Без крыльев, в белых халатах

      Юра просыпается один. Комната погружена в мрак, и это чертовски дезориентирует. Он дотягивается до телефона, который оставил ночью на полу. Для этого приходится перевернуться на живот и — здрасьте, блядь, приехали. Ты даже не ложился, мысленно спрашивает он свой стояк, заглядывая под простынь. Мстишь за то, что оставил ночью без внимания? Ну а что поделать, раз ты так не вовремя. Приснилось что ли чего, или и правда, давно не трахался? А Отабек где? Юра только сейчас слышит шум воды в ванной и падает обратно на спину, забыв про телефон. Вспоминает, на что бы сейчас подрочил, будь он один дома. И не успевает он представить последнее видео, которое смотрел недавно, как из ванны выходит Отабек. И хотя всё ещё темно, но он видит, что тот в одних штанах, сползших на самые бёдра так, что ещё немного — и покажется Отабек-младший. Накинув полотенце на голову, он энергично растирает волосы, ещё не видя Юру. А тот залипает на него, невольно сравнивая, что здесь-то тело не хуже, чем было в том видосе. А потом Отабек снимает полотенце, и Юру как вышвыривает обратно в реальность. Блядь, это же Отабек, какого хуя ты творишь, Плисецкий?!       — Утра, — здоровается тот с ним, обернувшись и увидев, что Юра не спит, и поддёргивает штаны. — Ты как, выспался?       — Ну так, да, а ты? — голос предательски подводит, и Юра прокашливается, начиная преувеличенно тереть глаза. Три-три, всё равно не поможет. Отабек проходит на кухню, кидая полотенце на спинку стула, раздёргивает шторы, и Юра слышит, как он наливает себе воды.       — С тобой невозможно спать, — отвечает Отабек, — ты так ворочаешься.       Юра поднимает голову и смотрит на него, стоящего у стола, прислонившись к нему бедром. Футболку уже успел натянуть. Глядит на Юру в ответ поверх чашки, но вроде не злой, глаза посмеиваются.       — Прости, — бормочет он, не зная, куда деться от этого взгляда. И продумывает план, как съебать в ванную как можно незаметнее, чтобы не засветить стояк.       — Да всё нормально, я ушёл в кабинет, после того как ты почти залез на меня, и ноги у тебя ледышки, я и забыл, — Отабек смеётся, ставит чашку на стол и чешет под левой грудью, морщась. Юра вспоминает про гематомы на его теле и порез на боку, который он так и не дал посмотреть Юре. Что он там прячет? На руках бинтов нет, после душа надо обработать и перевязать заново. Но в целом выглядит гораздо лучше, или это Юра на самом деле накрутил себе, увидев его таким первый раз.       — Бля, мужик, прости, — окончательно тушуется он, поджимая ноги, — я не специально, я привык один спать.       — Забей, — улыбается тот и кивает на свои руки. — Поможешь забинтовать?       Юра соглашается и дожидается, когда Отабек отворачивается и идёт к плите, и сбегает в ванную, наспех замотавшись в простынь. Закрывается там, сразу залезая в душ и матерясь про себя. Член стоит так, что чешутся руки, но как же неловко дрочить! Юра успокаивает себя, что это обычное дело, со всеми бывает, все дрочат. Но почему тогда ему это кажется самой постыдной вещью в мире? Он пережимает ноющую эрекцию, вызывая в голове картинки чего-то возбуждающего, чтобы кончить побыстрее. Однако почему-то вместо этого представляет, как здесь же дрочит Отабек, как красиво он это делает, не спеша и со вкусом, а потом его сперма стекает по кафелю. Пиздец. Юра заводится вопреки этому ещё сильнее, и внезапно хочется не просто сбросить напряжение, а сделать это как-то по-особенному. Он прикусывает губу и заводит руку назад, проходится между ягодиц и по сжатому анусу, вспоминая давно забытые ощущения. А потом отдёргивает руку. Он что, блядь, совсем ёбнулся, запихивать в себя пальцы в ванной друга?       Выкрутив до упора кран с холодной водой, пять секунд стоит под тугими струями, пока весь не покрывается мурашками и его не начинает колотить. Возвращает горячую воду. Смотрит вниз, член даже не думает опадать. И закрыв глаза, проклиная себя и своё тело, давно уже не подростка с бушующими гормонами, накрывает головку ладонью. Приятным теплом окутывает до кончиков пальцев ног, другой рукой Юра упирается в стену напротив, опустив голову. Сгорая от стыда, проводит кулаком по напрягшемуся, радостно дёрнувшемуся члену — если, конечно, член может радоваться. Кожа скользит плохо и неприятно поскрипывает под пальцами, и Юра мысленно прощается с остатками совести и хватает с полки первый попавшийся флакон. То ли шампунь, то ли гель, то ли и то и другое в одном. Крышечка щёлкает так громко в замкнутом помещении, что Юра замирает. Слышимость в квартире превосходная. А сам он не раз слышал в предыдущие ночёвки у Отабека, когда он открывал эти флаконы. Господи, какой позор! Но деваться некуда, от стояка надо избавляться. Вот же девушкам повезло в этом плане.       Юра сдавленно дышит, стараясь производить как можно меньше шума, а потом слышит, как на кухне гремит упавшая крышка, и вздрагивает. Да блядь же! Сжимает член скользкими пальцами, пахнущими ментолом, и утыкается ртом в выставленную к стене руку, прикусывая кожу зубами. Хорошо так, что поджимается живот и колени сводит. Дыхание сбивается, и он слышит сам себя. Бля. Юра двигает рукой быстро, зажмурившись от боли в закушенном запястье и от стыда, стараясь не слушать влажные звуки, пробивающиеся сквозь шум бьющейся о ванну воды. И надеется, что их точно не слышно за пределами ванной. Пляшет где-то на самом краю оргазма, но всё никак не может кончить. Смотрит вниз на свою руку, на головку, на которую он натягивает тонкую кожицу, а потом оголяет. Пытается представить то, на что обычно дрочит дома — чьё-нибудь красивое тело, абстрактную крепкую задницу и перевитый венами толстый член с крупной головкой. Всё, как он любит. Но потом перед глазами вновь возникает рельефное тело Отабека, только вышедшего из душа. И Юра так отчётливо вдруг видит каждую капельку, прилипшую к его животу, домашние штаны, облепившие круглые ягодицы, воображает, какой наверняка красивый и большой у него член… Всё это происходит за какую-то долю секунды. И проведя ещё раз большим пальцем по головке и стукнувшись лбом в стену, Юра болезненно-сладко кончает и стонет в голос, сжав зубами кожу и изливаясь на стену…       Пиздец, он только что подрочил на своего друга. И кончил, представляя его член. И ему было так хорошо. Пиздец полный. А ещё полотенце забыл, и теперь придётся выходить, замотавшись в простыню. Не в трусах же. На них пятно спереди. Юра смотрит на своё раскрасневшееся лицо в зеркале и чуть не плачет от досады. Брызгает холодной водой из крана, но не помогает. Выглядит, как несчастный мокрый кот. Только что вкусно кончивший. На лбу сияет капслоком, и по глазам видно, к гадалке не ходи. Не выйдет отсюда, пока не успокоится. Отабеку скажет через дверь, что замок заело. Тот, конечно, сможет открыть снаружи, но Юра будет держать. А когда тот уйдёт за инструментами, если они у него есть, ну должны же быть, Юра смоется. В одной простыне, ага. Блядь! Он подскакивает от стука в эту самую дверь.       — Юра, ты уснул там? Пошли завтракать.       — Ага, счас иду! Я тут это… — Что он тут это, Юра придумать не может, отчаянно оглядывая ванную на предмет того, чем он мог заниматься здесь так долго. Только дрочить. Что же ещё? Ну или вены резать. После того, что произошло, самое то.       Спустя ещё минуту он, завернувшись в простынь, на слабых ногах выходит в комнату и бесшумно идёт прямо к шкафу, отодвигая зеркальную створку в сторону. Эти зеркальные дверцы — давний предмет шуток Юры над Отабеком-нарциссом, который, наверняка, трахается с девушками, глядя на себя в отражении. Но сейчас Юре не до смеха. Отабек где-то там за спиной хозяйничает на кухне, шумит вода в мойке, пахнет жареными яйцами и кофе. А он быстро хватает полотенце, свою одежду, бережно повешенную на другую створку, и бежит обратно в ванную вытираться и одеваться. Так мерзко и противно давно не было.       Ещё раз оглядев своё лицо в зеркале над умывальником, Юра выходит и наталкивается в дверях на Отабека.       — Юра, ты чего? — и голос такой взволнованный, а Юра не может посмотреть в ответ. — Всё нормально?       — Я это… не очень чё-то… себя чувствую, — начинает заплетаться он, моментально вспотев и пытаясь незаметно протиснуться через него в комнату, впрочем, безуспешно. — Плохо мне, короче, я домой поеду.       — А что у тебя? Температура? Ты весь красный, — он дотрагивается рукой до его лба, и Юра чуть не падает через порог обратно в ванную. — Слушай, давай я тебя отвезу?       Ага, температура у него, сперма в голову ударила.       — Не, я нормально, не знаю, чё такое, — тараторит он, — вчера ещё почувствовал, просквозило, наверное, где-то. Я доберусь сам, не переживай.       Он фокусируется на шее Отабека, вокруг которой обвит кулон на верёвке. Интересный такой кулон, перевёрнутый треугольник, с какими-то символами внутри, никогда внимания не обращал. А ещё у него затянувшиеся проколы в мочках, тоннели тянул, Отабек рассказывал, сам себе делал на дому. Тоннели. На дому. А Юра ухо себе проколоть не смог. Но что-то там не срослось у Отабека с тоннелями, гноиться начало. Жаль, он уже до пятнадцати миллиметров растянул. Хотя если бы ещё побольше, а потом загноилось, тогда бы само не заросло, зашивать бы пришлось. Юра видел парня, который поступал на операцию, весь в металле. На одном лице он насчитал сорок восемь видов пирсинга, включая уши и язык, пока парень заполнял согласие. И всю эту красоту нужно было перед операцией снять. Когда Юра пришёл к нему перед процедурой, он его не узнал, всего в дырках от проколов. А неопрятно висящие до плеч ниточки, то, что осталось от его мочек, навсегда отвернули Юру от затеи самому растянуть их себе. Во всяком случае, не настолько. Хотя, говорят, остановиться многим людям сложно.       — Ты уверен? — настаивает Отабек, вырывая Юру из раздумий и по-прежнему не давая пройти.       — Да. Ага, — отвечает Юра, думая, как отвлечь его внимание, и всё же поднимает голову. — А ты как? Как себя чувствуешь?       — Нормально, спасибо, — но Юра видит по мешкам под глазами, что врёт. Ну вот, какой из Юры друг, что теперь заставляет ещё и за себя переживать, когда самому хуёво. И поспать по-хорошему не дал, выгнал из кровати. Он вспоминает, каким образом выгнал, и краснеет ещё сильнее. — Тебе когда на работу?       Отабек мрачнеет и переступает с ноги на ногу, а потом пожимает плечом и отворачивается, смотрит в окно. Они всё ещё стоят в проходе, и Юра сжимает в руках толстовку, испытывая непреодолимое желание обнять его. Но в свете сегодняшних открытий делать это категорически нельзя. Это ж пиздец. Юра едва не стонет от досады и зажмуривает на секунду глаза.       — Бек, всё ведь хорошо будет? — спрашивает он, тянется кончиками пальцев к плечу Отабека. Горячо и обжигает, отдёргивает руку. Тот непонимающе смотрит. Снова жмёт плечом.       — Не знаю, расследование наверняка будет, — отвечает он, — люди не дураки, вызов зафиксирован, все знают, что я там был, а если эти ещё очнутся…       — Но ты же защищался, — возмущается Юра, — и никто не видел тебя, когда ты… ну, во второй раз…       — Не видел, но я первый подозреваемый, — Отабек смотрит на него серьёзным взглядом. Юре становится плохо, стоит ему подумать, что Отабека реально могут посадить.       — Блядь, Бек, ну мало ли врагов у этих наркош, — не выдерживает тот, — любой мог прийти и отпиздить их, а если они заговорят, кто им поверит? Кому они вообще нужны, наркоманы ебаные, пускай сдохнут!       — Посмотрим, Юр, — равнодушно снова дёргает тот плечом и устало улыбается. — Ладно, давай не будем сейчас. Пойдём хоть кофе со мной попьёшь. Или давай тебе заварю бабушкиных трав, у тебя же наверняка дома нечем лечиться, я видел твою убогую аптечку.       — Нет, правда, не надо, я посплю и всё пройдёт, — слабо сопротивляется Юра, но толстовка уже вытянута из его рук, а самого его берут за плечи и ведут на кухню, где усаживают за стол и ставят перед ним тарелку с огромной аппетитной яичницей с колбасками и его личную чашку с дымящимся кофе. Юра сглатывает слюну. Отабек ему завтраки готовит, а Юра на него втихушку дрочит. Класс.       Он трусливо поднимает на него глаза, пряча вспотевшие руки под столом, и смотрит на Отабека, севшего напротив. Как он пережёвывает, задумчиво глядя в стол и изредка прикладываясь к своей чашке. А потом неожиданно поднимает на Юру глаза и застывает. И Юра замирает так же, уставившись в его чёрные раскосые глаза, замечая красные прожилки на белках. Но это всё равно не портит того, насколько они красивые. Не чистопородный казах, метисы чаще красивее выходят, а Юра помнит, что у Отабека мама — русская. Это в неё он такой привлекательный и вышел.       Экзотичный.       Идеальный.       Долгие секунды проходят, прежде чем Юра понимает, что происходит, промаргивается и опускает голову, берясь за вилку. Краснеет в очередной раз. Яичница в горло не лезет, но Юра не отрывается от неё, лишь бы только не смотреть на Отабека, пока не подчищает тарелку. Затем прячется за кружкой с котом, глядя куда угодно, только не на него. Молчание тяготит, но о чём разговаривать, он не знает. И Отабек тоже молчит, изредка отпивая из чашки. Пялится в пустоту — Юра пару раз тайком подглядел. Потом замечает, как тот хмуро смотрит на его левую руку со следами зубов на тыле кисти. Чёрт! А ещё переехать к нему предлагал. Кому нужен сосед, который передёргивает с твоим образом в голове? Юра шумно выдыхает и ставит чашку на стол с громким стуком. Отабек переводит на него более осмысленный взгляд.       — Спасибо за завтрак, давай перевяжем, и я пойду, — поднимается Юра, боясь смотреть ему в глаза. Идёт к кухонному шкафчику, где, он знает, у Отабека аптечка, роется в ней, доставая антисептик и бинты. Раны чистые, всего-то и надо обработать зелёнкой. Юра сжимает зубы, ненавидя тех уродов, что сделали ему больно. И испортили такую красоту, думает он, водя ватной палочкой, смоченной в зелёнке, по ссадинам. Отабек даже не вздрагивает ни разу, хотя должно быть больно. И глаз не поднимает. Юра перебинтовывает предплечья. Затем требует показать, что у него на животе. Тот вскакивает, чуть не опрокинув стул, и наотрез отказывается показывать. И угрозы, что Юра сейчас скрутит его, повалит и сам отдерёт, не помогают. Секундой позже он понимает, как выглядят его угрозы со стороны и что он ляпает, и спешит свалить.       — Звони, если что, ладно?       И почти бежит в коридор, отыскивая свои кеды и втискиваясь в них. Господи, блядь! Почему всё так? Выпрямляется и натыкается на внимательный взгляд Отабека, стоящего напротив со скрещенными руками. Совсем как вчера, когда Юра только пришёл. Вот только во взгляде что-то меняется.       — Ну… пока? Веди себя хорошо, — и блядь, разбей себе лицо о стену, Плисецкий, что ты опять несёшь?!       — Хорошо, мам, — улыбается Отабек, и Юра нервно фыркает и машет рукой, мол, не обращай внимания. А сам мысленно даёт себе по лбу.       Он разворачивается и дёргает дверь, понимает, что заперто. Начинает поворачивать задвижку, но та почему-то не поддаётся. Всё против него, даже ебучий замок!       — В другую сторону, Юр, забыл? — Отабек подходит сзади и кладёт свою ладонь поверх его, сжимая пальцы и поворачивая ручку в обратную сторону. Юра застывает, не дыша, чувствуя, как тёплое дыхание касается его шеи у воротника. Руки у Отабека жаркие, но не потные, как у самого Юры, ручка так и выскользнет сейчас из пальцев. Он быстро кивает и снова дёргает. Горячие пальцы исчезают, а Юра боится обернуться. Бросает через плечо «пока» и выходит наружу, поворачивая к лифтам. Вдавливает в стену кнопку и ждёт, слыша, как в недрах шахты гудит заработавшая система. С первого этажа едет, долго ждать. Смотрит под ноги, на стены, на табло под потолком с цифрой четыре. Потом пять. Шесть. Семь… Блядь, как же долго! Юра поворачивает лицо к Отабеку, всё ещё стоящему, облокотившись на косяк. И опять смотрит этим своим взглядом.       Улыбается ему, и Отабек зеркалит его улыбку, снова зализывая тот уголок нижней губы. Юра отводит глаза, и в этот момент створки лифта разъезжаются. Кидает ещё одно «пока», не взглянув на Отабека, и скрывается в кабине. Прижимается лопатками к стене и едет вниз, бездумно уставившись под потолок и понимая, что не дышал почти всё это время. В голове пусто. Юра не помнит, как выходит из лифта, как садится в машину, как доезжает до дома. Не помнит, как заходит в квартиру. Ни одной мысли не появляется, пока он курит, даже не чувствуя вкуса. Одно он понимает чётко. Что-то неуловимо изменилось, но когда всё это началось и как к этому относиться, Юра ни черта не знает. ***       Отабек закрывает дверь и приваливается к ней лбом. Конечно, он не надеялся, что Юра проведёт с ним все выходные, но с ним всё кажется намного проще, а проблемы не такими пиздецовыми. Телефон бы уже разрывался от звонков, если бы был включён. Он позже всем перезвонит и всё объяснит, не будет же он скрываться вечно. Всё решаемо, если не убегать от проблем и признать свои ошибки.       Да, всё решаемо, кроме одного. Одного человека, который только что ушёл. Почти сбежал. Думает, Отабек не догадается ни о чём. Он усмехается про себя и идёт на балкон покурить. Кажется, гроза будет. Час дня, а темно, всё небо заволокло, и пахнет, как перед дождём. Отабек садится на пол и закуривает, вспоминая, как проснулся ночью от того, что ему жарко. И не пошевелиться. Сначала пугается. С ним такое иногда происходит. Просыпается и не может двинуть ни рукой, ни ногой, ни голову поднять. Сонный паралич — редкое явление, когда мозг проснулся, а тело ещё нет. Незнающие люди пугаются очень сильно. Кажется, будто тебя придавливают сверху с огромной силой. Это началось ещё с института, когда они только переехали в Москву. Думал, что, может, хоть здесь родители перестанут ругаться, сменив обстановку. Но нихуя не изменилось, даже стало ещё хуже. Отабек слышал, как они ругались, слышал, как мать бьёт отца. Думал, если бы было наоборот, он бы не стал молчать, вступился бы. Но отец никогда не поднимет на женщину руку. Да и виноват он был сильнее, потому даже и не пытался сопротивляться.       Тогда у Отабека и начались проблемы со сном, развились панические атаки. Стал раздражительным и мнительным параноиком. Позже он сумел частично подавить это, правда, не совсем подходящим способом, прекрасно понимая, что решает одну проблему, наживая на свою голову кучу других. Легче не становилось. А кошмары иногда возвращались.       Но этой ночью он просыпается не из-за этого. А из-за того, что Юра прижимается к нему сзади всем телом. И его нога закинута на его бедро. И дышит в затылок так жарко, шевеля губами, что странно, как дыру не прожёг ещё. Отабек осторожно поворачивает голову и ведёт плечом, Юра что-то бормочет, снова щекотнув кожу дыханием. Отабек перестаёт дышать, чувствуя, как шевельнулся собственный член. Спокойно, уговаривает он себя. Но спокойнее не становится от слова совсем. Юра что-то стонет во сне и трётся носом о его шею, а потом убирает руку, которая прижимается в опасной близости от его задницы, и тянется почесать ногу, но промахивается и чешет сначала бедро Отабека. Кожу стягивают мурашки, а Юра хмыкает и находит-таки свою ногу. С чувством растирает её и закидывает руку на его поясницу. А в трусах Отабека всё уже натянулось настолько, что впору по лбу себе постучать и поздравить с тем, какой он конченный придурок. Ещё и вместе предложил жить. Да он точно крышей поехал.       Внезапно всё исчезает, и спине становится так холодно, что Отабек ёжится. Юра откатывается на другую сторону, перевернувшись на бок спиной к нему. Отабек и сам переворачивается, глядя в темноте на очертания его тонкого тела. На светлые волосы, разметавшиеся по подушке, и руки, обнявшие её. Недолго пролежав в этом положении, Юра опять вскидывается, падая на живот, и ложится к нему лицом. Привыкшие к темноте глаза Отабека смотрят на трогательно приоткрытый Юрин рот с влажно поблёскивающими губами, которые тот только что облизал. И он понимает, что эрекция не проходит, и надо уже что-то с ней делать. А Юре что-то снится, он тревожно хмурит брови и сжимает в пальцах подушку. А потом со стоном переворачивается на спину, задевая его рукой по животу. Но не просыпается. И пока Отабек раздумывает, проснётся ли Юра, если он встанет в ванную, тот в очередной раз совершает манёвр и снова оказывается прижат к Отабеку, обвив его конечностями. Только на этот раз — лицом к лицу. Так близко, что если бы Отабек удумал поцеловать его, достаточно было бы всего лишь преодолеть какие-то пару сантиметров и дотянуться до его рта. Коснуться тонкой кожи обкусанных губ — Юра постоянно то облизывает их, то кусает. Иногда задумавшись и когда не видит, что Отабек наблюдает за ним. А Отабек всё видит, даже этот быстро исчезающий след от его зубов на нежной нижней губе. Он видит это и сегодня утром.       А ночью едва с ума не сходит, получив себе Юру так близко, имея запретную возможность сделать то, что давно хотел. И теперь, когда Юра так сладко дышит в его губы, причмокивает и сопит, Отабек не может двинуться, как в сонном параличе. Член ноет и требует хотя бы потереться. Хоть обо что-нибудь.       Он выскальзывает из-под руки, Юра всё ещё не просыпается, только переворачивается обратно на живот. Простынь вокруг него сбивается и перекручивается, и Отабеку очень чётко видны очертания его маленькой задницы под тонким бельём. Он идёт в ванную и до покалываний в кончиках пальцев отдрачивает себе, включив воду в раковине и садясь на крышку унитаза. Так ярко представляет, что он в постели, и это Юрина рука, а сам он прижимается сзади и дышит в спину. Он как будто специально доводит себя, дразнит, отсрочивая момент, когда отступать уже поздно. Толкается в кулак, представляя уже Юрин рот с этими обкусанными губами, как бы он облизывал его член. Отабек сомневается, делал ли Юра это раньше, но он бы его научил, как правильно, как любит сам. А любит он глубоко, и когда лижут яйца, и неплохо, если ещё и с пальцами в заднице. Но не всё сразу. Отабек любит секс, но он всегда предусмотрителен с партнёрами и внимательно следит, чтобы всем было хорошо, даже если секс жёсткий. Даже если одноразовый. Даже если в кабине машины скорой. Смешно, но они с Юрой никогда не обсуждали отношения друг друга, не хвастались достижениями и сексуальными подвигами, как это принято между друзьями. И он не знает, с кем Юра встречался до него. В трёх вещах он уверен точно: у него был неприятный опыт в отношениях, потому и отзывается так негативно о любви, и Отабек до поры был с ним согласен; сейчас у Юры никого нет; и третья очевидная вещь — он не стопроцентный гетеро. И это не значит, что он собирается ждать долго, пока Юру не уведёт кто-то более предприимчивый и нетерпеливый. Он этого не допустит.       Отабек не сразу осознаёт, когда кончает в руку. Он тяжело дышит, чувствуя сердцебиение в кончиках пальцев зажатого кулака. И наступает временное затишье в голове. Сейчас начнётся опять — приступ вины. Не то чтобы он и раньше не дрочил на Юру, но стыдно до сих пор. Каждый раз, после каждой из его ночёвок у него в кровати под потолком, Отабек ненавидит сам себя, но ничего не может с собой поделать, ложась туда после его ухода. И прижимая к лицу его футболку, в которой тот спал, трясётся от ужаса и вожделения, но рука сама тянется и уже гладит член через трусы. А после того, как Отабек кончает, вдыхая ещё не выветрившийся запах Юриной футболки, он вытирает ею член и испачканный живот и несёт в стирку. Больной извращенец.       В ладони мерзко застывает его сперма, и он споласкивает руки, не решаясь глядеть на себя в зеркало. Зло бьёт по вентилю смесителя рукой, выключая воду, и идёт в рабочую комнату. Юра уже раскинулся на середине кровати, умудрившись занять всё её немаленькое пространство. Отабек улыбается и устраивается в холодной кровати, пялясь в потолок в метре от себя. И конечно же, утром он всё понимает и догадывается. Он не специально устраивает эффектный выход из ванной, но взгляд Юры говорит сам за себя. А ещё стояк, который тот безуспешно пытается прикрыть. С кем не бывает, и в обычной ситуации они бы пошутили над этим. Но Юра ведёт себя очень странно. И пропадает в ванной слишком надолго. Прекрасно понимая, какие картонные в квартире стены, Отабек нарочно роняет крышку от сковороды на пол и вообще старается производить больше шума, чтобы Юра не думал, что его могут услышать. Он бы точно не захотел. Буквально останавливает себя, чтобы не пойти и присоединиться, и старается не представлять, как тот стоит сейчас под душем, мокрые волосы прилипают к шее, и как Юра дёргает рукой по члену, сжимает плотнее, а другой рукой трогает себя, возможно, за соски — Отабек не знает, как Юра любит. Но бесполезно не думать об этом — слишком соблазнительная картинка врезается в мозг так сильно, что в ушах даже слышен тихий стон кончающего Юры. Отабек сосредотачивается на готовке, а Юры нет слишком долго, и в ванной становится слишком тихо. Он идёт проверить, но затем тот собирается незаметно свалить. И Отабек снова замечает, что с Юрой что-то не то. Не смотрит в глаза, так очаровательно краснеет, несёт чушь, губы без конца кусает, чтоб их! И рука прокушена чуть не до мяса. Значит, не трогал себя, а кулак в рот пихал, чтобы не слышно было, как стонет. Еле уговаривает его остаться поесть, продлить общение подольше, хотя сидеть рядом и молчать невыносимо. А потом случается это.       Он не замечает, как уходит мыслями в себя, а когда поднимает глаза, натыкается на взгляд Юры. Который тот не отводит, уставившись на него. Взгляд этот пришпиливает Отабека к стулу, как редкое насекомое булавкой — и не дёрнуться. И глаз не отвести. Свет падает на Юру сбоку через раздёрнутые шторы, и радужка его отливает золотом, в котором тонет узкий зрачок. Юра зачарованно смотрит в ответ, такой красивый, дышать больно. И такой недосягаемый, что охота выть.       Заканчивается всё так же внезапно. Смаргиваешь — и всё снова в норме, все при делах и никто ни на что не залипает. Отабек очень хочет, чтобы Юра остался. Не верит в его неожиданную болезнь. Но видит смятение в его глазах, словно он что-то осознал, но что именно, сам до конца ещё не понимает. Отабеку не хочется подталкивать, давить, хочет, чтобы тот сам дошёл до этого. Как будто Юра не замечает за собой, как смотрит иногда на Отабека. Не обращает внимания на очевидные вещи. Отабек знает его любимые сорта кофе. У него в шкафу отдельная полка с его одеждой и зубная щётка в стаканчике на раковине в ванной. Он заметил Юру с самого его первого дня в больнице, невысокого худого паренька с хвостом и в зелёном костюме под цвет его отважных глаз, смотревших хмуро, чтобы скрыть неуверенность. Заметил ещё до того обварившегося бомжа, когда они впервые заговорили на крыльце. Юра тогда, правда, был в таком шоке, отходя от стресса, и едва ли замечал кого-либо вокруг. Мазнул только глазами по бейджу Отабека и ушёл, не попрощавшись. Но на следующей смене подошёл сам. И как-то всё получилось само собой.       Знакомого со всеми из приёмного, Отабека часто звали в их компанию, где присутствовал и Юра. И постепенно они сблизились, в привычку вошло проводить вместе почти каждые выходные, Отабек с друзьями познакомил, Юра — с Николаем Валентиновичем. Отабек не торопился, он выяснял, узнавал Юру ближе, ему хотелось этого — и влюблялся всё сильнее. Понял, что влип, когда сделал набросок той татуировки, что красуется теперь внизу живота. Сначала не собирался делать ничего такого. Просто рисовал, разговаривая по телефону. Чиркал штрихи, пока не понял, что хочет это набить. Но спрятал татуировку в таком месте, которое не всем видно. И хотя Отабек не из тех, кто набивает имена своих возлюбленных или их портреты, но какая теперь разница — он уже и так поехавший.       Просто боится ошибиться и боится спугнуть. Ревнует ко всем, особенно к Миле и Виктору, про которого тот иногда рассказывает с таким воодушевлением. Но Виктор уехал, а Мила и сама Отабеку вешалась одно время на шею, однако ничего дальше пьяных поцелуев на какой-то вечеринке у них не зашло. У Отабека самого давно не было ни с кем ничего серьёзного, ни с женщинами, ни с мужчинами. Он сам обрывал отношения, когда начинал понимать, что от него хотят большего, чем просто секс. А ему тогда ничего интересно не было, считал, что сам, кроме секса, ничего не может дать человеку, и поэтому тоже не требовал ничего. А когда предлагали, отказывался. Не те все были эти люди. Он думал, что и с Юрой будет точно так же, удивлялся сам себе, почему тогда всё ещё не затащил его в постель. Поэтому его внезапный вопрос «ты когда-нибудь любил?» выбил Отабека из привычного. Именно в тот момент он понял, что уже любит, а не просто хочет трахнуть. Едва не признался ему тогда. Позже не дал случиться их поцелую, когда Юра перебрал у него в гостях и едва не свалился на него. Отабек бы не хотел, чтобы Юра потом оправдывал этот поцелуй по пьяни. А ещё позже он где-то спалился со своим «жаным». Не помнит даже, когда Юра услышал это от него. Но сердце едва не тормознуло, когда ночью на реке, под разрывающимися фейерверками над их головами, пьяный Юра выкрикнул это ему в ухо. И вчера снова, уже с другим посылом. Но каких сил Отабеку стоило сдержаться. Его Юра, его всё.       И тоже ведь ревнует Отабека, сам того ещё не осознавая. На той же реке Мила шепнула ему подыграть ей и прижалась губами, прежде чем Отабек успел сообразить. Но увидев, какими глазами смотрит на них Юра, словно его предали, увидев, как он уходит, был благодарен Миле. Тем более Отабек уже знает, что она кое с кем встречается и у них всё серьёзно. И уж больно реакция Юры ему по-садистски понравилась, что теперь можно не сомневаться. Уже тогда знал, что не оставит его, когда полночи проводит, держа перепившего Юру над унитазом в его квартире, гладя по голове, а после укладываясь с ним на одну кровать. И уходя рано утром, понимал, что не отпустит.       И теперь, когда всё начинает немного проясняться, Отабек боится ещё больше. Не того, поймёт ли Юра, наконец, что нравится ему, а того, не испугается ли.       Отабек не уходит с балкона, когда слышит далёкие раскаты грома, выкуривает ещё сигарету, глядя на электрические вспышки в гуще туч над домом. А потом город накрывает ливень с градом. Он включает телефон и, игнорируя пропущенные, звонит Юре. Успокаивается, только услышав его бодрый голос, который говорит ему, что он доехал нормально, но теперь у него в лобовом стекле пробоина от града. Отабек улыбается.       Всё у них будет хорошо.