Алая жемчужина

Горячо и до судорог приятно. Кин пробился сквозь дремоту, недоумевая, что не так. Пока он спал, кто-то забрался в постель, улегся на плечо и всем худым гибким телом прижался к боку. Щеку шелковисто щекотало, грудь тоже. Продрав глаза, Салокин задержал дыхание. Рядом с ним крепко спал Наилли. Одеяло юноша сбил в ноги, открыв обзор на себя обнаженного. Витые золотые браслеты украшали руки выше локтей, на запястьях. Распущенные волосы ало-медным ковром укрывали его спину и свисали с кровати. Кин застыл, боясь пошевелиться. Его рука удобно обнимала плечи юноши, а сам он устроил голову, уютно уткнувшись макушкой мужчине в шею. «Проводящий» судорожно сглотнул. Непроснувшийся толком организм мгновенно отреагировал на такую близость. Руки сами потянулись прижать теснее, погладить. Салокин осторожно повернулся, неглубоко дыша. Провел по плечу спящего, опуская его на спину. Где-то в голове замкнуло. Кин прошелся сжатыми губами по ключице, подышал на бледно-розовые ореолы сосков, обвел впадинку пупка. С Наилли хотелось быть нежным и аккуратным. Линии татуировки под пальцами были чуть выпуклыми плотными. «Проводящий» приподнялся, разглядывая диковинный узор – он шел плотным ковром до самого лобка, кокетливо закругляясь рядом с основанием члена, не скрытым волосами. Кин где-то далеко за гранью восприятия удивился абсолютной гладкости. Он проследил языком вензель ниже грудины, увлекся, очнувшись уже жадно ставящим отметины на бедрах. Юноша шевельнулся, ресницы вздрогнули. Кин медленно забрал в рот целиком, тут же хватая обеими руками непроизвольно подкинувшего бедра Наилли и крепко прижимая к постели. На языке растекся солоноватый привкус морской волны. Наилли выгнул спину, громко протяжно застонав. Пальцы сжались, руки взметнулись, вцепившись Кину в волосы. Салокин медленно поднимал и опускал голову до тех пор, пока юноша под ним не начал метаться, а потом застыл, напряженно задержав вздох. Выпустив изо рта, он обхватил влажный ствол ладонью и так же медленно прочувствованно несколько раз передернул. Наилли зажмурился и кончил, с облегчением обмякая и исходя коротким всхлипами. - Будешь спрашивать, что я тут делаю? – сухо сглотнув, он приподнялся на локтях, глядя на Кина совершенно пьяными, мутноватыми со сна и оргазма глазами. - Пожалуй, нет, - засмеялся «проводящий», вытирая руку о простынь и вытягиваясь рядом, стараясь сам не резко дергаться. - Хороший мальчик, - пропел Наилли, сползая вниз. – Значит, заслужил ответную услугу. Очухавшись минут через пятнадцать, Кин поймал локон и притянул Наилли к себе. Тот недоуменно хлопнул ресницами, а через мгновение раскрылся в поцелуе, обвил руками шею, оплел ногами ноги Кина и втиснулся в него, обдавая запахом бриза. - Так что ты тут делаешь? – шепотом спросил Кин, отстраняясь; юноша к тому моменту удобно разлегся на нем. - Я очень рано просыпаюсь, - Наилли мечтательно улыбнулся. – Скучно. Поэтому обычно иду гулять в сад. - Идем гулять? - Нет, - дрогнул колокольчик смеха. – Сегодня гулять не хочется. Лучше поцелуй меня еще раз. Или не только поцелуй… - Наилли… Они целовались все утро, не двигаясь дальше, хотя Наилли активно намекал и просил тесным объятием, нетерпеливым ерзаньем и тяжелым дыханием. Салокин вместо этого изучал его татуировки. Сначала на животе, повторяя пройденный путь, прикусывая основные узлы и лаская их языком. На пояснице радужные переплетения заходили на полушария ягодиц, резко обрываясь на копчике острой стрелкой. Два полотна не смыкались на бедрах, оставляя полоску нежной белой кожи, мягкой и атласной на вкус. Когда юноша начал обиженно коситься и хвататься за руки, Кин вновь опрокинул его на спину, приласкав ртом до разрядки. Отдышавшись, Наилли уселся, скрестив ноги, и уперся ладошками в неровно вздымающуюся грудь «проводящего». - Я не понимаю, ты боишься или скромничаешь? - он нахмурился. – Или просто не хочешь? - Похоже, что не хочу? – хмыкнул Салокин – доказательство обратного гордо стояло. - Не похоже. Потому и спрашиваю. - Наилли, а как же Ланцео? Юноша ожидаемо помрачнел и насупился. - А что Ланцео? Поздновато ты о нем вспомнил. Я брачный договор не подписывал, а он и не предлагал. И вообще, что за глупости спрашивать о нем в постели? Тебе что-то не понравилось – так и скажи. Нечего приплетать посторонние причины. Дурак! Вспылив, Наилли вскочил с кровати, Кин едва успел его поймать. Неловко упав обратно на спину, сжимая добычу, Салокин зашипел от боли. - Извини, - покаялся он, не отпуская брыкающегося юношу. Куда проще верилось, что Мила не та, за кого себя выдает, чем, что Наилли шлюха. Не вязалось это с его образом и поведением, хотя умелые ласки доставляли удовольствие на самом острие ощущений. Но в остальном юноша был местами очень наивным и сдержанно-вежливым. Даже ругался по-детски, другой бы Кина обложил трехэтажным. - Я просто не хочу, чтобы потом у тебя были проблемы. - И это говорит мне человек, только что меня всюду облизавший. Еще начни извиняться, скажи, что не хотел! - Хотел и до сих пор хочу, - Кин перекатился на бок – спине стало мокро. – Но… - Ладно все, замолчи, - Наилли вдруг замер и принюхался. – Чем пахнет? Ты ранен? Кровью тянет совсем свежей. Ну-ка?! Он отбросил назад копну волос и перегнулся через Кина. - Ничего себе! Это так с тобой все в порядке? Сбежал, значит, от драки. Ляг на живот! - Ты подслушивал? – Салокин перехватил тонкие запястья, сдвинув браслеты, чтобы не вминать их до синяков. - Отец всегда забывает, что у нас окна на одну сторону. Все слышно. Показывай! - Не надо, Наилли. Все хорошо, просто немного разошлось. Через пару дней все затянется. Повязка с мазью, нельзя снимать. Серые глаза сощурились так же, как у отца – хищно, недовольно и упрямо. На щеке дернулась мышца, пропала улыбчивая ямочка, зацелованные губы сжались в полоску. Кин смотрел в сердитое лицо и старался не улыбаться. Внутри тепло щекотало. Несмотря на болезненный стояк, хотелось просто обнять и прижаться. Стереть хмурую складку меж бровей. Взять медленно и сладко… но нет. - Иди-ка сюда, - плюнув на кровь и боль, Салокин сгреб Наилли в охапку и крепко поцеловал. - Все равно не понимаю, - Наилли потерся носом о плечо Салокина и поболтал ногой. Браслеты звенели, мелодично и весело. Злиться их хозяин перестал, но все равно остался в недоумении. - Отстань, - со смехом попросил «проводящий», чмокая его в кончик носа. – Будем считать, что у меня все плохо от потери крови. Только не обижайся. Ответом было забавное фырканье. Солнце взошло высоко, пробило зеленую преграду листьев и нахально ломилось в окно. Горячий прямоугольник света добрался до постели, вполз по скинутому смятому одеялу и пристроился на пояснице Наилли. - Кто тебе сделал такую красоту? – Кин не удержался и провел ладонью по узору, зардевшемуся радужным блеском от внимания солнца. Юноша уткнулся в подушку, невнятно что-то из нее бормоча. - Что-что? – Кин подпихнул его локтем. – Чего ты там говоришь? В дверь громко постучали, оба синхронно дернулись, застыли на миг и вскочили, едва не столкнувшись лбами. - Тихо, - Салокин сориентировался первым, замечая, что все вещи юноши здесь, в спальне на стуле. – Сиди… Натянув штаны и рубаху, «проводящий» вышел, плотно притворил дверь и сдвинул щеколду. Одна из служанок передала записку и большой плотный конверт от капитана, с интересом оглядела растрепанного постояльца и осталась ждать, переминаясь на пороге. Ланцео коротко писал, что передал карты в западный порт, и просил воздержаться от прогулок по оживленным и не очень улицам в ближайшие пару дней – губернатор негласно поставил на ноги всю стражу под предлогом ловли какого-то каторжника, и в городе шли тотальные облавы. Порт под этим девизом перекрыли полностью, снабдив усиленной охраной. Хмыкнув, Кин кивнул служанке, снова запер дверь и бросил тяжелый конверт на стол рядом с корзиной доверху полной яблок. Наилли в расстегнутых бриджах высунул нос из спальни. - Карты, - Кин осторожно повел плечами. – Хотя на кой они мне? До западного побережья проще идти обычным морем. Путей там нет, только Хвост заходит краем, но до него крюк. - Когда вы отплываете? – Наилли остановился рядом, небрежно переплетая пряди в нетугую косу. - Не раньше четверга. Эй! – Кин утянул его на колени. – Ты чего? Расстроился? Наилли промолчал, выпутавшись из рук. - Просчитаешь путь? – Кин разворошил присланные карты – у него самого были такие же, но с пометками о рифах и дрейфующих по замкнутым течениям мертвых коралловых островках. Худо-бедно, через какое-то время Наилли забылся, принявшись увлеченно спорить о возможности прохода через воронку у Гиблого. Они проложили два пути, изобрели собственную дорогу и долго упоенно целовались на ковре перед диваном, забыв о времени. Давно перевалило за полдень, жара клубилась над садом, забираясь в тень и выживая прохладу даже из домика. Кин лежал, смотрел на что-то в очередной раз переправлявшего в схеме Наилли и думал, что вместо охранки на него можно было повесить его. Сына губернатора, запертого, как алая жемчужина в ларец тенистых деревьев и резных павильонов за высокой оградой с охраной. Желания куда-то идти не было. А еще где-то глубоко рождалось сожаление. Что им так мало осталось. Кин не собирался возвращаться. Не в ближайшее время точно. Самшитовый город должен стать ему новым домом, а дальше, кто знает, сколько времени пройдет… да и зачем он может пригодиться богатому именитому юноше. Несвободному, к тому же. Просто прихоть. Каприз. Наилли поднял голову и улыбнулся. - Смотри, - он протянул исчерканный лист. – Если взять вот тут чуть правее, то получится нужная петля. Теплое течение пойдет по правому борту, а скала окажется не настолько близко, чтобы достать. При нужной скорости, этим путем можно пользоваться для некрупных скоростных судов. - Согласен, - Кин оценил грамотность решения, не став опровергать. – Отлично, мастер Наилли. Юноша довольно засиял. - Мне пора, - вздохнул он, подползая и наклоняясь. – До завтра. Легкий поцелуй на прощание затянулся. До вечера Кин успел прибраться, просмотреть карты и не найти в них ничего сверхординарного. Кое-как принять ванну, свернуть шею перед зеркалом и убедиться, что утренние вольности не сказались на ране. Она немного открылась, не более. Болтушка Милы творила чудеса – края не выглядели воспаленными, хорошо стягивались. Уже по сумеркам, он сходил в главный дом. На кухне странно тихая и как-то сжавшаяся Сара собрала ему большой поднос, не предложив остаться. Тяжко вздохнула на расспросы, туманно пояснив, что хозяин не в духе. Слуги ходят на цыпочках, боясь лишний раз попасться на глаза. Нрав у генерал-губернатора был не горячим. Как все мало вспыльчивые и привыкшие держать себя в руках люди, если он выходил из себя, то штормило всех. Сара вздыхала и прятала глаза. Салокин забрал накрытый полотенцем поднос. - Сара, а Наилли всегда живет только тут? - Нет, - кухарка нервно оглянулась на двери. – Он раньше жил в западной резиденции, вместе с матерью. После ее смерти, губернатор перевез сюда мальчика. Он хороший, но… не нашего ума это дело, мастер. Кин кивнул. Не нашего. Ума. Зато тело сладко ныло до сих пор, неудовлетворенное, жаждущее снова прижаться к атласному нежному шелку, почувствовать прикосновение пушистых вьющихся прядей. Крышки на блюдах мелодично звякнули, поднос чуть не выпал из рук. Тихонько вытянув себя последними словами, «проводящий» зашагал к домику. Он уже поел, полежал, посчитал морских котиков в уме, походил. Пожалел, что не курит, и вышел на крыльцо. Спина зудела – рана начала заживать и противно чесалась. В воздухе нестерпимо пахло цветущей лианой. Сильный приторный аромат раздражал ноздри. Кин расчихался. Запах прогнал его от домика к павильону. Вода в бассейне стояла недвижимым зеркалом. Опустившись на колени, «проводящий» зачерпнул в ладони, подержал отразившую чистое небо над головой жидкую амальгаму и отпустил ее струями сквозь пальцы обратно. В кронах шуршало. Мимо проползла короткая упитанная змея. Кин досадливо убрался с ее пути – могла бы и обогнуть. Ядовитых ползучих безногих на островах Контраттоса не водилось, только семейство душащих. Дорожка сама ткнулась под ноги. Кин пнул камешек, пошел за ним. У поворота на главную аллею качали головками и фосфоресцировали большие синие колокольчики. Не тропическое растение каким-то чудом прижилось в губернаторском саду, разрослось и цвело по ночам. Кин не заметил, как уперся в ступени крыльца главного дома. На кухне свет уже не горел – Сара ушла спать. Где-то за домом вскрикнула морская чайка, захлопав крыльями, пронеслась в сторону востока. Обойдя дом справа, Кин перепрыгнул клумбу и задрал голову. Со стороны отвесной скалы дом опускал стены, разводил их овальной чашей, выступая широким балконом, разделенным на сегменты. Кин попытался разглядеть, где сломаны перила. Но в темноте не смог. Добравшись до края, Кин вытянул шею. Внизу океан ласкался к скале, еще совсем тихо, нежно. Плеск и сдержанный рокот рассыпались с ветром, не долетая до уровня сада. Снова застонала птица, за ней следом вторая. Пара крылатых спикировала в темноту, вниз, потерявшись в ночи. - Нет! – отчаянный вскрик, стеклянный звон. Кин рванул назад к дому, пытаясь разобрать, откуда звук и что происходит. Голос он узнал, и сердце подпрыгнуло к горлу. На балконе теперь брезжил свет от мощного фонаря, но он давал неясные тени вместо людей. - Нет, папа, пожалуйста, нет!!! «Проводящий» бросился бегом, топча клумбы и перепрыгивая декоративный заборчик. Двери не запирались. Охранник сонно клевал носом. Кин, приметивший давно, что Сара оставляла приоткрытым окно в кухне, поддел створку и влез, стараясь не греметь и не натыкаться на углы. Вверх по лестнице, на второй этаж. На пересечении крыльев дома он нерешительно остановился, потом мысленно разделил балкон по дверям на сектора, свернул налево и пробежал еще одну короткую лестницу. Руки от волнения немели. Дверь в комнаты оказалась заперта, зато узкие стеклянные на балкон – нет. Кин вывернулся из них, едва не упав, оступившись на порожке. Пришлось тут же шарахнуться назад, в тень. Поваленный фонарь валялся на плитках. У самого края балкона, рядом с выломанной секцией перил стоял Арман де Винеско. В одних бриджах, злой, как тысяча дьяволов. Ледяная маска треснула, лицо мужчины искажала ярость. Медальон на груди истерично сиял зеленой звездой. Полураздетый Наилли хватался за держащие его за горло и волосы руки, опасно выгнувшись у самого края. - Умоляю, не надо! Папа! - Маленькая дрянь! – Арман сипел и плевался. – Вся ваша порода порченная! Развратная сволочь! Не смей! Не смей даже смотреть на других, слышишь?! Это все гены. Ты изъеден пороком, как твоя мать! Губернатор наотмашь ударил сына по лицу. Юноша едва не сорвался, но Арман намотал волосы на руку и дернул его обратно, свалив на колени. Кин до крови закусил губу и вцепился в каменную лозу винограда, украшавшую стену. Вступись он сейчас – взбешенный де Винеско просто швырнет сына на скалы. Салокин не успеет даже добраться. Часть балкона ограждалась серебристой сеткой охранки. Кин с досадой проклял свой дар обращаться быстро и бесшумно только с водой. - Ты думаешь, что сможешь меня одурачить?! – продолжал бесноваться Арман. - Твой дар и красота на меня не влияют! Я знаю вашу суть! Ты мой! Мой и только. Даже если я тебя продам, ты все равно останешься моим! Если еще раз ты позволишь себе хотя бы подумать о ком-то другом, я выкину тебя с этого балкона, как… Губернатор сорвался, ухватил сына за пояс бриджей и отшвырнул от себя к фонарю. Наилли упал, разбив локти и ударившись головой. - Нет, прошу не надо, папа! - юноша попытался встать на колени, но пощечина свалила его снова. – Ты ошибаешься, я ни на кого не смотрел. Пожалуйста. Не надо! Тяжело дышащий Арман прижал его к плитам пола, как хищник загнанную добычу. Кин с потусторонним ужасом наблюдал, как отец срывает с Наилли штаны, переворачивая на живот и дергает, приподнимая бедра. Юноша не сопротивлялся. Он покорно встал на четвереньки, опустив голову на скрещенные руки. Салокин не мог двинуться с места. Второй раз на его глазах Наилли обладал другой. И если Ланц любил, насколько он это может, то сейчас юношу насиловали. Арман пропустил руку под локти сына, заставив выгнуть спину и встать на коленях. Разбитый фонарь резал тенями поджавшийся живот и напряженную грудь. Наилли беззвучно хватал ртом воздух, по щекам текли слезы. Де Винеско вбивался в него отрывисто и крепко, не отпуская, кусая плечо, почти выламывая руки. Кин отмерз, судорожно ощупал сетку охранки и положил ладонь на грудь, вдавливая нужную точку, пока напротив сердца не начал разливаться жар. Для вскрытия незнакомой схемы требовалось несколько минут… несколько бесконечно длинных проклятых минут. Стремительно разливалось под ключицей жжение, Кин безжалостно ломал узлы охранки, только успевая немного маскировать следы. Наилли застонал. Коротко сорвано. Уже не от боли. Арман опустил руку, плотно обхватил его ладонью. Юноша запрокинул голову, крепко зажмурился, приоткрыв рот. Кин знал это выражение, за мгновение, как он сорвется в оргазм. Арман вжался в ягодицы Наилли последний раз, напрягся и со стоном кончил. Юноша бессильно осел, попытавшись свернуться комочком. Губернатор поднялся на ноги. - Надеюсь, урок запомнил? – спокойно и холодно произнес он, вытирая испачканную руку о штаны. – Не слышу?! - Да, папа, - прошелестел Наилли, не двигаясь. Сжав подбородок юноши, Арман нежно поцеловал его в губы, на миг прижался щекой к щеке и, отпихнув, ушел в дом. Почти сразу за этим сетка осыпалась искрами. Кин перемахнул кадку с цветами, прикончил одним тычком фонарь и сгреб сжавшегося юношу. Наилли даже не вздрогнул, когда в темноте его подняли на руки. - Где твоя комната? – спросил моряк на ухо, едва размыкая сведенные от злости и перенапряжения зубы. - Оставь тут, - на нервах Кину показалось, что голос раздался прямо в голове. Он легонько встряхнул свою ношу. - Направо, первая дверь, - снова прошелестело, отдавшись в виски. Наткнувшись на кадку с цветами, выругавшись, Салокин плечом распахнул дверь. Здесь под потолком копошились светлячки фонарей, ослепив светом. Маленькая кушетка, столик и толстый мягкий ковер – вся обстановка. Не считая еще небольшого комода в углу. Кин осторожно опустил Наилли на ковер, расцепил руки и осмотрел. Ссадины на локтях, неглубокие, взявшиеся первыми следами будущих синяков. На плече багровый оттиск зубов, на шее и запястьях – следы от крепкой хватки, кое-где остались полумесяцы от вдавленных ногтей. Вензеля татуировки испачканы семенем и мелким океанским песком – намело на балкон. Колени рассажены куда глубже и кровоточили. Взбитые и спутанные волосы были наполовину мокрыми и пахли океаном сильнее прежнего. Кин осторожно отвел их в сторону, открыв заплаканное лицо. Наилли смотрел на него, не моргая. - Если тебя увидят, убьет обоих. - Посмотрим, - Кин осторожно тронул опухший уголок губ, юноша отодвинулся, уходя из-под руки. – Больно? - Заживет, - с пугающим равнодушием сказал Наилли и попытался подняться на ноги. – Пожалуйста, уходи. Как ты вообще тут оказался?! Салокин растерялся от прохладцы и отчужденности, с которой его рассматривали. Как будто это он только что надругался над Наилли. - Проходил мимо. Он всегда так с тобой? Юноша дернулся. - Уходи, - повторил он, упираясь ладонью Кину в плечо и вдруг затряс кистью. – Ай! Жжется! Что это?! Ты пользовался медальоном?! Что ты сделал?! - Успокойся, - Кин перехватил судорожно зашарившие по нему ладошки. – Наилли, успокойся. Тебе надо помыться и лечь. - Я привык… - юноша снова сжался, обхватив колени руками. – Ланц впервые показал, что может быть без боли. До этого… Он замолчал, кусая и без того истерзанные губы. - Мне неприятно, что ты меня увидел… так. Забудь. «Проводящий» подумал, что скорее забудет, как выглядит сам, чем такое. Как вообще можно обидеть собственного ребенка?! - Почему? – вырвалось против воли. - Ну как тебе сказать, - Наилли пожал плечами, сморщился от боли и вздохнул. – Он очень любил маму. До сумасшествия. Ланц говорил, была б его воля – запер в спальне и не выпускал. С ее смертью, он окончательно потерял рассудок. Теперь я для него замена. Это его любовь. - К дьяволу такую любовь, на тебе живого места нет! - Неправда, - Наилли опять вздохнул, потрогал живот. – Я в порядке. Он… знаешь, зачем меня с тобой познакомили? Нужен был повод. Он не приходит просто так среди ночи. Провоцирует мой интерес, а потом наказывает. Такая игра. - Игра?! – Кин осип от шока. – Ты в своем уме, мальчик? Тебя насилует собственный отец, а ты так спокойно еще пытаешься его оправдывать? А Ланц? Он знает? - Знает, - Наилли отвел глаза, скулы взялись нервным румянцем. – Он ничего не может пока сделать. Отец не подозревает о нас, если Ланц вмешается… Кин схватился за голову. Разум отказывался усваивать только что услышанное. «Проводящий» рад бы был совсем не знать эту сторону отношений генерал-губернатора с сыном, но слепой случай выкинул ему орла. Так, дышим, ни к чему юноше еще его нравоучения и истерики. Хочет забыть – Кин сделает вид, что пока забыл. - Хорошо, вставай. Я помогу… - Кин! – Наилли поймал мужчину за рубаху, притянул к себе, жадно целуя, вцепившись в волосы, хищно сглатывая дыхание; Салокин едва не забылся, и все кончилось. – Оставь, пожалуйста. Я приду к тебе утром, но сейчас умоляю, оставь меня одного. Справлюсь, завтра не найдешь на мне даже царапины. Даже если хорошо будешь искать, конечно… если захочешь теперь. - Я буду ждать, - Салокин сдался. – Осмотрю всего, имей в виду. - Хорошо, - Наилли улыбнулся. – И расскажешь, как сумел попасть сюда. Видя, что «проводящий» все еще колеблется, Наилли встал, ровно добрался до внутренней двери и, прежде чем скрыться, подмигнул. Кин остался пялиться на цветущие лилии витража. Под сердцем покалывало, напоминая, что он только что варварски распотрошил чужую охранку и сейчас находится внутри контура. Так чужой «проводящий» отторгался кораблем. Еще немного, и амулет сработает, сообщив хозяину о постороннем. Отчетливый плеск вывел Кина из прострации. Он выбрался из дома обратно в сад, добрел до бассейна и ничком упал в него, больно ударившись о поверхность воды. Прогревшись за день, бассейн исходил паром, прохлада осталась только у самого дна. Выдохнув, Кин распластался, как лягушка, прижатая стеклянной колбой. Темнота и гул в ушах. Он остужал ярость, вымывал с одежды запах Наилли и немного его крови. Человек внутри стихии закрыл глаза, а она утешала его, баюкала, обещая покой и забвение. Горошина-уголек, пылавшая в груди, затихла. Теперь даже самый ловкий и умелый следователь с обширным даром и сильнейшим медальоном не найдет взломщика. Спасибо близкому океану. Кин вынырнул и лег на воду, глядя в чистое небо. Он замерзнет до утра, продрогнет до костей так, что будут стучать зубы и сводить ноги. Но пока вода осторожно и бережно ограждала его от чувств и мыслей.