Без крыльев, в белых халатах

      Юра думает о том, что он наделал, всю оставшуюся смену. Пиздец по всем фронтам. Злость и обида улетучиваются, оставив после себя тошнотное чувство того, что он совершил что-то неправильное, что исправить уже невозможно. На душе крайне тревожно, и голова нещадно гудит от виска до виска.       После разговора с начальником, который скептично смотрел на него и на смятый, наспех на коленке заполненный бланк заявления, Юра не едет домой. Он тоже не сможет там находиться, как сказал вчера Отабек. Дома он не мог сидеть, надо же, фыркает Юра про себя, зашивая порез на тыле ладони молодой девушки. Как так можно было мыть нож, чтобы проткнуть себе сухожилие? Теперь первый палец до конца разгибаться не будет. И нерв повреждён. Юра промокает сочащуюся кровью глубокую рану салфеткой и стягивает края ниткой. Девушка сидит, отвернувшись, морщит заплаканное лицо. Хоть Юра и хорошо обезболивает, но чувствуется же, как ткани тянет и как скрипит нить, продеваясь через плоть. А Юру это успокаивает, он любит шить сам. Мысли текут в разных направлениях, то возвращаясь к Фельцману и Юриному решению, о котором он теперь думает, не поторопился ли, то снова к Отабеку, которого он оставил одного и наговорил херни сгоряча. Жалеет об этом ещё сильнее, но его оттолкнули, не захотели его. Опять оказался не нужен. Юра сжимает зубы и затягивает нить туже, чем надо. Девушка шипит, и он поспешно распускает шов, ослабив его. Думает о том, что сидел бы Отабек дома, не натворил бы глупостей, все были бы целы. И не пришлось бы на эмоциях принимать скоропалительные решения. А теперь что? Юра понятия не имеет, как всё исправить и сделать так, чтобы было как раньше. И не то чтобы он жалеет об этом решении. Но утешить себя, что всё нормально и всё идёт как надо, не получается.       Пока в приёмке пусто, он сидит у кровати Ольги в палате интенсивной терапии, слушая, как работает её сердце. Жизненные показатели девушки на уровне, но никто не может дать хоть какого-нибудь прогноза. По крайней мере, дышит сама. Юра бы не хотел оказаться с ней рядом в тот момент, когда она очнётся. И хоть пока в реанимацию никого не пускают, но кто-то из близких точно должен быть здесь, когда это произойдёт. Юра не знает, в курсе ли её муж, находящийся сейчас в Индии. Егор бы уже здесь был, и наверное, ему пока не сообщают, ждут, когда состояние стабилизируется. Юра даже думать не хочет, что бы чувствовал на его месте. Хотел ли бы он знать в любом случае?… Когда у деды случился инфаркт, Юра был на работе. Он тогда подумал, что жизнь обрывается. Никогда ещё она не казалась ему такой хлипкой, и никогда ещё он не чувствовал себя таким беспомощным. Близких лечить тяжелее всего, но когда попросту не можешь находиться рядом с ними в этот момент, тяжелее во сто крат.       Позже он обходит всё отделение, где ему вскоре работать, заглядывает в палаты, оборудованные по последнему слову техники стараниями Барановской. Здесь есть всё для спасения и поддержания жизни. Но здесь всё по-другому. Слишком тихо, как в морге. Только искусственные звуки мониторов. И запах… Запах совсем не такой. Почему-то пахнет электродным гелем. И Юра начинает скучать по родному запаху приёмки. Со многими врачами из реанимации он знаком, а вот сёстры здесь работают резкие. Крикливые. Юра проходит мимо палаты и видит через прозрачную дверь, как две дежурные сёстры вместе с санитаркой обрабатывают лежачего мужчину после инсульта. Тот и так еле соображает и с трудом двигает парализованной стороной, а от криков и вовсе теряется, пока те сами не начинают ворочать его по кровати, состроив недовольные лица. Да, работа тяжёлая и нервная, но крики-то чем помогут, если человек не понимает, чего от него хотят? А позже в комнате отдыха, где он с Абдулом пьёт кофе, сёстры обсуждают этого «алкаша». Юре противно. За пятнадцать минут, что он там находится, он переслушивает все больничные сплетни, которые обсуждают девушки, не стесняясь его. А потом они же милыми голосами обращаются к Юре, выведывая у него личную информацию. Он уходит ещё через пару минут, сказав, что у него дела. Нет, обедать он там с ними точно не будет. Как можно работать в таком коллективе? Он привыкнет? Станет таким же? Или будет похуй?       Юра принимает ещё несколько больных, пришедших в приёмное на своих ногах. Есть хоть на что отвлечься и не думать каждую секунду о том, чтобы пробраться в кабинет Фельцмана и порвать блядское заявление. Или силком утащить Отабека в больницу. Нет, конечно, пока заявление не подписано и приказ не составлен, Юра к должности не приступит. Но и на попятную он пойти не может, раз уж согласился. И Отабек тоже не маленький, чтобы с ним носиться, но, блядь!… Юра сходит с ума от перенагрузки, которую испытывает его мозг, думая обо всём одновременно. Почему всё так сложно? Ведь было всё хорошо. Жил себе, работал, отпуск планировал. Когда всё пошло по пизде?       Без аппетита он ужинает, поглядывая одним глазом местные новости по телеку. Там без особого энтузиазма и максимально кратко мусолят аварию с Ольгой и нападение на неизвестного врача скорой. Такой бред! Явно же свои скрывают что-то, скандала не хотят. В Москве и без того каждый день происходит столько всего, что не укладывается в один выпуск. Хотите подробностей — идите на сайт. А там одни сухие факты того, как полиция ищет того, кто избил троих наркоманов. Когда они очнутся, что скажут, интересно? Под угрозой ли Отабек?       Он крутит в руке телефон, сидя на лавке у входа в приёмник с сигаретой, вытянув ноги. Ему бы ведь уже позвонили, если что? Если Отабеку станет хуже, он же попросит своих ебанутых друзей позвонить Юре? Думать об этом хочется меньше всего. Но он всё равно надеется хоть на какой-то знак от него самого. Не выдерживает и отправляет сообщение «ты как?», которое остаётся непрочитанным. А потом спускается в подвал, где располагается зал для персонала, и забивает боксёрскую грушу до умопомрачения, с криками молотя по ней руками и ногами. Выматывает себя так, что без сил добирается до ординаторской и падает на диван, втыкая наушники. Наедине сейчас со своими мыслями очень тоскливо. Но хотя бы не хочется больше убивать. Врубает в телефоне музыку, ему помогут старые добрые американские «эмари» начала нулевых*. А в два ночи его поднимают на привезённый по скорой острый живот**, и Юра просится ассистентом на аппендэктомию. Простейшая операция. Ординаторов в первые годы только ими и заваливают набивать руку, чтобы дальше не боялись.       А когда он заполняет истории в ординаторской, ему звонит дежурная сестра с поста.       — Юрий Сергеевич, тут к Вам пришли, — как-то испуганно сообщают ему в трубку. — Вы сами подойдёте или к Вам в кабинет отправить? Сказали, это срочно.       Звучит это как «придите и разберитесь сами, или я нажимаю тревожную кнопку». Юра бросается на пост, чувствуя, как подступает тошнота и холодом покрывает спину. Издалека видит знакомый силуэт, стоящий у закутка, где обычно сидят пациенты в ожидании приёма. Прибавляет шагу, стараясь держать напускное спокойствие, руки суёт глубже в карманы халата, мусоля в пальцах почти пустую пачку. Всего пара сигарет, надо в магазин сходить. Подходит ближе и задирает подбородок, надменно оглядывая неожиданного посетителя.       — Привет, фея.       — Блядь, мужик, ты меня заебал, — устало отвечает Юра, глядя на байкера снизу вверх, но вкладывая во взгляд всё презрение, на какое способен сейчас. Но волнение скрыть не удаётся, и он тихо спрашивает: — С Отабеком что-то?       — Как раз о нём и хотел перетереть, — отвечает тот, и прежде чем Юра ударяется в панику, добавляет: — С ним всё нормально. Ты свободен сейчас? Пойдём перекурим?       Юра хочет разораться и послать долбанного друга Отабека в очередной раз. Но кивает, вынимая сигареты, и идёт на выход. Не надо, чтобы их слышали, вопросы им ни к чему. Стараясь, чтобы не тряслись руки, подкуривается и косится на байкера. Тот хоть и выглядит грозно, весь такой большой, со своим серьёзным взглядом и бородой, но Юра не боится. В тот раз не боялся, когда находился на чужой территории и слал на хуй, а сейчас тем более не будет.       — Меня Кирилл, кстати, зовут, — протягивает тот огромную руку. Бицепс с Юрину голову. Тому до такого лупить и лупить грушу.       — Юра, — отвечает тот прямым взглядом. — Не фея. Не феечка. Не малыш, и как вы там ещё меня называете, — но пожимает сухую горячую ладонь так же крепко, словно они договариваются, у кого быстрее хрустнут суставы. Кирилл усмехается и первым разжимает хватку.       — Я знаю, Юра, ты прости меня, — он закуривает тоже, а Юра смотрит на него и думает, что пожалуй, этому и шлем не нужен с такой башкой. — Отабек обещал морды бить тем, кто будет так тебя называть, — он выдыхает струю дыма в сторону, а Юре становится тепло от упоминания Отабека. Словно напоминание, что с ним всё хорошо.       — Да? — хмыкает он. — Что-то я не вижу на твоей морде следов этих обещаний.       — Ну так я его лучший друг, мне можно, — ухмыляется Кирилл, и Юра едва держится, чтобы не заехать ему в глаз. Это Юра — лучший друг Отабека, а не этот бочонок с дерьмом. Он успокаивает себя, что вряд ли Кирилл приехал специально, чтобы позлить его.       — Я, наверное, тоже должен извиниться, — впрочем, не особо испытывая чувства вины, говорит Юра. — И сказать спасибо, за то, что помогли Отабеку, вытащили его.       — В расчёте, фе… Юра, — Кирилл насмешливо щурит глаза, затягиваясь.       Юра смеривает его долгим взглядом. Раздумывает, стоит ли расспрашивать о том, что произошло на той квартире, где они нашли Отабека. И знает ли сам Отабек, где его друг сейчас. Возымели Юрины слова о том, что ему может стать хуже, и они испугались? Вопросов становится всё больше. Спокойнее не становится ни на грамм.       — Как он? — Юра с замиранием сердца ждёт ответа, но Кирилл стоит спокойно, не паникует. А может, он всегда такой. Есть такая категория людей, что никогда не покажут, как они взволнованы. До этого времени Юра думал, что Отабек из таких.       — Не знаю, — отвечает тот честно, и Юра всё-таки слышит эмоции в его голосе. Смотрит на взрослого мужчину перед собой и видит не опасного хулигана, каким видят его большинство, а искренне переживающего за друга человека. И осознаёт, что Отабеку сейчас очень плохо. Так плохо, что Юра сам начинает чувствовать слабость. Он отходит в сторону и падает на скамейку. — Мы все перепугались за него, но он утверждал, что с ним всё в норме. И мы поверили, он же врач, мы думали, ему лучше знать. Надо было сразу тебе звонить.       Юра с ужасом внимает каждому слову, понимая, что услышит сейчас не самое приятное. Узнает что-то такое об Отабеке, что может ему не понравиться. Точнее, это Отабек сам за него сделал выводы, решив не впускать его в эту часть своей жизни. А какая к чёрту Юре теперь разница?!       — Он позвонил мне после того, как на них напали там, — продолжает Кирилл, подходя ближе и глядя в сторону, пока Юра нервно затягивается. — Мы должны были встретиться вечером, и я подозревал, что он на психе до сих пор после аварии. Мы сами все от неё ещё не отошли. А по телефону он какой-то неадекватный был, я не сразу и понял, что у него там произошло на вызове. К ночи он не объявился. Я пробил по базе у знакомых ментов ту квартиру, куда днём выезжал патруль, и с парнями поехал туда. Мы немного не успели. Там весь подъезд был в крови, с верхних этажей кто-то орал, что полиция уже едет. Мы еле ушли оттуда, к себе его уволокли, успокоили кое-как, Отабек был в полном невменосе. Всё рвался куда-то, орал, чтобы тебе ни в коем случае не звонили. Жалею, что не сделал этого. От больницы он отказывался, сказал, что с ним всё в норме. На вид, нам казалось, и правда, было так, тем мудакам больше досталось. Отабек на одной ярости их месил. В одиночку. Я удивлён, что они вообще живы остались, но если они очнутся и заговорят… — Он выдыхает и смотрит на Юру. — Нам ничего не поможет. Пока спасает то, что было темно и нас не видели, и полиция приехать не успела. Но дела поганые.       Кирилл умолкает, стряхивая пепел с сигареты, а Юра, докурив, зажимает дрожащие руки между коленями.       — Он успокоился незадолго до твоего прихода, — произносит Кирилл глухим голосом. — На это было жутко смотреть, его будто переключили. Только что орал и двери ногами вышибал, а тут замолчал. Сел, и мы хоть смогли его осмотреть. Марго проходила курсы по оказанию помощи, она ему раны обработала. Мы все ему говорили, что нужно в больницу, но сами понимали, чем это кончится. У нас ни у кого приводов нет, максимум — за превышение скорости, и Отабек просто не хотел нас в это впутывать. Он такой, всегда всё сам, никого не любит напрягать. А потом, как ты ушёл, он сказал, что поедет домой. И мы отвезли его.       — И там одного оставили?! — возмущается Юра, поднимая голову. Свет от фонаря тускло светит в глаза, и лицо у Кирилла кажется ещё скорбнее. Тот зло глядит в ответ.       — А что мы могли? — в тон ему отвечает и сплёвывает.       — Вас там целая банда крутых байкеров! — орёт Юра. — Не могли скрутить его, привязать? Напоить, усыпить, я не знаю…       — Если Отабек решил, что уйдёт — он уйдёт.       — Пиздец какой-то, — выдыхает Юра и пинает камушек под ногой, прячет лицо в ладонях. До боли зажмуривает глаза. Кирилл подходит и тяжело опускается рядом.       — Я поэтому к тебе и пришёл, — говорит он уже спокойнее. — Нас он не слушает, а тебя уважает, это видно. Просто ему сложно. Он не любит показывать свою слабость, но его слабость — это близкие ему люди. Родители. Мы. Оля… Ты. — Юра запускает пальцы в волосы и с силой чешет кожу, чувствуя, как горят глаза. — Это те люди, кому он никогда не причинит вред. Он скорее опасен для самого себя. Бек — не плохой человек. Просто ты не знаешь, каким он был раньше. И он не хочет быть таким.       Кирилл длинно выдыхает, устраиваясь на жёстком сидении, а Юра смотрит себе под ноги, вцепившись в волосы, и готовится слушать.       — Мы знакомы лет десять, он с родителями приехал в Москву после школы поступать в мед, но ему было тяжело поначалу. Родители уже тогда ссориться начали, и он не хотел домой возвращаться. Днём учился, ночами или готовился, или на подработках был. А один раз после ночной смены в баре, где он временно официантом работал, на него местные гопари налетели. Мы оказались неподалёку и заметили это. Я ещё никогда не видел, чтобы кто-то так дрался. С таким самозабвением, хоть сам мелкий был, но вывозил на одной злости. — Кирилл закашливается, от чего трясётся вся скамейка. Юра отпускает волосы и выпрямляется, упираясь спиной о стену позади, отрешённо смотрит на свои сцепленные руки. — Отабеку словно было похуй на себя и свою жизнь. Отмудохали его, конечно, тогда знатно… Когда мы подоспели, он на ногах стоял на одном упрямстве. А те парни уходили, сказав, что этот придурок — псих полный. Он и не помнит ничего из этого. Мы его тогда забрали, отвезли в больницу насильно. Тогда и узнали, что он сам — будущий врач. Я у виска крутил, говорил, какой из него врач, если он сам за себя не в ответе. А через неделю встретили его в том же переулке, месил какого-то обмудка, который девушку пытался изнасиловать. Еле растащили… Не знаю, что на меня нашло, но Отабек произвёл на меня впечатление. Мы разговаривали с ним, и я видел, что он толковый парень, не порожняк, с мозгами и своим мнением. Просто очень нервный и с кучей лишнего в голове, что на него выливали дома, и он не знал, куда это деть. Только всё было гораздо глубже и серьёзнее, чем я думал… Мы часто бывали в том баре, где он подрабатывал. Потом он на скорую диспетчером устроился во время учёбы. А вскоре водителем их стал и на вызова ездил. Мы общались периодически, и я искренне был рад за него. Жаль было бы, если бы он пропал. Ему самому нравилось то, чем он занимался, это видно. Потом я узнал, что он мотоциклами интересуется, копил на свой, но с деньгами тогда туго было, он комнату снял, чтобы от родителей съехать. Но он всё-таки его купил, гордился им, чуть не облизывал, а гонял, как псих, — Кирилл громко усмехается. — Это потом мы узнали, на какие деньги он его приобрёл. Он уже в то время с нами тусоваться начал, на сборы и открытие сезона брали с собой. А потом он нашему Жеке «Лосю» жизнь спас. У Жеки астма, и он неожиданно задыхаться начал, а баллончик с собой не взял, забыл. Так Отабек от него не отходил, помогал дышать, успокаивал, пока скорая ехала. Мы бы точно не справились. И ещё потом Клима, брата Олиного, из запоя капельницами выводил, здорово выручил, мы не могли с ним сладить, в дурку хотели сдать, но Оля жалела. Она с тех пор к Отабеку прониклась, как ко второму младшему брату. Чувствовала, наверное, что такой же неприкаянный… А потом мы узнали, чем он занимается и на что купил байк. Занял у серьёзных людей крупную сумму, а отдать вовремя не смог. Где-то узнал о подпольных боях, даже заимел популярность среди таких же, кличку ему дали. Он быстро расплатился с долгом, но видимо, плотно подсел и уже не мог жить без этого. Теперь стало куда девать психи и разгружаться… Долго ему удавалось от нас это скрывать, пока однажды он не проиграл. Это случалось редко, боец из него вышел хороший, выносливый, а все велись на его внешность и худобу. Но и против него нашёлся чувак повыносливее, похитрее. Отходил Бека так, что мне из больницы позвонили. По великой удаче его не передали в полицию. Оля потом хорошо мозги ему промыла. Не сразу, конечно, до него дошло, и ещё несколько раз мы его полудохлым оттуда вытаскивали. Везучий сукин сын. Я уже тогда забил на него, считал, что всё, пропал парень. Но Оля не сдавалась. Вытаскивала его из дерьма, ставила ему башку на место. Нянчилась с ним, а он опять принимался за своё…       Юра кивает сам себе, вспоминая тот их разговор с Отабеком. Он тогда даже представить не мог, о чём тот говорил. А Юре это не казалось чем-то опасным, потому что вообразить такое очень сложно. Его Отабек и нелегальные бои.       — А потом человек, с которым он дрался, не встал после его удара…       Юра поднимает на Кирилла глаза, понимая, что не дышал всё это время. Самого как ударили по голове. Глядит ему в лицо и не смеет задать страшный вопрос. Но тот прочитывает его сам.       — Нет, не убил, но инвалидом сделал, — вглядывается в Юрино застывшее лицо. — Голову встряхнул ему так, что тот превратился в овощ без единого инстинкта. Новорождённый в теле взрослого — ни мозгов, ни как разговаривать, ни ложку держать, ни в туалет ходить, ничего не умел, всё забыл, в общем, деградировал… Отабек тогда чуть с ума не сошёл, когда узнал, запил, его чуть не погнали из меда. Дело замяли, потому что полиции неохота было связываться, за всем этим стояла какая-то серьёзная о-пэ-гэ. За Отабека мы боялись очень сильно. Но Оля его вытянула. Бек с тех пор очень изменился. Мы его почти перестали видеть, он общался только с ней и учился, учился, работал сутками, на байке не ездил, продал. А через пару лет я встретил его и не узнал. Он стал таким, какой он сейчас, каким ты его знаешь. Но сейчас ему опять нужна помощь. А кроме Оли, помочь можешь только ты.       Наступает долгая пауза, во время которой Юра проваливается в какую-то бездну пугающей неизвестности. Смысл происходящего ускользает от него, и становится всё страшнее. Некому помочь.       — Ты же не отвернёшься от него? — со странной надеждой в голосе спрашивает Кирилл, пытаясь заглянуть в глаза Юре, тупо смотрящего прямо перед собой. — Юра?       — Что? Нет, — бормочет тот, не понимая пока, что от него хотят.       — Я не должен был тебе это рассказывать, лучше бы ты сам от Отабека всё узнал, но он очень дорожит тобой, и я считаю, ты должен знать. Для того чтобы понять, что он не просто так оградил тебя от этого, почему не звонил и не сказал, что случилось. Потому что боится разочаровать, впутывать. Ему очень стыдно за своё прошлое, и он до сих пор чувствует вину перед тем парнем, хотя мог сам оказаться на его месте. И я очень не хочу, чтобы это повторилось. Но мне нужна твоя помощь.       — Но он сам дал мне понять, что она ему не нужна, — наконец, более осмысленно произносит Юра, приходя в себя и снова напрягаясь. Резко становится холодно, и он сжимает плечи. Стучит кедами до бетонному покрытию, шурша песком.       — Это в нашем присутствии он так сказал, — возражает Кирилл, — я уверен, он сдерживался изо всех сил, когда ты пришёл, хоть внешне и был спокоен. Если ты придёшь один, он сдастся. Тебя он послушает. Я и все мы хотим, чтобы он был в порядке. Чтобы не сорвался опять.       — Хорошо, — сглатывает Юра, понимая только сейчас, как дрожит у него всё внутри. — Съезжу сразу после работы. Или надо счас? — тут же нервно вглядывается он в лицо Кирилла.       — Нет, сейчас пускай он спит, парни дежурят у его подъезда и позвонят, если он решит пойти куда-то.       Они смотрят друг на друга и оба не озвучивают мысли о том, что для того чтобы не покончить с собой, у Отабека хватит здравомыслия. Должно же хватить?       — Хорошо, — снова кивает Юра и поднимает голову, глядя на верхушки деревьев, колышущиеся от ветра там наверху. До конца смены несколько часов.       — Спасибо тебе, Юр, в долгу не останемся.       Кирилл смотрит серьёзно, и Юра вдруг спрашивает:       — А какая у Отабека кличка? — Он ожидает услышать что-то вроде «Одинокого волка» или «Бешеного гризли».       — Баралгин, — вымученно усмехается тот, и Юра видит, как тот тоже устал. Он выдавливает смешок и не успевает спросить, почему именно баралгин, как ему отвечают: — На боях ещё прозвали так, из-за того, что боли не чувствует. Ну, а потом прижилось, и мы тоже стали его так называть.       Отабек «Баралгин». Юру передёргивает, он несколько раз проговаривает это про себя. Вроде и нелепое прозвище, и безысходное какое-то. Боли он не чувствует, как же.       — А у тебя тогда какое? Димедрол? — невесело ухмыляется он.       — У меня всё банально, я «Бочка», ну ты понял, — по-доброму усмехается Кирилл, и тот кивает. Кирилл «Бочка» выглядит как типичный байкер, и Юра же почти угадал, когда про себя его бочонком с дерьмом назвал. Хотя уже не совсем с дерьмом. — С Олей всё хорошо будет? — спрашивает тот, вмиг становясь снова обычным человеком.       — Мы делаем всё, что можем, — Юра ненавидит эту фразу, но по-другому не скажешь. Он слышит, что стоит за этим вопросом. Даже и не по вине Отабека, но если Оли не станет, тот не переживёт эту потерю. Кирилл понимающе кивает.       Они прощаются, пожав друг другу руки, хотя Юра не уверен, что эпоха феи закончена. Вырубается на пару часов до конца смены и сразу после её сдачи едет к Отабеку, заскочив по пути в пару мест. У дома его ждёт один из друзей Отабека, отчитавшийся, что тот никуда не выходил. Юра хитростью пробирается в подъезд и долго звонит в дверь, параллельно набирая его номер в телефоне. Уже начинает паниковать, когда Отабек открывает ему, и по нему не сказать, что он особо рад его видеть. Заспанный, волосы спутаны, и футболка на нём вывернута наизнанку. Руки перебинтованы по локти, ссадины на отёкшей скуле, под глазами, и разбитая нижняя губа. Но в целом выглядит лучше, чем вчера. Смотрит только, хмуро сведя брови, и зябко сжимается, скрестив руки.       — Привет, я пришёл с миром, — неловко улыбается Юра, поднимая в руках пакеты повыше, словно их так не видно, хотя Юра едва держит их, и ручки больно впиваются в пальцы. — И извиниться. Пустишь?       — Привет, Юр, да, проходи, — Отабек пропускает его внутрь. Щёлкает замок. Юра стаскивает кеды, наступая на задники. А Отабек кажется смутившимся и уже не таким недовольным, как в начале.       — Разбудил? — Юра поднимает пакеты с пола и смотрит на него. Тот прячет ладони подмышками и пожимает плечами, и Юра понятливо кивает. — Понял, извини. Но ты мне обещал выходные, поэтому придётся выполнять. Я хотел сходить куда-нибудь, типа выпить, в бильярд сыграть. Ты умеешь в бильярд?       Он проходит мимо него в зал, где ещё не раздёрнуты шторы, и всё утопает в сумраке. Дотягивается до диммера на стене и проворачивает, освещая комнату. Диван разобран, постельное бельё с наброшенным пледом смяты, как будто кого-то возили по ним полночи. Юра отводит взгляд и оглядывается на Отабека, вставшего в проходе со скрещенными на груди руками. Смотрит нечитаемым взглядом, сжав губы, словно от боли. А Юра уверен, у него болит.       — Так, не очень, — отвечает Отабек на вопрос о бильярде, снова дёргает плечами, подавляя зевок, — но я не уверен, что это хорошая идея, Юр.       — Я знаю, поэтому подготовился, — Юра широко улыбается, чувствуя себя придурком. — Вот, смотри, что у меня, — достаёт из одного пакета диск с симулятором игры в бильярд, а следом — бутылку коньяка. — И пить тоже будем по-взрослому, да, я помню, что говорил, что больше не пью, но сегодня можно. Всё равно дома стоит пылится, не одному же мне её пить. И это, я не знаю, любишь ли ты суши, поэтому взял всего понемногу. Выглядит вкусно, но если хочешь, закажем пиццу.       Не переставая болтать, Юра заворачивает на кухню, выгружает из пакета на стол запечатанные контейнеры. Затем переворачивает пакет вверх дном, высыпая оттуда палочки и упаковки с соевым соусом, имбирём и васаби. Отабек встаёт у раковины, прислонившись к ней задницей и наблюдая за ним. Под его пристальным взглядом Юра убирает часть контейнеров в холодильник, попутно отмечая практически пустые полки в нём. А мусорка под раковиной, наверняка, полна банками из-под пива. Хотя, может, и нет, перегаром не пахнет. Но вон как встал, пройти не даёт. Руки-ноги скрестил и смотрит так. Не угрожающе, но внимательно. Юра один просить прощения не собирается. Выпрямляется, захлопывая дверцу холодильника, и подходит к Отабеку, намереваясь достать бокалы с верхней полки.       — Ты прямо сейчас хочешь начать? — спрашивает он, когда Юре приходится подвинуть его бедром и плечом, чтобы дотянуться до шкафчика. Тот отходит на полшага в сторону, даже не пытаясь помочь. Притрагивается к животу, где под футболкой, Юра помнит, наклеена повязка.       — А чего ждать? — Юра кряхтит, вставая на носки, но помощи не просит. — Представим, что сейчас вечер, у тебя и так темно, и на работу нам не надо. Ведь не надо? Ты на больничном?       — Нет, у меня отгулы, — тихо отвечает Отабек, и Юре кажется уже это всё сплошным притворством, что Отабек должен сейчас наорать на него и выкинуть из своего дома. Пытается прогнать эти мысли. — Пришлось потратить все, что копил на «Нашествие». Теперь не еду.       — Жалко, — Юра искренне сочувствует, дотрагиваясь до его плеча, извлекает, наконец, пузатые бокалы на низкой ножке и ставит на стол. Думает, что ещё нужно, и вынимает из сушилки две большие тарелки. Вскрывает контейнеры, ароматы тут же бьют по рецепторам, и Юра понимает, как он голоден. Кивает Отабеку, призывая взглядом к нему присоединиться, но Отабек качает головой:       — Я не хочу, Юр, спасибо.       — Ладно, — преувеличенно бодро отвечает тот, вставая напротив у стола, отзеркаливая его закрытую позу, — потом поедим. Тогда, может, выпьем, а?       И хватается за бутылку. Отабек не отвечает и смотрит так проницательно, что Юре становится не по себе. Ставит коньяк на стол позади себя. За короткий период он узнаёт столько о своём друге, что это не умещается в голове и никак не разложится по полочкам. Но это нужно сделать. Возможно, придётся ещё раз резануть по зажившему, Юра ещё не придумал. Но Отабек дорог ему, и если верить Кириллу «Бочке», он Отабеку — тоже. Юре прежде не приходилось спасать отношения, он не умеет дружить по-другому, как делает это с ним. Но если он нужен Отабеку, он будет с ним и не откажется, даже если тот будет прогонять. Знаем уже, проходили.       — Ты как? — Юра готовится высказать Отабеку всё, что думает о нём, если тот опять ответит, что нормально, потому что нихуя оно не нормально, он ужасно выглядит, хоть и держится. Но Отабек отвечает:       — Хуёво, Юр, — и тяжело выдыхает.       — А вчера сказал, что нормально, — и бросает на Отабека осуждающий взгляд.       Тот смотрит из-под тяжёлых век, чуть запрокинув голову назад, и если бы Юра видел его впервые, то подумал бы, сколько презрения в этом взгляде. Но он видит только смертельно уставшего человека. Отабек трогает языком уголок разбитой губы, не сводя с него глаз. Как волки зализывают свои раны, прячась в логовах, и Юра представляет, что это было необходимо Отабеку. Остаться одному и зализать раны. Но Юра хочет помочь. Не зализать, а… Чёрт!       — Я посмотрю? — Он сбрасывает с себя наваждение и кивает на его живот. — Где у тебя болит? Та рана на боку? Давно менял повязку?       — Уже нигде, просто хуёво, — отвечает тот, напрягаясь, словно приготовившись защищаться, если Юра протянет руку и сам поднимет его футболку, — не сотрясение, если что, просто давно не спал нормально. И переломов нет, я проверял, ушибы только. А там только царапина глубокая, уже зажило. Прости, что тебе пришлось это увидеть.       — А что-то должно было измениться? — удивляется Юра, пугаясь его странной реакции. — Я по-другому к тебе относиться должен или как? Я просто очень испугался за тебя, а кто бы не?       — Я знаю, прости. Я не хотел, чтобы это было так, — виновато смотрит на него тот.       — Бек, почему ты мне ничего не сказал?       — Юра, зачем ты пришёл? — устало отвечает вопросом на вопрос Отабек, прикрывая веки.       Юра фокусируется на пятне на домашних спортивках Отабека. Он забывает все слова, которые собирался сказать. Ему приходится напомнить себе всё, о чём говорил Кирилл, и проглотить сейчас возвращающуюся недостойную обиду. И не может. Потому это, блядь, обидно!       — Ты серьёзно, блядь? — Он понимает, что начинает снова заводиться.       — Юра, если ты пришёл лечить меня, то сразу мимо, мне хватило вчера, — Отабек опускает голову и избегает зрительного контакта. А вот хуй Юра теперь уйдёт, пока не выскажется.       — Я же сказал, что пришёл извиниться, ты чего? — Он отрывает задницу от стола и подходит ближе, пытаясь поймать его взгляд из-под свесившейся длинной чёлки. Скоро как у него волосы будут. — Мне стыдно за то, что я сказал вчера. Но и ты не прав, Бек!       — Я знаю, — глухо отвечает тот, не поднимая головы и вцепившись пальцами в столешницу позади себя, — знаю, что у меня проблемы, но я не собираюсь подставлять других из-за этого.       — То есть ты сам во всём разобрался, крутой парень, и считаешь это нормальным?       — Я ни в чём не разобрался, Юра, — наконец, поднимает голову и смотрит на него раздражённо, — я только хуже сделал, но это тоже мои проблемы! Ты меня прости, Юр, но пойми, я не хочу выслушивать то, что я и так знаю. Тебя мои парни подослали?       — А что, только они имеют право тебя лечить? — не выдерживает Юра. — У вас же такая невъебенная волчья стая! Семья превыше всего! А я тебе для чего тогда? Так, пивка попить в свободное время?       — Перестань, ты же знаешь, что нет, — убито отвечает Отабек и кривится, как от боли.       — В том-то и дело, что не знаю! — ещё немного, и закричит. — Я вдруг понял, что совершенно тебя не знаю! Мне плевать, что там было у тебя в прошлом, но если это сейчас мешает тебе жить, я хочу помочь! Позволь мне, если я всё ещё твой друг!       — Мне не нужна помощь, я сам справлюсь, — жёстко цедит тот.       — О да, продолжай, ведь у тебя же охуенно выходит!       — А что ты предлагаешь, Юра? — Отабек так же повышает голос, и тот думает о том, стоит ли ему начать бояться получить по лицу от него. — Если есть идеи — я слушаю!       — Для начала принять помощь, а не бегать от меня! — вырывается у Юры. — Думаешь, мне не обидно было? Я, блядь, с ума сходил, думал, что с тобой что-то случилось!       — Я не хочу тебя впутывать в это, — упрямо твердит тот. — Не хотел, чтобы ты видел меня таким.       — Ж-жаным, блядь! — в сердцах зло выплёвывает Юра, пнув стоящую рядом табуретку, а потом ловит ошарашенный взгляд напротив, и злость моментально испаряется. — Чего.       — Что ты сказал? — еле слышно произносит Отабек, глядя на него совершенно по-другому, как-то обречённо, так, что у Юры, кажется, сердце провернулось по оси. Он застывает на месте.       — А что я сказал? — голос отчего-то садится. — Что-то плохое? Я от тебя где-то услышал, не помню когда, в памяти всплыло. Это же по-казахски какое-то ругательство, да? Нет? — неуверенно заканчивает он, сжавшись под безумным взглядом.       — Ага, ругательство, — Отабек шумно сглатывает и опускает глаза, всосав в рот нижнюю губу, а Юра видит его заалевшие уши, спрятанные под волосами. Ему хочется собрать их на макушке, как было у него вчера, открыть лоб, потянуть за них, чтобы посмотреть в глаза. А ещё Юра ставит себе мысленно напоминание загуглить, что же это за страшное такое ругательство, что Отабеку стыдно за него. Или, может, это такое зловещее проклятие, и Юра только что обрёк весь род Алтын на дикие мучения?       — Ну ты и придурок, Баралгин, — произносит он и натыкается на ещё более изумлённый взгляд. Не выдерживает и нервно хохочет, вставая рядом и прислоняясь к столешнице. Пихает его несильно плечом и смотрит на мятую футболку швами наружу, и до щекотки в руках хочется снять и вывернуть её.       Отабек косится на него и криво усмехается.       — Значит, тебе всё рассказали, — говорит он.       — Не знаю, может, и не всё, — жмёт Юра плечом, не особо уже злясь. — Я погорячился, когда сказал, что мне всё равно, что было у тебя в прошлом. Мне не всё равно. Я понимаю, что у вас эта ваша диаспора байкерская, и всё там по вашим законам, а я не вписываюсь в это, и…       — Ты вписываешься, Юра, — он оказывается притянут за голову грубоватым жестом и расслабляется, прижатый к плечу Отабека, чувствуя, как пальцы вплетаются в его волосы. Юра сейчас замурчит, даже глаза прикрывает. Не знает, куда деть руки, но пофигу, он готов дрыгать ими вместе с ногами, когда ему так умело массируют у виска рядом с ухом, запуская толпу мурашек вниз по позвонкам. — Прости меня, пожалуйста, — говорят ему в волосы, и Юра довольно улыбается.       Они так и стоят, и можно наощупь почувствовать, как изменилась атмосфера. Проорались — и конфликт исчерпан. Оба дураки. Хоть до драки не дошло. Юра точно после первого же удара не встанет.       — Ты больше не злишься? — спрашивает Отабек, заглядывая ему в лицо, и смеётся — у Юры, наверное, очень глупое выражение сейчас. Ему хорошо. Он думает только о том, чтобы пожрать. А ещё в душ бы надо. Обоим. В смысле, не вместе, уплывает куда-то Юра. Хотя это экономия воды. Он машет рукой.       — Забыли, Юра не в обиде, и Отабек «Баралгин» тоже, да?       Отабек смеётся, дотягиваясь до раненого бока, к которому сейчас прижат Юра, и тот хмурится, выкручиваясь из его рук, и требует показать ему, что там. Но Отабек осекается, быстро поднимает футболку и показывает чистую повязку на смуглой коже в гематомах. Просто к волоскам на животе прилипла. Сейчас в душ сходит и там отлепит. Никак не доверит Юре самому посмотреть, и он уже хочет обидеться, что кто-то здесь сомневается в его квалификации. Но передумывает, когда Отабек отвлекает его внимание на коньяк. Им обоим много не надо, заесть сто пятьдесят грамм парочкой сытных гигантских роллов, что даже в рот не влезают, помыться и разлечься на диване, подключив пи-эску. Становится так хорошо и расслабленно, словно и не было того напряжения. Ведь всё же будет хорошо?       После нескольких партий и глотка коньяка, от сонной дозы которого начинают слипаться глаза, Юра вспоминает, что должен кое-что рассказать Отабеку.       — Мне предложили новую должность, — переворачивается Юра на бок и смотрит на Отабека, лежащего на спине на разложенном диване и сосредоточенного тычущего в кнопки консоли. Тот дёргает бровью и поворачивает к нему удивлённое лицо в немом вопросе. — В реанимации.       Губы Отабека раскрываются, но он будто не может задать следующий вопрос. Самый важный. Ждёт, когда Юра сам ответит. А Юра не знает, как. Полученное вчера сообщение от Никифорова добавило смуты в и без того шаткое положение Юры. Поспособствовало принятию решения. Виктор написал, что не вернётся, по крайней мере в ближайшее время, нашёл работу в Токио. Написал, что догадывается, что Фельцман зол на него и хочет понизить, а он не готов идти на другую должность, когда у него есть более заманчивые перспективы — работать и жить рядом с любимым. И сказал, что если Юра хочет на его место, то пускай забирает, хотя Виктор бы не советовал. У них сволочной коллектив, зато хорошие доплаты, выше, чем в других отделениях. Юра вспоминает, как он пришёл с этим к Фельцману, и как тот смеялся над его словами про условия. Говорил, кто Юра такой, чтобы условия тут ставить. Юра ответил, что это не условия, а просьба. Помочь с реабилитацией Ольги. Он понимал, что рискует, Яков мог и нахуй послать, сказать «не нравится — найду другого на это место, желающих полно».       — И что ты решил? — вырывает его из задумчивости Отабек.       — Согласился, — сонно моргает Юра, чувствуя, что уже отъезжает на такой мягкой подушке и до кровати не доберётся.       — Я рад за тебя, — Отабек улыбается так искренне, что у Юры рот сам растягивается в улыбке. — А ты сам рад? Хорошо подумал?       — Я не знаю, Бек, — пожимает тот плечом и падает обратно на спину, закрывая глаза. — Я не хочу там работать, это не моё, или я пока не готов к этой должности. Не уверен, что научился уже всему. Так что согласился только на время, пока Виктору не найдут замену.       — Помнится, ты хотел лететь за ним, если он не вернётся, — усмехается Отабек, подпихивая его. Юра хихикает:       — Да, было такое. Но, похоже, он там по-настоящему счастлив со своим Кацудоном. Даже не верится, Никифоров остепенился, — Юра смеётся, а потом зевает во весь рот. И Отабека заражает, тот ставит игру на паузу, а потом полностью вырубает. Комната погружается в мрак.       — Будем спать или нет? Ты же с дежурства, устал ведь.       Юра мычит что-то в ответ, даже не собираясь вставать и собирая вокруг себя плед, чтобы завернуться, как пельмень. Отабек смеётся и выдёргивает плед из-под него, чтобы укрыть полностью. Юра поворачивается на другой бок и прижимается щекой к подушке.       — Отпуск только накроется у меня, — уже сквозь сон бормочет он, не видя, чем там занимается Отабек на другой половине кровати. Собирает что ли одеяло, чтобы уйти в свой кабинет и занять классную кровать, которая вообще-то Юрина? Но у него нет сил спорить и не хватит наглости просить отнести его туда. — Фельцман ещё не сказал точно, но возможно, на месяц позже пойду. Я ему сказал, что если не отпустит меня, сразу уволюсь. Он поржал, конечно, надо мной, типа я охуевший, свои условия тут выдвигаю. Но ему невыгодно сейчас оставлять неприкрытую ставку Никифорова, у нас прокурорские проверки скоро, штрафы никому не нужны. Так что поработаю, посмотрю чё как. Денег хоть заработаю. У меня сейчас с ними туго, пришлось из отложенного на покупку квартиры брать, чтобы съём оплатить в этом месяце. И цены, блин, поднялись на всё, та гостиница, которую я хотел заказать, уже в два раза дороже стоит. Они охуели, как в Куршевеле, блядь!       — Хочешь, живи у меня, — внезапно раздаётся за спиной, как будто Отабек и не собирается никуда идти.       — Чего? — тупо переспрашивает Юра, даже немного проснувшись и открыв глаза. Смотрит в пустоту перед собой, боясь обернуться.       — Если покупать квартиру, надо делать это сейчас, цены перед новым годом взлетят ещё выше, пока ты будешь копить, — рационально говорит тот, и с ним не поспоришь. — А так сэкономишь, и на отпуск больше останется.       Юра знает, сколько у него уже накоплено, и на секунду он представляет, сколько всего можно на это купить и как классно отдохнуть, что ещё и останется. Это же охуеть как можно шиковать!       — Не знаю даже, — всё же сомневается он, слишком много вопросов выбора приходится решать и без того, — это как-то так неожиданно, да и всё равно потом надо будет покупать своё жильё, не вечно же снимать. Да и неудобно тебя стеснять.       — Живи сколько хочешь, — сквозь зевок отвечает Отабек. — Коммуналку пополам, или например, на тебе готовка.       — Идея так себе, — хмыкает Юра, так и не повернувшись к Отабеку лицом, — я не очень в готовку, ты же знаешь.       — В уборку? — предлагает тот, и Юра не уверен, серьёзно ли они обсуждают это сейчас или нет. Ему кажется, тот издевается над ним.       — Горничной твоей предлагаешь подработать?       — За еду, согласен? — смеётся Отабек.       — Звучит как-то хуёво, — морщится Юра, двигая под простынёй ногами. — А если… — в голове мелькают тысячи неозвученных «а если»: а если ты приведёшь девушку и попросишь меня погулять, а я с дежурства, или тебе надо будет работать в кабинете, то где мне спать, и кошку куда, не подерёт ли она тебе тут мебель?…       — Так ты согласен или нет? — Отабек прерывает поток его мыслей, и всё моментально успокаивается.       — Мне надо подумать.       — Тогда спи, завтра подумаешь, — и диван ходит ходуном от устраивающегося удобнее Отабека.       Юра замолкает и утыкается носом в наволочку, вдыхая её запах и прикрывая глаза. Обнимает подушку обеими руками, перевернувшись на живот, разомлевший весь, и сладко потягивается так, что внезапно появляется желание подрочить. Даже член заинтересованно дёргается от этих мыслей. Ещё и разговорчики эти про горничных. Давно с ним такого не случалось. Секса-то сколько не было. И не то чтобы Юра не дрочит совсем, но чтобы это желание появилось в кровати рядом с другом… Юра осторожно поворачивает голову, проезжаясь носом по подушке, и в темноте видит затылок Отабека, так же лежащего на животе. Тихо сопит и, кажется, уже уснул. Диван огромный, и Юра, привыкший спать один, может звездой раскинуться и не задеть Отабека. В ванную что ли сходить? Отворачивается обратно и вздыхает, на мгновение вжавшись членом в диван и утопив лицо в подушку, глуша едва не вырвавшийся стон. Очень, блядь, вовремя! С сожалением перекладывается на бок и заставляет себя спать.