***
— Я выиграла! — заверещала Соня и осадила разгорячённого Яна. Лёшка подъехал следом на серой кобылке Снежинке с кокетливым белым пятнышком на лбу. Смеющийся, с хитрющим выражением на лице. — Выиграла, выиграла… — протянул. Их гонка вдоль озера понравилась всем. Ян, размявшийся и игривый, прядал ушами и тыкал мордой в шею Снежинки, та лишь косилась на него и картинно отворачивалась, но не отступала. Интерес принимала благосклонно. — Ещё немного, и мы станем свидетелями большой и чистой любви… — фыркнул Лёшка и широко улыбнулся. — Мне отец рассказывал как-то случай… Он подошёл к Соне и перехватил обе её ладошки, потянув ближе к деревьям. Они отъехали и от дач и от поселка на приличное расстояние, обогнули озеро и здесь, с другого берега, были под прикрытием более густого леса, за которым расстилался луг для выпаса лошадей и местного скота. — Какой? — заинтересовалась Соня. Лёшка знал уйму всяких смешных баек про сельскую жизнь и рассказывал их весело и с огоньком. — Ну… — он вдруг смерил её взглядом с ног до головы и забавно скривился. — Не… Мелкая ты ещё для таких шуток… Соня даже задохнулась от возмущения. Она-то мелкая?! Это он сейчас насчёт её роста и комплекции или так неудачно вспомнил о её возрасте? — Не лопни, смотри… — улыбался он насмешливо, но с теплотой. И глаза были тёплые, угольно-серый ободок по краю радужки, словно подсвеченный остальным болотным цветом, горел ярко. — Где я мелкая? — удивилась запоздало Соня и на этот раз не отступила… Он, наверное, умел целоваться — ей не с чем было сравнить. Но даже будь у них обоих это впервые, и начни они неуклюже сталкиваться носами, ей всё равно бы понравилось. Её держали очень осторожно, и в то же время — нетерпеливо сжимая, но отчётливо эту порывистость сдерживая. Целовали тоже осторожно, без нажима поначалу, не желая спугнуть, больше лаская и невесомо трогая. Но Соня послушно раскрыла губы и легко сама коснулась кончиком языка его нижней губы. Он тут же глубоко вздохнул и пошёл в наступление, пуская в ход и язык, и зубы, аккуратно и коротко покусывая её, трогая влажно и нежно. Соне хотелось прижаться к нему всем телом — его мышцы под пальцами приятно ощущались твёрдыми и подвижными, кожа на его ладонях, что ненастойчиво оглаживали её оголённую поясницу — шершавая, но на предплечьях и плечах, на шее, по которым она провела подушечками пальцев — на удивление гладкая, только тонкие волоски на руках ощущались немного. Хотелось запустить пальцы под футболку и погладить твёрдый живот, ощутить линии пресса. Хотелось почти до дрожи… Хотелось почувствовать себя нужной и желанной, красивой, ощутив это собственным животом, прижавшись к нему, Лёшке… Но он прав, наверное. Мелкая она. Соня застеснялась внезапно и разорвала поцелуй, становившийся все более жёстким и глубоким, и Лёшка сразу же выпустил её, нехотя и с явным сожалением, но не колеблясь. Он давал ей право выбора, не пытаясь даже давить или требовать. И глаза его улыбались, хотя сам он смотрел на неё серьезно. — Ты колючий, — сказала Соня смущённо и потёрла саднящие губы. Лёшка же, отзеркалив её жест, провел ладонью по подбородку и хмыкнул: — С нами такое случается… И тоже вдруг засмущался, хотел было что-то спросить, но всё же промолчал и отвёл взгляд, оглядывая окружающий пейзаж и о чём-то мирно переговаривавшихся на своём, недоступном людям, языке лошадей. — Здорово, — улыбнулась Соня, сама до конца не понимая, о чём она. Но ей действительно было здорово…***
Соболев заехал за ней точно в оговорённый срок. В простой одежде — джинсах и рубашке — он выглядел ещё обыкновеннее и почему-то ещё выше. И без конца улыбался. Приветливо и почти ласково, но вот оно — то самое, что проглядывало сквозь столь приторные эмоции, и что она искала тогда на фуршете и боялась увидеть в его машине, когда он её подвозил… Плотоядность во взгляде. И она Соне не льстила, она её настораживала… — У Вас своя лошадь, Сонечка?.. Кстати, может, на «ты»? Он вел машину уверенно, держал руль одной рукой, вторая расслабленно лежала на ручке переключения передач. И весь он — крупный и высокий — излучал эту уверенность каждой клеточкой тела и каждым жестом. Хозяин жизни. Как и Сонин отец… И она тут же вспомнила, как практически накануне страшной аварии, впервые разделившей Сонину жизнь на до и после, застала родителей в одной из гостиных громогласно ссорящимися. Тогда отец, невысокий и коренастый, как будто вырос и раздался в плечах и нависал скалой над матерью, хоть и тонкой и гибкой, как ивовая веточка, но в росте мужу не уступавшей. И мама — сжавшаяся и бледная — сливалась с белой кожей кресла цветом лица, смотрела на него такими же побелевшими от страха глазами и следила за каждым его движением зачарованно, словно мышь за удавом. Отец обзывал маму шлюхой и кричал что-то о возврате к воспоминаниям и старым чувствам. Звучало это отвратительно, приправленное массой скабрезностей и нецензурщины, и смысл Соня уловила с трудом, хоть и не была в этом плане нежным цветком. И позорно сбежала в свою комнату. Позже ей было невыносимо стыдно — бросить мать наедине с тем животным, в которое в тот момент обернулся отец, было плохой идеей… Мать ещё долго замазывала синяк на скуле. Но Соня испугалась. И безотчетно она остерегалась сейчас. Соболева. Потому что повадки у этих двух зверей — Фомина и Соболева — были очень похожи. — Да… — тихо подтвердила она, — своя… Как хотите, — добавила через паузу, отвечая и на второй вопрос. Соболев не стал напирать дальше, но отчётливо хмыкнул. Он забавлялся. И Соня не уставала сравнивать — Лёшка тоже это делал, но как-то по-доброму и бесхитростно… Роман же… глумился. Со вкусом и удовольствием. Погода не располагала к длительным конным прогулкам: небо хмурилось, клубилось клочьями грязной серой ваты, давило на землю не столько у горизонта, сколько по всему обозримому пространству. Соне было зябко и неуютно, вовсе не хотелось выезжать, но Роман решил иначе. И она подчинилась его упорству и взрослости, его странному тяжёлому взгляду, который внезапно проглянул сквозь ленивое созерцание или даже, скорее, ощупывание Сони с ног до головы. — Будет дождь, — уточнила она, вглядываясь в пасмурную высь, но возражать больше не стала. — Мы недолго, — Роман подмигнул ей и ловко вскочил в седло. Соня молча последовала его примеру, напряжённо глядя в широкую спину, обтянутую тонкой тканью рубашки. Не нужны ему были уроки, Роман вполне сносно управлялся с конём — ловко правил с помощью повода, в нужные моменты пользовался коленями, тихо причмокивал и понукал животное, когда оно запиналось и не желало идти в нужном направлении… Тогда к чему весь этот цирк? Дождь обещал стать проливным — притихли птицы, вокруг царил полный штиль, плотная завеса облаков стелилась всё ниже, тянулась к земле… — Нужно поворачивать, — Соня впервые с начала прогулки подала голос. Они оба молчали — Роман думал о своём, а её всё никак не отпускал образ Сашки. Утром его перевезли в частную клинику, и Соня долго препиралась с отцом по поводу списка разрешённых к посещению лиц, а после смотрела на брата через стеклянную стену палаты. — Ян беспокойный, значит, скоро уже… Он не любит дождь. Роман покосился на неё, словно очнулся. Вяло кивнул и уже начал разворачивать свою лошадь, когда небо первый раз вспороло белёсой вспышкой. Грохнуло сразу же, и дождь обрушился сплошной мутной стеной следом, мгновенно… Нестройная и редкая лесополоса маячила совсем рядом неровными тёмными зубцами на фоне этой повсеместной серой хмари. Они слаженно спешились, пресекая метания животных. Вода заливала глаза, насквозь пропитывала одежду, лепила по коже волны мурашек — дождь шёл ледяной и колкий, хлестал по косой, от души. Деревья в грозу — укрытие хуже некуда, но у них не было других вариантов, переждать основной наплыв стихии было необходимо; видимость нулевая, вытяни руку — и не увидишь пальцев. Соболев — огромный, по сравнению с ней, и невероятно тёплый — прижал Соню к себе, защищая её от летящих с веток капель. Лошади, нервно переступая с ноги на ногу, толклись рядом, фыркая и встряхиваясь. Это, должно быть, уже система — вымокать до нитки здесь, в компании с симпатизирующим ей мужчиной, только суть симпатии у этих мужчин диаметрально противоположна, видно: — Здесь же совсем рядом несколько ваших земельных участков… — он проговорил это, почти касаясь губами Сониного уха, притиснув её при этом к себе совсем уж нецеломудренно и откровенно. — Хорошие места… Соня чуть было не ляпнула: «Откуда знаете, что именно моих?» Но вовремя прикусила язык — ни для кого не секрет, что эти земли имеют отношение к «СтройГрупп», чей владелец Фомин, прочие нюансы это уже сугубо семейное дело. Но всё же, к чему это Соболеву?.. — Здесь отличное место для семейного дома. Недалеко от города, природа, озеро… — продолжал выговаривать Роман, и его широкая, горячая ладонь, которая, как ни хотелось Соне её сбросить, очень выгодно грела ей спину, вдруг медленно двинулась вниз, с лёгким нажимом и едва заметными круговыми поглаживаниями. — Прекрасное место, чтобы растить детей. Его губы обожгли ей шею, почти причиняя боль — Роман прикусил нежную кожу, втягивая её в рот, словно помечая Соню, заявляя на неё права, вдавливая и припечатывая её ладонями в себя и к себе. Она дёрнулась и попыталась вырваться, упираясь локтями ему в грудь, но весовые категории были настолько различны, что она ожидаемо не смогла даже отстраниться. Роман явно делал всё осознанно, да и не допускала Соня настолько уж затмевающего разум порыва у взрослого и несомненно опытного мужчины, он настырно напирал, агрессивно завоёвывал и стремился подчинить. Сильный и уверенный, знающий зачем он здесь и чего он хочет. Его аура подавляла, но, по сути, он не причинял ей ни боли, ни особых неудобств, кроме небольшого стеснения в движениях; наоборот, он, действуя против её воли, умудрялся заманивать и убеждать её прикосновениями — почти… фокусник? Факир?.. Соня давилась поцелуем, плавно и основательно захватившим её рот, жёстким, влажным, уверенным, очень мужским — взрослым. И он, промучив её с минуту, отпустил настолько внезапно, что совершенно оглушённая и дезориентированная Соня едва не опрокинулась навзничь — локти, стиснутые между их телами, всё ещё упирались в его грудную клетку в попытке оттолкнуть. — Ты потрясающе пахнешь, — он прочертил большим пальцем линию её скулы. — Я не смог сдержаться. Прошу прощения. Чем я могу загладить вину? Соня только беспомощно огляделась и неверными, едва слушающимися руками начала распутывать повод Яна, слабо повязанный на ветку дерева. Дождь уже редел, теряя сходство со стихийным бедствием, переходил в разряд обычного летнего ливня, нужно было возвращаться, и Соня внезапно подумала о единственном месте здесь, где можно подсушить мокрую одежду, и о Лёшкиной знакомой — девушке-администраторе…***
— Ты мне нравишься. Роман определённо предпочитал откровенность. И — счастье неимоверное — смирился с Сониным отказом от комнаты в гостинице. В его машине очень кстати оказался тонкий флисовый плед, и прекрасно работала печка. Пусть Сонина одежда всё ещё была влажной, но согрелась она основательно, и её неумолимо тянуло в сон. — Твой отец поддержит мою кандидатуру, ему это выгодно. У нас свои дела, и возможные родственные узы им пойдут только на пользу… Прекрасно. Свои дела, родственные узы… Соня едва не захлебнулась воздухом и сглотнула с трудом. Она — не гектары чернозёма, чтобы давать добро на развитие её личной жизни по написанному кем-то сценарию. — Мне казалось, времена, когда женщин продают в рабство мужьям, давно прошли, — выпалила она, с трудом давя в себе раздражение. Но тут же примолкла — Соболев, вместо недовольства Сониным ёрничеством, глянул на неё намного более заинтересованно. Картинно распахнул глаза и хохотнул. — Прошли, разумеется. Но я, увы, в силу… некоторых технических причин не могу предложить брак… Пока не могу, — добавил сразу же, стирая этим «пока» гримасу облегчения с Сониного лица. — Развод это дело времени. И до того момента я даже не настаиваю на интимной составляющей наших отношений… Как бы мне того ни хотелось, — и он почти ласково, но всё же с нажимом, провёл пальцем по Сониному плечу, шее и подцепил её подбородок, разворачивая лицо к себе. Он не обращал внимание на её явное нежелание столь тесного контакта и всё еще давил — своим теплом, мощью и опытом. Она решила тогда, на фуршете, что он обыкновенный? Едва ли. Тот, кто умеет руководить, делает это везде и всюду, и вопрос не только в разнице в возрасте. Это особый внутренний стержень, всё та же пресловутая харизма. Пугающая. Соболев не становился менее опасным, пусть и говорил с ней, как с равной, раскладывая ситуацию по полочкам, ничего не скрывая, или делая вид, что абсолютно откровенен, но дружелюбие его смахивало на червивое яблоко — с виду и не поймёшь, в чем подвох, а надкусишь… кроме чёрной гнили да горечи и нет ничего… — Пожалуйста, не надо… — Соня отклонилась, пытаясь не даться, не попасть снова в эту откровенную войну, ведомую посредством прикосновений. Она и себя боялась тоже. Чёртова харизма — его, и эта неопытность — её, по отдельности ничего впечатляющего, но вместе они скручивали Соню в обычное человеческое… желание. Слишком мастерски Роман умел вызывать ответные эмоции. И если с Лёшкой — ну не могла она не сравнивать, имела полное право и даже была обязана — это было светло и ярко, немного по-детски, то Роман вскрывал в ней нечто тяжёлое и тёмное, почти животное, для неё неприемлемое совершенно. — Отчего же? — хрипловатый обертон проявился в чужом голосе, превратив его из обыкновенного в звук, пробирающий основательно, до мурашек. — Не понравилось? Соня лишь качнула головой. В этом случае оба варианта ответа — отрицательный и положительный — прозвучат глупо. — София… — он мягко погладил кончиками пальцев её щеку, — ну же, девочка… Не нужно меня бояться…***
Здание, где располагался офис Фомина, отстроенное в начале второй половины девяностых, напоминало деталь детского конструктора. Длинное, пятиэтажное, из красного кирпича, с мансардной крышей, плоско срезанной сверху, и огромным количеством окон как в ней, так и в самом здании. Можно сказать, оно и было сплошными крошечными окнами — множеством вкраплений белых полос рам и стёкол. Архитектура — основательная и прямолинейная, но Роману нравилось. Функциональность и отсутствие вычурности в противовес наплыву модных современных тенденций с обилием стекла и металла. Роману нравилось ещё и по причине имени Юлии Фоминой, значившемся в графе «собственник». Как удачно… — У тебя просто невероятно обворожительная дочь, — он не кривил душой, говоря это Фомину. Почти. Девочка слишком зажималась, но так ведь интереснее, разве нет? — Смотри, руки не распускай особенно… — Фомин задумчиво ковырялся в меню мобильника. Кнопки на трубке издавали отвратительный писк при нажатии, и это раздражало. — Не буду. У меня серьёзные намерения… Фомин на мгновение оторвал взгляд от крошечного цветного экранчика и глянул цепко и холодно. Они оба старательно делали вид, что у них «серьёзные» намерения. Что эти намерения чисты и светлы аки перья в ангельских крыльях, при этом оба прекрасно осознавали, что всё это позёрство не стоит и ломаного гроша. Оба преследовали свои цели и стремились к выгоде, и лишь касательно Софии игра имела право на относительно жёсткие правила. Роману она и правда приглянулась, не меньше приданого, что за ней тянулось. Сладкая девочка. Податливая и норовистая одновременно. Стоило только правильно и умело приложить руку… А Фомин, без сомнения, чуял выгоду — баш на баш, точнее, достаточно объёмная сумма долга, которую он, конечно же, попытается замять, и крупное, стабильное кредитное учреждение в обмен на приличную часть активов, которая в совокупности с первыми пунктами в итоге может остаться в семье. Ко всему прикладывалось обещание взаимовыгодного сотрудничества с приличной маржой в перспективе. Проблема в том, что они оба не могли ждать. Соболева мечтала растерзать жена, Фомину палки в колёса вставлял душеприказчик. Оба мухлевали, отчаянно пряча карты в рукаве, но при этом виртуозно пытались давить друг на друга вслепую. — На сколько ещё может затянуться твоя тяжба с женой? — Фомин отбросил телефон на стол и жёстко растер лицо ладонями. Соболев довольно часто контактировал с ним по бизнесу, и не мог не отметить, что тот основательно сдал за последнее время. У него же, кажется, сын в больнице. Одна авария за другой, надо же… Плохая карма? Или что там в таких случаях поминают? Кстати, неплохой повод для сближения с Софией: сочувствие горю, а настоящее оно или наигранное — уже дело десятое. — Пока веду переговоры, — Роман небрежно пожал плечами. — Ты б поберег себя, Виталий Иваныч. Слышал, твой старший… Фомин тут же сделал резкий жест рукой в воздухе, прерывая его, и Соболев качнул головой — не будем так не будем. — Желательно быстрее, — сухо выдал Фомин. — Этот душеприказчик напирает. И слухи пошли, что Валерку Раменского скоро «уйдут» по возрасту… А у меня именно с ним подвязки на инвестпроект по застройке центральной части города. Так что… Если нужны превентивные меры — действуй, ты мужик взрослый, опытный, сообразишь, что к чему. Только помни… — Фомин вздохнул, — это моя дочь. Намерения свои… серьёзные держи пока при себе. Роман хмыкнул. Подвязки с Раменским — это прекрасно. Пока-то его «уйдут»… Главный архитектор города — мужик крепкий и за кресло своё держится основательно, с выгодой как для себя, так и для окружающих. К тому же, пока не узаконен Генплан… Хотя точечная застройка, против которой так выступают активисты и борцы за внешний облик города, и так не особенно выгодна инвесторам. Крупным инвесторам… А ну как Фомин дёрнется в сторону. Соболеву бы разобраться поскорее с Ириной и Меркуловым, но и Фомину нельзя показывать слабину. И он протянул: — Ты меня, верно, путаешь… С кем-то. С подчинёнными своими, может?.. Роман очень не любил, когда на него начинали давить безосновательно, пытаясь подмять. Но случалось такое часто, в те времена, когда он был ещё по сути обычным барыгой — брал подешевле, толкал подороже, и плевать всем было на объёмы, торгаш он и есть торгаш, во времена полнейшего развала и беззакония торговали все, кто чем мог. Он ненавидел, когда на него пытались давить возрастом, авторитетом, опытом. У него этого добра тоже хватало, поэтому глотки он рвал без зазрения совести. Получалось. Потому сейчас он там, где он есть, и тот, кто он есть. Незначительные шероховатости не в счёт — выкрутится, не в первой. Но Фомин тоже не лыком шит и порвать ему глотку не выйдет. Невыгодно. Пока… И словно подтверждая это «пока», Фомин ощерился и выдал раздражённо: — Может, и спутал… С зятем, к примеру. Так вполне могу распутать обратно…