Без крыльев, в белых халатах

      Времени внезапно становится катастрофически мало, и каждый день превращается в подобие предыдущего, когда Юра приступает к новым обязанностям. Он просыпается, замешивает в желудке завтрак вместе с кофе и едет на работу. Режим меняется, организм насильно пытается подстроиться под новый график с пятидневной рабочей неделей с восьми до шестнадцати, и привыкнуть спать по ночам. Теперь каждое утро начинается у Юры со спешки, потому что от метро он отвык, а с пробоиной в лобовом не особо поездишь. Отабек обещает помочь, а потом, видимо, забывает. А Юра не напоминает, не хочет навязываться. Они и не видятся теперь почти, и только через сообщения Юра узнаёт, что с Отабеком всё хорошо, раны заживают. Телесные, не душевные — эти так просто не исчезнут. Или тот просто создаёт эту видимость. Во всяком случае, Юра уверен, что за ним есть кому присмотреть, и спокоен за него. Он старается не думать о ещё не начавшихся проблемах, решать их проще по мере поступления. Потому что в связи с новой должностью переживать за что-то ещё становится просто некогда. Пожрать некогда, поссать вообще забывает, столько всего нового валится на голову — только успевай зацепиться за одну мысль, как следом цепочкой тянутся следующие. Юра жалеет, что не ходит везде с диктофоном. И сидит потом по несколько часов перед сном, разбирая собственные каракули в записной книжке.       В реанимации всё по-другому. В первый рабочий день его протаскивают там по всем углам, знакомя и объясняя, что здесь для чего и где лежит. Фельцман с Барановской после долго его пытают, как ему больше нравится — пройти учёбу экстерном на месте или взять за свой счёт отпуск. Юра решает, что раз он нанят на эту ставку временно, то смысла учиться несколько месяцев ради сертификата нет. И учится сам, не отходя от более опытных коллег. Вся жизнь врача в учёбе. Ему говорят, если он сможет здесь продержаться, то сможет работать везде. Школа выживания такая. Юра сомневается — он точно знает, где настоящая школа выживания и где закаляются характеры.       На первую самостоятельную операцию он держит рядом свои записи, сверяясь по ним с показателями мониторов. Буквально чувствует, что держит жизнь пациента в собственных руках, ведь только от него и его верных расчётов подачи наркоза зависит, когда тот очнётся. Юра с содроганием вспоминает случаи, когда люди просыпались прямо во время операции. И немало случаев, когда они вообще не просыпались — от передозировки анестетика или аллергической реакции. Поэтому проводит с больными перед операциями уйму времени, опрашивая и собирая их анамнез, чтобы не упустить ни малейшей детали. Всё имеет значение — возраст, образ жизни, вес и даже пол, чем болел и болеет человек, какие препараты принимает. А потом ещё нужно учесть длительность самой операции и правильно рассчитать дозу, но иметь в виду непредвиденные ситуации, когда продолжительность может увеличиться. И тогда нужно будет действовать молниеносно, чтобы человек не проснулся раньше времени. Первое время Юра боится этого больше всего. Даже сны начинают сниться, как пациент открывает глаза, смотрит на него, стоящего у изголовья, и в глазах этих — нечеловеческая агония, но кричать он ещё не может, а хирурги этого не видят и продолжают резать по живому. Юра просыпается в холодном поту и больше не может уснуть, встаёт и включает ноут, раз за разом проматывая учебные пособия. Уговаривает себя, что всё будет хорошо, он справится, он не один в операционной.       Поддержки, как в приёмном, он, правда, не особо ощущает. Юра всегда чувствует её, проводя какие-либо манипуляции, знает, что рядом стоит медсестра и поможет в случае чего. Так и должно быть — врач и сестра всегда работают в связке, не делая работу друг за друга, но качественно выполняя свои обязанности, тем самым помогая. Или не мешая. Плюс моральная поддержка незримо присутствует всегда. Юра знает, что может положиться на своих сестёр в этом плане. В реанимации он этого не чувствует. Нет, профессионально сёстры здесь подкованы отлично, ему даже бывает неловко, когда он не успевает вовремя среагировать, а анестезистка уже подкручивает вентиль на капельной системе, регулируя подачу лекарства. Благодарит её за это, получая в ответ раздражённый взгляд поверх маски либо полный игнор. И это крайне деморализует. Позже эта же сестра будет с интересом ему рассказывать за столом во время обеда или в курилке о своей личной жизни, или пересказывать свежие сплетни. И Юра понимает, что здесь разделяют дружбу и работу. Может, это и правильно. На работе надо не дружбу дружить, а работать. Но всё равно почему-то так гадко на душе, и он скучает по своему отделению, где у них получалось грамотно и не в ущерб всё совмещать.       После смен он ещё долго бродит по коридорам реанимации, прислушиваясь к тишине и скучая по родному улью. Конечно, он приходит туда иногда после отработанных часов, если остаются время или силы. И конечно, обсуждает своё решение с коллегами, и те в разной степени поддерживают его. Главное только, говорят они, чтобы Юра Сергеевич вернулся к ним. Мила сочувствует ему, рассказывает, какой там гнилой сестринский коллектив. Он и сам уже это понимает. Общается более-менее только с занявшим место начальника Абдулом, спокойным и непробиваемым, как слон. И в какой-то степени понимает Виктора. В подобном коллективе попробуй не оскотиниться. Либо сам станешь таким же, либо начнёшь притворяться, что такой и есть на самом деле. И тогда появляется опасность начать забывать себя. Может, Виктор когда-то и был нормальным чуваком, или просто сейчас притворяется. Ты приходишь на новое место, знакомишься с людьми, думая, что что-то изменишь там. Но потом упускаешь момент, когда ты уже полностью мимикрировал под обстановку.       Через пять дней такой напряжённой — и в физическом, и психологическом плане — работы Юра сваливается без сил. Много думает. Находит один плюс и цепляется за него — Ольгу переводят в Пятигорск авиатранспортом, и она уже начала проходить реабилитацию там. Юра присутствовал при том, когда она пришла в себя. К тому времени её муж Егор прибыл из командировки, и наблюдать за их молчаливым диалогом глазами и намертво сцепленными руками было просто невыносимо. Егору разрешали оставаться на ночь — персонал никогда не отказывается от лишних рук для ухода за тяжёлыми пациентами. Но Юра знает — сразу после того, как Егор ненадолго уходил за чем-нибудь, Оле вкалывали сильное снотворное с успокоительным, чтобы погасить страшную истерику. Кажется, что такие крики, от которых не спрятаться ни в одном уголке отделения, человек не способен издавать. Крики, от которых хочется превратиться в ничтожное насекомое и уползти под плинтус. Юра не знает, зачем она сдерживала себя. Отчасти может понять. Оля не хотела, чтобы Егор видел её такой. Хотела, чтобы он знал, она сильная и справится, и тогда, возможно, ему было бы легче самому справиться с этим. Им обоим было бы легче. Но Юра не понимает, неужели ей не хочется иногда дать слабину и побыть обычной девушкой, а не байкершей, которая может преодолеть в одиночку тысячи километров или одним словом успокоить нескольких разъярённых мужиков. И это работает не только в отношении девушек. Мужчины ещё больше не любят показывать свои слабые стороны. Копят, держат в себе всё напряжение. А потом умирают от инфаркта в молодом возрасте.       Юра так тоже долго не протянет, думает он сам, загружая себя дополнительной работой. Так как второй врач приёмника после больничного не выходит на работу, сразу уйдя в отпуск, там остаются работать только заведующий вместе с молоденьким ординатором Антоном. И Юра, внезапно не найдя, чем занять себя в оставшиеся выходные, берёт дежурства. Его отговаривают, что не справится. Но иррационально на старом месте он духовно восстанавливается. Понимает, как соскучился по бомжам, своему месту на крыльце, где любит курить на рассвете. В реанимации курилка — на балконе, опоясывающем весь корпус по периметру. Но никакого таинства в том месте нет. А Юра любит именно его скамейку, своих котов, сбегающихся на его «кыс-кыс, маленькие, идите ко мне». И еда вкуснее из холодильника в их комнате отдыха. И даже столы у врачей и сестёр раздельные, что, впрочем, Юру устраивает. И он чаще обедает за своим столом в одиночестве, отрешаясь от всех или втыкая в телефон. Уже не говоря о том, чтобы проводить в новом коллективе свободное время или какие-то праздники.       Поэтому Юра с удовольствием погружается в знакомую рабочую атмосферу приёмника, чувствуя, как оживает словно после наркоза. Только там понимает, насколько напрягался при общении с пациентами в реанимации, не видя их самих, а интересуясь только тем, чтобы не убить их во время операции. И встречает постоянных своих пациентов, как старых знакомых.       — Ну что, Василий Евдокимович, что на этот раз? — Юра принимает очередного такого дедулю, которому лет девяносто, но вполне ещё живчик, пешком бегает только так и волочится за Милой, когда та на смене.       — С ногами плохо, внучёк, — отвечает тот с таким удивлением, словно только вчера ещё всё было хорошо. Люди всегда так удивляются, когда говорят, что раньше-то у них ничего не болело, что-то не то Вы мне, доктор, говорите, я лучше знаю, сделайте мне рентген (как будто рентген лечит) и дайте направление прокапаться (а «прокапаться» это вообще панацея от всего).       — С ногами хорошо, Василий Евдокимович, без ног плохо, — грустно шутит Юра, а потом вспоминает, что с местами на дневной стационар опять туго, а деда необходимо обследовать, пока сосуды ещё работают. А скоро перестанут, раз начались уже проблемы. Но дед смолит с девяти лет, и отказаться от курения для него равносильно смерти. Он скорее умрёт от самого отказа, чем от сигарет. И трофические язвы на его голенях ситуацию только ухудшают, без ног остаться может. Юра звонит хирургу и договаривается поставить деда на очередь в стационар, а тот пока походит амбулаторно на перевязки — процесс длительный. Но Василий Евдокимович согласен. Ещё бы, каждый день видеть «Людмилу Александровну, свет очей моих», как ласково называет он Милу, хотя та постоянно ворчит, что Мила — её полное имя.       Даже внеочередная партия отравившихся некачественным алкоголем не портит Юриного настроения. А ночью поступает молодой пожарный, который пострадал больше месяца назад при выполнении служебных обязанностей, и Юра его вытаскивал. Сам Юра с трудом может его вспомнить, потому что в привлекательном молодом человеке, сидящем теперь перед ним и сияющем широкой улыбкой, трудно узнать перепачканного тогда сажей и копотью пожарного. Зато тот, обратившийся на этот раз с ожогом кисти, помнит спасшего его врача очень хорошо. Юра совершенно не ожидает, когда тот благодарит его за спасение. И глядит так восхищённо, что он смущается и нервничает, обрабатывая раны. Парня зовут Илья, о чём тот сразу сообщает и не спешит уходить, когда Юра с ним заканчивает. Открыто и широко улыбается, не отводя ярких голубых глаз, с воодушевлением рассказывает, что уже не первый раз в их больнице, но таких красивых врачей ещё не встречал. И пока Юра приходит в себя, скорее не от неожиданного комплимента, а от того, что сделал его человек одного с ним пола, Илья уже делится впечатлениями о подробностях восстановления после пожара.       — Я хотел потом найти Вас, отблагодарить лично, — говорит он, пока Юра заполняет историю, а Илья сидит напротив за столом. — Но не попадал никак, и мне не хотели говорить, когда Вы работаете. И вот я опять здесь, и Вы меня снова спасаете.       — Ожог же несерьёзный, — смеётся тот, поднимая голову и встречаясь с парнем глазами. Но уж слишком он давит своей энергетикой, Юра не выдерживает взгляда и двух секунд.       — У Вас золотые руки, — вкрадчиво продолжает Илья, чуть не ложась грудью на стол, чтобы быть ближе, — и очень мягкие.       — Спасибо, — Юра на всякий случай пишет побольше и помедленнее, чтобы его не схватили внезапно за руку.       — Может, как-нибудь увидимся?       — Да, Вы же на перевязку придёте, — кивает он, делая вид, что не понимает, о чём речь.       — Нет, — смеётся Илья, и становится понятно, что так просто не отвяжется, — я имею в виду, вне работы. Вы же когда-нибудь отдыхаете? Куда любите ходить?       — Вообще-то я всегда работаю, — Юра дёргает под столом ногой, уже мечтая избавиться от настырного пожарного. Хоть и очень симпатичного. И даже чуточку, всего на мгновение, жалеет, что спас его тогда. — Утром сменяюсь, а в понедельник снова заступаю.       — Ого! — поражается Илья, глядя со всё большим восторгом. — А во сколько заканчиваете? Я могу подъехать, подвезти, м? Можно кофе где-нибудь попить. Вы любите кофе?       Юра теряется. Так откровенно и настойчиво его ещё не клеили, тем более парни. А рядом с такими смазливыми и гиперактивными он чувствует себя неловко и на несколько лет младше, словно он опять неопытный студент. Он нервно выдыхает, решая, на какой из множества вопросов своего личного маньяка ответить сначала, забывает, о чём он его спрашивал до этого. И кажется, в анамнезе строчит уже откровенную чушь. Переписывать теперь придётся.       — А можно на ты, Юра? Мы вроде ровесники, сколько тебе? — продолжает атаковать Илья, напирая сильнее, и Юра рад, что их разделяет этот стол. Тот, похоже, всегда добивается, чего хочет, именно таким напором. Заябывает жертву до тех пор, пока она не сдаётся, поняв, что легче согласиться, чем придумывать миллионную отмазку в ответ. Впрочем, это даже забавляет. Юра уверен, что этот ни к чему не обязывающий флирт ничем не закончится, а парень нацелен на успех. И Юра вежливо отказывается и от кофе, и того, чтобы за ним заезжали после работы, но свой номер даёт, лишь бы Илья перестал так умоляюще смотреть. Правда, номером этим со второй симки он давно не пользуется, но он действующий, и когда Илья перезванивает на него, забивает его в контакт как «илья пожарный сталкер». И надеется, что тот вскоре успокоится, не добившись желаемого.       Один день на отсып после дежурства — и с утра снова на работу. С каждым разом получается всё лучше, и Юра облегчённо выдыхает, когда удаётся «разбудить», то есть вывести пациента из наркоза ровно через столько времени, на которое он рассчитывает. А потом уже вливается в колею, доведя процесс до автоматизма. Заканчивается июнь, проходит ещё две недели. Отабек выходит на работу, и Юра знает, что идут разбирательства по его делу. Но пока это всё слухи, всё держат в секрете, в сми несут откровенную чушь. Юре бы хотелось поговорить с ним лично. Но его единственное дежурство в неделю в приёмнике не совпадает со сменами Отабека. Он знает, что это жалкое оправдание. Что он намеренно избегает его, прячась за сообщениями.       Рефлексировать на тему того, что случилось тем утром у Отабека дома, тоже некогда. Юра сам удивляется, обдумав произошедшее на холодную голову, почему так среагировал. Наверное, и правда, отсутствие секса сказывается. Хотя он никогда этим не парился, и ему вроде как не надо. А сейчас что вдруг случилось? Найти себе, может, кого-нибудь? Да ну вот ещё. Это ж ухаживать надо, водить куда-то, ебал он это всё. А одноразово с кем-то потрахаться Юру не устраивает. Это он знает, что здоров, медкомиссию проходил недавно. Но не будет же он у потенциального партнёра копию анализов спрашивать. Хотя это, в принципе, сейчас нормально. Значит, только один шанс у него — найти среди таких же бедолаг такого, как он. Внезапно вспоминается совет Леси присмотреться к парням. Тот разговор, кажется, был сто лет назад. Интересно, как она там, готовится поступать?       Присмотреться к парням.       Присмотреться не сложно, красивых врачей у них много. Тот же Никифоров, лицо их больницы. Кто теперь, интересно, заменит его на этой важной должности? Или вот Абдул, статный, излучающий спокойствие и уверенность, но совсем не такую, как Отабек. Или функциональный диагност Денис, в очках такой, интеллигентный, всегда мило улыбается, в стерильно-белом костюме, аж глазам больно. Да далеко ходить не надо — тот же Отабек наверняка бы выиграл первое место в конкурсе «Мистер скорая помощь», если бы такой у них проводился. Даже у Юры на него встал, хмыкает тот про себя, а девки по-любому текут. Был же у него там кто-то, из пациентов или коллег. Но в том и дело, что присмотреться Юра может, а определить, не пошлют ли его нахуй, не в состоянии. Он не умеет брать нахрапом, как этот пожарный, как его там, имя забыл. Тот уже был готов на всё. Может, зря отшил? Но вдруг у Юры не встанет на секс? Вдруг у него теперь стоит только на идеальных недоступных мужиков, скрывающих свои наклонности и татуировки? Одного такого он оставил тогда дома, взяв обещание, что тот не наделает больше глупостей. Оставил, а теперь боится в глаза посмотреть.       Решение приходит с неожиданной стороны ещё через неделю. Юра по-быстрому докуривает на крыльце перед приёмником, торопясь на пятиминутку. Сегодня запланировано много сложнейших операций, и он ночь не спал, перепроверяя по сотому кругу свои расчёты. А ещё у него обход с Барановской, та теперь лично курирует Юру. И он сполна ощущает на себе весь груз её власти над людьми. Ни разу ещё не повысив голос, она тем не менее держит его съёжившиеся от ужаса яйца в горсти одним взглядом. Пожалуй, с Фельцманом они друг другу даже подходят.       Он затягивается на полную, торопясь и уже почти развернувшись боком к двери, как вдруг взгляд его выцепляет яркий Милкин матиз, заезжающий на территорию. И всё бы ничего, но за рулём сидит не Мила. Только если она не нарастила себе за ночь чёрные волосы, такой длины, что даже не видать, докуда они доходят. Но Мила со своей блондинистой чёлкой сидит рядом и широко улыбается, что-то оживлённо рассказывая и ещё не видя Юру. Они заруливают на свободное место и паркуются. Интересно, думает Юра, отходя в тень козырька над крыльцом. А потом тлеющая сигарета так и застывает у рта, когда он наблюдает, словно в замедленной съёмке, как Мила тянется к таинственной девушке за рулём. Опускает ресницы, улыбаясь при этом, и вторая девушка наклоняется ей навстречу, притягивая к себе за затылок. Их рты призывно приоткрываются, и Мила прижимается к её губам своими. Явно не по-дружески. Юра смотрит на них, на то, как они целуются так непристойно и грязно-горячо, словно одни на парковке, не отрываясь и будто вылизывая друг друга. Подсматривать за тем, как кто-то целуется, оказывается до странного щекотно в животе, а он не может оторвать глаз от этого зрелища. Он терпеть не может парочки, засасывающие языки друг друга на улице посреди тротуара, что приходится обходить их по дуге. А теперь он наблюдает, как две девушки так мягко и сыто целуют друг друга — и забывает выдохнуть. Вспоминает, только когда пальцы обжигает сигарета. Юра матерится и выкидывает её в урну.       Когда поднимает глаза, Мила уже выходит из машины и бодро шагает к крыльцу. Юра бы сказал, даже летит. Ему становится неловко, а Мила уже видит его и машет рукой. Он старательно делает вид, что только что подошёл и ничего не видел.       — Юрсергеич, привет, дорогой! — Мила грациозно подбегает, стуча каблуками по бетонному покрытию, и смачно, со звуковым сопровождением прикладывается мягкими губами к его щеке. Теми самыми губами, которыми только что целовала девушку в машине. Охуеть. Юра смеётся и косится на матиз, который теперь выруливает на выход. А у девушек принято ревновать друг друга к парням? Загадочная брюнетка с чёлкой на весь лоб и в тёмных очках крутит головой по сторонам, чтобы не задеть на выезде машины, и кажется, не видит их дружеского поцелуя. А зачем вообще они заезжали на территорию? У кпп полизаться не могли?       Юра смотрит на Милу, которой сейчас лицо порвёт напополам широченной улыбкой, и Юра подозревает, что это получается у неё непроизвольно. Будто вешалку в рот впихнули. И сам начинает улыбаться, глядя на неё, всю словно светящуюся, заразившись её настроением.       — Привет, — говорит он, — классно выглядишь.       Та стоит, сладко потягивается, закинув руки за голову и чуть пошатываясь на гигантских каблуках, глядя на него прищуренными блестящими глазами. Юра замечает небрежную укладку, словно та вылезла из постели всего пять минут назад, и Юра подозревает, что так оно и есть. На затылке волосы топорщатся и чёлка лезет в глаза. И одежда на ней не по погоде, и туфли не для ходьбы, а только «из машины до барной стойки», как она сама их называет. Явно не ночевала дома. Мила закуривает, отводя волосы подальше от огня, пока Юра держит для неё зажигалку. Прикуривает и себе, предчувствуя охуительный рассказ.       — Хорошо погуляла вчера опять?       Мила мычит что-то нечленораздельное с сигаретой во рту, глядя на него сильно сверху с высоты каблуков, и Юра смеётся. Вот правду же говорят, что влюблённые люди глупеют. А ещё прекрасно выглядят, проболтавшись всю ночь. Ненакрашенной Миле скашивается ещё пара лет. А Юра уже срастается со своими подглазниками.       — Это та самая девушка из инстаграм? — спрашивает он, впрочем, уже зная ответ. Такую эффектную брюнетку трудно с кем-то перепутать. — Вы встречаетесь? Можно поздравить?       — М-м, — снова неопределённо отвечает та, взмахнув перед носом кистью, и смеётся, увидев нетерпеливую гримасу на его лице. — Пока просто хорошо проводим время вместе. Но она мне очень нравится, прям о-чень, — раздельно произносит она последнее слово, после сомкнув губы и со звуком, словно лопнул мыльный пузырь, выпускает дым красивым кольцом в воздух. И Юра неожиданно краснеет, чувствуя себя малолетним юнцом, чья старшая подруга детства делится с ним первым сексуальным опытом.       — А где познакомились?       — Она фитнес-инструктор в клубе, куда Отабек в зал ходит, — отвечает Мила, кивком здороваясь с проходящим мимо работником, а Юра усмехается, заметив, как тот оценивающим взглядом проходится по её стройным ногам в ультра-коротких шортах. — Он мне на дэ-рэ абонемент подарил, там я Дашу и встретила. Красивая?       — Да, очень, — кивает Юра, соглашаясь. Эффект они обе производят взрывной, Юра видел их бомбезные фото. — А ты уже прям так доверяешь ей свою машину?       — Да, — та отмахивается, стряхивая с кончика сигареты пепел, — я Тёмыча отправила к свекрови в деревню, он там уже месяц. Так что мы практически вместе живём, и её машина в ремонте, так что пока ездим на моей.       — А говоришь, просто вместе время проводите, — выдыхает он дым вместе со смехом.       — Ну так мы и проводим, — весело подмигивает она, ткнув пальцем в его плечо. И Юра завидует лёгкости, с которой Мила рассказывает об этом. Это он парится на тему отношений, переживает, что не перенесёт конфетно-букетных периодов и прочей хери. Это уже не модно. А тут вон как всё — познакомились, понравились друг другу, и зачем тянуть дальше?       — Круто, молодцы, — искренне радуется за неё Юра. Даже не хочет спрашивать, серьёзно ли у неё это и как Тёма отреагирует. Это всё мелочи, наверное, по сравнению с тем, насколько может быть хорошо просто от того, что нашёл человека, с которым приятно проводить время. Почему он так не может?       — Даже не сделаете вид, что удивлены? — хитро, по-лисьи щурится она.       — Ну этим сейчас сложно удивить, Мила, просто неожиданно и… — он не договаривает фразу о том, что на самом деле до сих пор думал, что она трахается с Отабеком. А Мила словно читает его мысли.       — А помните, Вы так глупо приревновали меня к Отабеку?       — Ну извини, да, я такой наивный, — хмыкает он, — и думаю, если люди целуются, значит, встречаются. Мы вроде об этом уже поговорили. Но сейчас-то ты определилась? — спрашивает он, пока она не вспомнила, чем тот их разговор закончился. Не хочет сейчас об этом.       — Хочется надеяться, — Мила в миг становится серьёзной. — Она классная, и с ней интересно, и я после неё на мужиков вообще смотреть не могу и не хочу. И даже если у нас с Дашей не получится, к ним не вернусь. Переметнусь полностью. Нахуй эти члены, правда? — Она опять задорно улыбается и даже не даёт Юре ответить, впрочем, тот зависает, не зная, какой ответ Мила от него ждёт. — Эх, Юрсергеич, так хочу на Вас посмотреть, когда Вы влюбитесь.       — Да вот уж нахуй надо, — ворчит он, понимая, что пора заканчивать этот разговор.       — А зря, Вы были бы отличной парой, так классно смотритесь вместе.       — Что? Кто? С кем? — путается Юра в вопросах, как обычно бывает, если его застать врасплох.       Та хитро смотрит из-за чёлки абсолютно пьяными глазами, но Юра понимает, что не в алкоголе дело.       — Кстати, об Отабеке, — вдруг резко меняет она тему, глубоко затягиваясь. — Как дела у Вашей половинки?       — Какой половинки? — не понимает сначала тот. — Мила, ты ёбнулась? Мы друзья, дружим мы, окей?       — Ладно-ладно, не спорю, друзья, конечно, — фыркает та, сдувая чёлку с лица. — Всем бы таких друзей. Нет, я, конечно, не осуждаю, в отрицании есть своя прелесть, и Вы можете сколько угодно бегать от очевидного, но лично я уже устала смотреть на обе ваши печальные мордочки.       — Мила, ты о чём?       — О том, как «по-дружески», — она выделяет это слово в кавычки, показательно загнув их пальцами в воздухе, — он приносит Вам кофе, как вы тусуетесь дома друг у друга.       — Он единственный мой друг, с кем ещё мне тусоваться?       Юра выкидывает сигарету и нервно смотрит на часы. Времени остаётся только на переодеться, а надо ещё добраться до соседнего корпуса.       — На байке возит, — продолжает та, словно не слыша Юру, который протестует, что у него вообще-то палец на ноге был сломан и он не мог сам водить, — и всегда трётся рядом, поближе к Вам, я ничего не забыла?       — Забыла, блядь! — не выдерживает он. — То, что он не гей! Ты ж сама с ним целовалась!       Мила хохочет.       — Я как раз тогда на реке его и проверяла этим способом, гей он или нет, и Вы знаете, проверку он не прошёл. Или прошёл, это как посмотреть, — откровенно забавляется девушка, поглядывая на Юру и следя за его реакцией.       Юра молчит и зло смотрит, начиная выходить из себя, пока та откашливается и продолжает уже более спокойным тоном.       — Ладно, шучу я, не с той целью я его целовала, но главное то, что было после этого. И мы снова возвращаемся к тому, как Вы приревновали его ко мне. Будете отрицать?       — Я не собираюсь ничего… ай похуй! — Юра понимает, что его просто провоцируют, и что бы он ни сказал, всё будет перевёрнуто и обращено против. Поэтому машет на Милу рукой и собирается просто закончить этот ебучий разговор.       — Но он же нравится Вам, это же очевидно.       — Никто мне не нравится, Мила, мы дружим, — разделяя каждое слово, чеканит он. — Что тебе непонятно в этом слове? И вообще какая тебе разница? Влюбилась — и теперь всё вокруг зацвело и все должны трахаться, взявшись за руки?       — Глаза раскройте, Юрсергеич, — пропускает сарказм мимо ушей Мила, — дружим — это мы с Вами и я с ним, а Отабеку Вы нравитесь. Причём это настолько сильно заметно, насколько Вы сами не замечаете за собой, как тоже пялитесь на него, думая, что никто не видит. Вы же сами уже всё поняли, просто пока почему-то отрицаете. И насколько я знаю, у Отабека год никого не было серьёзного, с тех пор как с Вами познакомился.       — А что для тебя значит «серьёзно»? — закипает Юра. — Ты сама, я посмотрю, не сильно разбираешься.       Мила смеётся, совершенно не обидевшись.       — А Вы сами задавали ему такой вопрос?       — Мы с ним никогда об этом не говорили, — Юра врёт, но ни за что не скажет сейчас, что как раз пару месяцев назад такой разговор между ними состоялся. Странный, правда, и мало похожий на размышления об отношениях. Скорее, на пьяный бред. Юра даже почти ничего не помнит.       — И это странно, что два парня не обсуждают девчонок, — дёргает Мила бровями.       — Нам что, больше поговорить не о чем с ним?       — Ну вот и я о том же… Ну ладно, я побежала, некогда мне тут с Вами, — резко меняет она тему, туша сигарету в урне, — мы теперь не вместе работаем, так что я — к себе, а Вы — к себе, пока-пока, — и резво убегает, цокая каблуками и окончательно запутывая.       Юра стоит ещё минуту, восстанавливая душевное равновесие, и идёт внутрь. Он почти успевает к Барановской, но не застав в приёмной секретаря, сразу направляется к двери её кабинета. А в следующую секунду жалеет, что не постучался перед тем, как открыть. Пулей вылетает оттуда, пробормотав «праститиизвинити», и в коридоре на всей скорости сталкивается с Гошей.       — Гос-споди блядь! — Юра переводит дыхание. У того от силы удара даже бейдж отлетает под скамейку.       — Блин, Юра, ты нормальный? Ты чё там такого увидел? — вопрошает Гоша, сползав за бейджем и цепляя его обратно.       — Да лучше бы не видел, — трясёт тот головой, словно это поможет выкинуть оттуда картину целующихся Фельцмана с Барановской. Его передёргивает. — А ты чё счастливый такой? В отпуск уходишь?       — Юрыч, я женюсь! — Георгий хватает Юру за плечи и трясёт так, что тот моментально забывает о том, что увидел в кабинете. Внезапные сюрпризы всё никак не заканчиваются. Похоже, в воздухе, и правда, что-то разлито. Определённо токсичное.       — Да ладно?! — удивлённо протягивает Юра. — Поздравляю! И как зовут эту счастливицу?       — Издеваешься, да? — тут же кисло сморщивается тот и отпускает его. Юра чувствует, что на плечах остаются следы от хватки.       — Нет, я серьёзно рад за тебя, — искренне отвечает он, чувствуя дежавю. Точно так же, минут двадцать назад, радовался вместе с Милой. — Так как её зовут?       — Аделина, — гордо приосанивается Гоша, как будто его девушка — целая герцогиня Великобритании.       — У тебя же Аня была вроде… — хмурится Юра, припоминая предыдущую его пассию и не слишком счастливого в этих отношениях Поповича. Юра и не знал, что можно так убиваться по какой-то девушке, как это делал Гоша. Страдал он трагично и громко, чтобы страдали и все вокруг.       — Пошла Аня нахуй, — небрежно отмахивается тот, мрачнея.       — Понял, — Юра находит тему, чтобы отвлечь его, иначе сейчас тот ударится в воспоминания о том, какая Аня сука, да как она его, такого прекрасного, не ценила. — А Аделина у тебя страстная штучка.       — Чё? — вскидывается тот. — Ты чё, её знаешь?       — Я у тебя каждый раз, как встречу, вижу свежий засос, — он тычет ему в шею сбоку за ухом и смеётся над тем, как Гоша шарахается от него и запоздало прикрывает стыд ладонью. — Ты в зеркало совсем не смотришься? Тебе лет-то сколько?       — Ой я на тебя посмотрю, когда влюбишься, — отвечает тот, натягивая ворот рубашки выше. И теперь приходит Юрина очередь мрачнеть и кривить губы.       — Бля, вы сговорились все что ли? Милка мне то же самое затирала только что. И сама вся влюблённая ходит. Это заразно?       — А ты не завидуй, — усмехается Гоша. — Влюбишься — сам такой же ходить будешь. Запомни мои слова.       — Вы гляньте на него, эксперт недоделанный, — ржёт Юра, увернувшись от тычка в плечо. — Засосы точно не позволю на себе ставить.       — Тебе просто ещё такой человек не встретился, которому ты будешь позволять делать с собой всё, — с умным видом наставляет тот.       — Фу, Гошан, это уже попахивает доминированием, — продолжает издеваться Юра. — Твоя Адель не заставляла тебя никакой контракт подписывать? А гулять без ошейника она тебе не запрещает?       — Да пошёл ты!       — Юрий, зайдите, — прерывает их потасовку тихий голос из-за приоткрывшейся двери, и Юру как примораживает на месте. Он умоляюще смотрит на Гошу, выкатившего глаза за его спину, но тот намёка спасти друга не понимает и, пробормотав «Здрасьте, Лильмарковна», сваливает. Юра выдыхает и медленно поворачивается лицом к двери, у которой стоит главврач и жестом приглашает его пройти в её кабинет. Сглотнув, он подчиняется, вспоминая, не проходил ли мимо Фельцман, пока они с Гошей стояли в коридоре. И думает о том, что не выдержит сейчас смотреть на них обоих. Точно заржёт, представляя, чем они тут вдвоём занимались. И ведь слышали же, как он вылетал. Молясь кому угодно, лишь бы не увидеть сейчас в кабинете голого Якова Семёныча, Юра ещё сильнее боится увидеть красного и потного замначальника, по которому сразу станет понятно, кто только что трахнул главврача и кто теперь здесь главный. Юра едва держится от прорывающихся смешков, чувствуя спиной опаляющий взгляд Барановской.       С несгибаемо прямой спиной она проходит за ним, минуя приёмную, и они оказываются в кабинете, обставленном по-женски уютно. С мягким диваном, цветами повсюду и какими-то нереально воздушными шторами. В углу, спиной к ним, за столом с компьютером, сгорбившись сидит Яков Семёнович, и Юра радуется передышке. Тот настойчиво стучит по клавиатуре и не реагирует на Юрино приветствие, даже не оборачивается на них. А Юра, подходя и садясь у стола, замечает, что у него развёрнут на экране документ только для чтения, без возможности правки. И чуть в голос не фыркает.       Его вызвали поинтересоваться, как идут дела на новом месте, всё ли у Юры получается, со всем ли он справляется. После Лилия Марковна просит показать списки на операции, долго изучает истории пациентов, более подробно расспрашивая о собранных Юрой анамнезах. Пока её всё устраивает, она удовлетворённо качает головой, а Юра не отрываясь смотрит на выбившуюся прядку из её идеальной укладки. Сжимает губы, пока они не разъехались в идиотской ухмылке, и отводит глаза в окно. Зря, зря он это делает. На подоконнике стоит снятое откуда-то со стены большое зеркало. И в нём отражается Яков Семёнович, сидящий сейчас с жутковатой улыбкой во всё лицо. Пиздец, и этот туда же. Юра прячет проскочивший ржач за кашлем, чувствуя себя как снова в школе в кабинете у директора.       Изучив всё, что ей нужно, Лилия Марковна оставляет Фельцмана в кабинете, перед уходом ласково назвав того Яшей, и они идут на обход. А Юра старается не думать, как Яша ласково зовёт их главврача. Но вывалившись шестью часами позже из операционной после непрерывного стояния на ногах у стола, где проводилась операция на сердце, он отключает ту часть мозга, отвечающую за работоспособность, и к нему стремительно возвращается всё то, что он успел узнать за этот долгий день. Вытянув гудящие ноги на диване в кабинете, он вспоминает утро на крыльце и слова Милы. Её счастливое лицо. Блаженное лицо Гоши. Да даже начальников заражает эпидемия любовной лихорадки. Все будто, и правда, сговариваются. И Юра с ужасом понимает, что поддаётся всеобщей истерии. Вспомнив сладкий девичий поцелуй в машине на парковке, ему внезапно тоже хочется целоваться. И не просто чмокнуть кого-то в губы, а залезть между ними языком. От этих мыслей даже губы чешутся, и Юра трогает их кончиками пальцев, вытаскивая из-под руин памяти давно забытые ощущения. Ладно, секс, а целовался-то он когда последний раз? Так давно, что наверное, уже и забыл, как это делается. А хочется всё равно. Соединить свои губы с чужими, смять их, согреть дыханием, провести языком, увлажнить слюной и смотреть, как глянцево они заблестят. Тронуть и оттянуть губу, словить чужой выдох. Он гладит свои губы, приоткрыв рот и ненароком попадая пальцами глубже. Наталкивается на язык. Хочется, до одури хочется. Как и хочется, вопреки собственным словам о засосах Гоши, чтобы кто-нибудь поставил на Юре такой же. Не на видном месте, чтобы все потом приставали с ехидными вопросами, но на таком, чтобы только он знал, что на нём есть метка. Он, и тот, кто её поставил. И откуда, блядь, у него эти мысли? Это Мила всё виновата со своей порочной подругой. Ещё и Отабека приплела.       Отабек.       Юра опускается по дивану ниже, вытягиваясь на нём во весь рост и чувствуя какое-то странное ощущение при воспоминании о нём. О-та-бек, проговаривает он его имя несколько раз, растягивая слоги и словно катая их на языке, пробуя на вкус. В животе начинает разрастаться вакуум, засасывающий его внутренности. Юра закидывает ноги на спинку, чувствуя, как потёк по ним холодок, заводит руки за голову и глядит в потолок, на котором мечутся и пляшут солнечные круги. Их первая встреча. Юра думал, что они познакомились, когда привезли обожжённого кипятком бомжа. На самом деле они виделись и раньше, и почему-то только сейчас в голове всплывают воспоминания о видном враче в татуировках. Его сложно не заметить. Но Юра настолько уходил в работу, что не видел никого вокруг, кроме привозимых больных и раненых. И всё-таки на краю подсознания где-то всегда мелькал красивый врач со скорой, со стильной стрижкой и плавящим внутренности взглядом. Не обращал тогда на это внимания, пока тот сам не подошёл. И Юра начинает вдруг видеть совершенно другую сторону их дружбы. Понимает, на что действительно она похожа глазами стороннего наблюдателя.       Закрывает глаза, устав от мельтешения ярких кругов на потолке. И видит перед собой картины, сменяющиеся одна за другой, как раскинутые по полу распечатанные фотографии, и он мысленно перемешивает их. Квартира Отабека. Их совместные вечера, ночёвки, домашняя еда, вещи Юры у него в шкафу, своя чашка и личная зубная щётка. Кровать, которую Отабек ему уступает. Но в последний раз они спят вместе на одном диване. И это не первый раз, когда это происходит. На день медработника, после шашлыков. Две подушки на диване, где проснулся Юра с бодуна. И незапертая дверь его квартиры. Отабек ночевал тогда с ним. Они спали вдвоём. Юра вспоминает это, и недостающий паззл встаёт на своё место. Как и многие другие мелочи, хлынувшие потоком. То, на что не обращаешь внимания поначалу, становится открытием. И всё замешивается в одно. Запах Отабека. Он теперь чудится ему повсюду. Той ночью у Юры встал на него. Его член отреагировал именно на это. А ещё кофе. Отабек точно знает, какой Юра любит, и едет через весь район, чтобы привезти его. А тот момент, когда Юра чуть не упал на него. Ему тогда показалось, что он с ума сходит, решив, что Отабек его сейчас поцелует, так смотрел на него. Он и сам этого хотел. Юра всё списал тогда на своё состояние. Оговорки, недосказанность. И забота. Ненавязчивая, но словно окутывающая его. Положить ногу на свои колени, пока они сидят за столом. Возить на работу и обратно весь месяц. А потом эта вылазка на природу. И градусов к жаре добавляет полуобнажённое тело Отабека. Их прижатые колени под столом. Невесомые касания по спине. Драка в реке, и Юра сильнее сжимает веки, представляя теперь, как это выглядело со стороны. Он до сих пор помнит, как они сцепились там, под водой, хватая друг друга за все места, и он не уверен, что хотя бы раз не облапал его задницу. А Отабек — его. А потом этот их поцелуй с Милой. И всё становится понятно, всё, что чувствовал тогда Юра. И Отабек тогда уже всё верно просёк. Но Юра решил, что это всего лишь обида. А это была самая настоящая ревность, Мила права. Его чуть не спалило тогда ею к чертям. А сама уже тогда встречалась с этой Дашей и, получается, просто дразнила Юру. Или это у них такой план был?       Юра стонет и закрывает голову руками, которая уже пухнет от всех этих мыслей.       В дверь раздаётся стук, и заглядывает Мила.       — Юрсергеич, Вы ещё долго? Вас подвезти? — Он мотает головой, желая умереть на этом диване. — Там это, Отабек приехал, — добавляет девушка другим голосом, и его словно подкидывает вверх. Он смотрит на дверь, из-за которой высовывается голова Милы. Но вид у неё не предвещает ничего хорошего. Секунд пять смотрит на неё, а потом быстро поднимается.       Они стоят на крыльце втроём и молча курят.       — И что теперь? — тихо спрашивает Юра, глядя под ноги. Поднять глаза не решается, но чувствует на себе этот прожигающий взгляд. Он чувствует на себе его теперь постоянно.       — Не знаю, — слышит он и обмирает от тембра голоса. То ли так давно его не слышал, то ли… — Будет суд. Там всё и решится, что со мной делать.       — Ты не мог раньше сказать, Бек? — возмущается Мила. — У меня же Дима, бывший мой, мент, я с ним поговорю, он…       — Не надо, Мил…       — Что значит, не надо? Ты нормальный? Ты в тюрьму хочешь сесть из-за каких-то наркош?       — Да не будет никакой тюрьмы, условный скорее всего дадут с подпиской о невыезде. — Юра поднимает голову и смотрит на Отабека, встречаясь с ним глазами. И его словно крюком цепляет под рёбра, да так, что не сняться самостоятельно. Вот и накрылся их совместный отдых пиздой. Тот устало улыбается ему, договорив, а Юра медленно плавится, чувствуя, как пульсирует и сильнее нагревается под рёбрами.       Тишину нарушает громкий сигнал, и Мила торопится. Даша за ней приехала, очень гармонично смотрясь в её красной машине. Они наблюдают, как Мила, скомканно попрощавшись, оставляет их и бежит к машине, крикнув им напоследок, чтобы звонили ей, если что прояснится. Смотрят, как она садится в салон и целует девушку за рулём в губы. Машут обеим, когда они отъезжают, и молчание вновь сковывает расстояние между ними.       — Ты знал, что Мила встречается с девушкой? — зачем-то спрашивает Юра, глядя вслед давно уехавшей машины.       — Да, только что узнал, — невозмутимо отвечает тот, Юра косится на него и фыркает, заметив лёгкую улыбку в уголке рта.       И становится немного легче. Они по-прежнему друзья. Юра себе всё выдумал, а Мила только нагнетает. Какое-то временное помешательство. Сейчас они поговорят, и всё станет нормально. Как всегда.       — У тебя всё хорошо? — спрашивает Отабек.       — Да, а у тебя? — но Юра не особо верит ему, глядя на то, как утвердительно кивает тот головой. — Серьёзно, Бек, чем тебе это грозит?       — Не знаю, Юр, — устало отвечает Отабек, сунув руки глубоко в карманы куртки. Прохладно сегодня, и вокруг его шеи небрежно намотан шарф, так небрежно, что кажется, будто его старательно завязывали часа три. — Правда, не знаю. Наш штатный юрист сказал, что могут на учёт в психо-неврологии поставить. Типа у меня нервный срыв, принудительно лечение выпишут, на терапию заставят ходить.       — А это поможет? — как-то чересчур обнадёживающе спрашивает Юра. Он и правда, хочет помочь, знать бы как.       — Я не буду пить никакие таблетки, Юр, — насмешливо смотрит тот на него. — Хочешь, чтобы из меня овощ сделали?       — Нет, конечно, не хочу, но срыв же был? — неуверенно подходит к главному Юра, боясь обидеть Отабека.       — Да, был, — жёстко отвечает тот, глядя прищуренными глазами.       — Значит, тебе нужна помощь, — ещё тише говорит Юра, и внутри всё обрывается, когда он видит, как отворачивается Отабек, бросив перед этим такой взгляд. Обречённый что ли? Разочарованный?       Они стоят молча, прячась от ветра под козырьком. Юра смотрит на его чётко очерченный, осунувшийся профиль, идеально ровный нос, не по-азиатски длинные ресницы, которых касается налетевший порыв ветра, задевший и прядь волос, упавшую на лоб. С перехваченными на макушке волосами ему красиво. Он прикипает взглядом к сжатым губам, теням на впадинах щёк, скользит ниже к острому кадыку в кольцах шарфа и сглатывает. Он вдруг так ясно представляет, как ласкал бы эти губы. Они сейчас так упрямо сжаты, до стиснутых челюстей. И Юре хочется их расслабить. Смягчить эту жёсткую линию скул. Провести сначала пальцем по его губам, они отсюда на вид сухие и обветренные. Юра неосознанно облизывает свои и представляет, как бы провёл по его губам языком. Медленно, со вкусом, пробуя его и собирая соль с тонкой кожи. Заставил бы рот раскрыться и скользнул бы туда, во влажную теплоту, нашёл бы язык, чтобы скользнуть по его гладкой поверхности своим. Прижался бы к губам и мял бы их, пока они не припухнут и не потемнеют от прилившейся крови. Совсем как головка члена, кожа там такая же тонкая и восприимчивая. И если недавнее желание целоваться было с кем-то абстрактным, то сейчас оно обрело вполне реальные очертания того человека, с которым бы ему этого хотелось. Хотелось бы делать всё это. А понравилось бы это Отабеку?       Он приходит в себя, понимая, что завис, и смаргивает наваждение, в которое провалился и где жадно исследовал языком рот Отабека, а тот не менее жарко отвечал. В реальности же Отабек что-то ему говорит, развернувшись всем корпусом и заглядывая в лицо.       — А?       — Я говорю, домой едешь? Могу подвезти.       — А, нет, мне ещё историй дохуя писать, — безбожно врёт Юра, отвернув свои пылающие щёки и стараясь не думать об улыбке на тонких красивых губах, которую прячет тот в шарфе. — Спасибо, я на метро доберусь.       — За машиной завтра приедут, извини, у них там завал был, от многих заказов пришлось отказаться, не успевают, — виновато смотрит на него Отабек, но Юра говорит, что это не страшно. — Приезжай ко мне вечером, давно с тобой не сидели. Расскажешь, как в новом коллективе.       — Ладно, если не сильно устану, а то я с утра на ногах, — отвечает Юра, понимая, что за этот месяц пиздецки устал, больше чем за год в приёмном.       — Ты подумал насчёт переезда? Что-нибудь решил? — И прежде чем Юра не совсем честно отвечает, что даже не думал ещё об этом, тот продолжает: — Просто на случай, если вдруг надумаешь, то вот, — он суёт руку в карман и вынимает ключи, а потом берёт своей тёплой ладонью Юрину руку и вкладывает в неё связку.       Юра растерянно смотрит на неё и понимает, что они совершенно новые, сделаны специально для него. Девушке Милы машину доверили. А ему — от квартиры ключи. Холодный металл быстро нагревается в их сомкнутых руках. Но он не может дать ответ сейчас. Не сейчас, пока не узнает точно.       — Отабек, я тебе н… — и вопрос едва не срывается с его языка, но Юра запинается о вскинутые глаза Отабека и выпаливает первое, что приходит в голову. — …не помешаю?       — Нет, я же говорил, что нет, — улыбается тот одними губами, — ты же знаешь. Что за вопрос? Я всегда рад тебе.       — Ага, хорошо.       Юра медленно, неохотно вытягивает пальцы из его ладони, сжав в кулаке ключи. Смотрит в его глаза и не может отвести, а Отабек стоит и ждёт, словно знает, что Юра не это хотел спросить. Крюк под рёбрами раскаляется до предела и тянет его…       Вернувшись в кабинет, он кое-что вспоминает. Лезет за телефоном и, открыв гугл, вбивает в поисковую строку всего одно слово.