Битловский Ливерпуль

Я шла по промозглым улицам вечернего Лондона. На дворе было начало октября, и лето, которое совсем недавно грело прохожих красными лучами заходящего солнца даже в такой поздний час, теперь отдало бразды правления осени, уже позолотившей кромки деревьев в Гайд Парке. Я поплотнее закуталась в тонкое пальто – на город опускалась ночная прохлада. Стук каблуков громким эхом отдавался от обшарпанных стен безлюдного переулка, ведущего на оживленный проспект промышленного района Лондона. Я в который раз посетовала на отсутствие любимых наушников: от раздражающего монотонного стука уже болела голова. После насыщенного учебного дня в университете, а потом еще и подработки в кафе, ноги подкашивались от усталости. Особенно если учесть, что официантки даже за неполный рабочий день наматывают примерно полтора десятка миль, как было сказано в одном популярном журнале! Лично мне кажется, что даже больше. Выход из переулка был уже совсем рядом. Послышался шум машин и громкий смех проходящих мимо подростков. Сердце запело при мысли о том, что еще пара минут – и я уже буду лежать на просторной кровати в своей маленькой квартирке. Я ее снимала на деньги со стипендии – будущих юристов, к счастью, грантами не обделяют и исправно финансируют. Небогато, конечно, но для «бедного» студента в самый раз. Я прибавила скорости, окрыленная мыслями о скором отдыхе и позднем ужине, если очень повезет. Все-таки очень надеюсь, что Люси не съела все мои запасы еды, пока я была на работе. Я раздраженно тряхнула волосами: всегда бесили люди, берущие чужое без спроса. Вдруг высокая тень перегородила мне выход из переулка. При внимательном рассмотрении это оказался крупный мужчина, который целенаправленно шел в мою сторону, что-то сжимая в руке. Я занервничала и подошла поближе к стене, чтобы его обойти. Ох, не к добру это. Черт, ну зачем было идти через темный переулок! Срезать захотела? Вот и получай пару седых волос на память. Но мужчина даже не думал проходить мимо: он тоже подошел к стене, ближе ко мне. Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. В голове пульсировала только одна мысль: «Бежать и не останавливаться!». Но ноги как назло приросли к земле, а сердце упало куда-то в желудок. Я хотела было закричать, но от страха получился только слабый писк. — Давай деньги и все украшения, что есть! И без шуток! – крикнули мне. Я все так же стояла, прижимая к себе сумку. Почему-то было очень важно в тот момент спасти папку с дипломной работой. Какая глупость! Этот амбал подошел вплотную и рванул меня за руку, намертво вцепившуюся в сумку. Меня стало потряхивать. Адреналин зашкаливал. Дыхание сбилось. — Отдай, или я убью тебя! В темноте блеснуло лезвие ножа. Мозг отключился. Каким-то невероятным движением я вывернулась из хватки мужчины и, бросив сумку, рванула к спасительному выходу из переулка. Но безуспешно. Меня грубо схватили за волосы. Острая боль прошила голову, и я упала на асфальт. Мужик наклонился надо мной и рванул за ухо. Я в панике забила ногами и руками, лягаясь и брыкаясь. — Это мамины сережки! – отчаянно вскричала я, царапая руки грабителя ногтями. Тот взревел и с криком «Сука!» занес свой нож надо мной. В глазах потемнело от страха. Я собрала все оставшиеся силы и резко встала, ударив мужика своей же головой. Но тот оказался быстрее. Спину пронзила невероятная боль. Громкий крик вырвался из горла. Мир перевернулся. Ноги подкосились. Все помутнело. Тело перестало меня слушаться. Боль захлестнула каждую клеточку тела. Сознание отключилось. Последнее, что я помню – яркий свет.

***

Реальности не было. Меня не было. Я мертва? Тело не ощущалось. Совсем. Вокруг была кромешная темнота. Бедный отец. Ведь если я действительно умерла, то у него никого не осталось. Ведь мама погибла точно также: в безлюдном переулке, заколотая до смерти из-за жалких пятнадцати фунтов. Нет. Нет. Нет. Если я мыслю, значит существую. Я не могу умереть! У меня есть незаконченные дела на Земле! Хотелось кричать и кричать до хрипоты. На сознание снова накатывала паника, но теперь уже по другому поводу. Нужно успокоиться. Я взяла себя в руки. Наверное, так люди ощущают себя, когда лежат в коме. Значит, я еще жива. Нужно просто проснуться. Собрать остатки сознания и найти свет. Я огляделась: вокруг была абсолютная, просто космическая пустота. Ни одного источника света, тихо как в вакууме. Я попыталась закричать, но звук просто не шел. Связки напрягались, а эффекта никакого. Я не знаю, сколько времени провела в таком состоянии. Или в этом месте? Это вообще можно назвать местом? Может только пару минут, а может и многие годы. Ощущения времени не было как данности. Единственным звуком был голос в собственной голове. Надежда гасла, а вместе с ней и желание возвращаться. Ведь что у меня осталось в том мире? Только отец, но он сможет смириться с моей смертью. В этом я не сомневаюсь. С маминой же смирился. Университет? Да мало ли в Англии юристов? Моя подруга Люси? Особо близки мы никогда не были. Личной жизни никакой, скучная и энергозатратная, но при этом низкооплачиваемая работа. М-да. Получается, самое интересное, что со мной когда-либо случалось – это смерть. Замечательно. Жизнь прожита не зря. Черт. Да по мне даже никто особо скучать не будет. Я не этот, как его, Джон Леннон, чтобы меня весь мир оплакивал. А ведь он был убит в один день с моей мамой. Они оба этого не заслуживали. Мама была такой любящей и жизнерадостной. Она тогда отпросилась с работы пораньше, чтобы посмотреть со мной какую-то очередную новинку кинопроката. Странно, я даже уже не помню, что это был за фильм. События двенадцатилетней давности уже не так ярки и начинали забываться. Сердце защемило. Стало совсем грустно и одиноко. Может, если я умру, то встречу маму? Тогда все не так и плохо. Я закрыла глаза и постаралась отпустить сознание. Вдруг в мир резко вернулись звуки. Рев моторов, разговоры людей, писк клаксонов. Я резко открыла глаза, но так же быстро их закрыла из-за яркого солнечного света. Вернулось ощущение реальности и полный контроль над телом. Что произошло? Меня же пырнули ножом в спину, почему я очнулась не в больнице? Ну, или хотя бы в том же переулке? Теряясь в догадках, я снова открыла глаза, привыкая к свету, и встала с земли, до этого неприятно холодившей спину. Я оказалась на самой обычной улице портового города. С неба светило солнце, согревая своим теплом редких прохожих и отражаясь крошечными зайчиками на хромированных боках проезжающих машин. Вот только это не были «Форды» и «Ниссаны», так популярные сейчас во всем мире, а винтажные кругленькие автомобили с овальными фарами, и все бы ничего, но современных машин не было. Совсем. Я посмотрела по сторонам: люди тоже были одеты так, будто только что вышли из машины времени. Мужчины в своих старомодных костюмах «тройках», беретах и жилетах, с коричневыми и черными чемоданами в руках; женщины в юбочных костюмах, словно купленных в винтажном магазине; стайка девочек-подростков в цветастых платьях-трапециях. Все это показалось мне очень странным, но может это съемочная площадка для фильма в сеттинге времен молодости моего отца – шестидесятых? Но тогда где камеры и съемочная группа? От осознания того, что я не знаю, где я, когда и зачем, стало неприятно и немного страшно. Это рай такой? А что, на улице тепло – видимо, конец весны или начало лета, люди улыбчивые, кричат чайки, с моря доносится гул кораблей, заходящих в доки. И никакой тебе войны, мобильных телефонов, техно-музыки, вопящей из каждого кафе или клуба, наркотиков. Чем не импровизированный Элизиум? Я вздохнула и пошла вдоль проезжей части. Идти мне все равно некуда, а так, может найду газетный киоск и узнаю, наконец, где я и когда. На душе было спокойно. После всего пережитого волноваться было уже просто не о чем. Да и зачем? Город, в котором я оказалась, был такой красивый. Как будто он сошел со страниц сказок Астрид Линдгрен – и казалось, если поднять голову к крышам трехэтажных домов, можно было заметить сдвоенный балкон с домашним садом и двух деток, мальчика Кая и девочку Герду, поливавших цветы в аккуратных горшочках. Беспричинно захотелось широко улыбнуться и поздороваться с проходящим мимо симпатичным парнем в черных брюках и с гитарой за спиной, что я и сделала. А тот усмехнулся в ответ, тряхнул темными волнистыми волосами и пошел дальше, весело напевая какую-то знакомую мелодию. Вот он остановился у пешеходного перехода, посмотрел по сторонам и… поперся переходить широкую проезжую часть на красный свет светофора. В душе возникло неприятное предчувствие, когда я увидела машину, на большой скорости несущуюся по проспекту прямо на ничего не подозревавшего парня. А тот даже не глянул в ту сторону! Адреналин забурлил в крови, и сердце бешено забилось о ребра. Я не могу стоять здесь и смотреть, как машина делает парня калекой или даже убивает, что, судя по ее скорости, более вероятно! Я сорвалась с места и выбежала на дорогу вслед за этим горе-гитаристом, схватив того за руку и потянув на себя. Как раз вовремя. По тому месту, где он только что стоял, на высокой скорости пронесся тот лихач-водитель в своей машине. Облегчение накатило на меня большой волной, успокаивая заходившееся в истерике сердце. — Тебе что, жизнь не дорога!? – закричала я на парня, который, кажется, пребывал в глубочайшем шоке. Он только стоял и хлопал своими по-детски распахнутыми глазами, в которых отражался страх и непонимание того, что только что произошло. Кричать на него явно бесполезно. — Ладно, толку от тебя ноль. Давай уйдем с дороги, мы все еще на проезжей части. — Ага, – парень ответил мне только это, а затем пошел за мной, пока я все еще сжимала в руках его ладонь. Как только мы оказались в безопасности тротуара, парень пришел в себя и отмер, к его лицу вернулись краски. Убедившись, что его гитара в порядке, он с интересом посмотрел на меня. — Ты только что меня спасла от той машины! – сказал он мне, махнув рукой в сторону дороги. — А ты наблюдательный. Если бы ты не пошел переходить улицу на красный, то мне бы не пришлось, – я немного злилась на него за такое пренебрежительное отношение к своей собственной жизни. Свою-то я не уберегла, кажется. А тот только улыбнулся, пропуская шпильку мимо ушей. — За что я вам очень благодарен, миледи, – он шутливо поклонился, и я не смогла устоять перед его чарами, поэтому тоже улыбнулась. Ну как можно на такого злиться? Кстати, лицо его мне показалось очень знакомым. Вот только я никак не могла припомнить, где именно я его видела. — И кому же я обязан своей жизнью? – он вопросительно посмотрел на меня. — Элинор, меня зовут Элинор Паркер. Приятно познакомиться, хоть и весьма неожиданно, – я пожала его руку, улыбнувшись уголком рта. Да, папа был тем еще шутником. Назвать ребенка в честь старой битловской песни*. Хотя сейчас даже самой смешно. — Я Пол Маккартни, и мне тем более приятно познакомиться, – он выпрямился и засунул руки в карманы. Стоп. Пол Маккартни. Тот самый Пол Маккартни!? Я спасла жизнь одного из членов The Beatles!? Но тогда, судя по его лицу, сейчас самое начало шестидесятых, и я в Ливерпуле, чего не может быть. Или может? Наверное, все мои эмоции отразились на лице, потому что Пол удивился моей реакции и спросил, что не так с его именем. — Ничего, просто… э-э-э… у меня был друг, Дж-Шон Л-л-л-Лезерби, да, который выглядел в точности как ты, вот, – выкрутилась я, на ходу прикидывая, какое количество лжи нужно будет скормить местным, чтобы те меня не упекли в психушку. М-да, внушительное. Что-что, а врать я не любила. Скрытность это одно, а вот ложь – совсем другое. Был у меня один такой парень – патологический врун. Стоит ли говорить, что отношений с ним построить не получилось? Черт. Надо валить от этого винтажного Битла куда подальше, а то еще случится что. — Слушай, ты же вроде куда-то торопился, нет? – сделала я намек Маккартни. Но тот сделал вид, что его не понял, а может и не вид, и ответил: — Да, у моей группы, Silver Beatles, сегодня прослушивание в клубе в пяти минутах ходьбы отсюда. Конечно, я уже опоздал минут эдак на… – он глянул на часы, надетые на правую руку. Он что, левша? Как он тогда на гитаре играет? – … десять, – закончил тот. Ну вот и пусть идет на свое прослушивание. — Но знаешь, а пошли-ка вместе. Ты мне жизнь спасла, мы теперь, вроде, связаны. Давай ты сходишь со мной на прослушивание, я там спою пару песен, а потом тебя с ребятами познакомлю и в кафе свожу, что ли. За мой счет, конечно. Должен же я тебя хоть как-то отблагодарить, – вот настырный. Ну ладно, все равно это какая-то параллельная реальность, а меня здесь вообще быть не должно. Тем более, что мне было интересно узнать о реальных людях, живущих не на обложках старых журналов и газет. Вот бы папа был здесь! Он же этих Битлов просто боготворил! — Ладно. Почему бы и нет. У меня, спасибо, что спросил, кстати, дел на сегодня не запланировано, – согласилась я. — Да, Джону не понравится его же версия в юбке… – еле слышно пробормотал Пол себе под нос, а я попыталась не засмеяться в голос. Вот как оно, значит. Джон Леннон: фем версия. Ну что ж, будем соответствовать. — Пошли, Элинор, а то мое десятиминутное опоздание превратится в двадцатиминутное. И ребята точно меня забьют моей же бас-гитарой. А она мне очень дорога, – он усмехнулся и поманил меня рукой в переулок, видимо ведущий к тому клубу. Я кивнула и последовала за ним. В Ливерпуль я за всю свою короткую жизнь так и не съездила, хотя отец порывался меня отвезти, особенно после смерти мамы, родившейся в этом городе. Поэтому я не сопротивлялась и просто шла прямо за Полом, рассматривая его сзади. Конечно, посмотреть было на что, но как-то не вызывал он у меня нужных в такой ситуации чувств. Тем лучше. Он не в моем вкусе. Слишком милый и хороший мальчик. А у меня всегда была тяга к бунтарям и неформалам со сложным характером. А в Поле бунтарского нет, ну разве что манера переходить дорогу в неположенном месте в неположенное время. — Итак, Эл. Можно я буду называть тебя Эл? – я кивнула. Можно. Все так называют, чего же делать исключение? — Ты, конечно, извини, что спрашиваю, но ты явно не отсюда. Тут все девчонки в цветастых сарафанах в мае ходят и коленками сверкают, – он озорно усмехнулся, видимо вспоминая те самые коленки. А я оглядела свой наряд: черные расклешенные брюки и заправленная в них белая рубашка, черные бархатные лодочки. Вроде особо не выделяюсь. Только вот местные девушки так не одеваются. Ну и ладно. Главное, за сумасшедшую не сочтут. Все-таки хорошо, что мобильника со мной не было. Да и какой толк бы от него был? — Значит, самая узнаваемая черта ливерпульской девчонки – это коленки, торчащие из-под короткой юбки? Учту на будущее, – я весело улыбнулась. Уж что-что, а коленки показывать я умею. Мой бывший, который патологический лгун, на меня и запал, когда я в платье коротком на вечеринку притащилась. Вот же животное. Ну да ладно. Хорошо, что все-таки бросила его. — Но ты прав. Я родилась и выросла в Лондоне. А здесь в первый раз, поэтому с местным колоритом не знакома. — В Лондоне? – удивился Пол. — И что же ты делаешь здесь? В Нью-Йорк собираешься по старинке плыть? Черт. Что же ему ответить? У меня ведь ни документов, ни родителей. Ни-че-го. Ну и угораздило же. Придется снова соврать. Заныла моя обычно спящая совесть. Ну, она у меня хотя бы есть. А то как говорят? У рыжих ни души, ни совести. — Даже если бы я и хотела увидеть воочию знаменитую Статую Свободы, у меня бы не получилось, – я нахмурилась, делая вид, что мне неприятно об этом говорить. — Вчера прямо в поезде обокрали. — Да ладно! Неужели прямо все забрали? Что же у тебя там в сумке было, пара тысяч фунтов? – Пол в своем репертуаре. Хотя вон, как нахмурился. Неужели что-то придумал? — Да. И одежду в том числе. Все цветастые коленооткрывающие платья тоже. — Это явно главная потеря. А… – он поднял голову и замолчал, видимо, увидев кого-то в окне стоящего напротив здания, а затем, прибавив скорости, забежал в двери какого-то клуба на первом этаже. — Потом поговорим! Проходи в аудиторию семь и садись где-нибудь сзади! Извини! Я кивнула и посмотрела туда, куда только что глядел Пол. В оконном проеме второго этажа мелькнула чья-то очкастая голова, лицо разглядеть не успела. Взобравшись по ступенькам, я толкнула массивную дверь и вошла в здание. Внутри был длинный коридор, обклеенный бордовыми обоями и освещенный дюжиной небольших ламп. Видимо, он вел в танцевальный зал, потому что оттуда раздавалась негромкая музыка. Я огляделась и заметила неприметную дверь справа от меня. К ней была прибита какая-то металлическая табличка. Решив, что это и есть аудитория семь, я подошла поближе и смогла убедиться в своей догадке. На табличке был выбит номер семь, а внизу висела бумажка, приклеенная изолентой, с надписью «Идет прослушивание. Просим соблюдать тишину». Я глубоко вдохнула, собираясь духом. Сердце от чего-то ускорило темп, и волнение холодной змейкой заползло в сознание. Не каждый раз тебе выпадает шанс увидеть, как творится история! А ведь The Beatles – это великая история, только четверо простых парней из самых обычных семей пока не знают об этом и даже не догадываются. Я тряхнула головой, отгоняя воспоминая о будущем – парадокс - и вошла в просторную аудиторию. На звук открывающийся двери повернулся только Пол, ждавший меня, и помахал рукой, указав на три ряда сидений, расставленных как в кинозале или в театре. Я улыбнулась парню и села на третий ряд с другого краю, чтобы видеть не задницы выступающих, а хотя бы профили. На сцене их было четверо. С Полом я уже была знакома, да и лицо у него запоминающееся; он сейчас настраивал свою гитару. Справа от него стоял еще один парень. На вид чуть младше, с темными волосами и тонкими чертами лица. "Симпатичный", – заключила я. Жаль, что ни имени, ни фамилии не помню. Этот второй парень тоже возился с гитарой, только какого-то другого вида. К сожалению, не разбираюсь. В детстве мама учила на пианино играть, да и то уже ничего не помню. Эх, всегда хотела научиться игре на гитаре, но самостоятельно аккорды выучить не получалось. Совсем. Так что я, разочаровавшись, забросила все это дело еще в старшей школе. Я оторвала взгляд от второго гитариста и посмотрела на третьего парня, стоявшего ко мне спиной и поправлявшего золотую тарелку на барабанной установке. Он что-то недовольно ворчал по поводу криворуких правшей. Может, это Джон? Или он не на барабанах играл, а солистом был? Кто его знает. Вон еще один парень в центре стоит – и как я его сразу не заметила? Регулирует высоту микрофона. Видимо, те самые криворукие правши не учли довольно высокий рост четвертого участника группы. На вид около пяти футов и одиннадцати дюймов. Но я могу и ошибаться. Хотя, почему-то на рост у меня всегда был глаз-алмаз. Вот сидящий передо мной мужчина с большой залысиной на затылке дал группе отмашку начинать. Тот высокий у микрофона с прической а-ля Тедди-бой коротко кивнул, повернулся к барабанщику, что-то тому сказав, потом переглянулся с Полом и вторым гитаристом и поудобнее перехватил собственную гитару. Он тоже играет? Все интереснее и интереснее. Кто же все-таки Джон? Жгучий брюнет, молчаливо оглядывающий зал и подпевающий в микрофон Пола, или барабанщик с немного большим для его лица носом? Тот лихо отыгрывал ритм, весело улыбаясь. Явно от этого всего кайф ловил. Может, Джон – это этот угрюмый солист? Не. Папа не мог бы быть от него в таком восторге, будь у него такое выражение лица на всех выступлениях. Хотя он, наверное, на опоздавшего Пола обижен. Безымянный солист запел в микрофон и посмотрел прямо на меня. В его глазах читался отстраненный интерес. Он будто меня оценивал и сравнивал с кем-то. М-да. Неприятно. Я вернула ему взгляд, вопросительно выгнув левую бровь. В груди зародилось раздражение. Тот ухмыльнулся и продолжил петь заводную песню про какую-то Лиззи**. Ну и ладно. Пусть смеется сколько хочет. Что бы он там обо мне не надумал, он точно ошибается. Я раздраженно повела плечом. Надеюсь, Джон – это тот талантливый брюнет. Вон как на своей гитаре наяривает. Сразу видно – профессионал. Пока я разглядывала «великолепную четверку»***, они спели еще пару разбитных песен и поклонились, сняв гитары. Ну, те, у кого они были. Барабанщик просто встал со стула и вышел вперед. Каждый из них заметно нервничал, а меня уже распирало от любопытства. И ведь никогда их фанаткой не была… Обаятельные, черти. Я негромко похлопала, поймав взгляд Пола и ободряюще кивнув. Жюри о чем-то шушукалось. Маккартни сделал мне знак головой, сходя со сцены вместе с остальными. Я пожала плечами, недоумевая. Разве им не должны были решение сказать? Но я встала со своего места и подошла к Битлам. Хотя, формально, они еще не Битлы. Но мне-то какая разница. — Элинор Паркер, – представил меня Пол. — Если бы не она, я бы сейчас здесь не стоял. — Если бы не она, ты бы не опоздал, – припечатал высокий солист, нахмурившись. — Элинор, это Джон, наш основатель. И, чтобы ты знал, она мне жизнь спасла, когда я дорогу переходил, – Пол с укором посмотрел на Джона. Я улыбнулась – приятно, черт возьми. Так значит, это тот самый Джон. Какой-то неприятный. Красивый, но неприветливый. Ну, поживем – увидим. Может, он не всегда такой? — Теперь тебе нужно выйти за него замуж по всем законам Диснеевских сказок, – обратился ко мне до этого молчавший брюнет-гитарист. — Я Джордж, а это, – он указал на барабанщика, — Ричард, но мы зовем его Ринго. Ринго улыбнулся мне и помахал мне правой рукой с четырьмя массивными кольцами. — Приятно познакомиться, Ринго, – я улыбнулась ему в ответ, — Джордж и Джон, – последний выставил руку для рукопожатия. Я некрепко сжала его руку и легко улыбнулась. Ну, хотя бы вежливый. Ну что же, приятно познакомиться, знаменитые The Beatles.