Без крыльев, в белых халатах

      За два выходных дня, что проводит Юра дома, он мается от безделья. Дел особых нет, кроме разве что аттестационной работы, но тратить время на неё не очень хочется. Дедушку Клавдия Петровна всё-таки сманивает за город на дачу. И Юра со смехом жалуется Отабеку по вотсапу, что у его деды социальная жизнь ярче, чем у внука. Сам Отабек приезжает пару раз, привезя продуктов и обезболивающие таблетки с мазями и эластичным бинтом. Но не остаётся, извиняется очень, дела у него. А Юре не с кем даже порубиться в приставку. Скучно. И Юра отсыпается днём, а ночью тупит в сети. Заказывает на сайте ту самую чёрную медицинскую форму, когда на карточку приятно падает зарплата. У него, и правда, почти все цвета есть, а некоторых даже по два. Мало ли, выцветет при стирке. Кроме жёлтого, жёлтый он не любит.       Постит в инстаграм стадии цветения своей гематомы на стопе. Всё, как по учебнику. Недели через две сойдёт, а ещё через две и перелом заживёт полностью. Пишет Никифорову в директ, что он придурок. Тот, правда, не отвечает и постит ещё больше снимков с отдыха в Японии. Вот он со своим Кацудоном в Хасецу катается на коньках. Вот в онсене отдыхают с тряпками на лице. Виктор позирует голый в полный рост, и его член зацензурен смайлом рычащего тигра. Плагиатчик хуев, было б там чё прикрывать! Вот они жрут каких-то морских гадов, у обоих глаза масляные. Нашли друг друга, два алкаша. Юра качает головой и в отместку лайкает фотки кошек Джакометти. Тот, может, и мудак, но кошки у него классные. У Отабека — новое видео, и Юра тычется туда. Смотрит на согнутую спину в чёрной футболке, лопатки крыльями резко выделяются через ткань. Отабек с жужжанием колдует над чьей-то ляжкой — Юра даже не с первого раза понимает, что это за часть тела. Крутит головой долго. И рисунок тоже пока не разглядеть, но Отабек уже закрашивает ярким, промокая кожу салфеткой. В кадре мелькает и его забитое плечо. Камера потом направляется на профиль мастера. Сам в чёрной маске, чёрных перчатках, модный татуировщик. Взгляд прищурен, сосредоточен, брови сведены, ресницы одни торчат, отсюда видать, какие длинные и пушистые. Вот было бы у Юры что-то вроде такого хобби, мог бы заниматься им и со сломанной ногой. А так, даже на роликах не покататься, а больше ничем таким он не увлекается и рисует хуёво.       И Юра понимает, что ни за что не смог бы сесть надолго на больничный, потому что это же подохнуть можно со скуки! Только если его разобьёт паралич, он позволит себе расслабиться. А тут палец какой-то. Юра всерьёз подумывает об ампутации этого несчастного мизинца, причём у всех людей. Сразу, при рождении. Ну правда, вечно цепляется за мебель, отмерзает — ненужный рудимент. И сейчас доставляет немало неудобств, когда Юра пытается помыться, нагрев воду в тазике. Даже гипс на него не накладывают при переломе, что за бесполезная кость! А так, загипсовали бы его, он бы помылся нормально, гипсы сейчас полиуретановые, мочить можно. А у Юры — фиксирующий пластырь. И если он отмокнет, у него нет ни малейшего желания лепить его снова.       Понимая, что от скуки точно сойдёт с ума, он даже не раздумывая выходит на очередное дежурство. Хоть ему и звонят накануне спросить, не хочет ли он ещё посидеть дома. Но с него хватит. А утром ему звонит Отабек, говорит быть готовым через полчаса, он заедет и отвезёт на работу. Не особо сопротивляясь и приятно удивлённый, Юра ищет толстовку, чтобы не замёрзнуть по дороге. А сам думает, вину что ли тот чувствует за то, что бросил друга. Но тут же отбрасывает эти мысли. Отабек ему не сиделка, у него своя жизнь, свои интересы, и он не обязан проводить с Юрой все вечера и развлекать его. Хотя Юра всё равно скучает. Тем более сам чувствует свою вину за то, что Отабек тогда проспал из-за него. Думал тем утром, что тот злиться на него будет, когда они проснулись, проспав больше двенадцати часов. Но Отабек не казался недовольным, просто разоспавшимся и расслабленным, ничего ему не сказал. Однако Юра всё равно думает, что если бы тот не остался у него, не пришлось бы переносить клиента, и возможно, Отабек приезжал бы чаще. Зато поездка на байке полностью компенсирует тоскливые выходные. Отабек его доставляет, минуя пробки, за двадцать минут. И на следующее утро после дежурства звонит сказать, чтобы Юра подождал его, и отвозит домой. Без лишних вопросов. Как само собой разумеющееся.       На смене Юра хромает, но чувствует себя вполне работоспособным. Звание доктора Хауса прикрепляется намертво, особенно когда во время следующего дежурства приводят студентов, проходящих госпрактику. И с врачебного факультета, и с сестринского. Мила стонет, что ей как будто заняться больше нечем. Она опять гуляла все выходные и очнулась только за час до выхода на смену. А за Юрой закрепляют несколько пятикурсников, и его дико веселит, когда он ковыляет по коридору, а за ним бодро шагают студенты. И заходя в смотровую к перепуганным пациентам, сразу хочется пошутить про аутоимунное.       Впрочем, студенты значительно облегчают Юрину жизнь на работе все эти недели, пока палец полностью не заживает. Он только сидит пишет истории, пока те бегают по смотровым, опрашивают больных, берут анализы и сами несут их до лаборатории, возят до рентгена и на узи, зашивают и гипсуют. А он выслушивает их предположения насчёт диагнозов, подсказывает, где надо, помогает, показывает, как правильно. Юра смотрит на них и вспоминает, что сам таким же был, совался всюду, везде хотел успеть и всё попробовать. Заебал тут, кажется, всех, ему же нужно было в каждую дыру залезть. Но с учителями ему повезло, или может, фамилия сработала, неважно, но Юру всюду пускали и всё разрешали. Только что роды не принимал и вскрытие трупа сам полностью не проводил, не успел ещё.       Мила тоже почти не выползает из сестринской, скинув на своих подопечных студенток большую часть обязанностей. И лишь после обеда, отоспавшись, вместе с Юрой торчит в смотровых, флиртуя с его студентами.       — Ты мне тут не совращай ребят, — отсылает он её после того, как Мила щеголяет своим красивым декольте так, что зависают не только парни, но и дедок, пришедший с болями в животе. — Иди к своим.       — Они все скучные, — отвечает та, выпрямляясь, после того когда успешно показывает, как правильно пальпировать при осмотре брюшную стенку и проводить пробы.       Юра в шутку кидает в неё ручку, и та со смехом убегает. Студенты оказываются ко всему прочему ещё и смышлёными и весёлыми. Разница в возрасте небольшая, Юра сам недавний выпускник. Они курят все вместе на крыльце и выясняют, что у них тот же куратор, что был и у Юры. Константин Вениаминович, которого не с первого раза можно выговорить, и за глаза все зовут его Витаминовичем. Юра ржёт, слушая рассказы парней о том, что он вытворяет у них на кафедре. А потом сам рассказывает, как Витаминович впервые повёл их группу в патанатомичку. Там проводилось вскрытие и присутствовал полицейский, молоденький сержант, который умолял патологоанатома только не задеть кишки у трупа. Но то ли суровый доктор был не в настроении, то ли звёзды так сошлись, но он всё-таки резанул скальпелем по кишечнику. Оттуда повалилась не успевшая перевариться еда, Юра как сейчас помнит, это были макароны, а вонь стояла такая, что кто блеванул, кто плакал от рези в глазах. Равнодушным никто не остался. Особенно Витаминович, принявший на себя весь удар — облёван был со всех сторон и больше по патанатомичкам никого не водил. А Юра теперь смотреть не может на макароны.       Отабек приезжает иногда во время обеденных перерывов, как всегда с кофе. Юра ещё в первый день знакомит его со студентами. Те тут же загораются и просятся на практику на скорой, и Юра ржёт:       — Быстренько вы переобулись. Не стыдно тебе, Отабек, отнимать у меня хлеб? Все хотят к тебе, а Юра Сергеевич никому становится не нужен.       Отабек смущённо смеётся, а Юра думает о том, что, конечно, татуированный врач скорой всем интереснее, чем он. Расскажи он сейчас студентам, что он ещё и байк водит, и сам тату набивает, кинут Юру не глядя. Усмехается про себя, понимая, что не студентов своих ревнует, а Отабека к ним. Нечего тут пялиться, идите работайте, солнце ещё высоко.       Дежурства проходят в усиленном режиме, и практики студентам хватает. Купальный сезон открыт, и привозят много тепловых и солнечных ударов, аллергий от укусов насекомых, ранений стеклом на пляжах. После давки на спортивной арене во время футбольного матча пострадавшие поступают нескончаемым потоком. У кого голова разбита от удара бутылкой, у кого — ожоги от петард, у кого рёбра переломаны. После прогремевшей на всю Дмитровку кавказской свадьбы весь день поступают свидетели и гости с огнестрельными ранениями. Даже невесту в роскошном платье привозят, которую попытались похитить и сломали ей руку. Приходится выставить усиленную охрану, когда девушку пытаются похитить снова. А осмотр Юра проводит под зверскими взглядами шестерых братьев невесты, которые требуют вызвать нормального врача. Доходит чуть не до драки, когда он просит девушку снять платье, чтобы посмотреть её руку. Но Юре удаётся убедить горячих южных парней, что он в первую очередь доктор (стоящая рядом Мила подтверждает, что да, и первоклассный доктор), а потом уже мужчина. Те вроде успокаиваются, а Юра накладывает гипс, стараясь не обращать внимания на стреляющую в него глазами невесту. Он уже привык. Как и тщательно игнорит намёки привезённого молодого парня, вылившего на себя кипяток — не всем ещё включили обратно горячую воду. С обожжёнными бёдрами и пахом, парень тем не менее в открытую флиртует с Юрой, даже не стесняясь стоящих рядом студентов и медсестёр, скрывающих смешки за масками. А Юра мажет пантенолом его распухший красный член и угорает, так же спрятавшись за маской. Мила потом передаёт ему написанный на бумажке телефон парня, когда Юра обедает в комнате отдыха.       — Блин, Мила, дай пожрать, — недовольно ворчит он, отмахиваясь от неё. — Забери его себе, размерчик вроде тебе подходит.       — Ну что Вы, Юрий Сергеевич, это по Вашей части, — она подмигивает подавившемуся супом Юре и убегает, хихикая. Вот сучка!       Новенький фельдшер со скорой с таким же неопытным водителем привозят как-то сбитую на дороге собаку. Юра смотрит на них, как на больных, объясняет им, что приёмное — не ветеринарная служба. Собачку жалко, но помочь ей уже нельзя. Один студент, Миша, вызывается как-то даже остаться с Юрой на ночную. Юре всё равно, а тот потом жалеет о своём решении, потому что всю ночь поступают бомжи с отравлением суррогатами. И Миша бегает с тазиками по коридору, весь облёванный, а Юра ржёт над ним и подгоняет.       Случаются и экстренные ситуации, когда с сильного пожара на предприятии привозят с десяток пострадавших. В том числе, обгоревшего и надышавшегося угарным газом молодого пожарного. Свои едва успевают вытащить его из-под рухнувшего здания, и Юра думает, что не вывезет его. Но всё-таки вывозит и облегчённо выдыхает, когда парень, наконец, дышит сам. Ещё часто возят бытовые и уличные драки с поножовщиной, и эти Юра ненавидит всем сердцем, потому что после приходится общаться с полицией. И с совсем мелкими детьми Юра не умеет обращаться, особенно если с ними приходят их ёбнутые мамаши, которые лечат высоченную температуру мочой и не в состоянии спрятать подальше ядовитые лекарства или уксус. Он бы таких лично обоссал и напоил уксусом.       Всё это время машина Юры стоит на стоянке у больницы, и ездить с Отабеком каждое утро уже входит в привычку. А к хорошему привыкаешь быстро. Пару раз он спрашивает, не сильно ли стесняет его этими поездками, а потом успокаивается, видя недоумевающие глаза Отабека. Юра совсем расслабляется, а когда спустя четыре недели перелом окончательно зарастает, пересаживается на машину, по которой очень скучал. Но шлем оставляет себе, не знает зачем, а Отабек про него и не вспоминает. Юра даже осмеливается встать на борд и вполне удачно. А ещё в преддверии отпуска ползает по сайтам в поисках экипировки для горного отпуска в августе, ищет гостиницы подешевле. Глаза просто не могут зацепиться за что-то одно, всё такое красивое и заманчивое. И он выедает этим весь мозг Отабеку в один из вечеров, когда они, наконец, собираются у него попить пива. Последний месяц случается это очень редко — из-за работы, из-за не слезающего с Юры Фельцмана. Работу он всё-таки дописывает и кое-как проходит аттестацию. Именно это и празднует Юра, когда заваливается к Отабеку, наконец-то первым выигрывает у него в фифа и жалеет, что это было не на спор. Хотя не знает, какое бы желание загадал Отабеку. Дать покататься на его байке? Заебашить ему крутую тату? Поехать вместе в отпуск в горы? У Юры чувство, что Отабек и сам готов это всё для него сделать, без всяких «на спор».       Деда безвылазно поселяется на даче у Клавдии Петровны и регулярно присылает Юре фото то с огорода, то с рыбалки на речке. Отчитывается, что чувствует себя великолепно. И Юра спокоен, видя, как тот доволен. Заросший такой весь, загоревший, пополневший, Юра никогда его таким не видел с тех пор, как бабушка умерла. С мамой Юра ругается, когда та звонит и требует вернуть деду домой. А вдруг сердце прихватит, вдруг ещё что. Да у бабы Клавы там не дача, а целый посёлок со своей инфраструктурой, успокаивает её Юра. А сам думает, забрала бы тогда деду к себе, раз так беспокоится о нём. А то она за квартиру его больше переживает. После разговора с ней с папой тем более общаться не хочется. У того всё намного проще. Юра, как дела? Как учёба? А, ты уже работаешь, да, забыл, деньги нужны? Скинь номер карты, я вышлю. Юра скидывает, и ему даже не стыдно.       А потом наступает день медика, и они всё же всем коллективом выбираются на природу за город. Компания набирается приличная, человек тридцать, кроме приёмника зовут ещё и с других отделений и со скорой. Погода выдаётся шикарная, и Юра берёт с собой новые купальные шорты, намереваясь поплавать. Каждый везёт что-то своё, на Юру возлагают обязанность привезти питьевой воды. Он думает, что поедет с Отабеком, даже шлем от пыли протирает. Но дядя Лёша нагружает того маринованным мясом. И Юру забирает Мила на своём красном матизе с ещё двумя сёстрами и четырнадцатилетним сыном Артёмом. Мила — мать-одиночка, родившая ещё в школе, в шестнадцать. История, каких полно. Но никогда Юра не видел её жалующейся на свою жизнь, всегда при мужчинах. Хотя кто её знает, может, в одиночестве и плачет? Зато вот образы меняет чаще, чем мужиков. Из ярко-рыжей она снова становится блондинкой и на этот раз ещё выбривает себе висок и экстремально коротко отстригает волосы, оставляя одну стильную косую чёлку. И опять ей всё к лицу.       — Я на лето всегда стригусь так, — объясняет она Юре, когда он, отбив кулак Артёму в знак приветствия, уставился на неё, не узнавая. — С длинными жарко. Вот тебе не жарко со своими? — Мила часто путается с «Вы»на «ты», по имени-отчеству только на работе, а Юрсергеичем больше по приколу зовёт.       — Неа, не жарко. — Юра поправляет кепку козырьком назад и надевает тёмные очки. Его волосы никогда ему не мешали, всю жизнь носит длинные и не представляет себя с короткими. Хотя, например, стрижка Отабека ему нравится, но такую бы себе вряд ли сделал.       Юра устраивается поудобнее и пытается вытянуть длинные ноги, но в маленьком авто не получается это провернуть. Голые колени упираются в бардачок. И тем не менее они весело доезжают за час до их места. Оно просто идеальное. Река, где разрешено купаться, небольшой обрыв, с которого удобно прыгать в воду, полянка с местом для разведения костра, сосновый бор. Юра выгружается, разминая затёкшую спину и здороваясь с уже прибывшими. Артём сразу убегает к компании ребят его возраста, играющих с чьей-то мелкой собакой, таскающей в зубах фрисби. Юра смеётся над ними и помогает девчонкам дотащить сумку-холодильник с водой, видит припаркованный у дерева байк Отабека. Сам хозяин мотоцикла обнаруживается неподалёку, занимается установкой мангала, и Юра улыбается, глядя на него. Тот всегда выглядит так, словно шарит во всём, со знанием подходит к любому делу. Суровый врач скорой выглядит сейчас намного младше своего возраста, гладко выбритый, в светлых шортах и свободной белой майке. И на контрасте белого со смуглой кожей яркие татуировки кажутся ещё красочнее. Только на удивление обе голени чистые. Подойдя ближе, Юра видит, что Отабек уже вспотел, пока разжигает огонь, и кожа теперь влажно поблёскивает. Красиво так.       — Привет, — Юра вынимает из сумки бутылку с холодной водой и кидает поднявшему глаза Отабеку. Тот ловит её на лету и кивает в знак приветствия, тут же присасываясь к горлышку. Юра хочет простебать его над тем, что он пьёт, как девчонки в белых майках, спецом проливая на себя воду, чтобы сиськи стало видно. Но ему становится не смешно, и даже немножко жарко, глядя на прилипшую к широкой груди майку, пропитавшуюся потом, сквозь которую просвечивают рисунки и соски. Мелькают заросшие подмышки, выглядящие, впрочем, вполне эстетично. Юра отводит взгляд и сам делает глоток минералки, чуть не поперхнувшись.       — Привет, Юр, как доехали? — отвлекает его от дум Отабек, прикончивший сразу половину бутылки.       Юра кивает, что всё нормально, и осматривается, раздумывая, чем бы заняться. Все прибыли раньше их и уже заняты кто чем. На огромном столе разложены тазы с мясом, Гоша с дядей Лёшей и Романом, фельдшером с другой бригады скорой, уже нанизывают на шампура. Женя готовит овощи для гриля. Девчонки, скинув одежду и оставшись в купальниках, принимаются кромсать салаты. Кто-то даже раков к пиву приносит. Неподалёку разведён костёр, чтобы запечь картошку. Музыка орёт из ближайшей открытой машины, небо чистое-чистое, ни облачка, и даже комары не особо зверствуют. Настроение выходит на новый уровень.       — Юрсергеич, помоги паштет на бутеры намазать! — находит ему занятие Мила, пританцовывая под какую-то приставучую песню. И он понимает, что жратвы будет, как на убой. Замечает ещё сосиски для гриля, мешок с хлебом, который тоже собираются пожарить над огнём. Кто-то притаскивает даже зефир, но первую же партию сжигают до угольков.       А ещё привезено столько алкоголя, что хватит упиться на все выходные. Не пьёт только Отабек и еще несколько ребят, кто за рулём, ну и дети, конечно. А Юра выбирает себе холодное пиво и таскает раскладные стулья к столу. Выехали все довольно рано, и к полудню всё уже готово, шашлыки дымятся и источают обалденные ароматы. Музыка становится громче, некоторые уже успевают искупнуться, и Юра тоже мечтает спрыгнуть с обрыва и освежиться в воде. Но сначала пожрёт, утром успел закинуться только кофе.       Они рассаживаются вокруг стола, тесно-тесно прижимаясь друг к другу плечами, но это не страшно. Зато для чокания стаканчиками и бутылками не надо далеко тянуться. Юра оказывается зажат снова между Отабеком и Милой, как-то так само получается. Отабек, как и большинство мужчин, уже сидит с голым торсом, потому что печёт, как в аду. А Юра не решается оголиться, хотя сам давно не хиляк, зал в подвале больницы иногда посещает. Но куда ему до Отабека? Тем более рядом они будут смотреться смешно. Смуглый, подкачанный, украшенный красивыми рисунками Отабек, и Юра — сливочно-белый и просвечивающий. Ещё и загоревшая рядом Мила. А ещё Юру странно тащит по запаху Отабека, не приторно-сладкому, как от Милы по другую руку. Смесь дезодоранта и запаха чистого тела, немного свежего пота. Совсем не противно и хочется вдохнуть полной грудью. И ещё рассмотреть каждую татуировку, взгляд так и цепляется то за олдскульную розу на плече, то за трэш-польку в чёрно-красном цвете на спине, что-то отдельно на груди и животе, он неплотно забит. Откровенно пялиться неудобно, но когда ещё представится случай увидеть голого по пояс Отабека?       Он отвлекается на общие снимки и сэлфи с Милой, мясо тает во рту, а пиво такое вкусное, что Юру вскоре уносит куда-то за горизонт. Хочется танцевать, дурить и петь песни в голос. Покидать фрисби с малолетками. Прыгнуть с обрыва вниз головой. И все вокруг такие классные, всех хочется обнять и расцеловать. И пьяным себя совершенно не чувствуешь, голова не кружится, а просто так хорошо, что охота орать.       — А давайте за Юру Сергеича, который уже год как с нами работает, — Мила внезапна, как всегда. Поднимает стаканчик с намешанным в нём коктейлем и призывает всех к вниманию.       — Звучит так, будто ты собиралась сказать «которого уже год как с нами нет», ну да ладно, — смеётся тот.       — Да ну тебя! — сердится та, а Юра откидывается на стуле назад, дотягиваясь до стоящей сзади в тени дерева термосумки и беря себе ещё пива. Отабек подпихивает его в плечо своим, Юра показывает ему язык.       Они сидят настолько тесно, что прижимаются голыми голенями, и он чувствует волоски на ноге Отабека своей кожей. Хотя в голове уже так пусто и легко, что становится по барабану. Он пьёт вместе со всеми, соединяясь по центру стола бутылками и стаканчиками и принимая поздравления. Толкает длинную речь с благодарностями за то, что так тепло приняли его в коллектив, что помогали и поддерживали. Так всех растрогал, что Мила начинает тянуть его за майку, чтобы уже сел, пока они не разрыдались все от умиления. Юра падает на задницу обратно на стул и ржёт.       — А теперь, — продолжает веселье Мила, когда все выпили, и Юра согласен на всё сейчас, — давайте вспоминать смешные случаи с ним.       — Эй, я против! — Согласен на всё, но только не на это. Но ржёт, глядя, как приосанивается народ. Ну пошла жара!       — В его первое дежурство я заставлял его осматривать ректально всех поступающих, — первым вспоминает Женя на правах его начальника, стоя с поднятой стопкой водки. И как можно в жару пить такое, не понимает Юра. — Мила потом прибегает ко мне в ужасе и умоляет меня сказать ему остановиться, потому что вазелин закончился.       Юра помнит ту смену. Задниц он тогда насмотрелся и анусов нащупался на всю жизнь вперёд. Впрочем, он ни разу не обижается на это.       — Вот суки, — кривит Юра губы, пока все рыдают от смеха, — знали бы вы, сколько раз тогда я от бритых мужиков с наколками услышал фразу «я те чё, пидр что ли?!»       — А я его помню ещё студентом, — влезает дядя Саша, травматолог, у которого Юра стажировался и учился вправлять вывихи. — Он тогда не вылезал из больницы. Ночевать оставался, бесил очень поначалу, но потом оказался способным мальчиком. — Юра сначала возмущённо вопит, а потом сердечно кланяется. — Дяде Коле привет передавай, как он, кстати, поживает?       — Спасибо, дядь Саш, — салютует ему Юра бутылкой. — Круто поживает, невесту себе с дачей отхватил, отдыхает, медовый месяц у него.       Все бурно радуются семейному счастью Николая Валентиновича и пьют за его здоровье. Людей много, и всем есть что сказать. И пиво у Юры заканчивается как-то очень стремительно. Он косится на попивающего колу Отабека и забирает у него стакан. Под предлогом, что хочет проверить, а не намешал ли он туда виски, Юра делает глоток. Вкусно! Но пиво вкуснее, сочувствует он Отабеку, который смотрит на него с усмешкой. Не классно быть трезвяком среди пьяных, зато потом будет что всем рассказывать, кто что вытворял. Юра вон хочет кульбит в прыжке в воду сделать, надо сказать, чтобы засняли.       Мила вещает, как на трибунах на демонстрации:       — И вообще ЮрСергеич у нас просто нечеловек! Отработать со сломанным пальцем на ноге — не каждый способен! Ещё и молчал. Выпьем за его выносливость, Юрий Сергеевич — наш герой!       — Звучит, как наш кандидат, — шутит кто-то, — в депутаты его давайте продвинем.       — Бэтмен! — кто-то другой кричит с противоположного края стола, а Юра возражает, говоря, что он Хаус, а это круче Бэтмена.       Если бы не мясо, постоянно подкладываемое ему кем-то в тарелку (Юра даже не успевает уследить за этим), он давно бы уже окосел и свалился на травку под солнышко. А ещё местный собакен спасается от замучивших его ребят у него под ногами. И Юра держит его на коленях, отворачивая его пасть от вкусностей на столе, но сам подкармливает мясом. Пёс балансирует на худых Юриных ляжках, то и дело соскальзывая лапами, и в итоге засыпает, телом на Юре и положив башку на бедро Отабека. Юра ржёт, что они теперь повязаны.       — И это он прикормил всех кошек, — смеётся Вера, — у нас никогда столько не было! Они сбежались к нам со всего района.       — Кошачий властелин, — фыркает Юра, чуть не падая со стула, но его придерживают за спину. Собакен приподнимает брови, поглядывая с его колен на удобную человеческую лежанку.       — Они своего чувствуют, — хохочет Мила, намекая на его пятнистые кеды.       — Это ещё что, у меня и трусы такие же!       — Только не надо нам сейчас их показывать! — она вопит и хватается за ремень его шорт, держа, словно тот собирается стащить их с себя немедленно.       — Купаться пойду и покажу, — хмыкает Юра уже тише и довольно смотрит на Отабека поверх очков.       Тот держит руку на спинке Юриного стула и сидит, повернувшись к нему, глядя сквозь стёкла своих очков как-то… пристально. И эта его улыбка уголком губ… Странно всё это, странный Отабек, припекло ему что ли? Надо сказать кепку надеть. А его кепка где? Юра хватается за голову и натыкается на повёрнутый кзади козырёк. Всё на месте, ему ничего не напекло.       — А я запомнил Юрку, когда мы с Отабеком привезли того варёного бомжа, Отабек, помнишь? — раскрасневшийся дядя Лёша смотрит на него и на Юру, и последний кивает, вспоминая тот кошмар.       — Бля, никогда не забуду ту смену, — говорит он.       — Этот бомж орал матами, хотя от травм должен был в коме уже лежать, — эмоционально размахивая руками, рассказывает дядя Лёша, — и наши обычно не реагируют или орут в ответ. А Юрий Сергеевич не такой. Успокаивал его, говорил, что всё будет хорошо, что вылечит его. Бомж в шоке даже орать перестал и поверил.       — Хотя я его обманул, — грустно усмехается Юра, вертя в руках бутылку, — не спас.       — Он был не жилец, — говорит Отабек. Юра кивает, откидываясь на спинку стула и чувствуя, как чужой палец невесомо проходится между лопаток по его майке, взмокшей от пота. Не сразу понимает, что к чему, а рука уже исчезает. Смотрит зачем-то на Милу, а та уже вспоминает, какие ещё геройства совершал Юра. По другую руку как-то стрёмно смотреть. Юра всё это себе выдумывает.       — А ещё вы издевались надо мной первое время, — вспоминает он, когда поток восхищения иссякает. — Жопные осмотры ещё цветочки по сравнению с тем, как один раз вы меня в гипс ночью закатали, пока я спал, а потом по телефону вызвали. Я чуть не ёбнулся, когда не смог ногу поднять.       Конец его рассказа тонет в общем хохоте. У кого-то даже кадры есть того момента, и все начинают делиться ими, показывать другим. Юра не злится, он тоже тогда поржал вместе со всеми, а гипс сняли только через сутки, когда он полностью высох. Отодрал себе тогда все волосы на ноге.       — Это было посвящение, — говорит сквозь смех Женя, — и скажи спасибо, что тебе форму не порезали в стратегических местах, как в гастроэнтерологии делают с новенькими ординаторами.       А вот за это Юра бы, пожалуй, и морды пошёл бить. Собакен на коленях поднимает голову и спрыгивает на землю, утомлённый громкими голосами, уползает в тенёчек и наблюдает за всеми оттуда.       — Ну всё, хватит уже обо мне, сегодня день медика, а не Юры Плисецкого, — машет он рукой, — а то я счас начну вспоминать, как Евгений Владимирович ректоскоп ввёл не в прямую кишку пациентке, а во влагалище, и возмущался ещё, почему это он ничего не видит. Поменяйте, говорит, мне окуляр, а то он что-то не то мне показывает.       — Я был на третьих сутках подряд! — вопит тот сквозь общий дикий ржач за столом, но его уже не слушают.       — Ну да, бедная жена у тебя, тоже привыкшая, наверное, когда ты ей не туда присовываешь, — не выдерживает кто-то из врачей, и кажется, что громче ржать уже невозможно.       — А пошлите купаться? — наконец, озвучивает Юрину мысль Мила. — Надоели вы уже с вашими письками и жопами!       Юра вскакивает первый, по-детски прокричав, что кто последний — тот лох. И опрокидывает стул. Ему уже так не терпится нырнуть вниз головой с обрыва. Но сперва проверит, как там глубина. Взрослые мужики наперегонки со школьниками несутся к спасительной прохладе. А Юра, в секунду переодевшись в машине в леопардовые шорты, с разбега падает в воду бомбочкой, окатывая брызгами тех, кто аккуратненько заходит с песочного пляжа. Охуенно! Замирает на дне и, оттолкнувшись ногами от вязкого песка, выныривает на поверхность, отплёвываясь и откидывая волосы назад. Смеётся, глядя, как девчонки стоят все мокрые из-за него, боясь зайти, а сзади них уже несётся Гоша и сталкивает всех в воду. Те визжат и матерят Гошу, а тот уже хватает их снизу за ноги. Даже собакен втягивается и громко лает у кромки воды, не решаясь замочить лапы, и оттряхивается, когда на него попадают брызги. Юра отвлекается на то, как мелкие пытаются заманить пса в воду, перекидывая туда-сюда фрисби, и вдруг уходит под воду, когда сзади кто-то налегает всем весом на его плечи и топит. Он выкручивается, суча под водой ногами, разворачивается и, перед тем как вытолкнуть себя наверх, успевает заметить смеющиеся глаза Отабека. Ах ты!… Когда Юра выныривает, то гребёт к нему из всех сил, хватается за его плечи, скользкие от воды. Тот пытается увернуться, но он виснет на Отабеке, вцепившись в его голову, и прыгает на него, чтобы потопить. Тот смеётся, пытаясь оторвать Юру от себя. Хотя со стороны явно кажется, что наоборот, прижимает к себе ближе — так крепко обхватывает за талию. А Юру движением под водой толкает на Отабека, и ноги сами обхватывают его бёдра. Ему явно не хватает веса, но Юра не отчаивается, ржёт и сам едва не уходит под воду с головой. Царапается и лягается, как настоящий кошак, поднимает тучу водяных брызг, но не отпускает ни на секунду, и Отабеку не спастись. Они дурачатся, как дети, смеясь и наглотавшись воды. Их битву уже замечают остальные, Гоша с боевым кличем несётся Юре на помощь, как вдруг сверху раздаётся:       — Поберегись!       Юра не успевает среагировать вовремя и отплыть, как сверху на них падает Мила, заехав ему пяткой по уху. Он уходит под воду и на секунду теряет ориентацию в пространстве. А потом его вытягивает на поверхность Отабек. Мила перепуганно смотрит на Юру, пока он отплёвывается и трясёт головой, пытаясь выбить из ушей воду.       — Прости, я не думала, что вас так близко отнесёт, — виновато частит она. — Вы были далеко, я хотела прыгнуть дальше.       — Да всё нормально, — смеётся Юра, когда перед глазами перестаёт двоиться. Отабек тоже обеспокоенно заглядывает ему в лицо. Но Юра чувствует себя в порядке, только лёгкие болят и в носу щиплет от попавшей воды. Он хохочет, представив, как было бы смешно погибнуть в окружении врачей. И схватившись за голову Милы, наседает и утаскивает её под воду.       Та даже пискнуть не успевает, и начинается натуральное водяное побоище, в которое затягивает всех. Артём впрягается за маму и хохоча раздаёт направо-налево пинки, не разбирая, кто есть кто. А потом у кого-то сводит судорогой ногу, и все вместе несут бедолагу на берег. Юра выдыхается, мышцы ноют и покалывает кожу, солнце опаляет волосы, и он собирается найти Отабека и позвать его поваляться позагорать. И тут замечает, как Мила виснет у того на шее, и не успевает отвернуться, увидев, как она вдруг прижимается к губам Отабека. Ого! Так вот, значит, кто его девушка. И он скрывал это от Юры?       Он промаргивает залитые водой с чёлки глаза и разворачивается, чтобы плыть на берег. Настроение отчего-то резко падает. Без сил он плюхается на покрывало на песке, чувствуя, как каждая капелька воды под солнцем начинает обжигать кожу. Вытереться бы. Он жмурит глаза, солнце слепит даже сквозь тонкую кожу. Он начинает дрожать, когда налетает ветер и обдувает его тело. С чего он вдруг так расстроился? Ну не расстроился, но это обидно. Ладно бы Юра не знал Милу, и Отабек бы не сказал ему о девушке, с которой Юра не знаком. Но они работают вместе. И оба молчат и мутят за его спиной. Юра шмыгает носом и вытирает ладонями лицо, прочёсывает пальцами слипшиеся от воды волосы.       Зачем Отабеку Мила? Она старше его, хотя по ней не скажешь, особенно теперь, с этой стрижкой даже моложе Юры выглядит. И у неё груз в виде сына. Юра морщит нос и ненавидит себя за свои мысли. Но Миле зачем Отабек? Юра думает, что в её вкусе мужчины постарше и посолиднее. Или им обоим похуй и они просто трахаются? Юра чешет ногу, и внезапно солнце кто-то загораживает. Он открывает один глаз и видит висящее перед собой полотенце. Хватает его, садясь и небрежно вытираясь, а Отабек протягивает ему кепку, очки и бутылку с водой и ложится рядом, вытягиваясь во весь рост. Юра скользит глазами по его мокрому рельефному прессу, коричневым соскам, закинутым за голову рукам. Так и прикипает к рисункам, что даже тянет прикоснуться. Словно осязая его взгляд, Отабек открывает глаза и смотрит на него, губы плотно сжаты. Юра отворачивается, последний раз скользнув взглядом по фрагменту татуировки, спрятавшейся за кромкой шорт, слева внизу живота, у самой паховой линии, рядом с тёмной дорожкой волос. Что там изображено, Юра не успевает разглядеть. Вроде глаз чей-то из-под чёлки, и всё перечерчено на фоне злыми косыми линиями, словно кошка подрала. Красиво, но рассмотреть бы получше. А для этого нужно оттянуть край шорт пониже. Юра прокашливается, чтобы скрыть внезапное волнение, и падает обратно на спину, нацепив очки и натянув козырёк снэпбека на лицо.       — Кажется, я напился, — лениво тянет он, глядя на солнце через стёкла очков. — Я совсем не умею пить.       — Тебе плохо? Иди полежи в машине, — Отабек сбоку приподнимается на локтях.       — Не-е, мне классно!       А сам думает: а то еще трахаться тут начнёте. И тут же обрывает себя на этой мысли. Да что с ним не так?       — Иди плавай, я тут сам, — неуверенно прогоняет его Юра.       Но Отабек никуда не уходит. Продолжает вглядываться в его лицо, и у Юры от этого взгляда толкается под рёбрами чаще. И ему кажется, что грудная клетка ходуном ходит и треснет сейчас. Он смотрит в небо. Облака-то какие набежали клёвые. Отабек, хватит пялиться, тебя Мила, наверное, заждалась уже, нет, не уходи, принеси пива. Плисецкий, ты пиздец!       — Юр, у тебя всё нормально?       — Не знал, что вы с Милой мутите, — они произносят это одновременно и смотрят друг на друга.       Отабек фыркает:       — Что? Мы не мутим.       — Да? — Юра сужает глаза, хотя Отабек это не видит из-за очков. — А она, по-моему, с тобой мутит.       — Нет, а ты что, ревнуешь? — и улыбается так одними уголками губ. Издевается.       — Кого? — снисходительно фыркает тот и тут же осекается, понимая, какой тупой это вопрос.       А действительно, кого? Милу? Она, конечно, классная, но они друзья и коллеги, и она не в его вкусе. Хотя откуда Юре знать, кто в его вкусе? Тогда Отабека что ли? Бред. Но он не успевает додумать мысль, как их зовут за стол. Из вредности Юра, переодевшись в сухие шорты и натянув майку, занимает место Милы, думая, раз уж он их рассекретил, она захочет сесть рядом со своим парнем. Но его идеальный план рухнул, когда он видит, как та уже сидит за другим концом стола и весело выпивает с Женей. Вот и вся любовь. Нахуй тогда её, он давно это понял. Смотрит на Отабека, сидящего через человека от него, тот тоже смотрит в ответ и качает головой, улыбаясь при этом. Юра кисло усмехается и берёт ещё пива.       Их компания разбивается на несколько частей. Кто-то засел в воде, пока она ещё не остыла. Дети у костра жарят над огнём сосиски. Хочется курить, и Юра идёт к Милкиной машине за сигаретами. Заодно проверить телефон. Усаживается на переднее сидение и решает, что не хочет никуда отсюда уходить. Включает кондей, закидывает ноги на бардачок, пока Мила не видит, и с наслаждением закуривает. Мила его потом убьёт.       Он лениво листает в телефоне, чертыхается, вспомнив, что никто так и не заснял его прыжок в воду. Но девчонки уже отметили его в своих сторис, и он рассматривает свою довольную рожу. Там, где сфотали их втроём с Милой и Отабеком. Как сливочная начинка между двумя зажаристыми булками, фыркает Юра и хихикает сам над собой. Нос уже обгорел, а Отабек рядом так прижимается, и его лицо повёрнуто немного к Юре. Тот знает, что это с другой стороны от Отабека чувак тоже хотел влезть в кадр и напирал, потому его так и прижало к Юре. В рёбрах как будто что-то стискивает от воспоминания об этом. Он выдыхает дым и заходит в ленту. Опять одни японские фотки, заблочить что ли его уже?       Юра смотрит на горизонт над рекой, небо уже едва ощутимо начинает темнеть, и от воды несёт прохладой. Он выключает кондиционер и откидывает спинку кресла немного назад. Посидит чуть-чуть, отдохнёт, никто и не хватится. Сам не замечает, что проваливается в дремоту, а вскидывается от громкого вопля:       — Плисецкий, а ну убрал ноги с моей машины!       Под общий хохот он подкидывает в воздух все конечности и бьётся головой о крышу матиза. Уже стемнело, и многие включают фары на своих авто. Музыка гремит громче, пахнет костром. Рядом с машиной стоит Отабек и заглядывает в салон, держась за край крыши.       — Извини, не успел тебя разбудить, пока она не увидела, — виновато говорит он.       — Чё, потеряли меня? — сонно потягивается Юра.       — Я нет, — мотает тот головой, — я видел, что ты сюда шёл, не давал никому мешать тебе. Отдохнул?       Юра усмехается и принимает протянутую запотевшую бутылку с пивом. С наслаждением отпивает, только сейчас осознавая, как хотелось пить. Он и проспал-то всего ничего, а стемнело, и правда, быстро.       — А что, есть какие-то предложения?       Отабек загадочно улыбается и протягивает на этот раз свою руку, кивая головой в сторону костра за его спиной. Там уже собрался народ, и в стремительно набегающих сумерках видно танцующие под музыку тела. Юра выбирается сам, без помощи. Они идут плечом к плечу. И дальше всё тонет в каком-то плотном мареве. Он много курит и пьёт одну бутылку за другой, совершенно не пьянея, но в голове всё шипит и плавится, как таблетка витамина С. Танцует и прыгает в окружении таких же сумасшедших и диких, спотыкается и его каждый раз подхватывают чьи-то сильные руки, не давая упасть. Дышит безумием, тесно прижимаясь губами к чужому колючему виску и орёт что-то в ухо. Потом отталкивает от себя и натыкается на него снова. Под ногами разъезжается рыхлый песок, над головой пляшут звёзды. Он руками разрывает это марево и движется в свободном танце, отпуская себя.       А потом кто-то запускает фейерверки, и все орут, и у Юры болит шея, пока он стоит прямо под огненными брызгами, каскадами расчерчивающими небо, и смотрит. И нужно обязательно поделиться с кем-то своими ощущениями. Он поворачивает голову, натыкаясь на взгляд чернющих глаз, и кричит Отабеку в ухо, что в его глазах отражаются огни. Смеётся, как безумный, а в голове всплывает откуда-то услышанное странное слово. Приснилось, может. Юра и его кричит Отабеку в ухо и смеётся ещё громче, видя, как расширяются у того глаза. Наверное, это слово означает что-то очень смешное или неприличное, иначе почему Юре так весело от реакции Отабека? Он скачет, когда последние сполохи затухают в чёрной воде, и все начинают собираться по домам.       Юра не помнит, как его погружают в матиз на заднее сидение, хотя ему очень хочется вперёд, но там Мила, а за рулём внезапно Отабек. И успокоившись, он засыпает у кого-то на плече, прислонившемуся к нему так же. Сквозь сон слышит, как Артём жалуется маме, что дядя Юра пускает на него слюни. Мила в ответ хихикает и говорит, что дядя Юра пускает слюни не только на него. Юра что-то бурчит невнятное, и все замолкают.       Как он оказывается дома, не помнит абсолютно, и только встретившись лицом с подушкой, вырубается окончательно.