом. Беззлобно ворчит про «потрахайтесь ещё тут», но его никто не слышит. Отабек только тихо усмехается, но это Юре кажется, наверное.       — Как твой палец? — тихо спрашивает его Отабек, когда все отвлекаются на открывание новой бутылки шампанского. Он вновь забирает его ногу себе на бедро, придержав за оголённую в коротких до колен шортах голень, и Юра чувствует секундное горячее прикосновение его руки.       — Нормально, — отвечает он и прокашливается, отчего-то краснея.       Смотрит, как шампанское разливают по бокалам, и хватается за свой, не зная вдруг, куда деть руки. Вовлекается в разговоры и присоединяется к общим поздравлениям. Сам на ходу придумывает тост не хуже, чем у Отабека, Мила даже великодушно разрешает ему не вставать с места и звонко чмокает в щёку, называя своим любимым маленьким доктором. Юра не обижается. И смеётся громче всех, когда они начинают вспоминать смешные случаи из практики. Самыми опытными и богатыми на такие истории оказываются хирурги. Уже привыкшие к подобным разговорчикам за столом во время еды, все выслушивают про найденные в кишках бутылки («пьяные товарищи решили так подшутить над собутыльником и раскупорили его, пока тот спал») и про постоянного пациента, периодически глотающего острые предметы на спор.       — Пиздец, они застревали у него в кишках, и приходилось каждый раз вскрывать ему пузо, — делится бывалый хирург Олег, запихивая в рот свёрнутые рулетиком пластинки карбонада с сыром и петрушкой. — У него вся брюшная стенка в рубцах.       — Давно что-то его не видно, — усмехается Женя. — Съел, наконец, что-то, что смог переварить.       — О, а помните, маньяка поймали, привезли к нам с откушенным членом, — вспоминает другой доктор, Юра не помнит его имени. — Очередная его жертва, которую он заставил сосать ему в кустах, не будь дурой взяла и сжала зубки. Как он орал и умолял нас пришить его обратно!       — Ты это к чему вспомнил? — спрашивает Гоша, перетягиваясь через весь стол за тортом из печёнки. Накалывает на вилку чуть не четверть и едва успевает донести до своей тарелки.       — Да он приходил недавно к Игорю Борисовичу, — Юра вспоминает, что это заведующий урологии, вот такой мужик, — он мне рассказывал и ржал, что этот мудак умудрился сифилис подхватить этой своей культёй полуторасантиметровой.       — Ну, а что, молодец парень, не отчаивается, — хмыкает Мила.       Кто-то давится, но все без исключения воют на разные лады, что к ним даже охранник испуганно заглядывает. А Юра, покачивающийся на стуле, едва не наворачивается назад от смеха, но его успевает придержать за ногу Отабек.       Юре и самому есть, что рассказать. И все ржут над тем, как он описывает случай, когда к нему пришёл парень, страдающий парапроктитом. Неприятная болячка, постоянно рецидивирующая. Тот уже не первый раз был в их больнице, поступал на операцию. А Юра был занят заполнением истории предыдущего больного и параллельно спрашивал, что у парня болит. Тот, видимо, стеснялся при молоденькой сестре, сидевшей рядом, озвучивать диагноз, бурчал что-то, Юра переспрашивал, не отвлекаясь от писанины. И когда парню надоело, он психанул и на вопрос Юры «Так что болит-то у Вас?», проорал «Да жопа, жопа у меня болит!»       — Я так орала, — вспоминает Вера, та самая медсестра, вытирая слёзы вместе со всеми за столом, — а лицо Юры Сергеевича видеть надо было! У него аж ручка выпала.       — Да-да, — хохочет Юра. — Фамилия у него ещё такая, как же её?       — Чобля?       — Точно! — Юру снова накрывает смехом до икоты, и он не замечает, как приваливается к Отабеку. — Я его фамилию спрашиваю, а он мне: «Чобля». Хуя, думаю ещё, дерзкий какой. «Ничё, бля, фамилия как твоя?» Смотрю, он аж побагровел весь, Вера уже под стол сползла. Хорошо, парень адекватный был, поржал с нами.       Гоша держится за живот и умоляет пощадить, не может уже ржать. Мила обмахивает лицо салфеткой, спасая потёкшую тушь. Несколько раз Юра ловит на себе взгляд Отабека, сидящего справа и смеющегося с ними. Вид у него очень уставший, под глазами круги, и щетина делает его старше. Но он держится и даже вносит свой вклад, рассказав пару забавных баек с работы. Как, например, один мужик позвонил на скорую и сказал, что на него потолок упал. Они приехали, смотрят, дом вроде целый. Заходят в квартиру, а там этот мужик стоит на столе и держится руками за потолок. Как увидел Отабека с охреневшим помощником и давай орать: «Мужики, помогайте, ща упадёт, держите!» Тему с шизофрениками подхватывает кто-то другой, а Юра ещё продолжает смеяться над историей Отабека. Периферическим зрением он видит свою ногу, покоящуюся на его коленях, которую тот периодически поправляет, когда Юра трясётся от смеха или качается на стуле. И почему только до сих пор не убирает её?       А потом часть стола пустеет, когда привозят кого-то с огнестрелом. Все понимают, что Антон не справляется, когда тот вбегает с белым лицом, и Евгений Владимирович бросается ему помогать, а Мила распоряжается открыть ещё шампанского и достать из холодильника мартини. Уходить не хочется, хотя глаза начинают слипаться. Усталость накатывает по-новой, а из-за расслабленности от выпитого размазывает по стулу. Юра желает просто вытянуться на любой горизонтальной поверхности и закинуть ноги повыше. А Мила подкладывает ему жаркого по-домашнему, не слушая отказы, и мечтательно вздыхает, что неплохо было бы выбраться на природу. Юре моментально захотелось шашлыка и жареных на гриле овощей.       — Может, на день медработника? — предлагает другая сестра, ловко намешивая коктейли. — Хорошо бы всем вместе собраться.       Они тут же начинают обсуждать, в какой день лучше спланировать, чтобы оставить на смене кого-то по одному. Выбор единогласно падает на Антона, который ещё не подозревает о такой подставе. А из медсестёр соглашается Татьяна Николаевна, которая всё равно скоро уходит в отпуск и сможет подменить и отработать сутки. У них даже своё место есть, облюбованное уже давно, не первый год, за городом у реки, или, предлагает Отабек, можно снять домик с мангалами и бассейном. Тем летом Юру не взяли, и он как самый молодой впахивал один, пока остальные отдыхали. Как впрочем, и в новый год. И в свой день рождения в марте.       — А Юра Сергеевич, кстати, скоро год как у нас работает, — сообщает Мила, привлекая всё внимание к нему, подмигивает ему и подпихивает острым локтем больно в бок. — Ещё повод выпить. Казалось бы, вчера только пришёл, молоденький такой, зелёный. А сейчас уже целый доктор. Почти Хаус.       — Точно, — приосанивается тот, довольно ухмыляясь. — Где мой подарок?       — А ты не подохуел часом? — ржёт вернувшийся Гоша, и остальные подхватывают. — Это ты проставиться должен!       — Ну бля, — деланно расстраивается Юра, отпивая из бокала, хотя уже не лезет. — Ну хоть премию дайте тогда.       — Он на неё костюмов себе купит, да? — хохочет Мила, вставая, чтобы убрать со стола опустевшие салатники и лишнюю посуду. — Юра Сергеевич у нас модник. Всех цветов радуги есть, каждую смену новый.       — Неправда, чёрного ещё нет, — смеётся тот, вспоминая, что уже присмотрел на сайте именно такого цвета и влюбился в него. А потом он чувствует, что нога немного сползает с колен Отабека, когда тот ёрзает на стуле. Уже решает незаметно убрать её, думая, что тому, наверное, неудобно и устал. Но Отабек непринуждённо снова поправляет его ногу, перебрав кончиками пальцев по голой лодыжке. Юра неожиданно дёргается и теряет нить разговора. Мила как-то странно поглядывает на них, стоя у мойки с грязной посудой.       — Вот раньше все в белых ходили, — говорит Тамара Альбертовна, помогая Миле и доставая чашки для тех, кто хочет чая с тортом. — И представить не могли даже, чтобы врач надел чёрный. Белый — это же символ жизни, здоровья, а увидь раньше больной доктора в чёрном, что бы сказал? А сейчас каких только расцветок нет.       Детский хирург смеётся, когда все смотрят на него и его яркий костюм с мишками и котиками, а у травматолога на голове колпак с изображениями человечков на костылях и грудастых медсестёр. Все гадают, какой костюм купит себе Юра на этот раз. А тот смущённо чешет колено через рваные джинсовые шорты, на которых через дыру видны давнишние ссадины после неудачного падения на роликах. Косится на Отабека, тот смотрит на него и улыбается так устало, что кажется, сейчас уснёт сидя. Юру и самого уже серьёзно клонит в сон. Он наклоняется к Отабеку и тихо спрашивает:       — Давай свалим?       Тот согласно кивает и дёргает бровями, спрашивая как. А Мила уже созывает всех вечером в клуб. Юра сразу отказывается, даже несмотря на уговоры просто посидеть там с ними. Он уже хочет скорее домой в родную кровать, тяжёлую тушу кошки в ноги и спать. А потом он опять замечает, какие Мила бросает на них с Отабеком взгляды и как улыбается при этом. Юра списывает их на выпитое количество коктейлей, которые Мила хлещет уже отдельными ингредиентами, не смешивая в бокале. И наконец, не успевают они с Отабеком осуществить дерзкий план с побегом, как все потихоньку сами начинают расходиться. Время уже близится к обеду, заканчивается еда и все начинают вспоминать, что у них ещё пациенты, или дома ждут, или ещё что. Хотя обычно их посиделки заканчиваются ближе к ночи. Запасы спиртного в больницах не иссякают никогда, а еду всегда можно заказать.       Юра начинает собираться, неловко вставая на ноги, благодарит Милу, и она виснет у него на шее. Юра бы упал, если бы сзади не придерживал Отабек. Они вместе выходят, и Отабек идёт с Юрой в раздевалку, где у того остался рюкзак.       — Я подвезу тебя, — говорит он, когда Юра, сгрузившись на скамейку и вытянув ноги, ищет в телефоне приложение для вызова такси. Тот смотрит на него, опять не зная, что сказать. Нога ещё помнит тяжесть руки Отабека, лежавшей на ней. И всю неловкость, намешанную с алкоголем.       — Ты же сам устал, как ты вообще на байке ещё держишься? — с сомнением говорит он, а сам уже гасит экран и надеется, что Отабек не передумает.       — На нём сложнее уснуть, чем в машине, — отвечает тот, прислонившись у двери со скрещенными на груди руками, весь из себя такой опасный, особенно в этих штанах и футболке с волчарой. Юра чувствует себя пацаном в шортах с дырками на коленях. — Да и зачем на такси тратиться? Поехали. Жду тебя на улице.       И не говоря больше ни слова, разворачивается и выходит, оставив Юру с телефоном в руке. Минуту спустя заходит Мила, а Юра всё так и сидит, уставившись на дверь.       — Эй, Юрсергеич, Вы чего? Спим? — пьяно хихикает она, помахав перед его лицом рукой. — Едете с нами?       — А? — Юра отмирает. — Не, Мил, не поеду, извини, устал пиздец.       — Ну-ну, езжайте, там уже ждут.       И прежде чем Юра успевает спросить, с чего она взяла, что его ждут, Мила начинает раздеваться при нём, повернувшись спиной и стаскивая через голову майку. Он быстренько хватает с пола рюкзак, захлопывает шкафчик и, скомканно попрощавшись, выбегает, припадая на правую ногу, пока не увидел лишнего. И без того розовый лифчик запечатлевается перед глазами. Отабек, и правда, ждёт его, присев со скрещенными ногами сбоку на свой крутанский байк, выглядя при этом крайне угрожающе. В тёмных «авиаторах» и с сигаретой между губ. Внутри всё чешется, и тоже хочется покурить. Хорошо, что погода не испортилась за сутки, и на улице по-прежнему жарко. Только Юра в одной майке, а на Отабеке сверху толстовка. Тот подаёт ему второй шлем и выбрасывает докуренную сигарету, сразу решая вопрос о покурить. И Юра закидывает рюкзак за плечи, вдевается в шлем и привычно устраивается за спиной Отабека. От выпитого всё ещё слегка ведёт голову, Отабек кидает взгляды через плечо, и Юра забывает о сломанной кости, когда под пальцами оказывается сжата ткань толстовки, под которой твёрдый пресс, а встречный ветер холодит плечи. Он помнит только о том, чтобы крепче держаться. И отцепляется, только когда Отабек замедляет ход, подъезжая к его дому.       Юра неловко слезает, вынимаясь из шлема, и видит, что тот тоже снимает свой и прицепляет байк к забору. Хоть Юра и дико устал, но у него и в мыслях нет послать Отабека сразу домой, сказав «спасибо, что подвёз». Почему тогда ему так неловко? Но не говорит ни слова. Дожидается Отабека, и они вместе заходят в подъезд. Юра живёт не так высоко, всего лишь на третьем, и они молча идут пешком, еле переставляя ноги.       — У тебя есть кофе? — спрашивает Отабек, поднимаясь по лестнице, и Юра рассеянно отвечает, что да, есть, он сварит, хотя лучше бы Отабеку поспать, а тот говорит: — У меня клиент на вечер записан, не хочу переносить, не люблю так делать.       — Почему? — Юра ковыряется в замке, и движения его немного заторможенные.       — Потом всё идёт не так, как надо, не знаю, почему, — туманно отвечает тот, прислонившись плечом к стене рядом с Юрой, отчего тот нервничает ещё сильнее и не может попасть ключом. Да что с ним такое? — Дай сюда.       Отабек обхватывает его ладонь своей, и пальцы окончательно немеют. Юра как будто со стороны наблюдает, как его рука выскальзывает, и Отабек сам проворачивает ключ в замке. Они проходят в коридор, под ноги внезапно кидается Шуша, отчаянно мяукая и попискивая.       — Соскучилась что ли? — Юра присаживается на корточки, и пушистая морда тычется усами и мокрым носом в лицо, не даёт пройти, лезет на колени и урчит, как трактор. — Ничего себе, я тебя не узнаю прям.       Он смеётся, заваленный лаской так, что даже встать не может, и падает на пол на задницу, держа кошку за бока, которая натурально с ума сходит и пищит не переставая.       — Да что с тобой, дурёха? — уворачивается Юра от топорщившихся усов. — Гулянка вроде прошла недавно.       — Значит, и правда, так соскучилась, — смеётся Отабек, снявший кросы и вставший позади них, перекрывших проход в комнату.       — Да она обычно спит, когда я прихожу, даже головы не поднимет, Шуша, ну отстань уже!       Юра отрывает от себя свихнувшуюся кошку, чуть не залезающую ему на голову, и с трудом поднимается на ноги. Правая опять начинает ныть и скоро разболится.       — А почему Шуша, всё забываю спросить?       — Это сокращение, — Юра разувается, держа кошку на вытянутых руках, пока Отабек ждёт в проходе. — Вообще-то у неё длинное имя, родители ещё котёнком взяли у знакомых, дико породистых. Но я никогда не мог выговорить, а фамилия тех знакомых Шушарины, вот я и назвал типа в их честь. Слушай, можешь подержать минуту? Не могу снять.       Отабек принимает Шушу в руки, и та мгновенно обмякает, словно приняв кошачьего успокоительного. Снисходительно смотрит на нового держателя, но опасно при этом помахивает хвостом. Юра морщась аккуратно стаскивает кед с правой ноги и хромает в комнату, осматривая на предмет оставленных Шушей неожиданностей. А то с чего бы вдруг она такая ласковая? Но вроде ничего на поверхности не видно. Залезает в шкаф в поисках футболки, слышит, как заходит Отабек.       — Ты извини, у меня не прибрано, — мимоходом говорит Юра, не оборачиваясь и перебирая футболки на полке. Куда он домашние все сунул? В стирке что ли?       — Не парься, — отвечает тот за спиной. — Можно я пока кофе налью?       — Конечно, чего спрашиваешь? — Наконец, футболка находится, оттуда же Юра вытягивает и штаны. — Мой дом — твой дом, пользуйся, а я в душ. Ты этой дуре насыпь корм, она отстанет.       До него доходит вдруг, что он не планировал так поздно вернуться домой, вот она с голодухи и лезет обниматься. Шуша смотрит на него с рук Отабека крайне осуждающе. А Юра хватает с другой полки полотенце и исчезает в ванной, с блаженством предвкушая, как сейчас залезет под горячий душ. А потом вопит от разочарования, когда вспоминает, что сегодня утром её отключили. Он чуть не плачет от обиды на «ёбаное жкх» и выходит из ванной злой, сполоснув только подмыхи. Яйца сжимаются до изюминок от леденющей воды. Натягивает треники с футболкой и, трясясь от холода, проходит на кухню, где Отабек уже заваривает ему чай, найденный где-то в недрах полок. Он даже не помнит, что у него есть такой.       — Двадцать первый век, блядь, — брюзжит, как дед-пердед, продрогший Юра, забиваясь с подобранными ногами на диванчик в углу, — а всё в тазиках каждое лето плещемся!       — У меня дома бойлер, — говорит Отабек. — Приходи ко мне мыться.       Тот угукает, грея руки о бока чашки, а Отабек попивает разбавленный кофе с молоком, сидя рядом на стуле напротив окна и щурясь от солнца. И почему, когда на улице плюс тридцать в тени, в квартирах всё равно дубак? Потихоньку оттаивает нос и проходит дрожь. Так хорошо, что даже разговаривать не хочется. С Отабеком и так можно, и никакой неловкости при этом не чувствуешь. Хотя в последнее время что-то часто ему становится неуютно в его компании. Не так, когда хочется уйти. А так, что хочется поближе. От недосыпа мозг совсем не в ту сторону сворачивает. Отабек вон не парится, думает Юра и косится на него, хочет — за ноги его трогает, хочет — зовёт к себе мыться. Раз он не парится, то и Юра не будет.       — Ты как? — спрашивает вдруг тот. И Юра понимает, что смотрел на него всё это время. Он неуверенно пожимает плечом:       — Нормально?       — Я про ногу, — кивает тот на вытянутую вдоль сидения конечность.       — А. Да вроде тоже норм, пульсирует немного, счас съем таблетку. — Юра судорожно вспоминает, что у него есть из обезболивающих, но он сапожник без сапог — в домашней аптечке даже пластыря нет, только перекись с вышедшим сроком годности и лоперамид. — И надо бы эластичным бинтом перемотать, а то всё время хочется пошевелить пальцем, а это мерзко, — его передёргивает, как представит, что косточки трутся друг о друга.       — Я посмотрю.       И даже не спрашивает. Просто отставляет чашку и молча берёт ногу Юры, как там, на работе, кладёт себе на колени. Тому остаётся только беспомощно смотреть, как Отабек аккуратно снимает с него носок, потом разматывает повязку. На отёкшую ступню страшно смотреть, хотя на самом деле там не так всё и смертельно. Сосуды всегда рвутся при переломах, а Юра не приложил вовремя холод к ноге, вот потому и отекло так сильно за ночь. Он напрягается, когда Отабек осторожно трогает его, надавливает, но особо сильной боли не чувствует. Наоборот, прикосновения пальцев приятны, запускают мурашки по всей ноге до самого бедра. Мизинец он обходит, а потом берёт всю стопу в обе руки.       — Холодная, — говорит Отабек. — У тебя ноги мёрзнут?       — Бывает, — смущается Юра, прячась за чашкой. А сам часто спит летом в носках, пугаясь своих ледышек.       — Это плохо.       — Да знаю, это сосуды, курить бросать надо, иначе к сорока они будут ни к хуям, — хмыкает Юра, желая держать ногу в его горячих, как печка, руках вечность, и отвечает на дёрнувшуюся бровь Отабека. — Два медика в семье — это плохо.       Отабек продолжает смотреть, и Юру окончательно выбивает:       — Что, шутка такая.       — Ну вообще-то так и есть, — улыбается тот, растирая его ступню между ладонями, словно собираясь высечь огонь. — Давай сюда вторую.       Так, вот и тот самый момент, когда хочется.       — Я уже согрелся, спасибо, — Юра с сожалением быстро выдёргивает ногу и воет, когда неловко стукается сломанным пальцем по ножке стола. — Ай блядь!       Отабек цокает языком и подрывается помочь. Но Юра уже подгибает ногу к себе, выворачивая бедро и проявляя чудеса растяжки, и сгибается пополам, пряча лицо в коленях. Тихонько поскуливает, баюкая лодыжку, и ржёт одновременно над тем, какой он неловкий. А ещё дёрганый. Чего он так занервничал-то?       Отабек смеётся, потрепав Юру по голове, встаёт помыть чашки, и тот понимает, что он сейчас уйдёт.       — Оставайся у меня? — говорит он, не успев даже обдумать мысль до конца. — Поспи до вечера, у тебя вид пиздец. Во сколько у тебя клиент?       Тот смотрит на наручные часы, потом — на Юру, видно, что колеблется. Юра его понимает вообще-то. Ему домой хочется, у него там горячая вода и классная кровать под потолком. Но глаза такие уставшие, несмотря на выпитый кофе, что сейчас точно уснёт стоя. И Юра уже жалеет о своём предложении, потому что, а сам бы он остался? Но Отабек вдруг кивает и соглашается. Из спальных мест у Юры, правда, только его диван, но когда Отабек ночует у него, на этот случай у него есть надувной матрац. Тот сам вызывается его накачать, а Юра идёт следом, чтобы вытащить с антресолей запасные комплекты постельного белья и подушки с одеялом, а также стопку пледов. Если Отабек коллекционирует чашки, то Юрина страсть, помимо разноцветной униформы — это пледы. Под это дело выделена вся секция в выдвижном ящике его дивана. В его холодной квартире без них не выжить.       Насосом матрац накачивается за минуту, Юра собирается сам на нём спать, уступив Отабеку диван, но тот и слышать ничего не хочет и стелет себе на полу у стены. Каждый раз у них этот спор.       — Вот когда один спать будешь, тогда и стели себе на полу, — смеётся Отабек и задёргивает плотные шторы, погружая комнату в темноту. Даже теплее становится.       — Так не интересно, — ворчит Юра и прогоняет кошку, уже разлёгшуюся на расстеленном диване. Пожравшая, она вновь теряет к хозяину интерес и дремлет посередине. Он стелет сверху ещё пару пледов и залезает под одеяло прямо в трениках, толкаясь в Шушу и слушая, как устраивается рядом Отабек. Через наваливающийся сон Юра, кажется, слышит, как тот произносит что-то тихо, неразборчиво, добавив в конце странно-дикое жаным. Спрашивает, что он там такое сказал, но не успевает услышать ответ и проваливается.       Выдёргивает его резко от незнакомого звука, а потом — от матов Отабека вперемешку с казахскими ругательствами. А ещё, кажется, от жары. Весь сырой. Юра поднимает голову, не соображая, где находится. Ему снилось, что он на работе и привезли несколько танков с ранеными, а он на смене один. Вообще один, даже без сестёр. А из инструментов — только молоточек для проверки рефлексов. Медленно загружаясь, Юра вспоминает, что он дома, а недалеко на полу матерится Отабек. Они проспали всё на свете, уже глубокая ночь, а у Отабека сорок восемь пропущенных от клиента. Юра падает обратно на подушку, радуясь, что в темноте не видно его довольную улыбку, стаскивает с себя под одеялом спортивки и слушает, как тот перезванивает, извиняется и передоговаривается на другой день. Снова засыпает.