Сокровище из снов

      2016-й год. Алтай       Незваный гость укоряющей тенью маячил на фоне окна, излучая напряжение всей своей высокой и жилистой фигурой, напружиненной сейчас, напоминающей взведённый курок или нить хитрой ловушки-капкана — тронь, и мгновенно выстрелит, либо сомкнётся на горле железными зубьями.       — Это всё, конечно, очень мило, — услышал Лёшка, едва вошёл в крохотную кухню, наполовину занятую печью, — ваша идиллия и прочее, но, может, стоит сделать хоть что-то? Нина же предложила вызвать спасателей…       Лёшка устало осел возле стола и опёрся лбом на основания ладоней. Кожа по всему телу зудела от нервного напряжения, он начал растирать лицо, в глубине души отчаянно желая не увидеть этого чужака, вломившегося в его жизнь вслед за Соней, растоптавшего последние крохи хрупкого Лёшкиного равновесия, после того, как ладони эти уберёт.       — До рассвета буквально пара часов, — сообщил он ровно. — Если она действительно пошла в горы, должна была где-то бросить машину. Возьмём фонари и попробуем её поискать, что-то решать будем по результатам.       Герман деловито кивнул и начал охлопывать карманы спортивных брюк и ветровки в поисках ключа от машины. Перспектива хоть каких-то действий заставила его позабыть о злости и прогнала свирепое раздражение из взгляда, которым всего полминуты назад он препарировал Лёшку, мечтая, должно быть, свернуть ему челюсть или даже шею. И Лёшку зажгло неуместным и гадким любопытством — понимает ли он?.. Знает ли, кто перед ним?       — Едем, — Герман уже шагал к сеням и выходу на улицу, и Лёшка поплёлся следом.       Сонин джип они отыскали около часа спустя. Уже светало, и в сером туманном воздухе они буквально уткнулись в миниатюрную машинку с квадратным кузовом. Колёса её увязли в мягком грунте, видно было, что Соня гнала машину до последнего, пока та ещё способна была двигаться, — неужели так торопилась вслед за Лёшкой, столь неосторожно оттягивая необходимость идти пешком, загоняя автомобиль в заведомую ловушку? Дождь, размочивший целину, посадил машину на мель, заставив землю «проглотить» колёса практически полностью, до самого днища.       — Какого чёрта ей от тебя было нужно?! — растерянно выдал Герман, оглядывая представшую перед ними картину.       Лёшка покосился на него и подобрался весь, группируясь. Мало ли, вдруг опять сорвётся. Его и самого придавливало к земле чувство вины и предчувствие чего-то очень нехорошего, но Герману было в несколько раз хуже. Лёшка это знал абсолютно точно, он помнил, каково когда-то было ему самому, но к его трагедиям тогда хотя бы не примешивалось жгучее беспокойство за Сонину жизнь. Сейчас же ситуация выходила из ряда вон, и Лёшка, несмотря ни на что, искренне и глубоко Герману сочувствовал, но и поддаваться его гневу и отчаянию не имел возможности, у них обоих этой возможности не было.       — Не кипятись раньше времени, — как можно спокойнее ответил он, глядя Герману в глаза, удерживая его своим взглядом от ненужных срывов, отвлекая: — Кстати, вы давно уже вместе?       Герман шумно выдохнул и нехорошо скривился.       — Тебя это каким боком касается? — уточнил он, деловито оглядываясь. — Куда осел обвал? Я не вижу следов.       Лёшка хмыкнул и пошёл дальше к подножию. Растительность на горных склонах была слишком плотная. Гору, скорее всего, пришлось бы расщепить на иголки, чтобы зримо проредило густую поросль деревьев, веками укоренявшуюся и укреплявшую корнями камень. К тому же обвал мог быть не таким уж и катастрофичным. Гроза, его спровоцировавшая, проливной дождь и глухая темень вполне могли обмануть свидетелей произошедшего. Как говорится, ночью все кошки серы, а у страха глаза велики.       — Нужно осмотреть тропинку. Судя по всему, она выбрала ту, по которой мы с ней спускались позавчера. Основной подъём в горы подмыло неделю назад, то ли она не рискнула по нему идти, то ли… — Лёшка пожал плечами, теряясь в догадках насчёт Сониного выбора маршрута.       Тот факт, что она вообще снова полезла в горы, с трудом укладывался у него в голове, а уж выбор малознакомого и сложного для неё маршрута окончательно вводил в ступор.       — Вы с ней… — прозвучало за спиной задумчиво. — И сколько же вы с ней… м-м-м… провели там… на склоне?..       Лёшка знал, что не имеет права говорить того, что так и подмывало сказать. Его право на что бы то ни было, касавшееся Сони, сама же Соня у него и отняла одиннадцать лет назад, без зазрения совести вручив пальму первенства другому. Вот ему. Этому хлыщу, который даже при всём этом — в покрытых грязью ботинках, заляпанных мятых штанах и ветровке в разводах от дождевой воды, лохматый и небритый, с синяками под глазами от бессонной ночи и беспокойства — так и светился благополучием, ухоженностью и сытостью, принадлежностью к сословию, что выше среднего. Он не имел права этого говорить, он даже примерно представлял, какова будет реакция на его слова, но всё-таки передразнил:       — Тебя это каким боком касается?       Но Герман его удивил. Хотя чему тут было удивляться? Из них двоих изначально именно он — Лёшка — оказался в дураках.       — Слушай… — Герман сосредоточенно и жёстко посмотрел Лёшке в лицо, отвечая на его выпад. — Я не очень понимаю, что здесь сейчас происходит. Единственное, что я понял… И ей, и мне здесь не рады. Нас не звали, мы здесь лишние, и это очень прискорбно, не спорю. Но я прошу тебя помочь мне найти её. И обещаю всячески тебя слушаться, поскольку хозяин здесь ты. — Герман сделал широкий шаг вперёд и протянул Лёшке руку. — Но и ты меня пойми. Как мужик мужика. Всё это… — он той самой протянутой, но пока не пожатой рукой очертил обозримое пространство и Лёшку в том числе, вернув после ладонь на изначальную позицию, — всё это мне нравится ещё меньше, чем тебе. И, возможно, нам нет смысла цапаться, а лучше попытаться договориться?..       Лёшка недоуменно оглядел Германа, после покосился на его руку и протянул в ответ свою, крепко сдавив сухую сильную ладонь.       Герман кивнул и добавил, уже направляясь в сторону горы:       — Четыре года мы с ней вместе.       Лёшка озадаченно уставился ему в спину, а после, спохватившись, двинулся следом.       — А до этого разве не были знакомы? — спросил, поравнявшись.       Герман посмотрел на Лёху, как на идиота, пожал плечами.       — До этого я, если можно так выразиться, работал на неё личным юристом. У неё достаточно крупный капитал и кое-какая недвижимость в собственности. Моя фирма предоставляла ей услуги по юридическому сопровождению.       Они дошли до берёзового перелеска в преддверии восходящей тропинки в молчании хрупкого мира. Герман явно ждал от Лёшки ответной искренности, но тот настолько глубоко погрузился в раздумья, пытаясь собрать разваливающийся на глазах паззл, что не спешил откровенничать.       — Так куда дальше? — спросил Герман, когда Лёшка остановился среди белёсых берёзовых стволов, озираясь вокруг.       Признаков обвала он пока так и не нашёл, и это несомненно обнадёживало. Если он и был, то с большой долей вероятности пропахал склон где-то вдалеке, а эхо просто разнесло грохот по округе, произведя больше шума, чем было разрушений.       — Вверх, — скупо ответил Лёшка. — Тропинка вроде в порядке, но смотри под ноги внимательнее. После такого ливня её, скорее всего, развезло. И… иди вперёд, наверное, только не спеша, если что, я подстрахую…       Герман кивнул и послушно запетлял среди берёз, похрустывая камнями и прилежно глядя в землю.       — Так что она искала там, в горах? — спросил он, мимолётно глянув на Лёшку через плечо.       — У нас в селе есть травница, — рассеянно начал Лёшка. — С весны до осени она живёт в горном аиле, собирает травы. Некоторые считают её шаманкой, к ней иногда приезжают люди, просят помочь советом или полечить…       Герман не ответил, и Лёшка полюбопытствовал:       — Она-то зачем приезжала? За советом или лечением? — этот вопрос давно его мучил.       Просто ради любопытства в этакую глушь никто не поехал бы, люди, приезжавшие к Эштэ, как правило, были уже за гранью отчаяния, в том состоянии, когда перепробовано уже всё, и других вариантов не осталось. Соня не походила на такого человека. По словам Эштэ, она и вовсе у неё ничего не попросила. Может, конечно, Лёшкино присутствие сбило её с толку, кто знает.       Герман молчал очень долго. Они уже вступили на территорию хвойного леса и пробирались к вершине через мшистый игольчатый бурелом. Лёшка давно ушёл мыслями в насущные проблемы, не надеясь на ответ, перебирал в уме первоочередные дела, которыми нужно было заняться, когда всё это утрясётся. О Соне, конечно, тоже думал. У неё, без сомнений, было время добраться до аила, она хорошо ориентировалась на местности — он это понял по их совместному спуску с горы. Тропинка, по которой она пошла, имела мало ответвлений и много приметных ориентиров, следы оползня им пока не встретились, только последствия ливня были везде и всюду: скользкая, грязная тропка и кучи природного мусора — земля, ветки, мелкие камни — намытого потоком воды. Ничего криминального или особо опасного. Отчего же тогда так пекло в подвздошье, так тягостно выносилась эта тишина, физически ощутимая и гнетущая. Её не в состоянии были разбавить даже звуки леса, пение птиц, шум ветра. Она тянулась за ними, разрасталась, укутывала их — двух людей, что не друзья, не знакомые даже и едва ли соперники.       — Мы хотим завести ребёнка, — тишина лопнула, разорванная голосом Германа, и Лёшка вздрогнул от неожиданности и ляпнул, совершенно не подумав:       — И что мешает? — и тут же осёкся, напоровшись на какой-то больной и бесконечно усталый чужой взгляд.       — У тебя с этим проблемы, что ли? — ещё более опрометчиво высказался Лёшка, поняв его по-своему, и тут же обозвал себя в уме идиотом — нашёл о чём спрашивать.       Герман же зло ухмыльнулся и тряхнул головой, опровергая Лёшкин вывод:       — Лучше бы и правда у меня, — процедил тихо и замолк, не желая развивать тему.       И Лёшка почувствовал себя ужасно неуютно, словно подсмотрел за чужим горем в замочную скважину…       Погрузившись в эти мысли, сосредоточенно шагая вперёд, неотрывно глядя на тропинку и автоматически уворачиваясь от влажных, нависавших над ней веток, он не заметил, что Герман остановился, пока сам не налетел на него со всего размаха. Он еле-еле вернул себе равновесие, чуть не улетев кубарем вниз по склону.       — Ты спятил? — зло рявкнул в чужую напряжённую спину. — Что творишь?       Но Герман будто и не услышал, только повернулся, уставился на него стеклянным взглядом и начал беспомощно шевелить губами, словно подсчитывая что-то в уме. А потом вдруг остервенело хлопнул себя ладонью по лбу и выпалил:       — Вот почему она лошадь продала… Слепой идиот! Где мои мозги были всё это время?!       — Какую лошадь? — тупо переспросил Лёшка, но буквально через секунду сообразил: — Яна, что ли? — он запнулся, вспоминая. — Это же в две тысячи пятом было. В октябре, кажется…       Лошадь забрали буквально через неделю после того, как он ушёл в армию. Ему позвонила Таня и доложила, даже сумму сделки озвучила, смешную для коня подобного класса и родословной. Лёха, помнится, подумал, что ослышался. Он это помнил очень и очень отчётливо, как и ощущение, будто Соня спешно избавлялась от всего, что было с ним — Лёшкой — связано. Даже столь обожаемый питомец не избежал участи забвения, проданный неведомо кому за такие копейки. Впрочем, позже он решил, что слишком много на себя берёт. Едва ли его скромная персона могла принести подобные неудобства, это значило бы… Это означало бы, что так или иначе Лёшка был для Сони важен…       — Ах ты мудак! — Герман выплюнул это зло и остервенело.       Лёшка вздрогнул, выпутываясь из воспоминаний, вскинул на него удивлённый взгляд, но увидел только несущийся к его переносице кулак, от которого на этот раз не успел увернуться…       2005-й год. Новосибирск       Выход из ситуации оказался в итоге проще некуда. Лёшка удивлялся, почему мысль поискать нужный адрес в интернете сразу не пришла ему в голову. Наверное, паника и нервное напряжение, страх за Соню отбили все мозги. Он нашёл в сети статью о Сонином отце в одном из областных еженедельных журналов. Главу семейства и даже его домашних фотографировали в заснеженном саду на фоне дома. Конкретного его номера в статье не было, но Лёшка, облазивший местность вокруг коттеджных посёлков вдоль и поперёк, примерно представлял, где именно этот дом находился — не так далеко от въезда, ближе к воде, строился, видно, одним из первых. Дом очень приметный — светлый, с обилием стекла. На фоне засилья массивных строений из красного и коричневого кирпича, он выделялся острыми углами, лёгкостью линий и какой-то воздушностью. Он был не единственный выделяющийся, но таких было не так уж и много, и все они отличались от одинаковой массы чем-то своим, перепутать было сложно.       Сонин номер не отвечал до сих пор, и Лёшка, прежде чем ехать в Бердск, решил всё же проверить, на самом ли деле она не здесь, не дома. Ему с трудом верилось, что в другом городе, без постоянного присмотра отца, она так и не нашла возможности ему позвонить, ограничившись единственным весьма неоднозначным разговором. То, что её просто заперли в клетке без средств связи, в этой ситуации выглядело более правдоподобным. О том, что за человек её отец, если считал нормальной подобную ситуацию, Лёшка пока старался не думать. До выяснения обстоятельств, так сказать. Решать все эти вопросы нужно было в сжатые сроки. У него не было времени ждать, затягивать эту неизвестность, рвать себе душу и нервы. Повестку о прохождении военной службы ему уже вручили, и оставалось ему вольной жизни буквально пара недель. Обидно, тяжело для семьи, но не смертельно — если только удастся уйти после того, как разберётся, в какой ситуации оставляет Соню. После, а не до. Впрочем, что он сможет сделать за такой срок? Отбить её у отца и жениться? Даже на это нужен месяц «на раздумья».       Правда, во время бессонных ночей в голову вползали нехорошие, гаденькие мыслишки о том, что Лёшку просто и без затей… бросили. Наигрались и бросили. С ним случалось и такое, но едва ли он унывал по этому поводу — в тех случаях действовала чистой воды физиология, не было особой разницы, та или другая. Не эта, так следующая… Здесь же… Он впервые поверил, что в книжках, содержание которых им вколачивали в голову и сознание посредством школьной программы, написана правда. Так странно — сердце действительно болело, но с этой болью, к Лёшкиному прискорбию, к кардиологу не сходишь при всём желании.       Въезд в огороженный элитный посёлок перегораживал массивный шлагбаум. Охрана также наличествовала. И ладно бы охранник был один, рано или поздно он мог отлучиться по любой физиологической нужде. Но нет, в полупрозрачной будке-аквариуме толклись двое. Лёшка некоторое время напряжённо размышлял, стоит ли устраивать засаду, и если ждать, то чего? Едва ли ночью въезд и периметр охраняют с меньшим рвением.       И он решил идти напролом.       — Эй, парень, ты куда направляешься?       Один из охранников в форменной куртке кинулся ему наперерез.       — Э… Так… в четвертый дом я… — табличку с номером на воротах было видно даже отсюда, и Лёшка решил для начала «включить дурака».       — К Фоминым, что ли? — нахмурился мужчина. — Не предупреждал никто о посетителях, — добавил, твёрдо и ненавязчиво тесня его в сторону от вожделенного прохода на территорию.       — А так это… — Лёшка неуверенно почесал бровь и пожал плечами. — Я только сегодня договорился. Подсобным рабочим в саду…       Охранник задумался, и Лёшка вдруг понял, что попал в точку, сам того не ожидая.       — Вить, — обернулся мужчина на маячившего в дверях будки напарника. — Вроде к Фоминым уже приходил кто-то на должность садовника?       Витя задумался на несколько секунд и после кивнул:       — На прошлой неделе было дело. Но Серёга предупреждал заранее, что тот придёт…       И оба уставились на Лёшку. Потом тот самый Витя нехотя покосился внутрь будки и высказал, обращаясь к Лёшке:       — Постой пока, я позвоню их охране. Уточню…       Лёшка всерьёз подумывал о том, что не стоять ему нужно, а наоборот, бежать во все лопатки, но следом пришла злость на собственную оторопь. Чего боится-то? Не подтвердится его легенда, так он же сказал, что договорился только сегодня, мало ли, вдруг ответственный за наём человек ещё не успел предупредить кого следует? А если сегодня провидение всё же решит ему подыграть, то вдруг, напротив, охрана предупреждена насчёт кандидата в садовники — кого-то другого, неведомого человека, которому эта работа действительно нужна?       Не повезло. Витя выглянул из дверного проёма будки и отрицательно покачал головой, второй охранник, всё ещё стоявший рядом с Лёхой и лениво его изучавший, пожал плечами.       — Извини, парень, не твой сегодня день…       Но в этот момент за Лёшиной спиной послышался отчётливый звук подъезжающей машины. Видно, и правда день сегодня был не его, потому что Витя, увидевший повернувший на подъездную дорогу автомобиль, неспешно выдал:       — А может, и твой. Вон как раз Виталий Иванович катит. Ты с ним договаривался о работе?..       Лёшка застыл. Первым порывом было рвануть в кусты, словно он трусливый заяц, драпающий от лисы. Хотя какая из Фомина лиса, для рыжего хитрого создания он был какой-то слишком… угрожающе однозначный. Скорее, он одичавший непредсказуемый волк. Лёшка не поддался этой агонии паники и просто повернулся немного боком, устремив взгляд в придорожную обочину, авось Фомин не озаботится лишней человеческой единицей у шлагбаума и прокатит мимо.       Но день был абсолютно точно не его, охранник — тот, который не Витя — был прав. Машина притормозила и остановилась совсем, хотя проезд был свободен — Витя, так и торчавший в будке, предусмотрительно убрал препятствие, нажав кнопку на пульте. На полминуты все действующие лица замерли в ожидании, потом задняя дверца машины щёлкнула, и Фомин вышел из авто.       — Виталий Иванович, тут к Вам… — начал было стоявший рядом охранник, но Фомин его как будто не заметил, посмотрел сквозь, и тот, понятливый, сразу замолк, с интересом глянув на Лёху.       Потому что Фомин тоже смотрел на него пристально и тяжело и чего-то ждал, будто давая возможность либо осуществить план бегства, либо уж повернуться к себе лицом. Лёшка повернулся. Его узнали. Смысл теперь бежать и прятаться? Он же пришёл сюда по определённой причине, и кому, как не Фомину, её знать.       — Цветочек аленький пожаловал, — без тени насмешки высказался Фомин, когда Лёшка наконец на него посмотрел. — Ну что ж, добро пожаловать. Признаться, я тебя ждал гораздо раньше… — он всё же ухмыльнулся и, уже обращаясь к охраннику, вежливо, но с той интонацией, которая ясно давала понять, кто здесь хозяин, проговорил: — Благодарю, Владимир.       Сел обратно в машину, и лишь в последний момент, уже практически прикрыв дверцу, бросил Лёшке:       — Садись, жених, что стоишь?       Лёшка сел на заднее сиденье, рядом с Фоминым. Буркнул тихое «здрасте» молчаливому и, казалось, даже неживому водителю, что плавно и механически переключил скорость и повёл машину вперёд, не обернувшись и даже не глянув на странного пассажира. В этот момент Лёшка думал о том, что, возможно, небо с землёй поменялись местами, потому что от последних слов Фомина в нём затеплилась глупая шальная надежда, начинавшаяся с робкого: «Неужели?..»       Будка охранников Вити и Владимира проплыла мимо Лёшки, как и обе их отсвечивающие любопытством физиономии, как и заборы других домов, ухоженные газоны и декоративные клумбы. Автомобиль мягко прокатился по асфальтированной дороге и подъехал к нужным воротам. Те открылись практически мгновенно, пропустили автомобиль и бесшумно закрылись, как камень у входа в пещеру Али-бабы. А волшебного слова Лёшка не знал изначально, и ему стало отчего-то муторно и неуютно.       Двор внутри был вымощен разноцветной плиткой, и садовник здешнему саду определённо был необходим. Газонная трава торчала неаккуратными клоками, кустарник неряшливо разросся, цветы в клумбах увяли и тонули в не менее уже пожухлых сорняках. Кругом царило запустение и, несмотря на всё это буйство флористики, пустынность. Дом казался брошенным и мёртвым, то ли из-за состояния сада, то ли из-за того, что Лёшка знал — здесь живёт только хозяин, по крайней мере, так должно было быть, если Соня не лукавила.       Фомин не тратил время и силы на беседы, он перекинулся парой слов с водителем, оставившим машину на подъезде к гаражным воротам, и молча направился ко входу в дом. Лёшке не оставалось ничего другого, кроме как пойти следом.       Из-за первого впечатления неухоженности снаружи, внутри дом совсем неожиданно придавил Лёху роскошью. Огромный холл, широкая лестница на второй этаж, много цветов и декора, дорогие отделочные материалы, вычурный дизайн, великолепная мебель… Он опешил и остановился у входной двери, не решаясь идти дальше, озирался, как маленький ребенок, впервые попавший в музей, пытался прийти в себя. И Фомин не торопил его, всего лишь стоял вполоборота и ждал, смотрел искоса с насмешливым пониманием во взгляде. Но и его терпение было не безграничным.       — Ты не в музее, парень, — проговорил он ровно, пересекаясь с Лёшкиными мыслями, — а я не экскурсовод. И у меня мало времени.       И он прошел в декорированную лепниной арку, сквозь которую виднелось достаточно большое и светлое помещение, похожее по обстановке на гостиную. Лёшка поплёлся следом, постепенно приходя в себя и осознавая со всей ясностью — Сони здесь сейчас действительно нет.       Фомин уселся на светлый кожаный диван, небрежно застланный меховым покрывалом, кивнул Лёшке на кресло напротив себя. Их отделял друг от друга низкий журнальный столик, и он был рад этой преграде, находиться близко к Фомину хотелось меньше всего на свете.       — Если ты пришёл сюда, значит, моя дочь вняла доводам рассудка и с тобой не общается, но не вняла голосу совести и не объяснила суть ситуации, — Фомин по-деловому приступил к разговору, как только Лёшка сел.       Он сделал паузу, ожидая, что тот что-то скажет — подтвердит или опровергнет его слова, но Лёшка молчал, и Фомин продолжил:       — Ситуация проста и прозрачна, Алексей. Девочка заигралась с диковинной игрушкой. Не спорю, вполне вероятно, что ты показался ей привлекательным… — Фомин как-то мерзко, двусмысленно цокнул языком. — Необычным, отличным от её повседневного окружения. Этакая простая животная привлекательность. Искренняя. Это вполне можно понять…       И вновь пауза. Лёшка вогнал ногти в ладонь, отчаянно не желая давать Фомину то, чего он так целенаправленно добивался — срыва, скандала, ругани, подтверждений его… животной натуры? Он чувствовал, как кровь отливает от лица, как холодный пот выступает на висках, как плавятся внутренности от бешенства — весь жар его тела сосредоточился где-то в районе диафрагмы, прожигая там дыру. И не дождавшись реакции на свои слова, Фомин вдруг среагировал сам — мелькнувшим во взгляде интересом. Интересом к вероятно достойному противнику.       — Она выходит замуж, Алексей. В начале следующего года. За хорошего человека из хорошей семьи. Я даже не удивлюсь, если ты от неё о нём слышал. Я думаю, для тебя не секрет, что женщины часто принимают желаемое за действительное, идут на поводу у собственной глупости и романтизма. Они до чёрта сентиментальны, и не у каждой хватает ума вовремя понять свою ошибку и выбрать… правильно…       На этот раз молчание затягивалось. Лёшка и рад был уже хоть что-то сказать, но ему никак не удавалось сладить с голосом — тот его подводил. Фомин же смотрел и, кажется, наслаждался Лёшкиным ступором и растерянностью. Расчётливый гад.       — Хотите сказать… — наконец выдавил Лёшка, — что в этом случае Вы помогли ей выбрать?..       Фомин ухмыльнулся и покачал головой. На его лице мимолётно проступило почти что уважение, но оно быстро сменилось снисходительностью.       — Нет, что ты. Она умная девочка. Она вполне способна решить свою судьбу сама.       Лёшка пытался не верить ни одному его слову, но подсознание и лишние нехорошие, неуместные мысли сейчас работали против него. Залитая дождём машина, чужие губы, по-хозяйски сминающие девичий рот, и неизменный автоответчик, раз за разом предлагавший оставить сообщение после сигнала… Лёшка ненавидел себя за эти мысли, за эту слабость, но ничего не мог с собой поделать. Сонино лицо в самые интимные их моменты, её глаза, в которых он видел своё отражение, сейчас никак не желали всплывать в памяти.       — Он же ей в отцы годится… — словно мысль вслух, высказал Лёшка.       И вскинул взгляд на завозившегося на своём месте Фомина. Тот широко и почти сочувственно улыбался.       — Не знаю, о ком ты. Герман старше Софии на семь лет. Хороший парень, юрист, перспективный и многообещающий…       Выдержка Лёшке всё-таки изменила. Он едва ли не пополам сложился, уткнувшись лицом в ладони и с трудом давя неуместный хохот. Он был уверен, что это Соболев. Изначально и до сих пор — Соболев. Взрослый, успешный, богатый, уверенный. Лёшка вполне допускал, что такому сложно отказать. Однако… Однако не Соболев звонил ей тогда ночью. В их с ней первую и единственную ночь. Не с Соболевым она без конца назначала встречи, обменивалась звонками и сообщениями, утверждая, что всё это исключительно по делу. И он ей верил… Господи, он же не мог ей не верить, он же так её любил…       — Я тебя понимаю, Алексей. Чисто по-мужски. Моя дочь — привлекательная девушка, умная. Что есть, то есть. Ну задурила она тебе голову, не ты первый, не ты последний. Со всеми такое хоть раз да случалось… — Фомин переключился на проникновенный отеческий тон. Даже поднялся с дивана и — эка неожиданность — подошёл и потрепал его по плечу. — Поверь моему опыту, это пройдёт. Переживёшь. Ты парень видный, найдёшь хорошую девушку своего круга, женишься, детишек настрогаете, и будет у вас всё чин-чинарём…       Лёшка встал, едва не сбив Фомина с ног, тот стоял слишком близко и неуклюже отшатнулся.       — А если я сейчас поеду в Бердск и поговорю с ней? — он дилетантски пошёл ва-банк, но даже если Фомин и хитрил, он был не тем противником, которого можно было застать врасплох и легко сбить с толку.       Лёшка этим ничего не добился, лишь подтвердил, что связи у него с Соней никакой, кроме попыток настырного преследования с его — Лёшкиной — стороны. И Фомин ожидаемо пожал плечами, с легким удивлением ответив:       — Да езжай, пожалуйста. Я могу даже на такси тебе денег подкинуть… — и скроил совсем уж жалостливую гримасу. — Я уж справки о тебе навёл, не серчай. Мало ли, может, ты альфонс…       И Лёшка понял, что ему пора. Останься он ещё хоть на минуту, полез бы к несостоявшемуся тестю с кулаками. А в тюрьму ему не хотелось. Армия была как-то предпочтительнее, если выбирать из двух зол.       — Алексей… — ударило Лёшке уже в спину, и он остановился, оглянувшись через плечо. — Не расстраивайся особо. Со временем поймёшь, что оно и к лучшему. Разного вы поля ягоды. И… ты же понимаешь — я в курсе, что тебя служить забирают. Прими от меня извинения за мою столь ветреную дочь, твоей матери хотя бы будет чем погасить кредит…       Последние слова Лёшку догнали уже в дверях. Если бы не совершенно пустой желудок, его стошнило бы прямиком на гранитные ступени крыльца. Настолько всё случившееся казалось ему отвратительным…